В тот день он сможет молиться

 

Одна мать написала мне: «Я вошла в спальню моего маленького сына, чтобы поцеловать его перед сном. Выходя оттуда, я погасила свет, но вдруг жалобный голосок попросил меня: “Мама, не уходи!” Я повернулась, склонилась к нему: “Почему, мой хороший?” — “Потому что, когда тебя нет, я такой… такой… бедный”». «Сударыня, — отвечал я ей, — не помню, чтобы когда-либо слова, сказанные ребенком, производили на меня подобное впечатление. Эти слова вашего маленького Филиппа не выходят у меня из головы с тех самых пор, как я их услышал. Ведь он мог бы сказать: “Мне грустно”, или же: “Мне страшно”. И это было бы вполне обычно. К тому же, грусть, как и страх, скоро рассеивается. Но он сказал, помедлив несколько мгновений, чтобы подобрать выражение, способное как можно точнее выразить его ощущение: “Я бедный”. Насколько больше это значит! Бедный — значит, тот, кому недостает необходимого, хлеба насущного, который, в конце концов, умрет, если не восполнить этого недостатка. Это как раз то, что чувствовал ваш мальчик в тот вечер: что его мама для него хлеб насущный, основа жизни, что без нее он был бы поистине бедным, бедным до скорби. Так пусть же он сможет однажды сказать и Богу, с тем же порывом и с той же силой убеждения: “Господи, не уходи. Ибо, когда Тебя нет со мной, я беден”. В тот день, он сможет хорошо молиться».

 

Легенда о мускусном бычке

 

Для чего истомлять себя бесконечной погоней за Богом, как если бы Он был вне вас? Он внутри вас. Там Он назначил вам встречу, там Он вас ждет; и там Он позволит найти Себя, когда сочтет это за благо. Чтобы дать осознать эту великую истину своим детям, индийские матери рассказывают им легенду о мускусном бычке. «Однажды, очень давно, горный мускусный бычок почувствовал, что его преследует неотступный запах мускуса. Он помчался по джунглям вдогонку за этим запахом. Бедное животное отказалось от пищи и питья, от сна. Бычок не знал, откуда доносится мускусный зов, он преследовал его через овраги, леса и холмы, пока, наконец, изголодавшийся, изнуренный, он не сорвался с вершины одной скалы и не разбился насмерть. Последним его движением перед смертью была жалость к самому себе, и он лизнул себя в грудь. И оказалось, что его мускусный клапан лопнул от удара и источил свое благовоние. Бычок глубоко вздохнул, пытаясь вдохнуть благовоние, но было уже слишком поздно. О! Мой любимый сыночек, не ищи вовне аромата Божия, чтобы тебе не погибнуть в жизненных джунглях, но ищи свою душу, и смотри, Он будет там». Бог обитающий в вас — не безмолвный Бог. Он говорит; но чтобы Его услышать, нужно установить тишину. «Отец изрек Слово, и Слово Это — Его Сын. Он изрек Его в извечном безмолвии, и в безмолвии слышит Его душа» (св. Иоанн от Креста). Установить тишину очень трудно в нашем ужасно шумном мире. Я говорю не только о физических шумах, но и о всяких происшествиях, сенсационных новостях, разнообразных угрозах, которые реклама, эта «чародейка современности», выкрикивает на всех крышах, нашептывает нам в уши. Все это тревожит и будоражит наши чувства, наше воображение, нашу мысль, наше сердце; все это непрестанно отплясывает в нас бешеную кадриль и возмущает нашу молитву. Тем не менее, внутренняя тишина возможна. Чтобы достичь ее, нужно упражняться в ней с кротостью и терпением. Насильственные меры никогда не годятся для умиротворения. А речь идет как раз об умиротворении, об умиротворении всех способностей нашей души, чтобы они обратились к Богу и были неподвижны, внимательны. Иными словами, чтобы мы достигли тишины и сосредоточенности. Сосредоточенность — это напряженное внимание, готовое воспринять внутренний голос. «Многие мудрецы нам уже говорили, — пишет Клодель, — что для того, чтобы услышать, нам было бы довольно, может быть, только послушать: как это верно! Но теперь мы станем прислушиваться не с помощью нашего слухового аппарата, не с помощью даже напряженного интеллекта, но всем нашим существом будем слушать мы сущее Существо». Вы, конечно, опять скажете мне, что уже отчаялись достичь внутренней тишины, этой священной сосредоточенности. Одних ваших усилий, действительно, не хватит: нужно, чтобы на помощь пришла божественная благодать. Но разве Бог откажет в этой благодати? Он ведь того только и хочет, чтобы тишина установилась в вашей душе, и сделался возможным диалог между Отцом и Его чадом. Сохраняйте доверие, будьте постоянны в молитве, и Христос успокоит и приведет к Себе разбредшиеся во все стороны способности вашей души, как тот пастух, о котором говорит св. Тереза Авильская, что перед наступлением ночи он играет на своей свирели, чтобы собрать своих овечек, рассеявшихся по лугу.

 

 

Царство тишины

 

Куда скорее вам, нежели мне, следует решать, надо ли вам оставить активную форму молитвы, в которой вы доселе упражнялись, для формы более пассивной. Но вот вам, тем не менее, кое-какие темы для размышления. Если во время молитвы вы чувствуете влечение оставаться с безмолвной и неподвижной душой возле Бога, Которого вы не видите, но о Котором вы точно знаете, что Он здесь; если любые слова кажутся вам излишними, куда менее выразительными и подлинными, чем безмолвие вашего существа, предстоящего пред лицом Божиим; если, завершив молитву, вы чувствуете мир и обновление, то не ищите ничего больше: это Дух Святой вас приобщает к царству тишины. Но не ждите, что это царство окажется земным раем. В иные часы от вас потребуется великое мужество, чтобы удержаться от искушения убежать из этого пустынного и сурового отечества. Пусть же обетование Господне, заключенное в маленькой книге пророка Осии, придаст вам силы: «Приведу ее в пустыню, и там буду говорить к сердцу ее» (Ос 2,14). Остерегайтесь также и другого искушения, а именно: цепляться за эту новую форму молитвы, боясь, как бы вы не пали с достигнутых высот, вернувшись назад. Ибо настанут и такие дни, когда тишина будет совершенно пустой, когда не быть активным будет означать попросту тратить зря свое время. Вернитесь в таком случае к той молитве, которую вы хорошо знаете и которая состоит в том, чтобы думать о Боге, говорить с Ним, представлять Ему тех, с кем вы встретитесь в течение дня, чтобы Он благословил их, а также ваши заботы и обязанности, чтобы Он помог вам их исполнить. Порой вам случится засомневаться в том, как вам поступить. Это будет так, словно душа в самой глубине пробуждена и внимательна к Богу в некоей сфере, недоступной никакому шуму, тогда как на периферии воображение, чувства, страсти, мысли, ощущения словно сорвались с цепи. Не тревожьтесь, будьте только согласны с вашей глубинной душой. Что до всего остального, отнеситесь ко всему, что шевелится и домогается вашего участия, как к чему-то совершенно неинтересному, отрекитесь от него: отречься значит сделать безвредным.

 

Приглашение к безмолвию

 

Не стану от вас скрывать, что меня несколько озадачил ваш вопрос в последнем письме: «Как убедиться, когда во время молитвы ничего не делаешь, что именно этого хочет Бог?» Я мог бы вам ответить, что воля Божия никогда не состоит в том, чтобы мы ничего не делали во время молитвы, ибо всякая истинная молитва есть самая активная деятельность. Но поскольку я не привык получать от вас непродуманных вопросов, я стал искать, каков мог быть точный смысл ваших слов? Вы поправите меня, если я окажусь неправ. Бывает, что совершают молитву, не молясь. По прошествии нескольких минут человек с удивлением обнаруживает, что стоит на коленях, тогда как внутренняя цепочка мыслей не прерывалась ни на мгновение. Внутренний фильм продолжает раскручиваться. Другой раз, после хорошего начала, вдруг ловят себя на том, что думают о вещах совершенно посторонних, а то и вовсе дух погружен в некую сладостную летаргию. Такие ли состояния имеете вы в виду? Если да (но я думаю, что нет), то совершенно очевидно, что тогда следует собраться, возвратить свой дух к Богу, найти какуюлибо мысль о вере, чтобы, задержавшись на ней, учиться любить. Но я думаю, что вы скорее имеете в виду те моменты, когда во время молитвы больше не чувствуешь ни потребности размышлять об определенных темах, ни совершать раздельные акты поклонения, хвалы, любви; когда охотно довольствуются неподвижностью и внутренним безмолвием, к которым ощущают склонность. И лишь некое беспокойство мешает предаться этому безмолвию всецело — беспокойство о том, настоящая ли это молитва? Так вот вам мой совет: если у вас такое впечатление, что внутренняя тишина более подлинна, более реальна, более глубоко вас затрагивает, нежели слова, тогда, не колеблясь, изберите тишину. И всячески отвергайте искушение считать себя бездеятельным из-за этого: в самой глубине вашего существа возникнет тогда тонкая, возвышенная, очень чистая, почти неразличимая, потому что чисто духовная, активность. Это — попросту направленность к Богу вашего глубинного существа, активность намного более реальная и истинная, чем суматоха ощущений или воображения, чем самые возвышенные чувства или мысли. Она божественна, она возбуждена в вас Духом Господним. Эти моменты наполненной тишины (есть также тишина пустая) — лучшие моменты молитвы. Но будьте внимательны, не старайтесь вызывать эти моменты искусственно. От вас не зависит — привести в такое состояние свою душу и поддерживать ее в нем. Это дело благодати. Так что, когда вы не обнаружите в себе этой склонности к безмолвию, возвращайтесь к вашей прежней форме молитвы: думайте о Боге, говорите с Ним, любите Его, предоставляйте Ему себя. Но будьте готовы оставить все эти действия, как только Дух Святой снова призовет вас к тишине.

 

 

Плененный ребенок

 

Один кюре из горного селения пригласил меня проповедовать на Страстной Неделе в его приходе. Исповедуя его прихожан, я обнаружил у многих из них редкостную духовность. Она носила черты некоей семейности: их отношения с Богом строились на основе сыновнего доверия, мира, радостной самоотверженности. Я сделал из этого вывод, что под внешностью грубого горца мой кюре скрывал исключительную внутреннюю жизнь и был подлинным воспитателем душ. Я не предпринимал никаких расспросов, сдерживая свое желание ломиться силой через заросли. Вместе с тем, наши беседы за столом и перед сном могли ввести в заблуждение на этот счет, поскольку они касались только самых общих вопросов теологии и пастырства.

В день Пасхи, во время литургии и после нее, во время вечерни, сдерживаемое трепетное воодушевление ясно отражалось на лицах всех прихожан. Вечером за ужином суровое лицо пастыря светилось затаенной радостью. А между тем, и эта наша беседа поначалу протекала так же, как и остальные, но вдруг одно мое замечание отклонило ее в неожиданную сторону, и это позволило мне заглянуть в исключительно глубокую душу священника. Сразу затем, вернувшись в свою комнату, я спешно нацарапал заметки о нашей беседе: они верно, хотя и в общих чертах, передают слова кю— Для многих людей христианская жизнь — синоним усилия, напряжения, тяжбы, спортивных достижений, рекордов (кюре, чтобы подчеркнуть и оттенить свою мысль, громоздил слова одно на другое). Между тем, это вовсе не так уж связано с напряжением, с чем-то зримым, внешним. Это — нечто в самой глубине души, нечто тонкое, нежное, неуловимое, легкое, некое движение души, некий ответ нашей внутренней свободы. Глубже, куда глубже наших религиозных жестов, нашего тяжеловесного великодушия, наших благих порывов, наших пылких желаний, наших затаенных воздыханий существует в нас область свежести, невинности, девственности. Суровость, скорби, зло и нечистота существования не могут ее достичь, осквернить, заразить. Здесь обитает наша детская душа, юная, свежая, чистая, неповрежденная, непорочная. Но почти у всех человеческих существ эта маленькая девочка находится в заточении. Быть христианином это прежде всего освободить пленного ребенка, вывести его на свет, снять с него оковы. И вот она дышит, она поет чистую серебристую песнь. О, так и хочется закричать всем благомыслящим: Нет, не с вашим важным видом, не с вашими солидными рассуждениями, не с вашими чопорными и благопристойными добродетелями, не с вашей духовной бухгалтерией и рентой войдете вы в рай! От всего этого вам нужно непременно избавиться. И только с вашей детской душой, да, ведомые этой маленькой девочкой, если вы согласитесь протянуть ей руку, войдете вы в Царство Небесное, предназначенное для младенцев и для тех, кто им уподобится. Вас всегда удивляло и, несомненно, втайне соблазняло то, как Христос обещал столь великую награду публичной женщине, супруге-прелюбодейке, разбойнику на кресте; но это было потому, что при встрече с Ним их детская душа, внезапно освободившись, шептала простое слово, слово любви: «да», и этим «да» определялась их судьба.

Действительно, ведь это так просто — быть спасенным, — но для этого как раз и нужно принять, что это очень просто. Наша вечная участь решается не на уровне назидательных поступков, благообразных добродетелей, великих свершений, но на самом острие души. Это кажется чем-то незначительным, но на деле ничего нет более могучего, более действенного; некая улыбка нашей души, детская, наивная, чистая, доверчивая, отважно доверчивая, вот что решает нашу вечность. Я думаю, улыбка именно такого свойства, именно она оторвала Сына Божия от жизни в лоне Пресвятой Троицы и непреодолимо привлекла Его в лоно юной Девы Марии. — Но как же, — спросил я его, — отыскать нашу детскую душу и возвратить ей вкус к жизни, к песне, к улыбке? — Я не знаю ничего лучшего для этого, чем молитва, — сказал он мне. — И при непременном условии, чтобы важная взрослая особа в нас умолкла и стала учиться у маленькой освобожденной девочки. Но если мы начнем искать гарантий… И он внезапно оборвал нашу беседу, хотя мне так хотелось, чтобы она продолжилась!

 

 

Молитвенные порывы

 

Не думайте, что ваш случай — единственный в своем роде. Многим другим приходится переживать подобное. Недавно один мой другмедик говорил мне: «Часто я испытываю влечение к молитве, мчась в автомобиле или между визитами больных; и тогда я откладываю это до того момента, когда смогу пойти в церковь. Но когда я наконец туда вхожу, я больше не нахожу в себе этой молитвы, которая перед тем, казалось, готова была забить ключом». И как часто матери семей мне жаловались, что их молитва остается удручающе сухой, но во время домашних дел, готовя обед, они молятся без затруднений. Этому явлению может быть предложено множество объяснений. Прежде, чем изложить вам одно из них, я приглашаю вас разбежаться для высокого прыжка.

Пресвятая Троица живет в нас, согласно обетованию Христову, данному апостолам: «Кто любит Меня, того возлюбит Отец Мой, и Мы придем к нему и обитель у него сотворим» (Ин 14,23). Она не заключена в нас так, как содержимое в сосуде, например, как облатка в дарохранительнице, но скорее, как огонь в полене, которое он пожирает, как свет в куске кристалла, как душа в теле. С помощью подобных сравнений я хочу вам дать понять, что Пресвятая Троица приобщает нас к Своей собственной жизни. Самая глубина нашего существа приобщена к ней таким образом, самая внутренняя и вместе самая неведомая область нас самих. При этом, как мы ни поверхностны обычно, но порой из этого центра нашей души до нас как бы доходит некая весть, таинственное предупреждение, призыв к сосредоточению. Сосредоточиться значит собрать наше внимание, столь рассеянное и обращенное на существа, нас окружающие, столь захваченное нашими внешними впечатлениями, чтобы сделать его восприимчивым ко внутренним реальностям. Если, откликаясь на этот призыв, мы оставляем все и обращаемся в слух, то часто наша внутренняя жизнь всплывает на поверхность нашего сознания или, точнее, мы проникаем сами в этот внутренний мир, который мы, всегда рассеянные, забываем посещать.

Но, скажете вы мне, именно тогда, когда в ответ на то, что я считаю призывом Божиим, я приступаю к молитве, я больше ничего не ощущаю и больше не испытываю никакой потребности в молитве, мне становится скучно. Но не потому ли происходит так, что в тот момент, когда вам следовало бы застыть в полной неподвижности, ваш разум силится порождать идеи, а ваше сердце — чувства? Поймите же, что для того, чтобы лучше познать и лучше полюбить Бога, часто более необходимо воспринимать, чем действовать. Вспомните об озерах, которые питаются внутренними ключами. Точно так же обстоит дело и с вашей душой. Ваш разум есть то в вас, что способно воспринять свет Слова: пусть же он будет открыт, и в самом центре его прольется свет, которому только и нужно распространиться. Пусть ваше сердце, точно так же, будет расположено воспринять изнутри троическую любовь, любовь, которая стремится наполнить его и расширить, чтобы, затем, излиться вокруг. Я не говорю, что в молитве всегда следует придерживаться такой пассивной установки. И я бы не стал рекомендовать ее начинающим. Им надлежит наполнять водоем, черпая снаружи, питать свою мысль и свое сердце Словом Божиим. Отсюда следует начинать и так продолжать, возможно, в течение долгих лет, покуда созерцание «по наитию» (contemplation infuse, «внушенное, или влитое, созерцание»), как называют его богословы, не появится в них изнутри. Но нужно также быть настороже. Это созерцание по наитию, не предлагая нашему разуму определенных идей, не внушая нам четких чувств, грозит остаться незамеченным. Именно потому, что оно божественного происхождения, это созерцание, как бы переливаясь через край нашей души, нарушает человеческие способы мыслить и любить. Удалился ли я от темы? — Нисколько. Эти «молитвенные порывы», как вы говорите, которые приходят в течение дня в те моменты, когда вы не стараетесь молиться, есть, по всей вероятности, призывы к большей пассивности перед Богом, к большей внутренней мягкости и податливости, чтобы вашей умиротворенной и восприимчивой душе Дух Святой мог сообщить божественные импульсы и, несомненно, приобщить вас уже к созерцанию по наитию. Научитесь же не искать вовне того, что пребывает в вас, и не стремитесь совершить то, что следует принять.

 

 

Найти означает искать

 

Я задаюсь вопросом, нет ли в вашем желании познать Бога и быть в единении с Ним излишнего напряжения, которое грозит вас обессилить? Путь к святости долог и тяжел; он потребует от вас всего вашего упорства; духовная брань жестока, и вам едва хватит всех ваших сил, чтобы довести ее до победы. Безусловно, ваше желание единения с Богом, влекущее вас к уединению, — великая благодать[22]. Вам нужно ценить это желание и осуществить его. Но не менее важно направить его в должное русло и очищать его. Бог ответит не столько на его пылкость, сколько на его чистоту. Часто к такому желанию примешиваются иллюзии и духовные соблазны. Ибо случается человеку возмечтать о том дне, когда это желание исполнится, и он сумеет обрести покой в обладании Богом уже на этой земле. На деле же нет ничего более химерического, чем такая надежда. С Богом не так, как со временными благами. Обладание ими ipso facto[23] гасит желание. В то время, как чем больше вы обладаете Богом, тем больше Его желаете, и с тем большей настойчивостью Его ищете. Земные вещи ограничены, и потому ими можно обладать всецело: столом, домом… и тогда они удовлетворяют наше желание. Но Бог, Бесконечное, превосходит нас во всем. Поэтому, чем больше мы будем Его познавать, Его любить, Им обладать, тем более явным для нас будет, что Он может быть познан, любим, обладаем еще гораздо больше. И наше желание вспыхивает вновь и множится. Да радует нас это желание, ибо оно есть импульс в самой глубине нашего существа, исходящий от Бога, Чья мысль, проникая в наш разум, побуждает его расшириться, чтобы соединиться с Ним более полно, Чья любовь вторгается в наше сердце, чтобы давать себя Ему более совершенным образом. Так Бог пребывает в нас, и Сам в нас познает Себя и любит, и нас Он также желает приобщить, присоединить к Своему живому познанию Себя, к Своей живой любви Себя. Таково есть, в конечном счете, объяснение этого желания познавать и любить Бога, которое возделывает души Его друзей. Стремясь нетерпеливо ко все более совершенному единению с Богом, можете ли вы не быть одним из них? Но будьте терпеливы в нетерпении, поймите, что ваше желание, мало того, что никогда не может быть удовлетворено на земле, но оно будет все более полно исполняться, и в то же время возрастать по мере того, как вы все больше будете обретать Бога. Св. Григорий Нисский основал всю свою духовность на таком утверждении: «Найти Бога и есть — непрестанно искать Его». И он объясняет: «Действительно, “искать” не означает здесь одно, а “найти” — другое; но результат поиска тут — это сам поиск. Желание души исполняется в том, что оно остается ненасыщенным, ибо именно это и есть — видеть Бога, т. е. никогда не насыщаться желанием Его». Вы скажете: «Но если так, когда же можно обрести упокоение?» — никогда; и чем дальше, тем меньше. Подобно тому, как скорость падающего камня все время возрастает, так и полет души убыстряется по мере того, как она приближается к Богу.

Нет худшей нелепицы, чем рассматривать совершенство в наших земных категориях, как исполнение желания постоянно обладать Богом: совсем наоборот, оно есть активный поиск, движение, устремленное к Нему. «По причине запредельности тех благ, которые открываются ей, душа, — пишет также св. Григорий Нисский, — по мере того, как она продвигается все дальше, все время как бы пребывает в самом начале восхождения. Вот почему Слово повторяет: “Поднимись!” тому, кто уже поднялся, и “Приди!” тому, кто уже пришел. Действительно, тому, кто уже поистине поднялся, надо будет подниматься всегда, и перед тем, кто бежит по направлению к Господу, всегда будет обширное пространство. И так тот, кто поднимается, никогда не останавливается, следуя от начала к началу через начала, которым никогда не будет конца».