Эскалация конфликта Н.С. Хрущевым и начало пропагандисткой войны

Тайваньский кризис затих, и отношения Москвы и Пекина на несколько месяцев стабилизировались. Однако летом 1959 г. разразился новый, куда более серьезный кризис. Перед самым пленумом ЦК КПК в июле 1959 г., на котором руководители китайской компартии должны были утвердить программу «Большого скачка», Хрущев подверг новые китайские коммуны открытой критике. Вскоре Мао Цзэдун обвинил Пэн Дэхуая, имевшего прочные связи с Москвой, в предательстве и тайном сотрудничестве с Хрущевым. Когда между Китаем и Индией начались пограничные столкновения, Москва заняла нейтральную позицию. А 20 августа 1959 г. СССР сообщил Пекину, что не намерен предоставлять ему образец атомной бомбы.

В конце сентября, немедленно после возвращения из богатой впечатлениями двухнедельной поездки по США, Н.С. Хрущев отправился в Пекин на празднование десятилетия китайской революции. По рассказу советского посла в Китае С. Червоненко, входившего в состав делегации, Хрущев был настроен оптимистично. Однако прибыл он с опозданием - лищь на второй день, что едва ли способствовало налаживанию отношений; а прием был еще хуже, чем в 1958 г.: ни почетного караула, ни речей с китайской стороны, а когда сам Никита Сергеевич все же настоял на произнесении речи, ему даже не предоставили микрофон.

США являлись для Китая злейшим врагом. А Хрущев, по рассказу китайского переводчика Ли Юэжэня, описывал свою поездку в Америку «с горящими глазами и таким тоном, словно открыл новый континент: Я был в Америке, я все там видел своими глазами! Как они богаты - вы знаете, действительно богаты!». В заключение он попросил китайцев освободить пятерых американских летчиков, захваченных в плен во время корейской войны и томящихся в китайских тюрьмах. Едва сдерживая бешенство, Мао ответил отказом.

Хрущев упрекнул Мао за то, что тот «обидел» Неру «И ради чего? - добавил он. - Ведь этот спорный клочок земли - просто пустыня, там никто не живет!»), за то, что «упустил далай-ламу», за то, что вздумали бомбить острова, не посоветовавшись с Москвой («Мы у себя не знаем, что вам завтра в голову взбредет!»). Ответ маршала Чэня («Обвиняя нас, вы поддерживаете Чан Кайши и американских империалистов») поверг Хрущева в ярость. Побагровев, он начал орать на Чэня: «Конечно, вы маршал, а я - всего лишь генерал-лейтенант! Но я - первый секретарь ЦК КПСС, а вы меня оскорбляете!» «Верно, вы генеральный секретарь, - отвечал Чэнь. - И когда вы правы, мы к вам прислушиваемся. Но когда вы ошибаетесь, мы не стесняемся вам возражать». Далее Хрущев пожаловался, что китайцы численно превосходят его делегацию: «Нас здесь трое, а вас - девять человек, и все вы твердите одно и то же!» Мао, по воспоминаниям переводчика, улыбнулся и заговорил негромко и спокойно: «Я вас долго слушал. Вы бросили нам много обвинений. Говорили, что мы… не должны были ссориться с Неру, не должны были бомбить Цзиньмэнь, что не следует нам про водить Большой скачок, не следует хвалиться своей верностью марксизму. Теперь позвольте и мне обвинить вас в ответ. Думаю, вы виновны в приспособленчестве и оппортунизме».

Поначалу Хрущев как будто не понял, о чем речь. Затем, когда то же обвинение повторил Чэнь, советский лидер вышел из себя. «Если мы, по-вашему, приспособленцы, - воскликнул он, - то я вам теперь руки не подам!» - Я не боюсь вашего гнева, - отвечал Чэнь. - Не старайтесь плюнуть нам в лицо - слюны не хватит! - рявкнул Хрущев. По окончании пере, на банкете в Большом народном дворце, в присутствии пяти тысяч гостей, Хрущев, стремясь восстановить дружескую атмосферу, завел очередную пространную речь, в которой посоветовал Китаю не испытывать «американских империалистов» на прочность. Ответную речь Мао произносить отказался, поручив это Чжоу Эньлаю. Оставшись со своими коллегами наедине, Хрущев принялся высмеивать китайцев, рифмуя их имена с нецензурными словами, а самого Мао называя «старой калошей» - хотя едва ли не понимал, что помещение прослушивается.

Предполагалось, что визит продлится неделю. Однако уже через три дня русские улетели домой. Л. Делюсин вспоминал восклицание Хрущева: «Что случилось?! Вы спрашиваете, что случилось?! Да если бы я сам понимал!». Его спутники, по словам С. Червоненко, тоже в основном хранили молчание, однако чувствовалось, что они во всем винят Хрущева. Л. Делюсин полагает, что разрыва можно было бы избежать, прояви Хрущев больше «терпения и пониманию. В этом с ним были согласны и помощники Мао. Как ни «умен и сообразителен» был Хрущев, замечает переводчик Ли Юэжэнь, однако «до Мао ему было далеко». «Мао видел себя тореадором, - добавлял Ян Минфу, - а Хрущева - быком».

Отправляясь домой один, оставив в Пекине почти всю советскую делегацию, - Хрущев выглядел «страшно угнетенным», Он не полетел прямо в Москву, а, чтобы развеяться и сгладить тяжелые впечатления, предпринял двухдневное путешествие по советскому Дальнему Востоку. Политрук корабля, на борт которого поднялся Хрущев во Владивостоке, был потрясен тем, что увидел. Он описывал увиденное следующим образом: «Это был совсем не тот человек, которого мы привыкли видеть по телевизору - ни физически, ни душевно. Тот Хрущев, которого мы знали, был живым, энергичным, неутомимым, с неизменным чувством юмора. Но сейчас перед нами стоял другой человек - угрюмый, подавленный, ко всему безразличный».

22 апреля 1960 г. Мао опубликовал статью под названием «Да здравствует ленинизм!», в которой обвинял Москву в заигрывании с Эйзенхауэром и предательстве дела коммунизма. На случай, если Хрущев этого не заметил, китайская газета «Жэньминь жибао» перечислила тридцать семь агрессивных действий США после Кемп-Дэвида, заключив: «Мы не видим коренных перемен ни в военной политике империалистов в целом, ни в позиции Эйзенхауэра».

В ответ на это Хрущев сорвал свой гнев на Мао, не задумываясь о последствиях. 20 июня в Бухаресте должен был открыться съезд Румынской коммунистической партии. 18 июня Хрущев неожиданно объявил, что намерен присутствовать на съезде. Его примеру последовали все лидеры «братских» компартий, кроме Мао и его нового союзника - вождя албанских коммунистов Энвера Ходжи. Явившись на съезд, Хрущев поразил делегатов жестким антикитайским выступлением. Тем временем советская делегация распространила восьмидесятистраничное «Информационное послание», в котором жестко критиковалась внешнеполитическая позиция Китая. Пэн Чжэнь, глава китайской делегации, заявил, что считает это послание крайне оскорбительным; в то же время он сам пустил в оборот советское послание ЦК КПК, не подлежащее огласке.

Возможно, Хрущев надеялся поразить китайцев, однако тот факт, что они сделали достоянием гласности частное письмо, поразил его самого. Согласно одному из отчетов, он критиковал лично Мао за то, что тот «не считается ни с чьими интересами, кроме своих собственных, и выдумывает теории, оторванные от реалий современного мира». По другим сообщениям, он называл Мао «Буддой, который сидит и высасывает теории из пальца», а также «старой калошей».

Выступление Хрущева вызвало резкий ответ Пэна, насмешливо заявившего, что во внешней политике Хрущева кидает то в жар, то в холод. Возмущенный Хрущев отомстил, на следующий же день отозвав из Китая всех советских советников. По заявлению Пекина, Москва отозвала 1390 экспертов, разорвала 343 контракта, подвесила 257 научно-технических проектов. Помимо экономического урона (в 1961 году объем советско-китайской торговли уменьшился более чем наполовину, а в 1962-м советский экспорт в Китай составлял лишь четверть от объема 1959 г.), необдуманный ход Хрущева лишил Москву бесценных разведданных, получаемых от советских экспертов.

С. Червоненко был «изумлен» этой новостью и попытался предпринять некоторые шаги, чтобы предотвратить отзыв экспертов. «Мы отправили телеграмму в Москву. Писали, что это нарушение международных конвенций. Если мы решили прекратить помощь Китаю, то надо хотя бы дать советникам доработать до окончания контрактов. Мы надеялись, что тем временем все как-нибудь уладится». Ошибку Москвы Червоненко приписывал импульсивности Хрущева. По-видимому, так же отнесся к этому решению и Брежнев, бывший помощник которого Александров относит начало раскола между Хрущевым и его протеже к серии «импульсивных внешнеполитических решений, нанесших ущерб нашей собственной стране. Достаточно вспомнить неожиданный отзыв из Китая наших не только военных, но и экономических советников - и это несмотря на существующие соглашения и контракты». Л. Делюсин рассказывает, как было принято это решение. Он слышал, что начальство подумывает об отзыве экспертов, и полагал, что убедил Ю. Андропова, ответственного за отношения с братскими компартиями, в серьезной ошибочности такого шага. Андропов поручил Делюсину подготовить об этом служебную записку. Однако, рассказывает Делюсин, не успел он сесть за работу, как «мы получили из секретариата Хрущева звонок о том, что он уже подписал указ об отзыве. Думаю, это была одна из серьезнейших ошибок Хрущева. Разумеется, это привело к дальнейшему ухудшению отношений. Неужели он полагал, что от этого что-то изменится к лучшему?».

В сущности, Москва и Пекин все же сделали шаг к перемирию до ноября 1960 г., когда в Москве, на Совещании коммунистических и рабочих партий, куда съехались со всего мира представители восьмидесяти одной компартии, после резкого обмена репликами была подготовлена и подписана обеими сторонами компромиссная декларация. Однако, по замечанию переводчика китайского лидера Ян Минфу, «это было лишь временное перемирие. В сущности, события уже вышли из-под контроля».

6 января 1961 г. на закрытой конференции идеологов и пропагандистов Хрущев делал доклад о Совещании коммунистических и рабочих партий, проходившем в Москве в ноябре 1960 г. Как и компромиссная декларация, завершившая совещание, его нынешняя речь была составлена тщательно и обдуманно. С одной стороны, в ней слышались отзвуки китайской позиции: мир идет по пути социализма, империализм слабеет как у себя на родине, так и за рубежом, страны третьего мира встают на путь революции. С другой стороны, противореча Мао Цзэдуну, Хрущев заявил, что ядерная война принесет «неисчислимый ущерб» миру и «гибель миллионов». «Локальных войн» допускать тоже нельзя, поскольку они неизбежно будут перерастать в глобальные. Единственные войны, которые готов поддерживать Советский Союз, - это войны за национальное освобождение.

После этого решено было организовать переговоры, которые начались в Москве 5 июля. «Убийца, преступник, бандит, дурак, идиот, дерьмо - сколько грязных и бранных слов мы слышали из уст товарища Хрущева!» - восклицал, китайский делегат Кан Шэн. «Неужели Хрущев полагает, что «дурак» сумел бы обеспечить страну ядерной бомбой? Могли ли коммунисты всех стран позволить «куску дерьма» собой руководить? Хрущев обвиняет Сталина во всех возможных грехах - но неужели сам он «абсолютно чист»? Дэн Сяопин, глава китайской делегации, держался спокойнее и порицал Хрущева в основном за тщетное стремление к разрядке. Всякий раз, «хватаясь за соломинку», предложенную ему Эйзенхауэром или Кеннеди, Хрущев «выходил из себя от радости и от гнева» на братские компартии, не желавшие следовать за ним. Однако, продолжал Дэн, «когда ваша ошибочная политика приводил а к поражениям, вы впадали в ярость… и жертвовали интересами всего социалистического лагеря, чтобы ублажить империалистов

и реакционеров…».

20 июля советско-китайские переговоры прервались. А несколько дней спустя был заключен Договор о запрещении ядерных испытаний. Пекин уже много раз выступал против подобных договоров, ограничивающих свободу Китая в соверщенствовании ядерной бомбы, и теперь Мао не стеснялея в выражениях, именуя договор «грязным трюком», «обманом» и «предательством». СССР отвечал соответственно.

Началась настоящая пропагандистская война, затронувшая и другие компартии и скоро перекинувшаяся на международные организации. Хрущев и Мао перебрасывались бранью и личными обвинениями, поднимался даже взрывоопасный вопрос о спорных участках советско-китайской границы.

В итоге межличностный конфликт Н.С. Хрущева и Мао Цзэдуна, наложившись на объективно нараставшие противоречия между интересами двух держав, привел к разрыву дружественных отношений между Китаем и СССР.

Заключение

Таким образом, межличностные отношения Н.С. Хрущева и Мао Цзэдуна можно охарактеризовать через постепенное нарастание антипатии и утрату взаимного уважения. В итоге у двух лидеров выработалась стойкая антипатия друг к другу.

Н.С. Хрущев видел в себе лидера международного коммунистического движения, так как являлся де факто главой сильнейшей из стран соцлагеря. Он считал, что все коммунистические лидеры должны признать его статус и следовать в своей внешней политике его курсу. В то же время глава китайской компартии полагал, что старшинство среди вождей мирового коммунизма принадлежит ему. Он раньше Хрущева начал участвовать в работе по построению коммунистического общества, фактически создал и привел к власти в огромной стране КПК, создал множество оригинальных теоретических работ. Хрущев же в его глазах представал мелким интриганом, бывшим хозяйственным работником, который не обладал авторитетом ни Сталина, ни тем более Ленина. Кроме того, авторитет Хрущева был подорван в глазах Мао его поведением во время Венгерского кризиса, уступчивостью и стремлением угодить партнеру, а также стремлением относительно мирно сосуществовать со странами Запада.

После же выступления Хрущева на XX съезде доверие Мао к советскому лидеру почти полностью исчезло. Эти сомнения закрепили последующие внешнеполитические демарши Никиты Сергеевича, направленные на улучшение отношений с Западом. Также недоверие и гнев вождя КПК вызвал отказ Хрущева от полностью безвозмездной материально-технической помощи Китаю и нежелание Москвы помочь Пекину с разработкой собственного ядерного вооружения, сочетаемое с предложением создать совместный подводный флот и сеть советских радиомаяков на побережье Китая.

В итоге межличностный конфликт между Хрущевым и М. Цзэдуном привел к нарастанию напряжения в советско-китайских отношениях и во многом способствовал возникновения в дальнейшем конфликта между Китаем и СССР.