Подпись архиепископа Митрофана (Краснопольского).

Арестный лист архиепископа Митрофана.

(из дела архива Астраханского УФСБ).

Верующие же астраханцы с самого начала были уверены в полной невиновности архиепископа Митрофана и епископа Леонтия и принялись за поиски путей к их освобождению. Прихожане Успенского собора нашли доступ к М.П.Аристову, бывшему председателем Ревкома, а сейчас командиру коммунистической роты. Доктор Романов, через своего товарища – доктора А.А. Каплина встретился с Аристовым (шурином Каплина) и просил его о содействии через Кирова. Аристов обещался поговорить, но на другой же день дал отрицательный ответ. По его словам, он не решился говорить с Кировым, с которым у него были натянутые отношения, а с Атарбековым, зная его жестокую натуру и вероломство, разговор считал бесполезным. Правда, Аристов встретился со следователем, ведшим это дело и тот ему сказал, что архиереи ни в чем не виноваты, а допрос их ведется лишь в области их церковной деятельности. Рассказав это Аристов заявил, что архиереи сами виноваты, что их арестовали. В создавшейся обстановке им давно надо было покинуть город, и он недоумевал почему они этого не сделали. Вскоре после этого разговора член соборной приходской общины И.П.Ивлев и председатель этой общины Д.И.Пряхин встретились со следователем, которого назвал Аристов. Тот снова подтвердил свои слова о невиновности обоих архиереев и советовал немедленно начать ходатайствовать об их освобождении. Для этого необходимо было идти к самому Атарбекову. Трудное это было решение. В глазах астраханцев Атарбеков был настоящим исчадием ада. Рассказывали, что когда он шел по улице, прохожие при виде его, в ужасе прятались в первые попавшиеся подворотни. И все же Дмитрий Пряхин решился пойти к Атарбекову. Вот как он сам рассказывал об этой встрече: «Пришел в ЧК и после долгой процедуры получил пропуск к Атарбекову. Он сидел у себя в кабинете, худой, бледнолицый, меднобородый, с воспаленными глазами. Я рассказал ему о цели своего визита, он слушал не прерывая, и когда я кончил, спросил меня, - «Уверены ли верующие в невиновности архиереев и ручаются ли они за то, что архиереи будут вести ебя по церковному и не будут вмешиваться в политику». Я обрадовался такому спокойному тону и, конечно, поручится за архиереев. В ответ на это Атарбеков сказал, чтобы я принес ему письменное ходатайство. Я ушел от него вполне уверенный в том, что визит удался и скоро наши узники будут на свободе. При выходе из коридора я почти столкнулся с владыкою Митрофаном. Его вел от следователя конвоир, оказавшийся славным малым, давшим мне поговорить с владыкой. Я рассказал владыке о своем визите, о содержании беседы с Атарбековым. Выслушав владыка ответил: «Хлопочите, я чист и ни в чем не виноват, вы за меня краснеть не будете…»[163].

В тот же вечер, на квартире о.Дмитрия Стефановского было составлено письменное ходатайство в духе требований Атарбекова.

Выщербленная пулями стена,                            Расстрельная стена

У которой были расстреляны                          Астраханского Губчека

Крест на месте предполагаемого перезахоронения расстрелянных архиепископа Митрофана и

Подпись архиепископа Митрофана (Краснопольского).

Обсуждение вопроса о создании «Союза» должно было продолжится на Епархиальном Собрании духовенства и мирян Астраханской епархии, проходившем с 14 по 22 июня, но архиепископ Митрофан желая прекратить всякие прения по этому поводу устранил из числа делегатов собрания епископа Леонтия, так же из повестки собрания был устранен вопрос об отделении Церкви от государства.

 Уже в связи с этими событиями активисты «церковного обновления» стали поднимать головы, высказывая в местной прессе свое недовольство действиями правящего архиерея. Особенно доставалось восстановленному институту Патриаршества, ярким приверженцем которого был архиепископ Митрофан. По поводу Патриаршества приводились слова профессора Титлинова[118], некогда писавшего в «Русском слове», что «Патриаршество, явится новым видом церковного самодержавия, при котором миряне не смогу влиять на церковное строительство, а большинство духовенства станет бесправным». «И вот, – констатировалось в «Астраханском листке», - результаты выбора Патриарха сказались скоро. По местам стало наблюдаться церковное строительство по директивам Патриарха. Было проведено в жизнь новое положение об епархиальных съездах. От каждого благочиннического округа делегировалось по 2 представителя от клириков и мирян. Председателем съезда должен быть обязательно епархиальный архиерей. Выборы священников по приходам отменены и назначение духовенства в церкви зависит всецело от епархиального архиерея. Мало того, епархиальный архиерей может своей властью анулировать постановление съезда и не проводить не угодного ему решения в жизнь, сделав соответствующее представление по этому поводу Патриарху»[119].

 Церковные революционеры встали на защиту епископа Леонтия, якобы вставшего в оппозиционеры, выдвинули идею об избрании епископа Леонтия правящим архиереем. Идея эта нашла широкий отклик среди беднейшей части населения города Астрахани, группировавшейся вокруг приходов Троицкой, Ильинской, Михаило-Архангельской и Введенской церквей, и горячо почитавших владыку Леонтия за его праведный образ жизни и за всегдашнюю его помощь страждущим и нуждающимся. Нашла эта идея отклик среди той части духовенства которая искренне побаивалась архиепископа Митрофана за его жесткость и строгость ко всякого рода проступкам, на фоне чего фигура епископа Леонтия – тихого, милостивого и любвеобильного пастыря вызывала несомненное притяжение[120].

Владыка Митрофан очень болезненно воспринял проявившееся в епархии брожение и не мог смотреть спокойно, как на его глазах устраивается раскол. Уже на третьей сессии Поместного собора архиепископ Митрофан поставил вопрос о неправильных действиях своего викария, вокруг которого группировалась раскольническая оппозиция. Последний искрой вызвавшей взрыв было обнародование епископом Леонтием 4 сентября 1918 года воззвания «К православному населению», в котором он призывал астраханцев принять декрет советского правительства об отделении Церкви от государства, не только дружелюбно, но и «с чувством горячего желания и усердия к всестороннему, планомерному и самому настоятельному проведению его в жизнь во всей его полноте»[121]. Действия епископа Леонтия вызвали теперь неодобрение не только архиепископа Митрофана, но и архиереев собравшихся на Поместном соборе, а также и самого Святейшего Патриарха Тихона. Известна позиция Святейшего Патриарха по отношению к декрету об отделении Церкви от государства, выраженная в постановлении Всероссийского Поместного собора от 25 числа 1918 года: «Всякое участие как в издании сего враждебного Церкви узаконения, так и в попытках провести его в жизнь несовместимо с принадлежностью к Православной Церкви и навлекает на виновных лиц православного исповедания тягчайшие кары церковные вплоть до отлучения от Церкви»[122]. В связи со всеми этими событиями вопрос о неканоничных действиях епископа Леонтия был рассмотрен на архиерейском соборе, проходившем 26 (13) сентября 1918 года, накануне праздника Воздвижения Святого и Животворящего Креста. Архиерейский собор, возглавляемый Святейшим Патриархом Тихоном, посчитал действия епископа Леонтия превышающими данные ему полномочия как викарного архиерея, почему посчитал необходимым немедленно устранить его от викариатства. Архиепископ Митрофан, желая хоть как-то ещё воздействовать на своего викария в надежде на его вразумление, просил архиерейский собор повременить с утверждением приговора и вызвать епископа Леонтия в Москву для объяснения своим неправомочным действиям. Но владыка Леонтий не получил в Астрахани разрешения на выезд, чем местные власти специально провоцировали церковный раскол, желая не примирения архиереев, а ещё большего их разделения. Так оно и получилось. Получив от епископа Леонтия извещение, что он не может выехать в Москву, архиерейский собор, посчитал, что он не предоставил достаточных для неявки объяснений, почему и постановил, «епископа Леонтия, как невыполнившего волю Патриарха, отлучить с запрещением священнослужения и устранить от викариатства»[123]. Известие об этом решении архиерейского собора вызвало в Астрахани бурную реакцию. «Церковные революционеры» добились своего – несогласие между архиереями обратили в настоящий конфликт. Как и у архиепископа Митрофана, так и у епископа Леонтия было немалое число почитателей из числа прихожан, которые горою стояли каждый за своего владыку. Немало здесь возникало и резкостей и чрезмерной горячности в защиту правоты своего владыки. Но эти страсти на местах были не столь заметны по сравнению с той оголтелой кампанией, какую развязала советская печать против архиепископа Митрофана.

 Его беспощадно обливали грязью, называя и ярым монархистом, и черносотенцем, и бывшим членом Союза Русского народа и даже другом Распутина, - то есть обвиняя во всех злодеяниях, с революционной точки зрения, какие возможно только было придумать. Под предлогом защиты епископа Леонтия антицерковные силы пытались протащить свои идеи, свое видение Церкви, уже не старой – «клерикальной», а новой – «большевицкой». Эти «революционеры» от Церкви или стоящие за их спиной идеологи новой власти взахлеб, с нескрываемой радостью писали: «Революция действительно пришла в Церковь. Она пришла и привела туда своего духовного вождя – большевизм. Перед нами начало великого церковного развала. Валится старое отживающее, казенное, вселенческое, распутино – илидоровское, арестно-содержательство. В церкви православной задыхающейся от грязи, зловония и всяческой воинственно догматической нечисти, наконец-то пахнуло свежим оживляюще бодрящим ветерком. И эту-то пока ещё стихийную, неучитываемую животворящую струю широковерующей массы можно теперь наблюдать и в нашей краевой церковной жизни. Это-то и является той новой революционно-большевицкой борьбой, протекающей в настоящий момент среди православно верующих города Астрахани, пока под флагом борьбы двух епископов – Митрофана и Леонтия»[124].

Антицерковные силы явно рассчитывали на внутренний взрыв, который по их мнению уничтожит архиепископа Митрофана или заставит его бежать из Астрахани. В этом смысле было организовано долго подготавливающееся церковное собрание в Ивановском монастыре, получившее в советской прессе претенциозное название «митинга». Это собрание, произошедшее 20 октября 1918 года и собравшее достаточно много народа – от 3,5 до 4 тысяч человек, по своей сути обсуждало вопрос об отрешении епископа Леонтия от должности с лишением его права священнослужения, а фактически использовалось противниками архиепископа Митрофана для его смещения с кафедры[125]. В общем большая часть собравшихся здесь людей пришла чтобы поддержать любимого ими владыку Леонтия, а не для каких либо политических акций. Откровенная злоба противников владыки Митрофана, наговаривавших на него всякую мерзость, нашло дружный отпор среди трезво мыслящих людей не побоявшихся вступиться за своего правящего архиерея[126], так что собрание, при внутренней направленности против архиепископа Митрофана, не пошло дальше разумного и ограничилось только решениями о желательности вновь рассмотреть дело епископа Леонтия для установления его невиновности. Сам епископ Леонтий, видимо осознав всю опасность создавшегося положения, обратился к верующим астраханцам с просьбой сохранять мир, так как он «беспрекословно подчиняется распоряжению устранившей его высшей церковной власти и не хочет кругом себя какого либо шума в такое время»[127]. Местным церковным погромщикам не удалось создать из владыки Леонтия нового «Путяту»[128], что во многом объяснялось действительно подвижническою жизнью этого архиерея.

Архиепископ Митрофан очень выдержанно перенес все нападки на него со стороны «церковно-революционной опозиции», не унизившись до полемики с нею. Все его старания были направлены на консолидацию всех здоровых сил в епархии, для предотвращения раскола. Владыка много молился, особо обращаясь в своих молитвах к священномученику Иосифу, митрополиту Астраханскому, прося святого заступленика земли Астраханской посодействовать к укрощению нестроений в епархии. Несомненно помощь священномученика Иосифа была велика. Эта святая помощь согревала всякое дело архиепископа Митрофана, помогала ему нести трудный крест своего архипастырского служения. По молитвам священномученика Иосифа в Астраханской епархии наконец-то установился долгожданный мир.

Делегация от прихожан, отправившаяся к Святейшему Патриарху ходатайствовать за епископа Леонтия, смогла добится пересмотра его дела, по которому владыка хоть и лишен был звания викария Енотаевского, но запрещение в священнослужении с него было снято. Он остался в Астрахани управляющим Ивановского монастыря, с правом служения только в этой обители [129]. Местные церковные оппозиционеры были разочарованы, так как главного добится им не удалось – архиепископ Митрофан остался на Астраханской кафедре. Он был подобен скале среди бушующего враждебного моря, на которую вновь и вновь накатывались огромные волны, покрывающие её полностью и готовые казалось низринуть в бездну, но сходила волна и скала оставалась на месте, такая же как и прежде непоколебимая и твердая. Да, таким был архиепископ Митрофан. Внутрицерковная смута только укрепляла владыку в его ревности вершить дело Божие без страха и сомнения. А времена наступали ещё страшнее преждних, готовя святителю Божию новые скорби и испытания.

Осенью 1918 года Астрахань становится прифронтовым городом. Разбитая на Северном Кавказе XI Красная Армия с тяжелейшими боями отступала к Волге. Её отсупление превратилось в боспорядочное бегство, где большинство солдат деморализованных и дезорганизованных, не обращая внимания на своих командиров, занималось откровенным грабежем, вызывая у местного населения ужас и отчаяние. Путь этой полубезумной толпы лежал в Астрахань, из которой военные власти решили сделать настоящую военную крепость. Бедные астраханцы и не подозревали к каким бедствиям приведет город такое присутствие. Пока части XI армии увязали где-то в Калмыцких степях, ее штабные организации, а так же Реввоеннсовет фронта, со своим большим аппаратом уже начали размещаться в городе, выбрав для этих целей Астраханский Кремль. Помещений, где уже располагались военные, Реввоенносовету было явно недостаточно. Началось настойчивое и последовательное наступление на здания ещё остававшиеся в распоряжении Церкви. Сначала из дома для церковнослужителей Успенского собора, уже до этого большей частью занятого под казармы для красноармейцев, выселили ещё живших здесь: кафедрального протоиерея Иоанна Саввинского, ключаря о.Дмитрия Стефановского и протодьякона Севастьянова, вместе с их семьями. Затем было занято здание Консистории, после чего настала очередь архиерейского дома. Архиепископу Митрофану через его келейника было передано требование освободить дом. Владыка начал оспаривать действия военных, требуя справедливости у председателя Реввоенсовета Шляпникова. Но получил отрицательный ответ. Помощник коменданта Кремля А.И.Иванов занял вещами коридор архиерейского дома, а коридор соединялся особым переходом с папертью собора. Теперь ход в собор для архиерея был закрыт. Со двора попасть в собор тоже было нельзя, так как сооруженный военными забор изолировал помещение архиерейского дома и у него не было связи с кремлевским двором. Между тем, распоряжавшиеся в архиерейском доме, военные бесцеремонно занимали комнату за комнатой. Фактически архиепископ Митрофан не желая подчинятся решению военных властей, стал добровольным узником, судьба которого в любой момент могла решится в худшую сторону [130]. Военные власти вряд ли бы стали долго мирится с этим. Однажды в кабинет председателя Реввоенсовета Шляпникова пришел с докладом комендант Кремля Казаков, с которым Шляпников завел разговор об архиерейском доме, и о неуступчивости владыки Митрофана. – «И чего мы церемонимся с этим архиерем, - заявил в ответ Казаков, - ведь это отъявленный монархист, делец царской Думы. Он устроил громадную демонстрацию в феврале под видом крестного хода. Ведь это был смотр контрреволюционных сил, а мы как дураки, смотрим на это сквозь пальцы. Давно его надо к стенке» [131]. Этот демарш коменданта Кремля случайно услышала Елена Андреевна Туманова, служившая секретарем у председателя Реввоенсовета. Она поспешила к своему отцу – А.А.Жданову, известному церковному общественнику, с рассказом об этом событии. Жданов, в тот же вечер рассказал об этом протоиерею Николаю Пальмову – духовнику Благовещенской женской обители. Верующие узнав о грозящей их архиерею опасности, решили спасти его, предложив ему план бегства. Они искренне считали, что владыка не по своей воле оказался узником в архиерейском доме.

Соборному ключарю о.Дмитрию Стефановскому, а также прихожанке собора Александре Михайловне Попковой, удалось всеми правдами и неправдами пробраться в архиерейские покои. Отец Дмитрий стал уговаривать владыку покинуть Кремль, доказывая ему всю опасность создавшегося положения. Он уверял архиерея что власти готовятся к расправе над ним, но владыка был непреклонен. Тогда Александра Михайловна не выдержала, бросилась архиерею в ноги, умоляя согласится на их предложение и неосторожно обмолвилась о том, что ночью к южной стене Кремля будет поставлена лестница, по которой владыка сможет спустится в Александровский садик, где его будут ждать верные люди. Услышав это, архиепископ Митрофан весь вскипел и обращаясь к ключарю сказал: «Это вы мне архиерею предлагаете позорный план бегства, будто я преступник. Легче часового уговорить бросить свой пост, чем русского архиерея, по крайней мере меня. Вы хотите, чтобы я бросил собор, его святыню и стал бы нарушителем присяги? А что скажет моя паства, узнав, что архиерей бросил все и с позором бежал. Нет, нет! Я этого не сделаю. Уходите и не тревожьте меня!»[132].

Отец Дмитрий и Александра Михайловна вынуждены были подчинится требованию владыки и уже собирались уходить, как вдруг в дверях кабинета появился архиерейский келейник и знаками стал вызывать к себе ключаря. От келейника отец Дмитрий узнал, что пока они уговаривали владыку покинуть Кремль, военные власти решили выселить его принудительно. Коменданту Кремля было приказано связать архиерея и в таком виде выселить. Ключарь и келейник увидели в коридоре приближающегося к ним заместителя коменданта А.И.Иванова, который объявил им, что уже вызвал четырех солдат и сейчас будет приводить в исполнение решение военного командования. Еле-еле отец Дмитрий и келейник уговорили его повременить с исполнением приказа, дать им часовую отсрочку, чтобы за это время они попытались ещё раз уговорить владыку покинуть архиерейский дом. Взволнованный и бледный вернулся к архиерею отец Дмитрий и шепотом стал ему рассказывать о произошедшем событии. Выслушав ключаря владыка перекрестился и принялся одевать рясу и клобук. Процедуру с каковой его собирались выдворить из Кремля архиепископ Митрофан посчитал кощунственной, явно направленной на поругание его сана и согласившись с доводами отца Дмитрия, предпочел добровольно покинуть Кремль

.