Пожалуйста, приготовьте пропуск.

ВЪЕЗД НА ТЕРРИТОРИЮ КУРОРТА «КОЗЬЯ ГОРА» ЧЕРЕЗ 1 МИЛЮ.

ТУР ИСЦЕЛЕНИЯ ПАСТОРА Ч. ДЭННИ ДЖЕЙКОБСА, 2008 ГОД.

 

ВОЗРОЖДЕНИЕ СЕАНСОВ ПАЛАТОЧНОГО ИСЦЕЛЕНИЯ

13-15 ИЮНЯ 2008 ГОДА

ВЫСТАВОЧНЫЙ КОМПЛЕКС ОКРУГА НОРРИС

20 МИЛЬ К ВОСТОКУ ОТ ДЕНВЕРА

 

ВЫСТУПАЕТ БЫВШАЯ ЗВЕЗДА СОУЛ – ЭЛ СТАМПЕР

ВЫСТУПАЮТ «GOSPEL ROBINS» С ДЕВИНОЙ РОБИНСОН

 

А ТАКЖЕ

 

ПРОПОВЕДНИК-ЕВАНГЕЛИСТ Ч. ДЭННИ ДЖЕЙКОБС,

ВЕДУЩИЙ ТЕЛЕПЕРЕДАЧИ ОБ ИСЦЕЛЯЮЩЕЙ СИЛЕ ЕВАНГЕЛИЯ

 

ВОЗРОДИТЕ СВОЮ ДУШУ ЧЕРЕЗ ПЕСНЬ

ВОЗРОДИТЕ СВОЮ ВЕРУ ЧЕРЕЗ ИСЦЕЛЕНИЕ

ПОРАЗИТЕСЬ ИСТОРИИ СВЯТЫХ КОЛЕЦ,

РАССКАЗАННОЙ ТАК, КАК УМЕЕТ ТОЛЬКО ПАСТОР ДЭННИ!

 

«Приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых, и убеди прийти, чтобы наполнился дом мой».

(Евангелие от Луки. 14:21 и 14:23)

 

ПОСМОТРИТЕ, КАК ВОЛЯ БОЖИЯ ИЗМЕНИТ ВАШУ ЖИЗНЬ!

ПЯТНИЦА 13-е – 19.00

СУББОТА 14-е – 14.00 и 19.00

ВОСКРЕСЕНЬЕ 15-е – 14.00 и 19.00

«ПОСЛЕ ОГНЯ ВЕЯНИЕ ТИХОГО ВЕТРА, И ТАМ ГОСПОДЬ».

(Третья книга Царств. 13:12)

«БОГ ИСЦЕЛЯЕТ КАК МОЛНИЯ».

(Евангелие от Матфея. 24:27)

 

Приходи каждый!

Приходите все!

Возродитесь духовно!

 

Внизу была фотография мальчика, отбрасывающего костыли, а на лицах окружавших его людей отражались радостное изумление и трепет. Подпись под фотографией гласила:

 

ВЪЕЗД НА ТЕРРИТОРИЮ КУРОРТА «КОЗЬЯ ГОРА» ЧЕРЕЗ 1 МИЛЮ.

ПОЖАЛУЙСТА, ПРИГОТОВЬТЕ ПРОПУСК.

 

– Джейми…

– Тут должна быть дорожка, которая ведет к «Крыше неба», – пояснил я. – Может, ее уже и нет, но…

Дорожка была по-прежнему покрыта гравием. Я свернул на нее слишком резко, и машина вильнула.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – сказала Астрид. В ее голосе звучал не страх, а интерес и азарт.

– Я тоже на это надеюсь.

Подъем стал круче. Задние колеса иногда пробуксовывали на неукатанном гравии, но в целом машина шла ровно. Через две с половиной мили от поворота деревья расступились, и мы выехали на «Крышу неба». Астрид ахнула и выпрямилась на сиденье. Я нажал на тормоз, и машина резко остановилась.

Справа от нас стояла старая лачуга с провисшей замшелой крышей и разбитыми стеклами. Серые стены с облупившейся краской покрывали граффити, многие из которых сильно выцвели и почти стерлись. Впереди возвышался большой гранитный утес, в который, как полжизни назад говорил преподобный Джейкобс, была вбита устремленная в небо железная мачта. Казалось, она почти достает до нависших над ней черных туч. Слева, куда смотрела Астрид, до самого океана простирались холмы, поля и бесконечные серо-зеленые массивы лесов. Там еще светило солнце, озаряя все яркими лучами.

– Боже, и это было здесь всегда? И ты мне не показывал?

– Я сам тут никогда не был, – пояснил я. – Наш прежний священник рассказал мне…

Больше я ничего не успел сказать. С неба сорвалась сверкающая стрела молнии. Астрид вскрикнула и закрыла голову руками. На мгновение – странное, ужасное и чудесное – мне показалось, что воздух превратился в наэлектризованное масло. Я почувствовал, как встали дыбом волосы по всему телу, даже самые мелкие в носу и ушах. Потом раздался щелчок, будто невидимый великан щелкнул пальцами. Вспыхнула вторая молния и тут же ударила в железный стержень, заливая его ярко-голубым нимбом, какой я видел во сне вокруг головы Чарлза Джейкобса. Мне пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть. Когда я открыл их снова, мачта светилась вишнево-красным. « Будто подкова в кузнице », – сказал он тогда, и это было именно так. Проревел раскат грома.

– Хочешь уехать отсюда? – прокричал я. Из-за звона в ушах я сам себя едва слышал.

– Нет! – крикнула Астрид в ответ. – Туда! – И показала на жалкую лачугу.

Я хотел сказать ей, что в машине будет безопаснее – я смутно помнил, что резиновые шины защищают от молнии, – но над «Крышей неба» прогремели тысячи гроз, а старая лачуга все еще стояла на месте. Когда мы бежали к ней, взявшись за руки, я сообразил почему. Железный стержень притягивал молнию. По крайней мере до сих пор.

Едва мы домчались до распахнутой двери, как по граниту громко забарабанил крупный град.

– Ой-ой-ой! – в страхе закричала Астрид… смеясь. Она кинулась внутрь, и я метнулся за ней в тот самый миг, когда молния сверкнула снова, будто артиллерийский выстрел в какой-то апокалипсической битве. На этот раз ей предшествовал не щелчок, а треск. Астрид схватила меня за плечо.

– Смотри!

Я не видел, как молния ударила в железную мачту во второй раз, зато хорошо разглядел, что за этим последовало. По каменистому склону запрыгали и покатились с полдюжины огней святого Эльма и один за другим растворились в воздухе.

Астрид обняла меня, но этого ей показалось мало. Обхватив руками мою шею, она запрыгнула на меня и обвила мои бедра ногами.

– Фантастика! – кричала она.

Град превратился в дождь, а дождь, в свою очередь, в потоп. «Крышу неба» скрыли потоки воды, но железную мачту мы видели, потому что в нее то и дело били молнии. Она вспыхивала голубым, затем становилась пурпурной и, наконец, просто красной, но окончательно погаснуть не успевала, потому что в нее ударяла очередная молния.

Такой ливень редко продолжается долго. Когда он начал стихать, мы поняли, что гранитный склон под железной мачтой превратился в реку. Гром продолжал грохотать, но уже не так яростно; теперь он скорее напоминал ворчание. Мы слышали, как журчали бегущие потоки воды, будто земля о чем-то шептала. На востоке по-прежнему светило солнце, заливавшее лучами Брансвик, Фрипорт и Салемс-Лот, над которыми сияли, накладываясь друг на друга, как олимпийские кольца, целых шесть радуг.

Астрид повернула меня к себе.

– Я должна тебе что-то сказать, – произнесла она тихим голосом.

– Что? – Я вдруг испугался, что она испортит этот потрясающий момент и скажет, что мы должны расстаться.

– В прошлом месяце мама водила меня к врачу. Она сказала, что не хочет знать, как далеко зашли наши отношения, что это не ее дело, но она должна быть уверена, что я проявляю благоразумие. Так она выразилась и добавила: «Ты должна лишь сказать врачу, что у тебя болезненные, нерегулярные месячные. Поскольку мы придем вместе, этого будет достаточно».

Я никак не мог взять в толк, к чему она клонит, и она с досадой ткнула меня кулачком в грудь.

– Противозачаточные таблетки, глупый. Оврал. Сейчас можно, потому что у меня прошли месячные после того, как я начала их принимать. Я ждала подходящего момента, а лучше, чем сейчас, невозможно представить. – Она не сводила с меня сияющего взгляда. Потом опустила глаза и закусила губу. – Просто… не увлекайся, ладно? Думай обо мне и будь нежным. Потому что мне страшно. Кэрол сказала, что в первый раз ей было жутко больно.

Пока мы раздевали друг друга – впервые полностью, – облака на небе начали рассеиваться, позволяя пробиться лучам солнца, а журчание ручейков бегущей воды стихло. Ее кожа была белой как снег, если не считать загара на руках и ногах. Золотистые волосы на лобке скорее подчеркивали, чем скрывали женское естество. В углу, где крыша еще держалась, лежал старый матрац – мы не первые воспользовались этой хижиной в подобных целях.

Она направила меня и попросила подождать. Я спросил, все ли в порядке. Она сказала, что да и что сама этого хотела.

– Просто не шевелись, милый. Не двигайся.

Я застыл. Не шевелиться было мучительно трудно, но в то же время потрясающе. Она приподняла бедра, и я вошел чуть глубже. Она снова подалась вперед, позволяя мне продвинуться еще немного. Я помню, как смотрел на матрац и видел старый выцветший рисунок, грязные пятна и бегущего по своим делам одинокого муравья. Затем она снова подняла бедра, и я вошел полностью, заставив ее вскрикнуть:

– О Боже!

– Больно? Астрид, тебе…

– Нет, все замечательно. Мне кажется… теперь ты можешь это сделать.

Я сделал. Мы оба это сделали.

 

* * *

 

Это было наше лето любви. Мы занимались ею в разных местах – один раз даже в спальне Норма в трейлере Цицерона Ирвинга, где сломали кровать, и нам пришлось ее чинить, – но в основном в хибаре на «Крыше неба». Это было наше место, и мы написали свои имена на одной из стен, где уже значилось полсотни других. Однако гроз больше не случалось. Во всяком случае, в то лето.

Осенью я отправился в Университет Мэна, а Астрид – в бостонский Университет Суффолка. Я полагал, что наше расставание будет временным: мы будем видеться на каникулах и когда-нибудь в туманном будущем, когда оба получим дипломы, поженимся. С тех пор я узнал, что одним из главных различий между полами является то, что мужчины склонны прикидывать, что и как, а женщины – нет.

Когда мы возвращались обратно в тот ненастный день, Астрид сказала:

– Я рада, что ты был моим первым.

Я сказал, что тоже рад, даже не подумав, что это могло означать.

Никаких тяжелых сцен расставания не было. Мы просто разошлись, и если угасание наших отношений и явилось плодом чьих-то усилий, то исключительно Делии Содерберг – красивой и сдержанной матери Астрид. Она была неизменно приветлива, но всегда смотрела на меня с тем же выражением, с каким хозяин магазина разглядывает подозрительную двадцатидолларовую купюру. «Может, с ней и все в порядке, – думает он, – но что-то меня… смущает». Если бы Астрид забеременела, мои мысли насчет будущего вполне могли бы превратиться в реальность. А что, мы даже могли бы быть счастливы: трое детей, гараж на две машины, бассейн позади дома и все такое. Но это вряд ли. Скорее всего бесконечные выступления и девчонки, которые постоянно крутятся возле рок-групп, привели бы к нашему разрыву. Оглядываясь назад, я вынужден признать, что опасения Делии Содерберг были оправданны. Я оказался фальшивой «двадцаткой». Вполне приличной, чтобы сойти за настоящую во многих местах, но не в ее магазине.

Расставание с «Chrome Roses» тоже обошлось без слез. Когда я приехал домой с учебы в Ороно на первый уикенд, мы отыграли в пятницу в «Амветс», а в субботу вечером – в «Скутерз-паб» в Норт-Конуэе. Мы играли так же здорово, как и прежде, и теперь нам платили по сто пятьдесят долларов за выступление. Помню, что я спел «Shake Your Moneymaker» и сыграл очень приличное соло на губной гармонике.

Но когда я приехал домой на День благодарения, то узнал, что Норм взял нового ритм-гитариста и изменил название группы на «Norman’s Knights».

– Извини, друг, – объяснил он, пожимая плечами. – У нас много заказов, а я не могу работать трио. Рок-н-ролл – это барабаны, бас и две гитары.

– Все в порядке, – заверил я. – Я понимаю.

И я не кривил душой, потому что он был прав. Или почти прав. Барабаны, бас, две гитары – и все начинается в тональности ми.

– Завтра вечером мы играем в «Рэггид-поуни» в Уинтропе, если хочешь поучаствовать. Типа приглашенный гость?

– Я пас, – ответил я.

Я слышал нового ритм-гитариста. Он был на год моложе меня, но уже играл лучше и мог лабать как заведенный. К тому же это означало, что я мог провести субботний вечер с Астрид. Что я и сделал. Думаю, что она уже тогда начала встречаться с другими парнями – она была слишком красивой, чтобы сидеть дома, – но ничего об этом не рассказывала. И была нежной и любящей. Это был хороший День благодарения. Я не скучал по «Chrome Roses» (или «Norman’s Knights» – название, к которому мне не требовалось привыкать, что меня вполне устраивало).

Ну, вы понимаете.

Почти не скучал.

 

* * *

 

Однажды, незадолго до рождественских каникул, я заскочил в кафе «Бэарз» нашего студенческого союза, чтобы перекусить гамбургером с колой. На выходе я остановился у доски объявлений. Среди множества сообщений о продаже учебников, автомобилей и поиске попутчиков для поездок в разные города мне попалось такое:

 

ХОРОШАЯ НОВОСТЬ! «Cumberlands» снова воссоединяются! ПЛОХАЯ НОВОСТЬ! Нам не хватает ритм-гитариста! Мы – ГРОМКАЯ И КРУТАЯ КАВЕР-ГРУППА! Если ты играешь «Beatles», «Stones», «Badfinger», «McCoys», «Barbarians», «Standells», «Byrds» и т. д., приходи в комнату 421 Камберленд-холла со своей бренчалкой. Если тебе нравится «Emerson, Lake & Palmer» или «Blood, Sweat & Tears», то можешь идти… сам знаешь куда.

 

К тому времени у меня уже был собственный ярко-красный «Гибсон», и после занятий я отправился с ним в Камберленд-холл, где познакомился с Джеем Педерсоном.

Поскольку шуметь в учебное время не разрешалось, мы играли в его комнате без усилителей. Вечером того же дня мы подключились к усилителям в зоне отдыха общаги и в течение получаса отрывались по полной, после чего меня приняли. Он играл намного лучше меня, но мне было не привыкать – в конце концов, я начинал свою рок-н-ролльную карьеру с Нормом Ирвингом.

– Я хочу изменить название группы на «Heaters», – сказал Джей. – Что скажешь?

– Если это не будет мешать моей учебе и ты будешь делиться честно, назови хоть «Адские придурки», мне без разницы.

– Хорошее название, в духе «Даг и горячие яйца», но с ним нас вряд ли позовут играть на школьные танцы. – Он протянул руку, и мы обменялись вялым рукопожатием. – Добро пожаловать на борт, Джейми. Репетиция в среду вечером. Будь там или катись ко всем чертям.

Мне довелось работать в разных местах, но никогда не приходилось катиться ко всем чертям. Почти за двадцать лет я сыграл в дюжине групп в сотне городов. Ритм-гитарист всегда может найти себе дело, даже если он под таким кайфом, что едва держится на ногах. В принципе все сводится к двум моментам: нужно вовремя появляться и уметь брать ми.

Мои проблемы начались, когда я перестал появляться.

 

Глава пятая

 

Живое течение времени. «Портреты-молнии». Моя проблема с наркотиками

 

Я окончил Университет Мэна (со средним баллом 2,9, мне не хватило сущей ерунды, чтобы войти в список лучших студентов) в двадцать два года. Во время нашей второй встречи с Чарлзом Джейкобсом мне стукнуло тридцать шесть. Он выглядел моложе своего возраста, возможно, потому, что в последний раз я видел его сильно похудевшим и осунувшимся от горя. Я же в 1992 году выглядел намного старше своих лет.

Я всегда любил ходить в кино. В 1980-х я, в основном в одиночестве, пересмотрел кучу фильмов. Иногда я дремал (например, на «Смертельном влечении» – вот снотворное так снотворное), но обычно смотрел на экран, под каким бы кайфом ни находился, захваченный магией шума, и цвета, и невероятно красивых женщин в легкомысленных одеяниях. Книги мне тоже нравились, и я их прочел немало, да и телепередачи были делом подходящим, особенно в номере мотеля, когда за окном бушевал ливень с ураганом. И все-таки для Джейми Мортона не было ничего лучше фильма на большом экране, где компанию мне составляли только попкорн и большой стакан кока-колы. И, само собой, героин. Я брал у торговца еще одну соломинку, перекусывал ее пополам и с помощью этих половинок вдыхал порошок в обе ноздри с тыльной стороны ладони. Я сел на иглу только в 1990-м или 1991-м, но все равно это случилось. Как случается с большинством из нас. Можете поверить мне на слово.

В кино меня больше всего привлекает скорость, с которой происходят метаморфозы. Можно начать с занудного подростка без друзей, без денег, с никчемными родителями, и вдруг он сразу превращается в Брэда Питта в расцвете сил. И отделяет этого чудика от бога всего лишь титр «14 ЛЕТ СПУСТЯ».

– Торопить время – большой грех, – не уставала говорить нам мама в детстве. Обычно это случалось, к примеру, в феврале, когда мы мечтали, чтобы поскорее наступили летние каникулы, или когда мы никак не могли дождаться Хэллоуина. Наверное, мама была права, однако я не могу отделаться от мысли, что такие прыжки во времени пришлись бы очень по вкусу тем, кто живет неправильно. А в период между приходом к власти администрации Рейгана в 1980 году и ярмаркой штата в Талсе в 1992-м я жил очень неправильно. Провалы во времени были, а вот нужные титры так и не появились. Мне приходилось проживать каждый день, а без дозы день растягивался на сотню часов.

Съемка «из затемнения» показывает, как «Camberlands» превратились в «Heater» s, а «Heaters» – в «J-Tones». Нашим последним выступлением как группы колледжа был грандиозный и шумный выпускной бал 1978 года в зале студенческого союза. Мы играли с восьми вечера до двух часов ночи. Вскоре после этого Джей Педерсон привлек к нашим выступлениям вокалистку, которая была довольно известна в округе и умела потрясно играть на саксофоне. Ее звали Робин Сторрз. Она идеально подошла нам, и к августу «J-Tones» превратились в «Robin and the Jays». Мы стали одной из самых востребованных групп штата Мэн. Приглашения поступали со всех сторон, и жизнь была хороша.

Дальше все расплывается.

 

* * *

 

Четырнадцать лет спустя Джейми Мортон проснулся в городе Талса. Не в хорошем отеле и даже не в мотеле средней руки, а в дыре под названием «Фэйрграундз инн». Подобные места соответствовали представлениям Келли ван Дорна об экономии. Одиннадцать утра, и кровать мокрая от мочи. Я не удивился. Если провести в постели девятнадцать часов под воздействием дури, не обмочиться почти невозможно. Думаю, ты это сделаешь, даже если умрешь в наркотическом забытьи, хотя есть и свои плюсы: в таком случае ты уже никогда не проснешься на мокрой от мочи простыне.

Я как зомби потащился в ванную комнату, стаскивая с себя трусы, хлюпая носом и протирая глаза. Сперва я добрался до набора для бритья – но не для того, чтобы побриться. Там хранился мой шприц и пара граммов в отдельной коробочке для сандвичей. Причин считать, что кто-то мог вломиться в номер, чтобы украсть столь мизерную дозу, не имелось, но проверять – вторая натура любого торчка.

Разобравшись с этим, я перешел к унитазу и опорожнил мочевой пузырь от всего, что в нем накопилось со времени ночного конфуза. Стоя у унитаза, я вдруг сообразил, что у меня из головы вылетело нечто очень важное. В то время я играл с кантри-рок-группой, и мы должны были открывать концерт Сойера Брауна на большой «Оклахома-стейдж», на ярмарке штата в Талсе. Настоящий прорыв для «White Lightning», малоизвестной группы из Нэшвилла.

– Саундчек в пять часов, – сообщил мне Келли ван Дорн. – Ты точно будешь?

– Конечно, – заверил я. – Обо мне не беспокойся.

И такой облом!

Выйдя из ванной, я увидел свернутый листок, подсунутый под дверь. Я подозревал, что там написано, но все равно поднял его и прочитал, просто чтобы быть уверенным. Записка была короткой и безрадостной.

 

Я связался с сотрудниками департамента музыки и с их помощью нашел парня, который умеет играть на ритм-и слайд-гитаре достаточно прилично, чтобы выручить нас. Он был рад заработать твои 600 долларов. Когда ты будешь это читать, мы уже будем на пути в Уайлдвуд-Грин. Даже не думай нас догонять. Ты уволен. Мне чертовски жаль, но с меня хватит.

Келли.

 

PS: Наверное, ты не очень расстроишься, Джейми, но если не возьмешься за ум, то через год окажешься в тюрьме. Это если повезет. А если нет – то на том свете.

 

Я сунул записку в задний карман, но она упала на потертый зеленый ковер – я и забыл, что на мне ничего не было. Я поднял ее, бросил в мусорную корзину и выглянул в окно. На парковке во внутреннем дворике было пусто, если не считать старенького «Форда» и видавшего виды пикапа какого-то фермера. «Форд-эксплорер», на котором перемещалась группа, и автобус с оборудованием, который водил наш звукорежиссер, исчезли. Келли не шутил. Эти шизики меня бросили. А может, оно и к лучшему. Мне иногда казалось, что если придется сыграть еще один опус в стиле кантри, то я точно лишусь последних мозгов, от которых и так почти ничего не осталось.

Я решил, что сначала надо обязательно оплатить номер. У меня не было никакого желания провести в Талсе еще одну ночь, особенно в самый разгар ярмарки, но требовалось время, чтобы определиться с планами на будущее. К тому же я должен был ширнуться, а не найти на ярмарке дозу мог только совсем ленивый.

Отпихнув мокрые трусы ногой в угол (и со злорадством подумав, что это чаевые для горничной), я расстегнул сумку. Там лежала только грязная одежда (я собирался вчера наведаться в прачечную самообслуживания, но тоже забыл), зато она была сухой. Я оделся и поплелся в офис мотеля через дворик, покрытый растрескавшимся асфальтом. Постепенно моя походка обретала уверенность, и теперь я мог не только переставлять ноги, как зомби, но уже и продвигаться вперед, правда, тоже, как зомби. Каждый раз, когда я сглатывал, в горле саднило. Для полного счастья.

За конторкой портье сидела сурового вида деревенская тетка лет пятидесяти, чья жизнь в данный момент протекала под копной начесанных рыжих волос. На экране маленького телевизора ведущий ток-шоу флиртовал с Николь Кидман. Над телевизором в рамке висело изображение Иисуса, который дарил мальчику и девочке щенка. Меня это ничуть не удивило. В провинции нередко путают Христа с Санта-Клаусом.

– Ваша группа уже съехала, – сказала она, отыскав мое имя в регистрационной книге. Ее голос напоминал звук плохо настроенного банджо. – Пару часов назад. Сказали, что едут в Северную Каролину.

– Я в курсе, – ответил я. – Я больше не с ними.

Она приподняла бровь.

– Творческие разногласия, – пояснил я.

Бровь поднялась еще выше.

– Я останусь еще на одну ночь.

– Ладно. Наличные или кредитка?

У меня имелось порядка двухсот долларов наличными, но большая часть этой ликвидности предназначалась для приобретения дури на ярмарке, поэтому я дал ей свою кредитку. Она позвонила, сообщила номер и теперь ждала подтверждения, прижав трубку к уху мясистым плечом и слушая рекламу бумажных полотенец, которые, судя по всему, могли бы вытереть насухо даже озеро Мичиган. Я смотрел вместе с ней. Когда на экран снова вернулось ток-шоу, к Николь Кидман присоединился Том Селлек, а женщина за конторкой все еще ждала ответа. В отличие от меня, ее, похоже, это не сильно напрягало. Я чувствовал нарастающий зуд и пульсацию в больной ноге. Когда началась новая реклама, сельская тетка оживилась. Она повернулась в кресле к окну, посмотрела на невероятно голубое оклахомское небо и после короткой беседы повесила трубку и вернула мою кредитную карту.

– Отклонено. И у меня большие сомнения, стоит ли вас селить за наличные. Если, конечно, они у вас есть.

Это была явная издевка, но я все равно приветливо улыбнулся:

– С картой все в порядке. Это ошибка. Так часто бывает.

– Тогда вы сможете устранить ее в другом мотеле, – отозвалась она. (Устранить! Вот уж не ожидал услышать это слово от деревенской тетки!) – Вниз по кварталу есть еще четыре, но они так себе.

«Не то что этот придорожный «Ритц-Карлтон»», – подумал я, но ограничился тем, что попросил:

– Попробуйте карту еще раз.

– Дорогуша, – сказала она, – я смотрю на тебя и вижу, что в этом нет необходимости.

Я чихнул, повернув голову, чтобы прикрыть рот коротким рукавом футболки с изображением «Charlie Daniels Band». Что было не страшно, учитывая, что одежду мою давно не стирали. Даже очень давно.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу этим сказать, что бросила первого мужа, когда он и оба его брата пристрастились к героину. Без обид, но я знаю, с кем имею дело. За прошлую ночь оплачено кредитной картой группы, но теперь, когда ты, что называется, выступаешь соло, номер надо освободить в час дня.

– На двери написано три.

Она показала пальцем со сломанным ногтем на объявление, висевшее слева от календаря с Иисусом и щенком: