Структурно-семантические особенности иноязычных слов

 

Иноязычные слова подвергались в процессе их освое­ния разного рода изменениям (фонетическим, морфологическим, семантическим), подчи­нялись законам развития русского языка, его функцио­нально-стилистическим нормам. Различия в звуковом строе, грамматике, семантико-словообразовательных свойствах, существую­щие между русским языком и тем, откуда приходило слово, вели к тому, что чужое слово подвергалось постепенному процессу ассимиляции.

Ассимиляцией называется уподобление одного звука другому в артикуляционном и акцетическом отношениях, приспособление заимствованных слов в фонетическом, грамматическом, се­мантическом и графическом отношении к системе прини­мающего их языка.

В процессе ассимиляции иноязычные слова приспосабливаются к звуковой системе русского языка, подчиняются правилам русского словообразования и словоизменения, в той или иной степени утрачивая, таким образом, черты своего нерусского происхождения. Как отмечает А.Р. Ивлева[3], степень ассимиляции может быть различной и зависит от того, насколько давно произошло заимствование, произошло ли оно устным путем или через книгу, насколько употребительно слово и т. д.

Совершенно обязательна словообразовательная об­работка слова, состоящая в присоединении соответст­вующих аффиксов, в том случае, если заимствовался глагол или прилагательное. Слова, вроде немецкого «marschieren» и французского «naïf», становятся фактами русского языка, только получая характерные для рус­ских глаголов и прилагательных аффиксы «- овать» и «-ный»: «маршировать», «наивный» и т.д.

При заимствовании существительных такого пере­оформления может и не быть (ср. французское «marche» и «марш», греческое «lyra» и «лира», латинское «norma» и «норма», английское «dandy» и «денди» и т. д.).

Конкретно при освоении иноязычного слова происхо­дит устранение в нем несвойственных русскому языку звуков и форм; звуки, составляющие его, подчиняются действующим в нашем языке звуковым законам, слово приобретает грамматические и словообразова­тельные свойства, характерные для того класса слов, куда оно входит, и вступает в новые семантические связи. Примеры преобразований такого рода приводит Шведова[4] – гласные звуки, не совпадающие с русскими (или не свойствен­ные им), передаются по-разному: сочетание гласных «еu», «au» или «ux» долгота «ее» — как «эв», «ав», «и» («эвкалипт» из гр. «eukalyptos», «автомобиль» из нем. «аutomobil», «митинг» из англ. «meeting» и т. д.). Русифицируются многие соглас­ные при освоении японских заимствований. Например, в XX в. в русскую лексику пришло слово «шимоза» («си-мосэ») — взрывчатое вещество. («Шимозой» называли также снаряд или гранату, начиненную этим вещест­вом.) Осовременено наименование рода борьбы при са­мозащите без оружия дзюдо (или «дзю-до») — первона­чальное название «джиу-джитсу» (яп. «дзю-дзюцу», восхо­дящее к китайским корням). Претерпели изменение согласные в слове «банзай» — «ура» (яп. «бандзай» — букв. десять тысяч лет), а также в слове «Чио-Чио-Сан» (яп. «Те-Те» — «бабочка», «мотылек» + «сан» — «госпожа», затем «Тьо-Тьо-Сан», наконец, бытующая ныне форма) и т. д. Немецкое слово «Losung» на русской почве начинает произноситься с твердым звуком «л» и в соответствии со звучанием с твердым согласным на конце становится словом мужского рода, теряет артикль и производный характер основы (суффикс «-ung» в нем у нас не чув­ствуется), входит впоследствии в синонимические от­ношения со словом призыв и т. д. Латинское слово «aquarium» коренным образом меняет свои словообра­зовательно-морфологические свойства, превращаясь в русском языке из производного прилагательного сред­него рода в непроизводное существительное мужского рода аквариум, в котором не осознается ни корня, ни суффикса, ни окончания (ср. лат. «aqua» — вода), ни этимологического родства со словами «акварель», «ак­вамарин», «акведук». Французское слово «манто» («manteau») при заимство­вании теряет несвойственный русскому языку носовой звук и превращается в слово отсутствующего во фран­цузском языке среднего рода; греческое существитель­ное среднего рода в форме им. пад. мн. числа «seukla» испытывает метатезу («еu» > «uе») и становится формой им. пад. ед. числа существительного женского рода «свекла» («-а» из окончания им. пад. мн. числа становится окончанием им. пад. ед. числа) и т. д.

При ассимиляции также русифицируются суффиксы и окончания, изменяют­ся категории рода и числа иноязычных слов. Например: а) не свой­ственные русскому языку суффиксы заменяются более употребительными (иногда тоже иноязычными); ср. гр. «harmonikos» — «гармонический», «amorphous» — «аморфный», лат. «verticalis» — «вертикальный», «illustrare» — «иллюстри­ровать», фр. «reglementer» — «регламентировать», нем. «marschieren» — «маршировать», голл. «oester» — «устрица», «sits» — «ситец» и т. д.; б) изменяется род заимствованных имен существительных: нем. «die Karaffe», ж. р.— «графин», м. р.; «das Karnies», ср. р.— «карниз», м. p.; «die Schrift», ж. р.— «шрифт», м. р.; фр. «la methode», ж. р.— «метод», м. р.; гр. «systema», ср. р.— «система», ж. р.; лат. «aquarium», ср. р.— «аквариум», м. р. и т. д.; в) изменяется категория числа: так, слова, заимствованные в форме множественного числа, воспринимаются как формы единственного, и на­оборот: нем. «Klappen», мн. ч.— «клапан», ед. ч.; англ. «cakes», мн. ч.— «кекс», ед. ч.; исп. «silos», мн. ч.— «силос», ед. ч. и т. д. Наблюдаются изменения и первоначальных (искон­ных) значений слов; ср.: нем. «der Maler» — «живописец» и русск. «маляр» — «рабочий по окраске зданий, внутрен­них помещений»; фр. hasarad — «случай» и русск. «азарт» — «увлечение, запальчивость, горячность»; тюркск. «tavar» — «скот, домашнее животное» (как объект обме­на) — русск. «товар» — «все, что является предметом торговли», соответственно — «tavar» + «is» (товар+ищ) — «компаньон в обмене скота» и русск. «товарищ» — 1) «друг, приятель»; 2) «член советского общества».

Нередко семантические изменения тесно связаны со структурно-грамматическими особенностями. В этом случае наблюдается изменение характера соотношения между родственными по происхождению словами. На­пример, между словами «консервы», «консерватор» и «кон­серватория» в русском языке нет никакой связи, тем бо­лее что они пришли разными путями из различных язы­ков: «консервы» из французского («conserve»), «консерватор» из латинского («conservator»), а «консерватория» из италь­янского («conservatorio»). Однако все три слова восходят к латинскому глаголу «conserve» — сохраняю, оберегаю (от лат. «conservare» — сохранять). В процессе освоения промежуточные однокоренные образования, ха­рактерные для данных слов в тех языках, из которых они пришли, в русском языке были утрачены. Заим­ствованным оказался только один член ряда, и семан­тическая связь между родственными образованиями, существовавшая в родном языке, оборвалась, т. е. про­изошла так называемая «деэтимологизация». Так же нарушена была семантическая и словообразовательная связь между родственными по происхождению словами «роман», «романский» и «романс» (фр.), «аквариум» и «акварель», (лат.), «гонор» и «гонорар» (лат.), «гимнастика» и «гимназия» (гр.), «тральщик» и «траулер» (англ.), «канцлер» и «канцеля­рия» (нем.) и др.

Изменение значения заимствованных слов бывает обусловлено и тем, что в русском языке укореняются не все значения слова, свойственные ему в родном язы­ке. Например, произошло сужение таких многозначных в английском языке слов, как «бизнес»; ср.: «business» — 1) «занятие», «дело», «профессия»; 2) «торговое предприя­тие»; «фирма»; 3) «выгодная сделка»; «спорт»; ср.: «sport» — 1) «развлечение, шутка»; 2) «болельщик»; 3) «щеголь». У первого в русском языке утвердилось третье значе­ние, у второго — первое, но с семантическим уточнением и дополнением.

Но не все заимствованные слова подвергаются пол­ному грамматическому переоформлению и переосмысле­нию. Есть немало примеров использования иноязычных слов с частичным изменением (ср.: «денди», «леди» — англ. «dandy», «lady») или совсем без изменения (ср.: «скетч» — англ. «sketch»; «фольварк», «франт» — польск. «folwark» от ста­рого «forwak», «frant»; «форма», «формула» — лат. «forma», «for­mula»).

Конечно, не всегда русификация какого-либо ино­язычного слова проводится последовательно, до конца. Некоторые из заимствованных слов живут в русском языке с некоторыми свойствами, ему чуждыми. К ним можно отнести: из фонетических — произношение твер­дых звуков «д», «т» и других перед «е» (ср. «ателье», «модель», «шоссе», «мер» и т. п.), из морфологических — свойство не склоняться (ср. «пальто», «бюро», «какаду», «досье» и т. д.).

Помимо целостных номинативных единиц неисконно­го происхождения в русском языке существует некоторое количество, как правило, малопродуктивных, заимство­ванных словообразовательных морфем (например, суф­фиксы «- изм», «-ист», «-аж», «-ер», «-ация» и т. п., приставки «а-», «анти-», «ре-», «де-», «архи-» и пр.). Они изучаются, как и исконно русские словообразовательные элементы, в морфологии. Следует отметить, что сло­вообразовательные аффиксы, как таковые, не заимст­вуются. Перенимаются слова, содержащие эти морфе­мы. Выделение того или иного словообразовательного элемента происходит уже потом, когда образуется хотя бы небольшая группа одноструктурных слов, пришед­ших в русский язык вместе с родственными словами (ср. суффикс «-аж» в словах «массаж», «пилотаж», «тоннаж» и т. п., бытующих у нас рядом со словами «массировать», «пилот», «тонна» и пр.).

При изучении вопроса об иноязычной лексике всегда надо помнить, что развитие каждого языка носит само­бытный и самостоятельный характер.

В составе заимствованной лексики можно выделить, с одной стороны, слова, использование которых не обя­зательно, так как их вполне можно заменить русскими словами, а с другой — слова, использование которых целесообразно.

Из заимствованных слов остаются в языке те, кото­рые обозначают понятия и явления, жизненно важные для народа, представляющие общественную ценность. При этом сохраняются слова, обозначающие какое-либо понятие, явление, вещь, какой-либо оттенок смысла, эмоциональный оттенок, для которых в русском языке нет особого наименования, или русское слово, обозна­чающее что-либо из перечисленного, имеет иное рас­пространение и применение, сложившееся в речевой практике общества.

Иноязычные слова, использование которых целесооб­разно, остаются в нашем языке, как правило, на продол­жительное время, а то и навсегда, органически сливаясь со структурой современного русского литературного языка.

 Всякий язык активно относится к вновь входящим в его состав элементам: он либо усваивает чужие слова без всякого из­менения (за исключением окончаний, которые в первую очередь подвергаются ассимиляции), на­пример, «библия», «икона», «генерал», «солдат», «протест», «про­гресс», либо переделывает их по-своему, например «цер­ковь», «налой», «кадило», «просвира», либо пере­водит слово и употребляет его по иноязыч­ному образу (калькирование): «бла­гословлять», «провидение», «победоносный», «землеописание», «любомудрие», «влияние», «трогательный», «последователь­ность», «целесообразность».

Однако, когда, как уже было сказано выше, в процессе ассимиляции заимствованные слова входят в грамматическую систему русского языка, изменяясь также и семантически, это приводит к утрате этимологических связей с родственными корнями языка-источника. В результате деэтимологизации значения иноязычных слов становятся немотивированными.

Как известно, не все заимствования ассимилированы русским языком в равной мере: различие между явно нерусскими по происхожде­нию словами и словами, которые не обнаруживают своего иностранного происхождения, объясняется и време­нем их заимствования, и сферой их употребления. Дав­ние заимствования общенародного характера в ряде случаев настолько прочно вошли в плоть и кровь рус­ского языка, что стали принадлежностью его основного лексического фонда (ср. слова «тетрадь», «свекла» — из гре­ческого языка; «билет», «суп» — из французского языка; «карман», «деньги» — из тюркских и т. д.), иные же сохраняют отдельные черты языка-оригинала. Этот случай частичной ассимиляции можно наглядно рассмотреть на примере нефо­нетических чередований нерегулярного характера з/т, з/ст, зм/ст, с/т. В словах современного русского языка встречаются че­редования, которые не объясняются ни действующими фонетическими законами, ни историческими процессами, действовавшими в более ранние эпохи развития русского языка. Это в основном терминологическая лексика, которая может употреб­ляться одновременно в разных терминологических системах: «прогноз» – «прогностика», «прогностический»; «афоризм» – «афористический», «сарказм» – «саркастический», «хиазм» – «хиастический»; «демос» – «де­мотический», «ересь» – «еретик», «еретический». Поскольку эти слова являются по происхождению греческими, то объяснение следует искать в языке-источнике.

Как отмечает профессор Н.В.Юшманов[5], звуковые различия з/т, з/ст, зм/ст, с/т наблюдались в греческом языке при образовании прилагательных («analysis» – «analytikos»; «krisis» – «kritikos», «metastasis» – «metastatikos», «narcosis» – «narkotikos») – в русском языке эти прилагательные переоформлены с помощью суффиксов «–ичн-», «-ическ-» («аналитический», «критический», «метастатический», «наркотический»). От некоторых греческих существительных с основой на «-з», «-с» в русском языке создаются прилагательные, аналогичные греческим, только без участия чередований в корне: «апокалиптический» – «апокалипсический», «эллиптический» – «эллипсический». Нерегулярные чередования з/т, з/ст, зм/ст, с/т, типичные для греческого языка, представлены в зна­чительном числе примеров в терминологической лексике совре­менного русского языка. Однако намечается тенденция вытесне­ния иностранных слов с рассматриваемыми чередованиями под влиянием процесса «выравнивания» основ.

Недавние заимствования узкой сферы применения в ряде случаев удерживают в своем составе даже не­которые чуждые русскому языку фонетические и мор­фологические свойства (ср. «пенсне», «денди», «интервью», «модель», «репертуар», «кенгуру», «нокаут», «жюри» и т. д.).

Естественно, что иноязычность вторых ясна любому носителю русского литературного языка, в то время как неисконное происхождение первых становится из­вестным только после специальных этимологических разысканий.

Устанавливая, из какого конкретно языка идет за­имствование того или иного слова, т. е. откуда оно поступает в русский язык, необходимо четко разграни­чивать этимологический состав слова и его возникно­вение как слова в том или ином языке, а также учитывать, является ли оно коренным переоформлением в данном языке какого-либо иноязычного слова, или этот язык выступает лишь как язык-пере­датчик.

Нельзя, например, слово «велосипед», основываясь на том, что оно состоит из латинских корней «velox» («быстрый») и «pedes» («ноги»), считать латинским, так как оно возникло во французском языке. Неверно будет слова «гранит», «гранат» и «граната» (имея в виду их ко­рень латинского происхождения «granum» — «зерно») счи­тать все латинскими словами. Тогда как слово «гранат» действительно является латинским словом (ср. «granatum» — «зернистое яблоко»), слова «гранит» и «граната» яв­ляются соответственно: первое — итальянским, второе — немецким.

Вряд ли будет правильным считать слова «гвалт», «фортель», «рынок», «герб» немецкими заимствованиями: в русском языке это полонизмы, так как и значения этих слов, и их звучание коренным образом отличаются от тех немецких слов, которые были заимствованы польским языком (ср. «Gewalt», «Vorteil», «Ring», «Erbe»).

Выше отмечались уже трудности при определении источника заимствования того или иного иноязычного слова. Следует особо обратить внимание на необходи­мость осторожного использования (при установлении, откуда слово пришло в русский язык) указываемых в пособиях примет. Во-первых, в ряде случаев имею­щиеся там приметы одинаково могут характеризовать слова целого ряда языков. Например, в некоторых учебниках начальный звук э указывается как харак­терная примета слов из греческого языка. Но этим звуком могут начинаться также и слова из латинского («эгоизм», «элемент», «эра»), из древнееврейского («эдем»), из французского («экипаж», «эссеист», «экран», «эшелон»), из английского («эль»), из немецкого («эндшпиль», «эльф»), из испанского («эмбарго», «эскадрон») и из арабского («эмир») языков.

Во-вторых, в ряде случаев даются такие приметы словообразовательно-морфологического характера, кото­рые могут быть выделены в подавляющем большинстве слов этого типа только при знании соответствующего языка. Поэтому в практических целях после пред­варительного определения происхождения анализируемого слова по приметам следует прибегать к помощи словарей (как словарей иностранных слов, так и тол­ковых, и этимологических).

В подавляющем большинстве иноязычные слова того или иного грамматического класса являются сло­вами той же самой грамматической категории и в рус­ском. Однако в некоторых случаях такого соответствия не наблюдается: слово, являющееся в русском языке именем существительным, генетически может вос­ходить не только к слову иной части речи, но и к це­лому словосочетанию или какой-либо форме слова: «рояль» — франц. «royal» («королевский»); «кандидат» — лат. «candidatus» («одетый в белое»); «омнибус» — лат. «omnibus» («всем»); «кворум» — лат. «quorum» («которых») из «quorum praesentia sufficit» («присутствие которых достаточно»); «кредо» — лат. «credo» («верую»); «ноктюрн» — франц. «nocturne» («ночной»); «проформа» — лат. «pro forma» («для формы»); «республика» — лат. «res publica» («общественное дело») и т. п.

Процесс обмена словами между народами приобре­тает иногда своеобразные формы. Есть факты, свиде­тельствующие о том, что слова, заимствованные из одного языка в другой, возвращаются в язык-источник преобразованными в соответствии со своеобразием заимствовавшего их языка. Немецкое «Pistole» — от чешского «pistal» (ср. фр. «pistolet»). Это слово возвращается в сла­вянские языки (русск. «пистолет», чешск. «pistole»), преобра­женное под влиянием германских и романских язы­ков. Русский «карп» — «германизм», но, как полагает А.И. Соболевский[6],  герм. «karpo» заимствовано в свою очередь из славянских языков: ср. древнерусск. «коропъ», «карп», польск. «krop», сербск. «крап».

Некоторые слова кочуют из языка в язык, каждый раз принимая новое обличье в соответствии с особен­ностями того или иного языка. Появившись в Европе в XVI в., кар­тофель, вывезенный из Южной Америки, получил в итальянском языке название «tartufalo» (по сходству клуб­ней картофеля с «трюфелями»). Из итальянского «tartufalo» переходит в немецкий язык сначала в виде «Tartuffel», потом «Kartoffel», откуда прони­кает в XVIII в. в русский язык.

Среди заимствований есть и не освоенные русским языком слова, которые резко выделяются на фоне русской лексики. Особое место среди таких заимствований занимают экзотизмы – слова, которые характеризуют специфические особенности жизни разных народов и употребляются при описании нерусской действительности. Так, при изображении быта народов Кавказа используются слова «аул», «сакля», «джигит», «арба» и др. Они, как правило, поначалу бывают мало известны носителям того языка, в кото­ром употребляются. К ним относятся, например, наиме­нования: государственных учреждений — «бундестаг» (нем.), «меджлис» (тур.), «риксдаг» (шв.), «хурал» (монг.) и т. д.; должностей, званий, рода занятий, положения людей — «бонза», «гейша», «самурай», «микадо» (яп.), «клерк», «констебль» (англ.), «ксендз» (польск.), «консьерж(-ка)», «кю­ре» (фр.), «лама» (тиб.), янычары (тур.) и др.; селений, жилищ — аул    (кавк.), вигвам (индейск.),   «кишлак» (среднеаз.), «сакля» (кавк.), «юрта» (южносиб.), «яранга» (чук.) и под.; видов одежды — «бешмет» (кавк.), «кимо­но» (яп.), «сари» (индийск.), «паранджа» (аз.), «кухлянка» (чук.) и др.; кушаний, напитков — «бешбармак», «плов», «чал» (среднеаз.); «мацони», «лаваш», «сулугуни» (кавк.) и т. д.; денежных знаков, монет — «доллар» (амер.), «гуль­ден» (голл.), «йена» (яп.), «пфенниг», «марка» (нем.), «лира» (ит.), «франк» (фр., бельг.), «юань» (кит.) и др. Экзотизмы не имеют русских синонимов поэтому обращение к ним при описании национальной специфики продиктовано необходимостью.

В другую группу выделяются варваризмы, т.е. перенесенные на русскую почву иностранные слова, употребление которых носит индивидуальный характер. В отличие от других лексических заимствований варваризмы не зафиксированы словарями иностранных слов, а тем более словарями русского языка. Варваризмы не освоены языком, хотя со временем могут в нем закрепиться. Таким образом, практически все заимствования, прежде чем войти в постоянный состав лексики, какое-то время были варваризмами. Например, В. Маяковский употребил как варваризм слово «кемп» («Я лежу,- палатка в кемпе»), позднее достоянием русского языка стало заимствование «кемпинг».

К варваризмам примыкают иноязычные вкрапления в русскую лексику: «о'кей», «мерси», «happy end», «pater familias». Многие из них сохраняют нерусское написание, они популярны не только в нашем, но и в других языках. Кроме того, употребление некоторых из них имеет давнюю традицию, например, «alma mater».

Для них не характерно четкое национально-территориальное за­крепление. Они могут быть или переданы средствами заимствующего языка, или употреблены без перевода. Причем их первоначальная языковая закрепленность стирается, т. е. она легко восстанавливается этимологи­чески, но не является различительным признаком толь­ко той лексической системы, в которой они исконно употреблялись, например «денди», «мадам», «синьор», «сэр», «хобби» и др.

И те, и другие заимствования, кроме функции назы­вания, выполняют особые стилистические функции. Экзотизмы чаще всего придают «местный колорит» описа­нию или являются средством речевой характеристики: «В большом ауле, под горою, близ саклей дымных и про­стых, черкесы позднею порою сидят...» (Лермонтов). Варваризмы используются для передачи дословно непереводимых на русский язык лексических единиц и оборотов или как средство создания иноязычной ха­рактеристики. Нередко они придают юмористический, иронический или сатирический оттенок тексту.

Таким образом, процесс освоения иноязычных слов русским языком обогащает наш родной язык, делает его еще более емким, выразительным и развитым. Это не только восприятие слов из других языков, а их творческое освоение на всех уровнях языковой сис­темы, формальное и семантическое преобразование в соответствии с самобытными, исконными особенностя­ми русского языка и высокой степенью его развития.