Примечания и комментарии о ходе повествования

Все статьи за исключением «О стихотворениях г. Баратынского» и «Стихотворений Кольцова» Белинский снабдил примечаниями, которые тоже представляют собой имплицитное обращение к читателю. К статьям «Литературные мечтания», «О русской повести и повестях г. Гоголя», «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя» стоит по восемь примечаний, к «Стихотворениям Владимира Бенедиктова - три, к «Ничто о ничем…» - четыре. Если рассмотреть эти примечания, то можно заключить, что в статьях Белинского они выполняют следующие функции:

Функцию указания произведения, из которого дана цитата или о котором идет речь: «Пиитические правила» Аполлоса» [C. 96]; «Пиюша», повесть г. Ушакова, в «Библиотеке для чтения» [С. 168]; «Из «Борского», поэмы г. Подолинского» [C. 206].

Иногда название источника бывает умышленно изменено. Например, в «Литературных мечтаниях», упоминая мнения общества о Кукольнике, высказанные в журнале «Библиотека для чтения» и в газете «Литературные прибавления к русскому инвалиду», в примечании Белинский парадирует название последней, называя ее «Инвалидными прибавлениями к литературе» [C. 48], тем самым показывая читателю свое скептическое отношение к этой газете.

К этому же типу примечаний примыкает краткая справка об авторе, который может быть читателю неизвестен. Например, в «Литературных мечтаниях» Белинский упоминает имя лубочного писателя XVIII века Матвея Комарова, а в примечании напоминает читателю, автором каких произведений тот является: «Автора «Полициона», «Английского милорда» и других подобных знаменитых произведений» [С. 106]. Здесь снова просматривается авторская ирония: в предложении, к которому идет примечание, написано, что «имя г. Булгарина так же бессмертно в области русского романа, как имя Московского жителя Матвея Комарова», а необходимость примечания, поясняющего, кто такой Матвей Комаров, как раз показывает читателю, что ни о каком бессмертии обоих этих писателей, с точки зрения Белинского, не может быть и речи. Иногда примечания этого типа призваны разрешить некоторые недоразумения: в статье «Стихотворения Владимира Бенедиктова», назвав Шекспира пьяным дикарем, Белинский поясняет, что это выражение принадлежит Вольтеру, чтобы избежать нападок на себя за непочтительное отношение к классику, которые уже случались: «В «Северной пчеле» обвиняют меня, между многими литературными преступлениями, в том, что я называю Шекспира пьяным дикарем. Стыжусь оправдываться в этом перед публикою, и только движимый состраданием к жалкому неведению «С. пчелы», объявляю ей за новость (для нее), что это выражение принадлежит Вольтеру, обкрадывавшему Шекспира, а мною оно употребляется в шутку…» [С. 194].

Другие примечания выполняют функцию пояснения. В статье «О русской повести и повестях г. Гоголя» критик объясняет, почему он приводит неточные цитаты и делает пропуски: «Так как подробные выписки были бы длиннее самой статьи, которая и без того длинна, то я позволил себе делать пропуски и, для связи, некоторые перемены в словах» [C. 171]. Говоря в этой же статье о Жуковском и его влиянии на ход русской литературы, он в примечании поясняет, что речь идет только об оригинальных произведениях поэта, а не о многочисленных переводах. Примечания-пояснения тоже бывают пронизаны иронией. Например, в «Литературных мечтаниях», Белинский, доказывая, что у нас сейчас нет литературы, с иронией пишет, что Херасков «по добру по здорову пробрался во храм бессмертия». В примечании оказывается, что под «храмом бессмертия» он имеет ввиду «Всеобщую историю» г-на Кайданова [С. 49], где Херасков, наряду с Ломоносовым и Державиным, упоминается в числе лучших русских писателей XVIII в.

Примечания третьего типа выступают своеобразными дополнениями к тексту статьи. Примечания этого типа - одни из самых распространенных у Белинского. В них помещается информация, которую автор считает нужным осветить, но которая по тем или иным причинам не вошла в основной текст. В начале восьмой главы «Литературных мечтаний», подводя итог Карамазинскому периоду русской словесности, обозрение которого он закончил в предыдущей главе, Белинский пишет, что литература наша «не дожила еще пяти лет до своего второго столетия», а в примечании раскрывает это высказывание более подробно, относя начало русской литературы к 1739 году, когда в России стала известна первая ода Ломоносова «На взятие Хотина», и оспаривая мнения с Н. Греча и В. Плаксина, которые признавали существование древнего периода русской литературы [С. 90]. А в примечании, прикрепленном к заключению статьи «О русской повести и повестях г. Гоголя» Белинский, в целом очень высоко оценивающий творчество Н.В. Гоголя, отрицательно отзывается о его «ученых» статьях, помещенных в Арабесках: «Я очень рад, что заглавие и содержание моей статьи избавляет меня от неприятной обязанности разбирать ученые статьи г. Гоголя, помещенные в «Арабесках». Я не понимаю, как можно так необдуманно компрометировать свое литературное имя. Неужели перевести, или, лучше сказать, перефразировать и перепародировать некоторые места из истории Миллера, перемешать их с своими фразами, значит написать ученую статью?. Неужели детские мечтания об архитектуре ученость?.» [С. 184].

Примечания-дополнения бывают у Белинского достаточно объемными и иногда представляют собой своеобразные «тексты в тексте». Например, в десятой главе «Литературных мечтаний» он дает краткую характеристику журналу «Вестник Европы», а в примечании подробно пишет о его издателе М.Т. Кочановском и о вкладе этого человека в историческую науку, а также о влиянии его идей на своих современников [С. 113]. В конце примечания, правда, критик замечает: «ученая литература не мое дело: я сказал это так, мимоходом, a propos (кстати - франц.)», - и это частично объясняет то, почему отрывок про Канченовского не вошел в основной текст. Интересный пример развернутого примечания-дополнения можно увидеть в статье «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя». Это примечание прикреплено к разбору статьи некого критика об опере «Аскольдова могила». Особенность его в том, что в нем Белинский обращается прямо к Надеждину: «Здесь я обращаюсь к вам, почтенный издатель «Телескопа», и вам подаю апелляцию на вас самих…» [C. 297]. Критик пишет, что Надеждин несправедливо обвиняет «Московский наблюдатель» в ожесточении против Загоскина, и спорит с ним о кулаке (Надеждин видит в кулаке орудие силы, тождественное со шпагою, штыком и пулею, а Белинский - орудие дикого невежды, руководствующегося одним животным остервенением). Надеждин, в свою очередь, решил оставить последнее слово за собой и сопроводил апелляцию Белинского своим примечанием, в котором ответил на претензии Белинского [C. 673-674]. Таким образом, на страницах литературно-критической статьи можно увидеть спор автора и издателя, который разрывает рамки жанра и переводит публицистическое произведение в план личных споров.

Помимо описанных выше, в статьях Белинского встречаются примечания, в которых он выносит пример разбираемого текста (например, текст из «Разбойников» Шиллера в переводе Кечера [С. 148], извиняется перед авторам и читателями за допущенную в предыдущих публикациях ошибку [C. 189], вносит необходимые оговорки: например, в статье «Стихотворения Владимира Бенедиктова» он хвалит стихи Пушкина, а в примечании уточняет, что речь идет только о первых трех частях: «Боюсь только четвертой части, которой еще не видал и за которую поэтому не отвечаю» [C. 199, 660].

Помимо заглавия, эпиграфов и примечаний, имплицитно на читателя также направлены комментарии о ходе повествования (как чисто формальные для журнальной статьи, данные в скобках на границах глав и к тексту непосредственно не относящиеся, как то: «продолжение следует», «продолжение обещано», «следующий листок покажет», так и растворенные в самом повествовании: «Теперь я буду следить за «Библиотекою» шаг за шагом; я обнаружу всю ее политику, изъясню подробнее причины ее могущества. Я не буду пускаться о «Библиотеке», в излишние рассуждения, буду представлять одни факты, а там пусть понимают их, как угодно. До сих пор я сделал только предисловие, определил точку зрения, с которой гляжу на «Библиотеку», теперь покажу, что я вижу в ней» [C. 230], «Следуя хронологическому порядку, я должен теперь говорить о повестях г. Погодина» [C. 154], «Начинаю мое обозрение с журналов, потому что как ни мало теперь у нас журналов, но все больше, чем книг» [C. 224]. Лингвист Анна Вежбицкая назвала такое явление метатекстом в тексте. Метатекстовые элементы являются средством связности текста, они служат для переключения внимания адресата на наиболее важные с точки зрения автора фрагменты текста, а также помогают ему ориентироваться в пространстве текста. Ни один текст без них обойтись не может, но по отношению к нему они «являются инородным телом» [Вежбицкая, 1978. C. 404].