Концепция читателя в критике В.Г. Белинского

Концепция читателя в критике В.Г. Белинского

 

Введение

Предметом нашего исследования является категория предполагаемого читателя, выраженная в литературно-критических статьях В.Г. Белинского 1834-1836 гг.

Материал нашего исследования - литературно-критические статьи В.Г. Белинского за 1834-1836 гг., изданные в журнале Н.И. Надеждина «Телескоп» и в приложении к этому журналу «Молва». Мы ограничили исследование статьями этого периода потому, что, во-первых, они опубликованы на страницах одного издания и, следовательно, обладают схожим дискурсом, а во-вторых, эти статьи представляют собой некоторую философско-эстетическую целостность, отражающую мировоззрение раннего Белинского, находящегося под влиянием романтизма, в частности, философии Шеллинга, а также философской критики издателя «Телескопа» Н.И. Надеждина. Вышеизложенные факторы позволяют нам рассматривать литературно-критические статьи В.Г. Белинского указанного периода как единый текст. В наше исследование не включены малые формы критики В.Г. Белинского 1834-1836 гг. - рецензии и заметки, поскольку вследствие иной жанровой принадлежности они требуют к себе отдельного внимания.

Цель нашего исследования - изучить концепцию читателя, представленную в литературно-критических статьях В.Г. Белинского в журнале «Телескоп» и газете «Молва» за 1834-1836 гг.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

.   Рассмотреть историю научного изучения категории читателя;

.   Рассмотреть структуру акта коммуникации в нарратологии;

.   Установить, с помощью каких художественных средств категория читателя может выражаться в тексте;

.   Изучить взгляды В.Г. Белинского на проблему читателя-современника и читателя вообще, а также на проблему отношений поэта и читателя и читателя и журналиста, высказанные им в исследуемых статьях;

.   Проанализировать художественные средства, с помощью которых категория читателя формируется в текстах исследуемых статей.

Новизна нашей работы состоит в том, что мы впервые целостно и подробно рассматриваем инстанцию читателя в критике В.Г. Белинского.

Актуальность нашей работы заключается в том, что мы свели отдельные мыслей и высказывания В.Г. Белинского о читателе, его отношениях с поэтом и журналистом, в целостную концепцию, а также, проанализировав статьи В.Г. Белинского с точки зрения нарратологии, выявили и рассмотрели средства повествования, с помощью которых инстанция читателя выражается в публицистическом тексте и показывается «диалогическое» отношение автора к своему тексту. Совокупность рассмотренных нами средств изображения читателя может применяться впоследствии в различных литературоведческих исследованиях, в том числе и художественных текстов.

В нашем исследовании мы пользовались структурным и феноменологическим методами. Методологическая базанашей работы - «Нарратология» В. Шмида [Шмид, 2003].

Дипломная работа включает три главы. В первой, теоретической, выполняются задачи с первой по третью, в главе второй «Концепция читателя в литературно-критических статьях В.Г. Белинского 1834-1836 гг.» - четвертая задача, а в третьей «Поэтические средства изображения инстанции читателя в литературно-критических статьях В.Г. Белинского 1834-1836 гг.» - пятая.

Прежде чем начать рассматривать статьи Белинского в коммуникативном аспекте, необходимо вкратце осветить историю изучения наследия критика в исследовательской литературе.

В последние годы подход к творческому наследию В.Г. Белинского изменился - взгляд на него становится более пристальным и критичным и литературоведение, наконец, отходит от определения его как пламенного революционера-разночинца и убежденного социалиста, которое сложилось в советскую эпоху. Процесс переосмысления трудов и идей В.Г. Белинского идет довольно медленными темпами, так как «миф о Белинском», созданный в сталинскую эпоху и закрепившийся в обывательском сознании благодаря школьным учебникам и научно-популярной литературе, до сих пор актуален. Он отвращает интерес общества от творчества критика, поскольку «вызывает ассоциацию с чем-то плоско-прямолинейным, с псевдореволюционной фразой и идеологией авторитаризма» [Тихонова, 2009. С. 254]. В.Н. Крылов отмечает, что неприятие предвзятых трактовок Белинского порой перерастает в предвзятое отношение историков литературы к самому Белинскому [Крылов, 2011].

После смерти В.Г. Белинского в 1848 г. его имя было под запретом цензуры, поэтому все написанное им выпало из поля общественного зрения. Однако творчество критика осмысляли писатели и публицисты, которые стремились найти в идеях Белинского опору для собственной концепции. Первенство в сфере научного анализа концепций Белинского принадлежит Н.Г. Чернышевскому, который в «Очерках гоголевского периода русской литературы» [Чернышевский, 1953] рассмотрел связь ранних статей Белинского с предшествующей мыслью и попытался выявить новаторство его критики. Дружинин в статье «Критика гоголевского периода русской литературы и наше с ней отношения» (1856) отдает должное заслугам Белинского, прослеживает зависимость от критики немецкой философии, но обвиняет его в сентиментальной дидактичности [Дружинин, 1983]. В 1860 г. в «Вестнике Европы» был опубликован очерк П.В. Аксакова «Замечательное десятилетие», в центре которого стоит В.Г. Белинский [Тихонова, 2009. С. 67]. Автор обратил внимание на то, что общественный характер критики Белинского заключался в переживании любого социального безобразия как явления антиэстетического. Понимание единства эстетического и общественно-нравственного, хорошо заметное у Белинского, считает П. Аксаков, было утрачено последующей критикой.

В 1876 г. вышла книга А.Н. Пыпина «Белинский, его жизнь и переписка», ставшая первой подробной биографией критика, основанной на письмах и воспоминаниях, собранных автором [Там же, с. 67]. Исследовательница творчества Белинского Е.Ю. Тихонова отмечает, что Пыпин первым обратил внимание на свойственное Белинскому двоение между философским осмыслением действительности и ее нравственным восприятием [Там же]. По пути осмысления этих сторон наследия критика и пошла дореволюционная наука.

В XIX и первой четверти XX в. среди исследователей Белинского преобладало мнение о вторичности его философских идей. М.П. Погодин, А.М. Скабичевский, Л.А. Волынский, С.А. Венгеров, А.М. Евлахов, Ю. Айхенвальд и Г.В. Плеханов отмечали двойную неоригинальность мыслей критика [Карпенко, 2001. С. 37]. Считалось, что Белинский популяризировал взгляды своих друзей, которые, в свою очередь, заимствовали их у западноевропейских мыслителей. При этом одни исследователи (С.А. Венгеров и Г.В. Плеханов, П.Н. Милюков) признавали гениальность и философский талант Белинского, а другие (А.Л. Волынский и Ю. Айхенвальд) отказывали критику в самостоятельности и оригинальности мышления [Там же]. Однако все они сходились в восприятии взглядов Белинского как вторичного проявления на русской почве идей немецкой философии и эстетики. Схема зависимости мировоззрения критика от немецких философов получила завершение в 1890-х-1910-х гг. у Г.В. Плеханова, который, высоко оценивая самостоятельность многих мыслей Белинского, тем не менее, рассматривал эволюцию взглядов критика как переход от одной философской системы к другой [Плеханов, 1988]. Г.В. Плеханов разделил творчество Белинского на следующие периоды: 1. Абстрактный идеал и фихтеанство; 2. Примирение с действительностью под влиянием философии Гегеля; 3. Восстание против действительности, влияние Гегелевской диалектики; 4. Идеализм и переход на материалистическую точку зрения Фейербаха. Периодизация Плеханова оказала огромное влияние на всю дальнейшую науку о Белинском, до сих пор она остается актуальной для многих исследователей.

Демократическая критика 1870-х гг. признавала Белинского одним из основоположников передовой общественной мысли в России и отворачивалась от его философско-эстетических обобщений. Революционер и просветитель Н.В. Шелгунов видел значение Белинского в освобождении русской критики от веяний романтизма, а историк литературы А.М. Скабичевский называл творчество Белинского платформой либерализма и положил начало вульгарно-классовому подходу к изучению критика [Тихонова, 2009, С. 66].

В связи с двумя юбилейными датами - 50-летием со дня смерти (1898) и 100-летием со дня рождения (1911) - наблюдается всплеск интереса общественной мысли к В.Г. Белинскому. Были изданы специальные сборники «Памяти В.Г. Белинского» (1898), «Альбом выставки, устроенной Обществом любителей российской словесности в память Виссариона Григорьевича Белинского 8-12 апреля 1898 г.» (1898), «В.Г. Белинский и чествование его памяти» Б. Глинского (1898) [Там же, с. 72]. А.Л. Волынский, В.В. Розанов, Ю.И. Айхенвальд отводят Белинскому центральное место в дискуссиях о судьбах русской критики [Там же]. В это время подходы к творчеству В.Г. Белинского отличались многообразием. Педагог и теоретик В.П. Острогорский написал ряд статей о вкладе Белинского в педагогику. А.Л. Волынский подходил к творчеству В.Г. Белинского с позиций правого гегельянства и обвинял критика в утилитарном подходе к поэзии. Литературовед и библиограф С.А. Венгеров считал В.Г. Белинского самым ярким выразителем духовной атмосферы 1830-х−1840-х гг. Он издал с обширными комментариями полное собрание сочинений критика, которое содержало огромный источниковедческий материал и заложило основу для дальнейших академических изданий. В 1905 г. Венгеров впервые опубликовал письмо Белинского к Гоголю от 15 июля 1847 г. Языковед Е.Ф. Будде видел заслугу Белинского не в социальных стремлениях, а в нравственном влиянии на современников и потомков. П.Н. Милюков в очерке «Надеждин и первые критические статьи Белинского» (1900) отметил ценность ранней эстетической концепции критика [Там же].

Символистов привлекала эстетика Белинского 1830-х-1840-х гг. Д.С. Мережковский считал его основателем принципов субъективно-художественной критики и ставил в ряд ее лучших образцов вместе с Ап. Григорьевым, Страховым, Пушкиным, Тургеневым, Гончаровым, Достоевским [Крылов, 2011]. Всю остальную критику Мережковский называл противохудожественной и противонаучной. Тот же аспект в творчестве Белинского выделяли И.Ф. Анненский и К.Д. Бальмонт. М.Я. Поляков рассматривал критику как жанр художественной литературы, ему импонировало отстаивание Белинским субъективного начала в критике [Там же]. Символисты, однако, принимали не «всего» Белинского, отвергая последний период его творчества, в их статьях присутствует полемика с «Письмом к Гоголю», с оценкой Белинским Баратынского. Резкое неприятие Белинского характерно для А.А. Блока − в статье «Судьба Аполлона Григорьева» [Блок, 1962. С. 487-519] он противопоставлял Григорьева Белинскому, Чернышевскому и пр., обвиняя последних в надменном стремлении судить русскую литературу с точки зрения канонов немецкой эстетики или с точки зрения прогрессивной политики и общественности.

В Серебряном веке Белинский входит в школьные программы, приобретает хрестоматийный глянец. Осваивая наследие Белинского, исследователи часто искажали его суть в угоду своим интересам - вырывали высказывания критика из контекста и выдавали отдельные факты за целое. Тогда восприятие Белинского было еще свободно от внешнего идеологического давления. Но вскоре наука о Белинском ушла в сторону вульгарно-классовой интерпретации его наследия.

Марксистская историография 1920 - первой половины 1930-х гг. стремилась подвести классовые основания под мировоззрение Белинского. Несмотря на то, что в ней еще допускались разные оттенки толкования его идей, критика все же старались вписать его в рамки прошлой и настоящей борьбы социальных сил. Большинство исследователей этого периода (А.В. Луначарский, В.Е. Евгеньев, П.И. Лебедев) опирались на работы Г.В. Плеханова, соглашаясь или споря с ним [Тихонова, 2009. С. 200]. Одни, следуя за Плехановым, считали, что Белинский, оторвавшись от Гегеля, пришел к утопическому социализму, но затем утвердился в необходимости капитализма в России, другие хвалили критика за «марксистское» отношение к капитализму, сквозь которое он будто бы прозревал социалистическое будущее. Эстетика Белинского в это время также тесно соотносилась с его классовой ориентацией. А. Лаврецкий считал, что критик в своей художественной теории стремился увести литературу от искусственной жизни высших слоев к народному созерцанию, которое выражал реализм, представляющий, по его мнению, тип сознания угнетенного класса [Лаврецкий, 1968]. Из предшественника социал-демократии Белинского превратили в предшественника вождей пролетарской партии и коммунизма. С.Е. Щукин писал в монографии «В.Г. Белинский и социализм»: «Вот о чем мечтал Белинский: доставить торжество своей социальной группе, чтобы она владычествовала и задавала тон» [Тихонова, 2009. С. 202].

В 1930-е гг. продолжает укрепляться миф о Белинском, как одна из составляющих марксистской идеологии. Во главу угла были поставлены социальные ориентиры Белинского и их классовая сущность. Опорой для исследований стало определение места Белинского в общественном процессе, данное В.И. Лениным, который писал о великом критике как о предшественнике социал-демократии, деятеле, начавшем в освободительном движении процесс вытеснения дворян разночинцами, и выразителе протеста против закрепощения крестьян [Там же, с. 208]. В 1920-е и 30-е гг. акцент делался на первом и втором положениях (социал-демократ и разночинец), а в 1940-е - на третьем: Белинского провозгласили прежде всего защитником интересов крестьянства. То, что его стремления были общенациональными и во многом противоположными взглядам народников, во внимание не принималось. «Определение «революционный демократ», устами которого кричало задавленное крепостничеством крестьянство, стало обязательным при характеристике Белинского и других представителей передовой интеллигенции. При этом демократизм Белинского, отстаивавшего права личности, понимался как классовый демократизм, признающий объектом защиты лишь человека из низов», - пишет Е.Ю. Тихонова [Там же, с. 209]. Из всех дореволюционных исследователей Белинского цитировали, в основном, Плеханова, но и его обвиняли в том, что он подчеркивал связь критика с разночинцами и уделял недостаточно внимания его заботе о народных массах. Главную заслугу Белинского советские исследователи видели в том, что он был создателем социально-активного реализма, который был призван критиковать общественные порядки и содействовать освободительной борьбе. То, что Белинский наряду с искусством реальным признавал искусство идеальное, либо отрицали, либо объявляли пережитком идеализма.

Однако, несмотря на явный уклон в сторону социализма, во многом обусловленный атмосферой времени, некоторые исследования данного периода внесли серьезный вклад в изучение Белинского. В конце 1940-х - начале 1950-х гг. появились работы о жизни и мировоззрении критика. П.И. Лебедев-Полянский в книге «В.Г. Белинский. Литературно-критическая деятельность» соотнес творчество раннего Белинского с концепциями Шеллинга и Фихте [Там же, с. 232]. З.В. Смирнова в своей работе о становлении философских взглядов Белинского показана связь его «кавказских» писем с «фихтеанскими» исканиями 1836 г. [Там же, с. 242]. В 1950 г. вышла серьезная источниковедческая работа Ю.Г. Оксмана о письмах Белинского и его корреспондентов, а также их публикациях [Там же, с. 245]. А. Лаврецкому и А.А. Гаджиеву принадлежат исследования эстетики Белинского [Там же, с. 253].

Как отмечает Г.Ю. Карпенко, после активного изучения творчества Белинского в 1940-е−1960-е гг. к нему стали обращаться меньше [Карпенко, 2001. С. 38]. В 1973-1977 гг. на страницах журнала «Вопросы литературы» проходила дискуссия о наследии революционных демократов, на которой с сожалением говорилось об ослаблении интереса к их творчеству (Б. Егоров, А. Володин). В процессе обсуждения была выработана стратегия обновления творческого наследия критиков - актуализация (соотнесение с действительность) и интерпретация. Участники дискуссии М. Курягин и Н. Гей предложили категорию эстетического, сопряженную с историческим и жизненным. Н.К. Гей также впервые высказал мысль о невозможности линейно и без противоречий описать взгляды критика, об их полифонической природе [Там же, с. 40]. Среди исследований этого времени наибольший интерес представляют работы Б.Ф. Егорова, В.Г. Березиной, Г.А. Соловьева. Г.А. Соловьев в монографии «Эстетические идеи молодого Белинского» [Соловьев, 1986] сопоставляет взгляды Белинского московского периода его деятельности с концепциями Канта и Шеллинга, отмечает, что эстетические категории интересуют критика не сами по себе, но лишь в связи с анализом произведений искусства. Б.Ф. Егоров и В.Г. Березина [Егоров, 1982; Березина, 1991] впервые исследовали мастерство литературной критик Белинского и ее стиль. В.Г. Березина рассматривала Белинского не только как критика, но и как выдающегося журналиста.

В 1990-х гг. интерес к наследию и личности В.Г. Белинского совсем ослаб. Г.Ю. Карпенко отмечает, что в это время в науке царит общее мнение о полной изученности наследия критика [Карпенко, 2001. C. 28]. Высказываются даже мысли об исчерпанности темы Белинского и ее неактуальности. В 1992 г. Б.В. Мельгунов пишет: «Значит ли это, что наследие Белинского как область научного исследования следует «закрыть» хотя бы на некоторое время?» [Мельгунов, 1992. С. 209]. Подобные же мысли высказывает И.Л. Волгин [Волгин, 1995]. В 2000-е гг. в коротких статьях анализируются в основном отдельные особенности работ критика, из которых не складывается никакая общая картина. Чаще всего это сопоставительные работы, в которых Белинский в том или ином аспекте сравнивается с другим великим деятелем культуры и где прослеживается его влияние на этого деятеля и их так называемый идейный «диалог». Среди последних исследований, посвященных Белинскому, особо можно выделить работу Г.Ю. Карпенко «Возвращение Белинского: литературно-художественное сознание русской критики в контексте историософских представлений» [Карпенко, 2001], где автор попытался включить критика в контекст русской духовной культуры. В монографии Карпенко критика Белинского рассматривается как единый текст, который является феноменом литературно-художественного сознания. Проводя типологические соотнесения текста Белинского с идеями Беркли, Канта, Гердера, Гете, Шеллинга, Гегеля, Фейербаха, а также с современными проблемами культурно-исторического познания, автор выделяет, с одной стороны, уникальность философско-эстетического опыта Белинского, а с другой - его укорененность в последующей критической, литературной и культурной традиции. На фоне всеобщего равнодушия к Белинскому выделяются подробные и обстоятельные труды Е.Ю. Тихоновой, которая исследовала разные аспекты деятельности критика, в том числе его переписку и историю исследования и изучения творческого наследия критика.

В 2011 г. состоялся 200-летний юбилей со дня рождения В.Г. Белинского, который не получил широкого резонанса, однако был ознаменован рядом публикаций. Белинскому посвящен ежегодник кафедры истории русской литературы и журналистики МГУ имени Ломоносова, в котором рассматриваются ключевые проблемы для современного изучения личности и творчества «неистового Виссариона», предлагаются новые подходы и ракурсы. Также ряд статей о Белинском можно увидеть в «Медиаскопе» - электронном научном издании Факультета журналистики МГУ. В них рассматриваются отдельные аспекты его творчества: отношения критика к музыке, влияние на него театра, восприятие его символистами и т.п. В целом, сейчас существует необходимость переосмыслить наследие В.Г. Белинского, избавиться, наконец, от стереотипного восприятия критика, навязанного советской эпохой, и включить его в круг современных представлений о русской культуре.

Как показывает историография, исследователей В.Г. Белинского интересовали в основном его философские и эстетические взгляды, а также социальный аспект творчества критика. Стилистические же особенности его статей исследованы мало. Про образ читателя в творчестве Белинского существуют отдельные наблюдения у некоторых ученых (В.Г. Березина, Б.Ф. Егоров), однако целостной концепции образа читателя у Белинского нигде не представлено.

Варианты интерпретации текста

 

На данный момент спор между защитниками интенций читателя и защитниками авторских интенций продолжает оставаться актуальным. Он положил начало основным концепциям интерпретации текста, таким как герменевтика, рецептивная эстетика, критика читательских реакций и т.п. Одни литературные теории опираются на ранний русским формализм (В.Б. Шкловский, Б.М. Эйхенбаум), американскую «новую критику» (К. Берк, Р. Блэкмур, А. Тейт) и французский структурализм (К. Леви-Строс, А.-Ж. Греймас, Ц. Тодоров) [Усманова, 2001. С. 1175]. Они оставляют приоритет за текстом, его означающими структурами и способностью к порождению смысла. По этим теориям, все сведения, необходимые исследователю, содержатся в формальной структуре текста, а вероятность того, что читатель может привнести в него что-то свое, не рассматривается - читательская реакция здесь определяется прежде всего самим текстом.

Другие отрасли науки, например, социология литературы, рецептивная эстетика, исследуют факторы, которые влияют на понимание текста читателем, особое внимание здесь уделялось изучению контекста.

Социология литературы (1960-1970-х гг.), в основном, исследовала интерпретации и не занималась формальной структурой текста. В рамках социологии литературы текст понимался как компонент системы, где он находится во взаимодействии с реципиентом. Произведение здесь признавалось исторически открытым, с подвижными ценностью и смыслом, которые могут поддаваться переосмыслению с течением времени. Похожая ситуация наблюдается и в рецептивной эстетике.

Рецептивная эстетика и литературная прагматика 1970-х гг. (В. Изер, Х.Р. Яусс, М. Риффатер, С. Фиш) занимались изучением методов анализа рецепции [Там же, с. 1176]. Значение сообщения здесь зависит от того, как его интерпретирует реципиент. Точка зрения, по Изеру, определяется индивидуально-психологическими и социально-историческими особенностями читателя [Там же]. Но все же, читатель, когда выбирает точку зрения, свободен не полностью, так как на ее формирование все же влияет текст, акцентирующий внимание читателя на определенном содержании.

Деконструктивизм также понимает текст как совокупность неоформленных возможностей, которые дают простор для интерпретации. Поначалу внимание исследователей, работающих в русле этих направлений, привлекали преимущественно модернистские художественные произведения, поскольку в них установка на возможность различных интерпретаций видна невооруженным глазом, но постепенно это свойство стало открываться в других произведениях, и сейчас под такой анализ подходит практически любой текст.

В семиотических теориях интерпретативного сотрудничества (У. Эко, М. Корти и др.), наоборот, считается, что в каждом тексте присутствует определенная «текстуальная стратегия», в которой уже заложены образ и модель читателя. В рецептивных концепциях Р. Барта, У. Эко, Женетта, Фиша и Изера произведение признается способным устанавливать правила игры для читателя [Там же].

Исследование диалектики отношений между автором и реципиентом привело к возникновению множества различных концепций коммуникации и классификаций читателя. В 1938 г. американский семиотик Моррис заметил, что интерес к роли читателя просматривается уже в греческих и латинских риториках [Там же, с. 1177]. И софисты, и Аристотель, и Августин исследовали воздействие, которое произведение искусства оказывает на своего адресата. Можно вспомнить «Поэтику» Аристотеля, где он подробно описывает, какими чертами, по его мнению, должна обладать трагедия, чтобы воздействовать на зрителя [Аристотель, 2000]. Также современные исследователи обращают внимание на интерес к проблеме рецепции среди мыслителей Средневековья и эпохи Возрождения. Так, в Средневековье искали множественность смыслов, но полагали, что текст не может вызвать противоречивые интерпретации. «Символисты» эпохи Ренессанса считали идеальным такой текст, который допускает множество противоположных толкований [Усманова, 2001. С. 1177]. Если брать во внимание второй подход, то возникает вопрос, были ли эти непредвиденные смыслы порождены самой структурой текста, или они - результат домыслов читателя, который ищет в тексте подтверждение своим ожиданиям. Эти противоречия подготовили почву для дебатов, которые идут в науке до сих пор.

 

Дискурс журнала «Телескоп»

 

Статьи В.Г. Белинского 1834-36 гг. публиковались в журнале Н.И. Надеждина «Телескоп», и в его приложении «Молва». Чтобы понять дискурс этого журнала, необходимо для начала рассмотреть особенности русских толстых журналов XIX в.

С середины 1830-х гг. в России журнал стал преобладать над книгой. Это связано с появлением журнала «Библиотека для чтения», который имел огромный успех у читателей. Литературные и публицистические произведения печатались в первый раз преимущественно в журналах вплоть до начала 1890-х гг. То, что русская литература тех лет носила журнальный характер, объясняется перечисленными ниже факторами.

Во-первых, свою роль сыграл рост числа читающих людей, который связан с повышением уровня образованности населения. Чтение постепенно входило в жизнь чиновников и провинциальных помещиков, которые заимствовали культурные образцы у столичного дворянства. Эти читатели находились достаточно далеко от столицы, они жили в помещичьих усадьбах и губернских и уездных городах, поэтому книжная торговля и библиотеки не могли полностью удовлетворить потребность публики в литературе. Гораздо эффективней в этих условиях была почта. Журнал, выходивший с определенной периодичностью (обычно раз в месяц), как раз и осуществлял связь литераторов и читателей.

Во-вторых, дороговизна книг. Читатель не хотел покупать «кота в мешке» за немалую цену. Гораздо проще было довериться выбору редакторов журнала, который при высоком тираже мог быть намного дешевле книги: «За 7-10 рублей получает подписчик 12 толстых книжек, в которых опытная редакция преподносит читателю самый разнообразный материал для удовлетворения его любознательности. Журнал до некоторой степени удовлетворяет острую, особенно для провинции острую, потребность - следить за умственной жизнью всего человечества. Внес подписную плату и на целый год обеспечен в этом отношении статьями своего журнала» [Есин, 1981. С. 160]. Большие, растягивающиеся на несколько номеров романы и статьи создавали у читателя «эффект ожидания» следующего номера, что также заставляло его подписываться сразу на годичный срок.

Кроме того, журнал объединял читателей, живших в отдалении друг от друга, в определенную общность, в «кружок», создавал чувство коллективного единства по отношению к тем или иным фактам искусства или действительности. Почти у каждого журнала было свое направление. Он формировал общественное мнение по тому или иному вопросу, отстаивал определенные идеи и представления. Помещенные в журнале художественные произведения воспринимались читателем, прежде всего, как взгляды самого журнала, как отражение его позиции.

Толстый журнал «обычного русского типа» характеризуется большим объемом (300-500) страниц, совокупностью освещаемых тем и особым составом номера. «Телескоп», в котором сотрудничал Белинский, являлся преимущественно энциклопедическим журналом - такие издания стремились к просвещению своих читателей, большую роль в них играл научный раздел. «Энциклопедический журнал до известной степени разрывал сословные рамки журналистики. Это был журнал обо всем и для всех, не только для узкого круга образованного дворянства, столичного по преимуществу» [Там же, с. 161].

Публикуемые в толстых журналах статьи адресовались читателям, имеющим довольно высокий уровень образования, подразумевающий знакомство с отечественной и зарубежной историей, литературой, политикой. Поэтому аудитория толстых журналов была не очень велика и составляла обычно от двух до пятнадцати тысяч человек (чтобы журнал не прогорел, нужно было 2-3 тысячи подписчиков, журналы, имевшие успех, собирали от 6 до 15 тысяч подписчиков) [Рейтблат, 1991. С. 105]. В уездном провинциальном городе было 10-20 подписчиков журналов, в губернском - не более 50-70.

Журнал «Телескоп» и газету «Молва» Надеждин начинает выпускать в 1831 г. Издание продолжалось до 1836 г. «Телескоп» позиционировался как «журнал современного просвещения» и выходил два раза в месяц (в 1834 г. еженедельно), «Молва» определялась как «газета мод и новостей» и издавалась каждую неделю. Обычно серьезный материал Надеждин помещал в «Телескопе», а более «легкий» - в «Молве», где вдобавок ко всему прочему публиковалось описание модных туалетов с картинками.

Постоянными разделами «Телескопа» были «Науки», «Изящная словесность», «Критика» (в некоторые годы вместе с библиографией), «Современные летописи», «Смесь». Упор делался на научном отделе. В начале номера всегда шла научная статья по философии, истории, эстетике, истории или теории литературы, географии или естественным наукам. К сотрудничеству в этом отделе Надеждин привлекал профессоров и преподавателей Московского университета.

Если рассматривать эстетические позиции «Телескопа», то следует обратить внимание, что определяющим признаком «истинного» искусства Надеждин считал народность, своеобразно трактуя это понятие. Он был против аристократического салонного искусства и классицизма, поддерживал современных писателей, таких как И. Крылов, Н. Гоголь, Ф. Булгарин, которые описывали народную жизнь. Можно сказать, что под «народной» Надеждин подразумевал только такую литературу, которая изображала картины русской жизни. Позже Белинский назвал такое понимание народности «простонародностью» и настаивал на том, что истинная народность заключается не столько в предмете изображения, сколько во взгляде на предмет.

Права на политическую информацию у Надеждина не было, однако сотрудники «Телескопа» все-таки высказывали свое отношение к современным проблемам в научных и литературно-критических статьях, рецензиях и стихах. В целом, отношение издания к внутренней политике было довольно лояльным.

К моменту написания «Литературных мечтаний» В.Г. Белинский уже полтора года участвовал в издании «Телескопа» и «Молвы», а в августе - сентябре 1834 г. успешно заменял Надеждина на посту редактора «Телескопа». Поначалу Надеждин помещал статьи и заметки молодого критика только в «Молве»; но в середине 1835-го г. уехал за границу, поручив Белинскому редактирование «Телескопа», и с тех пор статьи «неистового Виссариона» выходили там.

 

Вкус и чувство у читателя

 

При том, что общество в целом пока слишком часто ошибается в вопросах литературы, у отдельно взятого читателя, по мнению Белинского, все-таки есть верное чувство прекрасного, которое надо в нем развивать. Это чувство прекрасного может быть затемнено модой, общественным мнением, испорченным вкусом. Понятие «вкус» сильно не нравится критику: «Я ненавижу слово «вкус», когда оно прилагается не к столу, не к галантерейным вещам, не к покрою платья, не к водевилям и балетам, а к произведениям искусства» [С. 294]. Он ассоциирует его с XVIII веком и царившим тогда классицизмом, где действовали совсем другие законы творчества. В статье «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя» Белинский противопоставляет это понятие чувству, на котором, по его мнению, должно основываться восприятие произведения искусства каждым читателем. Суд человека со вкусом умен, «верен, но холоден, как суд о паштете или бургундском». Вкус рождается из светской образованности, ориентированности на суждения знатоков, определенного опыта подобных суждений. Человек со вкусом способен восхищаться только внешним - тонкостью отделки, яркими деталями, но не видит, не чувствует главного, он легко может пройти мимо произведения гениального, если оно не соответствует условным правилам приличия, если оно совсем не похоже на то, чем он восхищался до сих пор.

Человек с чувством, наоборот, не всегда внимателен к деталям, но он не ошибается в достоинстве художественного произведения: «Он холоден к такому, от которого все в восторге, он обвиняет себя в невежестве, почитает себя неправым и назло самому себе не может найти в нем той красоты, которая так бросается всем в глаза; но зато он в восхищении от такого произведения, к которому все равнодушны, и здесь опять может обвинять себя в невежестве, в «безвкусии», но назло самому себе не может переменить своего мнения» [С. 295]. Обладать чувством может человек без образования, без опыта, без способности к критике. У гениального произведения и читателя, по мнению Белинского, всегда есть контакт, потому что гениальное - всегда общечеловеческое, в нем есть вещи, близкие каждому. В «Литературных мечтаниях» критик пишет: «Приведите на представление Шекспировой или Шиллеровой драмы зрителя без всяких познаний, без всякого образования, но с природным умом и способностию принимать впечатления изящного: он, не зная истории, хорошо поймет, в чем дело; не понявши исторических лиц, прекрасно поймет человеческие лица» [С. 86].

Чувство изящного, пишет Белинский в статье «Ничто о ничем», является условием человеческого достоинства. Только обладая этим чувством, ученый может возвыситься до мировых идей, а гражданин нести в жертву отечеству свои личные надежды и частные выгоды. Оно дарит понятие подлинной нравственности, благодаря ему человек способен сделать из своей жизни подвиг. Без этого чувства остается только пошлый «здравый смысл», который служит для мелких расчетов эгоизма: «Кто откликается на одну плясовую музыку, откликается не сердцем, а ногами, чью грудь не томит, чью душу не волнует музыка; кто видит в картине только галантерейную вещь, годную для украшения комнаты, и дивится в ней одной отделке; кто не полюбил стихов смолоду, кто видит в драме только театральную пьесу, а в романе сказку, годную для занятия от скуки, тот не человек, хотя бы он умел болтать о Россини, о Роберте-дьяволе, о чугунных дорогах и паровых машинах» [С. 254].

Эстетическое чувство, по мнению Белинского, является основой добра и нравственности. Белинский не верит в общество, равнодушное к искусству. Он с этой позиции критикует США, о гражданах которых наслышан, что у них нет любви к возвышенному и изящному: «Пусть процветает в Северо-Американских Штатах гражданское благоденствие, пусть цивилизация дошла до последней степени, пусть тюрьмы там пусты, трибуналы праздны: но если там, как уверяют нас, нет искусства, нет любви к изящному, я презираю этим благоденствием, я не уважаю этой цивилизации, я не верю этой нравственности, потому что это благоденствие искусственно, эта цивилизация бесплодна, эта нравственность подозрительна» [Там же]. Там, где нет владычества искусства, считает критик, нет нравственности и добродетельности, а есть взамен этого только благоразумие, осторожность и холодный расчет: «Цивилизация тогда только имеет цену, когда помогает просвещению, а следовательно, и добру - единственной цели бытия человека, жизни народов, существования человечества» [Там же]. Воспитывать и развивать это необходимое чувство прекрасного у публики могут не только люди искусства, поэты и писатели, это также является одной из главных задач журналиста и литературного критика.

 

Журналист и читатель

 

Поскольку качество образования в русском обществе (особенно в провинции) недостаточно высокое, как считает В.Г. Белинский, а чувство прекрасного еще плохо развито, журналистика должна стоять на службе у просвещения и всячески способствовать распространению наук и правильных понятий об изящном.

На критике в его представлении лежат своего рода «миссионерские» задачи: она должна обличать дурные вкусы общества и, продираясь сквозь них, дава