Модель коммуникативных уровней В. Шмида

В «Нарратологии» современный немецкий исследователь В. Шмид рисует модель коммуникативных уровней, на которую в дальнейшем мы будем опираться [Шмид, 2003].

Конкретного автора Шмид понимает как реальную, историческую личность, создателя произведения. К самому произведению конкретный автор не принадлежит, а существует независимо от него [Шмид, 2003. С. 25].

Конкретный читатель, реципиент, также существует вне читаемого им произведения и независимо от него. Здесь подразумевается не один читатель, а бесконечное множество всех реальных людей, которые в любом месте и в любое время стали или становятся реципиентами данного произведения [Там же, с. 25].

Конкретные автор и читатель в состав литературного произведения не входят, однако оно все же содержит имплицитный образ отправителя и адресата - получателя, каким его предполагает отправитель, то есть предполагаемого адресата. Образ отправителя содержится во всяком сообщении, основывается на экспрессивной функции языка и часто представляет собой невольное, ненамеренное выражение говорящего. Образ автора выражается в произведении в виде симптомов, стабильных знаков и реконструируется читателем. В. Шмид называет его абстрактным автором.

Абстрактный автор - это обозначаемое всех индициальных знаков текста, указывающих на отправителя. Он не является изображаемой инстанцией, намеренным созданием конкретного автора, поэтому ему нельзя приписать ни одного отдельного слова в повествовательном тексте. Словом абстрактного автора является весь текст во всех его планах [Там же, с. 31].

Абстрактный автор существует в произведении имплицитно, виртуально и нуждается в конкретизации со стороны читателя. Он, в отличие от нарратора, представляет собой не прагматическую инстанцию, а, скорее, величину семантическую. Поэтому абстрактного автора можно определять с двух сторон: с одной стороны, он объективно задан в тексте, но с другой, он зависит от того, как этот текст поймет и интерпретирует читатель. Абстрактный автор актуализируется, приобретает конкретность в процессе чтения. Он является определенным конструктом, который создает, то есть реконструирует читатель в процессе осмысления произведения. Симптомами, по которым эта инстанция «узнается» в тексте, выступают события и ситуации, герои, определенная логика действия, философия истории, нарратор и его повествование. У каждого произведения есть свой абстрактный автор. Конечно, разные произведения одного и того же человека имеют во многом схожих абстрактных авторов, которые в совокупности образуют что-то вроде общего абстрактного субъекта творчества.

Так как эта инстанция зависит от акта чтения, можно сказать, что каждый раз, читая текст заново, один и тот же читатель создает для себя «образ» абстрактного автора, и этот «образ» может варьироваться от одного прочтения к другому. Из чего В. Шмид делает вывод, что каждому акту чтения соответствует свой абстрактный автор [Там же, с. 32].

С другой стороны, абстрактный автор отсылает нас к автору конкретному, представляет собой его след в произведении. Но нельзя сказать, что он равен ему. Например, в идеологическом плане он может быть одностороннее, чем конкретный автор в действительности, либо, наоборот, превышает по широте взглядов своего конкретного автора.

Принятие инстанции абстрактного автора, как считает В. Шмид, позволяет нам выявить «изображаемость» нарратора, текста нарратора и тех значений, которые в нем выражаются [Там же, с. 33].

Абстрактного читателя Шмид определяет как ипостась представления конкретного автора о своем читателе, которое теми или иными индициальными знаками зафиксировано в тексте. Таким образом, источником проекции данной инстанции является не конкретный автор, а автор абстрактный, поскольку представление о получателе информации является одной из его характеристик. [Там же, с. 34].Так же, как и абстрактный автор, абстрактный читатель является семантическим реконструктом, то есть, он также дан в тексте, но зависим от актов прочтения.

Абстрактный читатель не совпадает с адресатом нарратора. Хотя некоторые исследователи, например Ж. Женетт и Ш. Риммон допускают это совпадение, отождествляя его с имплицитным чиатетелем. Но В. Шмид считает, что границу между фиктивным миром повествования и реальностью перешагнуть нельзя [Там же, с. 35].Также он указывает на то, что читатель, существующий только в представлении конкретного автора, но никак не зафиксированный в тексте («задуманный» читатель в терминологии Линк и Гримма), элементом произведения не является [Там же].

В. Шмид различает две разновидности абстрактного читателя: предполагаемого адресата и идеального реципиента. Предполагаемый адресат - это сложившийся у автора образ публики, к которой обращено произведение, с ее идеологическими нормами, эстетическими представлениями и культурными кодами. Идеальный реципиент - это такой читатель, который осмысляет произведение идеальным образом и принимает смысловую позицию, подсказанную текстом. По мнению автора концепции в каждом произведении можно найти указания на его идеальное чтение. Оно не обязательно подразумевает однозначное осмысление, но все же задает определенный диапазон допустимых пониманий. Идеальный реципиент - это и есть внутритекстовый носитель такого идеального чтения [Там же, с. 36].

Конечно, чем ближе фиктивный нарратор к абстрактному автору в отношении идеологии и оценки, тем сложнее на практике провести четкое различение между смысловыми позициями фиктивного и абстрактного читателей.

Фиктивный нарратор -это та инстанция, от лица которой идет повествование в тексте [Там же, с. 51].

Он может быть главным или второстепенным персонажем в повествуемой истории, «рассказчиком» этой истории или всеведущей и вездесущей инстанцией, которая становится как бы над повествованием и проникает в самые утаенные уголки сознания персонажей. Он может обладать ярко выраженными чертами индивидуальной личности, либо быть носителем какой-нибудь безличной оценки, например, высказывать иронию по отношению к персонажам. Во всех случаях нарратор воспринимается читателем не как абстрактная функция, а как субъект, которому присущи определенные черты мышления и языка. Р. Барт называл его «бумажным существом» [Там же, с. 34]. Даже если нарратор максимально объективен и безличен, все равно в повествовании просматривается определенная точка зрения, она сказывается, как минимум, в отборе тех или иных элементов из событий, о которых повествуется в тексте.

В. Шмид различает два основных способа изображения фиктивного нарратора - эксплицитный и имплицитный [Там же, с. 38].

Эксплицитным изображением выступает самопрезентация нарратора. Он может называть свое имя, рассказывать о себе, описывать себя, образ своего мышления. Эксплицитно нарратор выражается и грамматически - употребление местоимений и форм глагола первого лица тоже является самоизображением [Там же].

Имплицитное изображение происходит с помощью индициальных знаков повествовательного текста. В отличие от эксплицитного, оно существует в тексте всегда. По мнению В. Шмида в имплицитном изображении нарратора участвуют все приемы построения повествования, такие как подбор персонажей, их речей и мыслей, ситуаций из происходящих событий для создания истории, детализация этих элементов, их лексическая и синтаксическая «презентация», оценка, а также композиция текста и размышления и комментарии самого повествователя [Там же, с. 39]. Таким образом, нарратор представляет собой некий конструкт, составленный из симптомов повествуемого текста. Так как никакой повествовательный текст не может быть свободным от этих симптомов, можно сделать вывод, что в каждом таком произведении обязательно присутствует нарратор.

Если попытаться по В. Шмиду разграничить инстанции абстарктного автора и нарратора, то можно сказать, что к области деятельности первого он относит вымысливание излагаемых событий и излагающего их нарратора, а в компетентность второго входят подбор повествуемых элементов из событий, соединение этих элементов друг с другом, а также их оценка и обозначение [Там же, с. 44]. Но Шмид не дает конкретных рецептов, как индициальные знаки этих инстанций различать.

Фиктивный читатель, или наррататор - это адресат фиктивного нарратора, та инстанция, к которой нарратор обращает свой рассказ [Там же, с. 51].

Для начала Шмид уточняет, что фиктивный «читатель» - это фиктивный адресат, а не реципиент, и разграничивает эти понятия. Адресат и реципиент, по его мнению, это принципиально различные функции - тогда, как фиктивный адресат представляет собой некий образ предполагаемого нарратором слушателя или читателя повествуемой истории, фиктивный реципиент является «реальным» получателем информации в ней. Он может существовать только как персонаж в первичной, обрамляющей истории, если она есть. Наррататор вторичной истории не обязательно с ним совпадает [Там же, с. 55].

В научной литературе нередко смешивают имплицитного и фиктивного читателя, отказываясь от их разделения (Ж. Женетт, Ш. Риммон, Е. Падучева), поскольку исследователи считают разницу между ними незначимой [Там же]. Но В. Шмид утверждает, что эти инстанции следует различать, так как абстрактный читатель - это предполагаемый адресат или идеальный реципиент автора, а фиктивный читатель - адресат или идеальный реципиент (читатель или слушатель) нарратора [Там же, с. 56].

Также как и нарратор, фиктивный читатель может изображаться двумя способами - эксплицитно и имплицитно.

Эксплицитное изображение происходит с помощью грамматических форм второго лица и формул обращения, таких, как «почтенный читатель», «любезный читатель» и так далее [Там же]. Имплицитное изображение наррататора осуществляется так же, как и изображение нарратора - с помощью тех же индициальных знаков. Можно сказать, что фиктивный читаетель является атрибутом фиктивного повествователя, по аналогии с тем, как абстрактный читатель зависит от выявленности нарратора: чем сильнее выявлен последний, тем больше он позволяет получить информации об адресате [Там же]. Так же, как и нарратор, фиктивный читатель присутствует в каждом нарративе, поскольку в каждом тексте есть знаковые элементы, указывающие на эту инстанцию.

Для обозначения наррататора В. Шмид выделяет два акта, которые характеризуют отношение нарратора к адресату, - апелляцию и ориентировку. Под апелляцией он понимает «имплицитно выраженный призыв к адресату занять определенную позицию по отношению к нарратору, к его рассказу, к повествуемому миру или отдельным его персонажам» [Там же, с. 57]. Апелляция уже сама по себе указывает на присутствие адресата. Более того, она показывает, какие взгляды нарратор подразумевает в адресате, и какие он считает приемлемыми. Апелляция никогда не становится нулевой, хоть и бывает выражена весьма слабо. Как особый вид апеллятивной функции В. Шмид выделяет функцию импрессивную, с помощью которой нарратор стремится произвести определенное впечатление, например, восхищение или презрение [Там же].

Ориентировкой он называет такую установку нарратора на адресата, без которой сообщение не может быть понято [Там же]. В эту установку могут входить коды и нормы (языковые, социальные, эпистемологические) адресата. Нарратор их может не разделять, но должен учитывать. И поэтому получается, что любой текст содержит имплицитную информацию о том, какое представление имеет нарратор о компетентности и нормах своего адресата.

Также Шмид видит ориентировку в предвосхищении поведения воображаемого реципиента. Адресат может представляться нарратору послушным и пассивным слушателем, или, наоборот, активным собеседником, который задает вопросы, сомневается, возражает, спорит. Учитывая реакцию воображаемого «собеседника» нарратор оставляет в тексте разные признаки ориентировки: учитывает предполагаемые реакции, предугадывает и предвосхищает критические реплики, пытается опровергнуть их [Там же].

Если нарратор ведет диалог с наррататором, то важно, является ли собеседник только воображаемым слушателем или же предстает как независимый, автономный персонаж первичной истории. Только во втором случае, когда собеседник обладает такой автономностью, «другостью», мы имеем дело с подлинным диалогом; в первом же случае перед нами развертывается лишь диалогизированный монолог [Там же, с. 58].

Методы нарратологии приложимы прежде всего к художественным повествовательным произведениям, в которых излагается некая история. Однако В. Шмид допускает их применение и при исследовании других текстов, которые в той или иной мере обладают опосредующей инстанцией нарратора [Там же, с. 14].

Публицистические тексты, к которым принадлежит исследуемый нами жанр литературно-критической статьи, особенно интересны с точки зрения изучения инстанции читателя, поскольку она в них выражена явно и в разнообразных формах. Применение нарратологических методов к исследованию инстанции читателя в литературно-критических статьях В.Г. Белинского поможет нам выявить и наглядно показать диалогичность, заложенную в самой структуре текста.

Однако прежде чем перейти непосредственно к нарратологическому анализу статей В.Г. Белинского, нам следует рассмотреть общую концепцию читателя, отраженную в его статьях.