Симон Киринеянин. Под чужим крестом

«Когда же насмеялись над Ним, сняли с Него багряницу, одели Его в собственные одежды Его и повели Его, чтобы распять Его. И заставили проходящего некоего Киринеянина Симона, отца Александрова и Руфова, идущего с поля, нести крест Его.

И привели Его на место Голгофу, что значит: Лобное место. И давали Ему пить вино со смирною; но Он не принял. Распявшие Его делили одежды Его, бросая жребий, кому что взять. Был час третий, и распяли Его. И была надпись вины Его: Царь Иудейский.

С Ним распяли двух разбойников, одного по правую, а другого по левую сторону Его. И сбылось слово Писания: и к злодеям причтен.

Проходящие злословили Его, кивая головами своими и говоря: э! разрушающий храм, и в три дня созидающий! спаси Себя Самого и сойди со креста. Подобно и первосвященники с книжниками, насмехаясь, говорили друг другу: других спасал, а Себя не может спасти. Христос, Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста, чтобы мы видели, и уверуем. И распятые с Ним поносили Его»
(Марк 15:20-32).

Стандартная римская процедура распятия включала в себя предварительное жестокое бичевание осужденных. Поскольку распятие было явлением весьма распространенным, вертикальная стойка креста нередко оставалась закрепленной на месте казни. Осужденному же приходилось нести на себе тяжелую деревянную поперечину – ее затем прикрепляли к вертикальному столбу, и таким образом получался либо обычный крест, либо т-образное сооружение, к которому прибивали гвоздями несчастную жертву. К этому времени Иисус обессиленный, истекающий кровью, уже не в состоянии был нести поперечину к месту казни, и солдаты, выхватив из толпы зевак случайного прохожего, взвалили на его плечи крест Иисуса и заставили нести за городскую степу на место казни. Вот так человек по имени Симон Киринеянин против своей воли стал спутником Иисуса на крестном пути.

В тот день Симон даже не думал присоединиться к толпе, пришедшей поглазеть на распятия. Он шел в противоположном направлении. Он целый день работал в поле и теперь возвращался домой в Иерусалим. Симон и понятия не имел о событиях, будораживших всю столицу, хотя приказ римлян нести чужой крест едва ли мог его удивить. Ведь страна жила в условиях оккупации. Римские солдаты нередко заставляли ни в чем не повинных иудеев выполнять их приказы и потакать их прихотям. Такова была мрачная реальность жизни под властью иноземных завоевателей. Все, что нам известно о Симоне, содержится лишь в одном, но удивительно емком стихе Евангелия от Марка. Симон был родом из Киринеи, расположенной на северо-африканском побережье, на территории современной Ливии. В этом городе была многочисленная иудейская община, а Симон, без сомнения, был иудеем. Учитывая его африканское происхождение, читатели Евангелия часто представляют его себе чернокожим. Возможно, так и было. Человек вполне может быть одновременно иудеем и чернокожим. И в наши дни многих посетителей Иерусалима удивляет большое число чернокожих солдат израильской армии – Эфиопских иудеев, «фалаша». Во времена Иисуса в столице тоже было немало чернокожих. Любой человек мог стать иудеем, и многие обращались в иудаизм. Поскольку в древнем мире не существовало расовых предрассудков, никого не удивляли чернокожие лица, тут и там попадающиеся в толпе иудеев и язычников, прибывших в Иерусалим на Пасху.

Быть может, Симон действительно был чернокожим, но точно этого никто не знает. Можно лишь с уверенностью сказать, что он родился в иудейской диаспоре за пределами Палестины, но позже вернулся в святой город. В отличие от многих других, заполнивших на этой неделе узкие улицы города, он не принадлежал к числу паломников, прибывших на праздник. Весь день Симон работал в поле, а жил он в Иерусалиме, поэтому он был в курсе всех событий в этой самой беспокойной провинции Римской империи, от самых незначительных до громких и скандальных происшествий.

Из слов Марка можно сделать еще один вывод: позже Симон стал христианином. Марк упоминает его сыновей – Александра и Руфа, – что было бы совершенно непонятно для первых читателей Евангелия, не будь эти два человека известными христианскими деятелями. Итак, случай, столкнувший Симона с Иисусом, чей крест он понес против своей воли, послужил его последующему обращению. Какое же влияние на Симона оказал крестный путь, который он прошел вместе с Иисусом?

Для Симона распятие Иисуса отличалось от других прежде всего тем, что он сам оказался втянутым в эту жестокую процедуру, и пока он остановился, чтобы поднять на плечи тяжелую ношу, нам стоит взглянуть на этот вид казни глазами типичного иудея первого века. Самый страшный вид узаконенного убийства и истязаний, распятие было повседневным явлением в Иудее первого века нашей эры. Симону наверняка не раз приходилось наблюдать, как сотни других жертв медленно умирали этой мучительной смертью. То же, впрочем, можно сказать о каждом жителе любого другого места Римской империи, хотя нигде не распинали так часто, как в иудейской Палестине. Это варварское издевательство было обычным наказанием за иудейские восстания против недавно установившегося римского владычества. Всего тридцатью годами раньше не менее двух тысяч иудеев были распяты за стенами Иерусалима в один день. С тех пор за ними последовали многие другие казни. Частые распятия преступников, рабов, мятежников и инакомыслящих служили устрашающим напоминанием всем подданным императора жестокости Римской оккупации.

Интересно узнать, что, хотя распятие было столь распространенным явлением, Евангельское повествование распятии Иисуса содержит наиболее полное описание того вида казни в древней литературе. Почему же раньше о распятии упоминалось только вскользь, редко останавливаясь на деталях? Почему многие писатели, которые должны были бы описать распятие в своих произведениях, избегали этой темы? На это есть две причины, и они также помогут нам увидеть смерть Иисуса в новом свете.

Прежде всего, для большинства культурных, образованных писателей древности распятие было слишком отвратительно, чтобы о нем говорить. Этот вид казни был направлен на то, чтобы причинить осужденному как можно больше боли: чрезвычайно медленная смерть наступала от удушья, жары или переохлаждения. Причем мелкие детали постоянно «совершенствовались» садистски настроенными палачами. Распятие было ужасной пыткой. Это знал каждый, кто хоть раз наблюдал его. Поэтому образованные литературные деятели не желали о нем даже слышать. Они отнюдь не стремились к его отмене, воспринимая его как средство устрашения, необходимое для поддержания порядка в цивилизованном обществе. Но в то же время они старались о нем не думать. Слишком пристальное внимание к распятиям искажало бы их представление о Римском господстве, как о гуманном и благотворном для всех государственном устройстве, несущем мир и процветание народам. Эти люди не возражали против столь распространенного в нашем мире двоемыслия. С одной стороны, им удавалось сохранить идеализированный образ общества, где правят законы цивилизации, но в то же время они не могли не знать, что порядок в нем поддерживается за счет хорошо отлаженной системы устрашения.

Распятие было оскорбительно публичным зрелищем, иначе оно не смогло бы до конца исполнить свою роль. Но тем более решительно его избегали деятели литературы и искусства, воспевавшие славу Рима. Такие прекрасные правители, как Юлий Цезарь и Плиний, которым регулярно приходилось отдавать приказы о распятиях, никогда не упоминали о них в своих мемуарах.

Вторая причина, по которой распятие редко упоминалось в древней литературе, состояла в предполагаемой ничтожности осужденных. Достойные уважения люди - Римские граждане и важные общественные деятели – не могли быть распяты. Это было уделом низших слоев населения – рабов и чужеземцев. Особенно часто распятие становилось наказанием для государственных преступников и непокорных рабов. (Непокорность вовсе не обязательно означала бунт: Римский поэт Гораций писал о хозяине, который приказал распять раба, тайком отведавшего супа, предназначенного для господского стола). Распятие было полезно для поддержания политической власти Рима над огромной империей, а также государственной структуры всего рабовладельческого общества. Страх перед возможным восстанием рабов, что нарушил бы все общественные устои, как и перед желанием покоренных народов сбросить Римское иго, выражался в тысячах крестов, выстроившихся от Рима до Иерусалима.

Распятие представляло собой оборотную сторону медали под названием «Рах Romana» - залога порядка, мира и безопасности. Но мир и процветание обеспечивалось жестокими, варварскими методами. Распятие было выгодно тем, кто пользовался благами идеализируемой ими цивилизации. О нем можно было с легкостью забыть, ведь именно для того и предназначалась эта казнь: стереть с лица земли память о неугодных, которым пришлось очень дорого заплатить за блаженные мечтания их современников. Таким образом, разговоров о распятии в обществе избегали, а о несчастных казненных не вспоминали никогда. У каждого общества есть свои способы стирать с лица земли память о неугодных: камеры пыток, тюрьмы и т. д. А сколько людей бесследно пропало от рук диктаторов уже нашего времени, и сколько лжи было произнесено, чтобы покрыть эти злодеяния! А что нам поведают массовые захоронения в Боснии? В наше время во всем мире проводятся мероприятия по благоустройству городов, чтобы сделать их привлекательными для туристов и приезжих бизнесменов, при этом обычно просто удаляя с улиц неприятные для их глаз нищих и беспризорных – пожалуй, истинное лицо города. Как много людей считают, что истинно гуманного общества можно добиться, если просто закрыть глаза на отверженных. А что думает по этому поводу каждый из нас?

Ну, хорошо. Возможно, теперь нам станет понятно, почему евангельский рассказ о распятом Боге по имени Иисус – рассказ, который наверняка не однажды сходил с уст Симона Киринеянина и его сыновей – был столь оскорбительным для Римского мира. Бог, казненный наравне с мятежниками и рабами?! Бог, причисленный к людям, достойным забвения?! Такой образ Бога был неприемлем, поскольку он выставлял на всеобщее обозрение обратную сторону Римской цивилизации – жестокость, варварство, – о которой неприлично было упоминать в беседах. Иисус не должен был остаться в памяти людей. Распятие должно было сделать с ним то же, что сделало с тысячами других безвестных жертв. Но Иисуса не забыли. История его распятия звучала и продолжает звучать. На протяжении двух столетий Рим безуспешно пытался стереть ее из памяти людей, и память о нем, а его единство с забытыми жертвами произвола и издевательств, с людьми, заплатившими своей жизнью за философию власть имущих, не позволяет забыть и о них.

Что же увидел Симон, пока нес крест на Голгофу и наблюдал за солдатами, прибивавшими Иисуса к кресту? Всего лишь одну из сцен повседневной жизни Римской империи. Для иерусалимского иудея она была еще одним свидетельством жестокой участи, которой Бог по непостижимым, одному ему известным причинам подверг свой народ. Конечно, Иисус был одним из троих осужденных. Другие двое были разбойниками, которым, как многим иудеям в те трудные времена, пришлось отдать свою землю в уплату налогов и уйти в горы, откуда они начали совершать набеги на дома богатых людей. Они были участниками крестьянского сопротивления, поднявшегося против тирании иудейской аристократии совместно с Римскими угнетателями. Это были не революционеры-идеалисты, а простые люди, которых тяжелые экономические условия вынудили примкнуть к отрядам сопротивления. Такие вот люди и подлежали распятию, потому что, по мнению римлян, представляли угрозу общественной безопасности. К ним Римские власти причислили и Иисуса, который, наряду со многими другими, был принесен в жертву цивилизации в Римском ее понимании. Первосвященники полностью разделяли взгляды римлян: смерть таких людей, как Иисус, была полностью в их интересах.

Оказавшись в самой гуще событий, Симон, без сомнения, еще сильнее ощутил мрачный ужас крестной казни. Ему повезло, ведь он всего лишь нес чужой крест, тогда как многие его соотечественники сами умирали этой страшной смертью. Кроме того, Симон должен был заметить в Иисусе что-то особенное.

Но особенное или нет, все же Иисус был очередной жертвой. Его одежда, по праву принадлежавшая теперь солдатам, была последней частицей человеческого достоинства, отнятого у него в процессе намеренного, полного унижения. После нескольких часов нестерпимой боли Иисус, наконец, воскликнул; «Жажду!» В этом крике звучала не только боль, но и беспомощность жертвы, вынужденной взывать о милости к своим палачам, которые стояли рядом и глумились над умирающим. А умер Иисус удивительно быстро (некоторые днями оставались висеть на кресте), в полном одиночестве, забытый людьми и покинутый Богом.

В своей смерти Иисус разделил судьбу не только своих «соседей» по кресту, но и несчетных других жертв. Он шагнул во тьму, поглотившую и продолжающую поглощать тысячи людей. Иисус один мог бы избежать этой участи. В предшествовавшие его аресту дни и недели он имел не один шанс скрыться, но он предпочел выразить свою солидарность с несчастными жертвами, не ради себя, а ради них самих. Его единственной целью было единение с ними в любви. В Евангелиях рассказывается, как висевшему на кресте Иисусу предложили одурманивающий напиток, чтобы облегчить боль. Этот напиток – вино со специями, – движимые состраданием, готовили для осужденных иерусалимские женщины, для того чтобы притупить их боль. Но Иисус отказался пить. Отказался, потому что сам принял решение до дна испить чашу страданий; шагнул во тьму и разделил судьбы тех, кого она скрывала.

Иисус страдал наравне с остальными, но его любовь восторжествовала над смертью. Страдания не заставили его замкнуться на себе. Они не лишили его, как это часто бывает, духовной силы и способности беспокоиться о других. Напротив, даже умирая, Иисус излучал любовь и заботу, согревавшую всех окружающих. Она согрела сужденных вместе с ним разбойников, его охваченную горем мать и даже палачей, о прощении которых он молил Бога. Заметил ли это Симон Киринеянин? Не в тот ли момент, когда он ясно увидел любовь и заботу Иисуса о других, Симон начал понимать, что, несмотря на свое полное единение с остальными распятыми, он в то же время резко отличался от них? Как нельзя более остро ощущая в тот момент жестокость Римского господства, Симон не мог не видеть, что перед ним не просто жертва римской правосудия или отважный боец иудейского сопротивления, а тот, кто принес Божью любовь угнетаемым и даже их угнетателям.

Иисус пошел на смерть добровольно, но мы не должны думать, что это было самоубийством. Самоубийство - это побег от действительности. Римский писатель Сенека считал, что самоубийство гораздо предпочтительнее распятия, только крест Иисуса не был попыткой отдельного человека свести счеты с жизнью - он стал шагом к глубочайшему единению с другими. Иисус добровольно принял несправедливость по отношению к себе, пострадав невинно, но теперь он может сопереживать всем остальным невинным жертвам. Его оклеймили преступником, и он проявил солидарность со всеми осужденными, справедливо или несправедливо. Обреченный на страдания и смерть, он стал одним целым с другими людьми, кому приходилось когда-нибудь испытывать страдания. Страдания же редко сваливаются нам на голову просто так. Часто мы таким образом расплачиваемся за себялюбие, жадность и пренебрежение другими. Но человек по имени Иисус страдал, движимый любовью, не угасавшей даже в момент самых ужасных страданий, он стал живым воплощение единства Бога со всеми страждущими.

Следовать за Иисусом по крестному пути значит не забывать тех, с кем он страдал, с кем стал одним целым, в особенности тех, кто редко задерживается в памяти людей: узников, ставших жертвами правящего порядка; тех, к блуждает во тьме; тех, кто остался в одиночестве с горем и болью в качестве собеседников. Тысячи людей страдают незримо для окружающих. В память о них, мы избираем крестный путь, как это сделал Иисус. Сняв розовые очки мы лицом к лицу встретимся с жестокой реальностью этого мира. Это опасная задача, но, подобно Симону Киринеянину, мы скоро поймем, что именно так мы становимся ближе всего к Иисусу.