XXI. Русские гиацинты Ф. Ф. Ноева

Русский человек обладает удивительным свойством: обленится, опустит руки, и получается такое безобразие или хищничество, какого не найдешь нигде на свете. А одушевится, начнет какое-нибудь дело, вложит в него всю свою душу и доведет его поистине до совершенства.

Я уверен, что как по постановке дела, так по ширине предприятия и по его замыслу едва ли во всей Европе найдется десяток садовых заведений, могущих поспорить с плантациями Ф. Ф. Ноева.

Вы только представьте себе: десяток десятин, занятых сплошными посадками гиацинтов; огромные площади под культурой камелий, роз, благородного лавра и разнообразнейших пальм; целые рощи лимонных, апельсинных и мандаринных деревцов и множество разнообразнейших цветов, возделываемых для луковиц или для семян.

Нас встретил у ворот своей дачи сам хозяин, красивый брюнет лет 45, и тотчас же повел осматривать свои плантации.

Участок Ф. Ф. Ноева расположен не особенно счастливо и потребовал от владельца огромных, совершенно непроизводительных расходов. Дело в том, что между низким и плоским морским берегом, отграничивающим плантации с одной стороны, и небольшой возвышенностью, на которой построены дача и службы, почва над уровнем моря почти не поднимается и потому осушена быть не может. Бился Ноев, бился, навозил огромное количество сухой земли, чтобы засыпать это болото, и все-таки был вынужден временно перенести свои гиацинтовые плантации на другую землю, заарендованную неподалеку в майоратном имении нынешнего тифлисского губернатора князя Шервашидзе. На первом же участке луковичных цветов оставлено немного, а обращен он главным образом под питомники декоративных растений, не боящихся сырости.

Записываю почти дословно любопытный рассказ Ф. Ф-ча о начале его сухумских плантаций.

— Я уже давно веду большую торговлю гиацинтами. Выписывать их приходилось почти единственно из Голландии, где это дело поставлено на широкую ногу и откуда гиацинты по всему свету. Был я в Голландии несколько раз и сам. Приходилось пускаться на большие хитрости, чтобы высмотреть дело у главных садоводов, но, однако, все удалось увидать. Стал я опыты производить у себя в Москве; бился года три, с 86 по 89 год — результаты плохие. Слишком коротко московское лето, и вообще климат слишком неподходящ. Вот я и задумал перенести некоторые культуры сюда. Лучшего места трудно и придумать. Сухум значительно теплее Голландии и, главное, обладает удивительно ровным климатом и большой влажностью. Стал я делать опыты здесь, и что же? Сразу получил луковицы гораздо роскошнее голландских, и вдобавок цветущие по крайней мере месяцем раньше. Два года подряд результаты были отличные. Так это меня обнадежило, что я решил здесь окончательно устроиться и не только с гиацинтами, а вообще с садоводством. Возьмите, например, пальмы. У нас их приходится выводить в парниках и оранжереях, и растут они очень туго, здесь любо глядеть, как все идет.

Ф. Ф. Ноев провел нас на свои пальмовые питомники и показал целые кварталы, наполненные великолепными экземплярами хамеропсов, гумилис и эксцельза, фиников, латаний, камелий, лавров и роз.

— Взгляните, как это все растет! Разве может с этим сравниться оранжерейная культура? Возьмите вы хоть эти вот циккадеи. В Москве их выращивают годы. Понятно, что они страшно дороги. Их листья требуются на похоронные венки. Здесь вы сажаете маленькую луковичку, которую выпишите из-за границы за 10 копеек, и через четыре года получаете вот что.

Ноев показал ряд красавиц циккадей, имевших больше чем по 20 листьев на мохнатом стволе в виде кубышки. Листья напоминали громадные фантастические перья. За эти перья, размером аршина полтора в длину, платят по 5 рублей и дороже за лист.

Апельсинные и лимонные трехлетки, в большом количестве выведенные из черенков, имели высоту в сажень и отличные кроны и штамбы. Ф. Ф. Ноев рассчитывал на их продажу в большом количестве для посадок близ Сухума и южнее в теплых и защищенных горных ущельях. Культура эта уже начинается с легкой руки монахов Нового Афона.

Вот какого рода цены назначены Ноевым за растения на месте: четырехлетний громадный хамеропс — 1 рубль и 1 рубль 50 копеек. Финики канариензис — 3 рубля, латания борбоника — 2 рубля. Японская камелия от 1 рубля 25 копеек, лавр от 3 рублей. Все это четырехлетки до 2,5–3 аршин вышины. Розы черенковые двух лет — по 30 копеек, циккадеи 4 лет от 3 рублей и 4-летние же апельсинные, лимонные и мандаринные деревца — по 3 рубля.

Цены эти ввиду сложности и трудности ухода и дороговизны рабочих рук (Ноеву, очевидно, нужны только хорошие садовники) нельзя отнюдь назвать высокими. К сожалению, провоз до Москвы так дорог, так рискован и неаккуратен, что в Москве цены определяются совсем иначе.

На железнодорожные порядки Ноев горько жаловался.

— Объявлено, — говорит, — что древесные высадки везут по пониженному тарифу — между тем от меня не принимают: лавры, лимоны, апельсины, какие же это, говорят, деревья?

Еще хуже с цветами. Из Ниццы, отстоящей вдвое дальше, срезанные цветы приходят в Москву и Петербург совершенно свежими. Из Новороссийска или Севастополя послать их невозможно. Железнодорожные сроки рассчитаны так, что можно везти только грубый и непортящийся товар. А цветы, кроме того, на полпути надо перепаковать и пересмотреть. В заграничном сообщении все это устроено отлично, во внутреннем не заботится никто, и только благодаря этому мы переплачиваем за ниццкие цветы свыше миллиона рублей в год.

А. С. Ермолов обещал свое содействие для урегулирования железнодорожных перевозок.

После небольшого luncha на широкой и тенистой веранде дачи наша экспедиция двинулась на гиацинтовые плантации, расположенные на земле князя Шервашидзе.

Воспитываются гиацинты следующим образом: старая луковица, уже отцветшая, делится на детки, то есть разламывается на отдельные зубчики, способные к самостоятельной жизни. Детки эти сажаются в грунт на приготовленную и разрыхленную гряду, как обыкновенный лук. Они дают зелень и иногда цветут в первый же год. Зелень эту и цветы срезают, а потолстевшую немного луковицу вынимают из земли, просушивают и складывают в сарай. На следующий год в то же самое время луковица сажается вновь и дает уже настоящий махровый цветок, однако еще небольшой. На третий год повторяется то же самое, и после третьего цветения луковица, развившаяся до величины куриного яйца, а часто и больше, поступает в продажу.

По наблюдениям Ноева, сухумские гиацинты могут быть выпускаемы в продажу даже перед третьим цветением, так как никакой ощутительной разницы между третьим и четвертым цветком не замечается.

Быстрейшему созреванию гиацинтов способствует, очевидно, более теплый климат Сухума сравнительно с Голландией. Луковицы из этой последней иначе как по четвертому году в продажу не пускаются, да и цветы выходят значительно позднее и гораздо менее яркие, и вообще беднее сухумских.

В первый раз русские гиацинты, выведенные Ноевым на Черноморском берегу, были представлены им на заседании Императорского Российского общества садоводства в 1893 году, которое и наградило Ноева Большой золотой медалью.

Луковицы, уже выкопанные в 1894 году, обещали дать еще более роскошные экземпляры. И действительно, посланная Ноевым по просьбе А. Ф. Баталина небольшая партия гиацинтов возбуждала в эту зиму всеобщий восторг среди посетителей ботанического сада, не привыкших видеть цветущие в ноябре гиацинты.

Сажаются луковицы в Сухуме в грунт в конце октября, вынимаются в мае и тотчас же отправляются в Москву. Цены стоят такие: за сухую луковицу — 20 копеек, за ноябрьскую в цвету — 40 копеек, за более поздние — 30 копеек за штуку.

С плантации мы вновь вернулись на дачу и осмотрели специальный сарай, предназначенный для хранения гиацинтов, туберозовых, гладиолусных и других луковиц.

В этом помещении самое важное сухость и хорошая вентиляция. Поэтому сарай устроен весь сквозной, с отделениями для хранения луковиц, которые насыпаются, вернее, рассыпаются по стеллажам из досок тонким слоем, соблюдая отличия по сортам и по возрасту.

Мы полюбопытствовали узнать количество наличных гиацинтов урожая этого года. Ф. Ф. Ноев определил его в ½ миллиона штук.

Кроме торгового садоводства Ф. Ф. Ноев занимается различными любительскими культурами. Он угощал нас, между прочим, великолепными персиками Madeleine (jaune), выведенными им из косточек без прививки. Здесь, в Сухуме, дерево плодоносит уже на 4-й год. Персики эти были великолепны по вкусу и нежности. Так же хороши были груши Beurre Alexandre и Bon Chretien Williams.

С урегулированием железнодорожной, ныне поистине безобразной, перевозки садоводству Ноева предстоит блестящая будущность. Сухум, в сущности, готовая и притом роскошная оранжерея под открытым небом и могучим южным солнцем. Воспитывая здесь оранжерейные и комнатные растения, можно отлично торговать ими в столицах и сделать доступными даже для небогатых людей редкие комнатные растения; посылая отсюда цветы, можно совершенно устранить Ниццу, а на гиацинтах сберечь для России ежегодно около 2 миллионов рублей.

 

XXII. По сухумским садам

После заведения Ф. Ф. Ноева экспедиция осматривала сады и хозяйства других владельцев на санитарных участках, так и на противоположном пригороде Сухума, где уже начинается гористая местность. Здесь осмотрели сады полковника Никитина и знаменитый «Синоп», ранее принадлежавший господину Введенскому, теперь приобретенный великим князем Александром Михайловичем; на той стороне, в горах, сады господ Толстого, Малани и Арцыбушева.

У полковника Никитина довольно обширное виноделие. Почва здесь для винограда очень удобная, и плантажи совсем не дороги, но, с одной стороны, к Сухуму пододвигается филоксера и рано или поздно его заразит, с другой стороны, особенно тонких и благородных вин здесь не будет. Про сравнение с Маркотхскими трескунами не может быть и речи. Самое большее, если можно здесь получить вино, по качествам равное хорошему кахетинскому.

У полковника Никитина разведено несколько сортов, никакими особыми достоинствами не отличающихся, но самое любопытное — это его виноделие из натуральной, не привитой Изабеллы. Это едва ли не первая попытка давить вино из этого сорта винограда.

Как известно, среди всех сортов винограда единственный, не боящийся филоксеры, — это Изабелла. И по своей зелени, и по форме куста, и по гроздьям это совсем особый вид винограда. Ягода очень ароматная, но грубого и для многих противного аромата, а в середине, когда раскусишь, имеет неприятную кислоту мякоти, окружающей зерна.

Во всех странах, где прошла филоксера, виноградники возобновляются прививкой к Изабелле благородных старых сортов. Никитин начал выделывать вино прямо из Изабеллы.

Прошли мы на его виноградник. Я уже рассказывал про резку, изображающую очень сложную и трудную операцию, производящуюся по нескольким системам, у Хлудова в Сочи, например, по Гюйо. Изабеллу Никитин не режет вовсе, а пускает ее по проволоке, стоящей вертикально и укрепленной на толстых горизонтальных проволоках, соединяющих ряды столбов с перекладинами в виде буквы П. Получается закрытый коридор, весь обросший виноградом. Обильные и большие гроздья висят по стенам и на потолке этого коридора.

На веранде дома полковник выставил образцы своих вин. Обыкновенные недурны, хотя ничего особенного не представляют, вино из чистой Изабеллы (красное) кто-то назвал a parte «настоем из сапогов», термин очень меткий и тотчас же закрепленный за наукой соответственным латинским переводом: infusum sandaliorum. Над этим у нас много смеялись.

Однако, по словам полковника Никитина, этот infusum sandaliorum продается по 30 копеек за бутылку, а шабли и пинагри доходят до 1,5 рубля. Прошли мы на погреб, каменный, сводчатый и нашли несколько десятков бочек «воспитывающегося» вина, в том числе много чистой Изабеллы. Стало быть есть же потребители и на этот весьма странный напиток? Всего в погребе до 3000 ведер.

У полковника Никитина экспедиция задерживалась недолго. Кроме виноделия, у него плантации фундуков, яблок и грецких орехов, не представляющие ничего особенного.

Сад великого князя Александра Михайловича, «Синоп», купленный им недавно у господина Введенского и занимающий поверхность в 14 десятин, любопытен в одном лишь отношении: декоративном. У Татаринова сад тоже расположен очень красиво, но там каждое деревце посажено не с декоративной, а с научной целью и как бы стремится рассказать свою биографию. Здесь все отвечает лишь требованиям красоты, и надо признаться, что вкус основателя сада господина Введенского был замечательный.

На каждом шагу попадаются группы и отдельные экземпляры деревьев одно красивее другого. В распоряжении садовника была вся причудливая и роскошная субтропическая флора, и он мастерски ею распоряжался. Трудно встретить более неожиданные и красивые эффекты зелени.

Самое лучшее в саду — это аллея, окружающая сад и состоящая из высоких, темных и стройных, как свечи, кипарисов снаружи, и огромных криптомерий внутри, дающих прелестный контраст. Затем чудные группы редкостных хвойников, роскошно развившихся. Любопытно, что здесь, на Кавказе, хвойники дают побеги от корня и в большей части видов могут быть разводимы черенками. Очень много прекрасной испанской ели Pinus pinsapo, отличные экземпляры причудливой хвои с листьями Hinko billoba, пальмы Araucaria braziliensis и Chamerops в виде настоящих больших деревьев, огромные экземпляры камелий, здесь дающих плоды и семена.

Издали уже, по запаху, льющемуся нежной волной, можно безошибочно определить кусты Olea fragrans, растения замечательного тем, что его цветок имеет сильнейший аромат дорогого чая и действительно служит для ароматизирования этого продукта. Цветение Olea fragrans совпадает как раз со временем весеннего и осеннего сбора чая, и потому на всех плантациях вместе с кустами чая разводят и это растение. Впрочем, о роли Olea fragrans в чайном деле существуют большие противоречия.

В саду великого князя мы встретили первую на Кавказе группу настоящих пробковых дубов. Это толстые и довольно невзрачные деревья, на которых на вышину человеческого роста как будто надета толстая фуфайка.

Пробка, как известно, представляет ежегодно нарастающую кору на особом виде дуба, которую в известные периоды времени можно срезать, не подвергая дерево никакой опасности. Деревьев этих здесь немного, и это скорее просто любительская посадка, чем попытка культуры. Однако пробку уже срезали; качества она получилась неважного, вероятно, по недостатку правильного ухода.

Теперешний немец-садовник, заведующий садом, не мог дать никаких объяснений по культуре пробкового дуба, и мы вынесли только одно твердое убеждение, что эта культура на Кавказе возможна.

В саду на пригорке расположен скромный, но красиво отделанный домик, выстроенный господином Введенским, в котором при необходимости можно остановиться великому князю. Есть чудное место для настоящей виллы, но будут ли ее строить — неизвестно.

Нам предложили книгу для посетителей, заведенную еще прежним владельцем, и мы внесли свои имена. Посетителей бывает здесь немного. Увы! Сухум, этот безусловно лучший по климату уголок Кавказа, еще «не открыт», еще под спудом, отрезанный от остальной России дикими горами и монопольным Русским обществом пароходства и торговли.

С санитарных участков мы переехали на другой конец города, в горы, и бегло осмотрели сады: Толстого, Малани и Арцыбушева.

Сад Толстого ничего особенного не представляет. Владелец живет сам в хорошем каменном доме и сам работает в саду, прокладывая дорожки и делая насаждения, но над всем делом лежит какая-то печать мертвенности.

У Малани виноградник в 4 десятины, дача, сад и правильно идущее виноделие. Небольшое помещение снабжено гриппуарной машинкой, прессом и разными усовершенствованиями. Сорты винограда: Сотерн, Саперави, Бургундские лозы Гаме, Крымские лозы Альбурля, Рислинг, Шассля, Мускат и другие. Наверху около дома растет, между прочим, люфа, род тыквы или огурца, дающий прекрасную мочальную сетку, нечто вроде растительной губки, очень удобную для мытья в бане.

На участке Арцыбушева тоже идет виноделие, а также огневая усовершенствованная сушка плодов. Сорта винограда те же, что у Малани, и вино недурное. Как побочное небольшое производство, господин Герман, управляющий Арцыбушева, показывал вино из персиков, превосходный напиток, угадать происхождение которого по одному вкусу даже знатоку вин очень трудно. Представьте себе настоящее крепкое вино вроде хереса, портвейна или мадеры градусов на 16 естественного спирта и с букетом необыкновенно приятным, но совершенно своеобразным. Вы долго будете ломать голову и прищелкивать языком и все-таки не определите, что это такое.

Надо заметить, что персики здесь баснословно дешевы, и это чудесное вино может обходиться на месте копеек 20 за бутылку, не дороже, а в столице за него дадут охотно по рублю.