Покуда злату горше всех обид

твоих волос злаченые каскады,

и лилия, как ей глаза ни рады,

твой белоснежный лоб не умалит,

 

покуда рот, чей дразнит жаркий вид,

отвел от мака страждущие взгляды,

и горло в пору утренней прохлады

своим сияньем и хрусталь затмит, –

 

лоб, горло, рот и волосы, цветите,

доколе – вами бывшие в зените –

хрусталь и злато, лилия и мак

 

не только потускнеют и увянут,

но вместе с госпожой своею канут

в скудель, туман, земную персть и мрак.

(Перевод П. Грушко)

* * *

Я лилия с небес Мединасели

(ведь Город Неба – родина моя),

лоб герцога цветком венчала я,

увенчанный лучами с колыбели.

 

О путник, в пышной урне онемели

не вечные останки бытия,

но аромат меж звезд летит в края

зазвездные к благословенной цели.

 

Но меркнут звезды греческой гирлянды,

мой блеск не умалят их бриллианты –

корона Солнца на моем челе.

 

А нежность, что от мрамора струится, –

в нем запах мертвой Лилии таится,

который Небо отдает Земле.

 (Перевод П. Грушко)

 

* * *

Из озорства проказливый хорек

(из тех, что лапкой в кошелек – и тягу)

на хвост дворняге прицепил не флягу,

а – господи прости! – огромный рог.

 

Несчастный пес со всех пустился ног,

влача грохочущую колымагу,

народ кричит, – я эту передрягу

(коль там смеются) адом бы нарек.

 

А тут явилась строгая вдовица,

чей муж решил на небо удалиться,

она воскликнула: «Какой позор!

 

Чтоб шавка волочила по бручатке

то, что иных разило в жаркой схватке

и шло другим на головной убор!»

(Перевод П. Грушко)

 

* * *

Так равнозвучно и в таком томленье

рыдает соловей, что я готов

поверить будто сонмы соловьев

в его стесненном горле множат пени.

 

Как будто о бесчестном преступленье

оповещая братьев-певунов,

он пишет, скорбный, жалобу без слов

на изумрудных листьях этой сени.

 

Судьбу не гневай, – не в твоей ли власти

сменить жилье и выплакать несчастье,

твой клюв свободен и крыло твое.

 

Пусть тот скорбит, кто, в камень обращенный,

не может, зачарованный Горгоной,

ни плакать, ни сменить свое жилье.

(Перевод П. Грушко)

 

* * *

Вчера богиня, ныне прах земной,

там блещущий алтарь, а здесь успенье.

И царственной орлицы оперенье –

всего лишь перья, согласись со мной.

 

Останки, скованные тишиной,

когда б не фимиама воскуренье,

нам рассказали бы о смертном тлене, –

о разум, створы мрамора открой!

 

Там Феникс (не Аравии далекой,

а Лермы) – червь среди золы жестокой –

взывает к нам из смертного жилья.

 

И если тонут корабли большие,

что делать лодкам в роковой стихии!

Спешить к земле, ведь человек – земля.

(Перевод П. Грушко)

 

* * *

Четвертый Генрих подло умерщвлен

плебеем. Он крушил врагов лавины

и большей кровью затопил равнины,

чем водами туманный Орион.

 

Француз геройский, – вел на битву он

полки! Но тщетно, баловень судьбины,

златая лилия твои седины

венчала и гвардейский легион.

 

Коварство прозорливее дворов,

сто алебард перехитрит измена,

конь Греции отыщет лучший вход.

 

Испания – Беллона двух миров –

во всеоружье чтит себя смиренно,

взирая в страхе на чужой народ.

(Перевод П. Грушко)

 

О полотнах и реликвиях галереи, принадлежащей кардиналу Дону Фернандо Ниньо де Геваре

 

Кто б ни был ты, усталый пилигрим, –

Замри пред блеском щедрой благостыни.

Сколь ни светло от стекол в сей святыне, –

Здесь живопись лучом слепит своим.

 

Под небом Фив ты входишь в вечный Рим, –

Где славный кардинал Геваре ныне

Приют от суеты в своей твердыне

Тебе дарит, предел страстям земным.

 

Здесь узришь ты анахоретов лица

И спутников Петрова галиона,

И древний ларь, где до скончанья дней

 

Их ветхая одежда сохранится,

А там – придворных неземного трона.

Пришелец их, цветами их увей.

 

(Перевод П. Грушко)

 

Надпись на могилу Доминико Греко

 

Сей дивный – из порфира – гробовой

Затвор сокрыл в суровом царстве теней

Кисть нежную, от чьих прикосновений

Холст наливался силою живой.

 

Сколь ни прославлен трубною Молвой, –

А все ж достоин вящей славы гений,

Чье имя блещет с мраморных ступеней.

Почти его и путь продолжи свой.

 

Почиет Грек. Он завещал Природе

Искусство, а Искусству труд, Ириде

Палитру, тень Морфею, Фебу свет.

 

Сколь склеп ни мал – рыданий многоводье

Он пьет, даруя вечной панихиде

Куренье древа савского в ответ.

(Перевод П. Грушко)