II. Мир. О четырех счастливчиках, которые всего добились

«Битлз» — это не шестидесятые, так же как шестидесятые—это не «Битлз», хотя в общественном сознании это десятилетие и эта группа навсегда запомнятся вместе. «Битлз» запечатлели в музыке необычайно интересную эру послевоенной истории, соткали музыкальный гобелен, на котором запечатлелись годы, отмеченные настроениями «никогда-не-было-так-хорошо» (знаменитые слова из предвыборной речи Гарольда Макмиллана в 1959 г.), годы экономического бума на Западе, позволившего на короткое время сломать британские классовые барьеры, пока новый экономический спад не затянул еще туже смирительную рубашку сословных разграничений.

Пятнадцать лет Великобритания страдала от уязвленного самолюбия перед лицом американского изобилия. Теперь ее начали «уязвлять» молодые британцы. Пока консервативное правительство Макмиллана пыталось выкарабкаться из ошеломившего всех «кризиса Профьюмо» (профьюмо — министр обороны в правительстве Макмиллана), вызванного скандальными слухами о том, что для одного из членов кабинета дополнительной привилегией стали услуги высококлассных проституток,— выросло, как грибы за ночь, целое поколение, готовое высмеивать и непочтительно трясти надстройку истеблишмента.

Джон Леннон и «Битлз», казалось, для того и были созданы, чтобы заполнить пустоту, образовавшуюся в музыке. Они появились именно в тот момент, когда было нужно. Всю свою жизнь Леннон вставал на дыбы и брыкался, зло издевался над порядками и установлениями, шел не в ногу, задирался с властями и подвергался наказаниям. А теперь вдруг его поведение стало не только респектабельным, но и последним криком моды. Все теперь насмехались над истеблишментом. Сатира пользовалась самым большим со времен Джонатана Свифта успехом. Лондон заполонили молодые ребята, выходцы из рабочего класса: все до одного честолюбцы, они ордой спустились с севера и захватили лондонские сцены, художественные галереи, теле- и киностудии. На какое-то время плотина была прорвана и все казалось возможным. Для «Битлз» плотина прорвалась навсегда. С этого момента все для них стало возможным.

С появлением «Битлз» изменилась не только музыка. Изменилась также мода. Их влияние ощущалось во всем. У британцев появилась даже какая-то новая уверенность в собственной значимости.

Все американское стало выглядеть старомодным. И вот уже один бастион традиционного мышления пал перед «Битлз», за ним последовал второй. Казалось, стоит включить телевизор — и вы непременно увидите «Битлз», смеющихся и поющих, а Джон будет близоруко щурить глаза, опуская свой длинный нос, улыбаться, шутить и всегда над чем-нибудь издеваться.

Пресса любила «Битлз», и «Битлз» любили прессу. Джон всегда умел ладить с газетчиками, ему нравилось их смешить. Вся Британия, казалось, вошла в его команду.

Все происходило с невероятной скоростью. В один день они полностью записали свою первую долгоиграющую пластинку, составленную из песен, исполняемых ими в «Каверне», и почти все было сделано с первой попытки. Их третий сингл23 «От меня — тебе» («From Me То You»), немедленно стал «ударным». Леннон и Маккартни могли теперь создавать хиты почти по заказу, а те вещи, которые им не хотелось исполнять самим, они отдавали Брайану Эпстайну для его все расширяющейся «псарни» ливерПУДельных певцов. Работа шла без остановок, не прекращались ни на минуту и шутки.

8 апреля в Ливерпульском родильном доме Синтия родила сына, Джулиана. Ради этого события Джон приехал в Ливерпуль, но от прессы это было тщательно скрыто.

В октябре 1963 года социологи придумали и пустили в оборот новое словечко: «битломания». Раньше в «Каверне» девочки-подростки просто прыгали и танцевали под музыку «Битлз». Теперь же во время их гастролей по стране в театрах, в кинозалах, везде, где они играли, царила дикая истерия. Поклонники приходили уже не для того, чтобы слушать музыку. Они приходили принять участие в некоем массовом действии, своего рода молодежном ритуале.

Если вы хотели слушать «Битлз», вы покупали их пластинки. Каждое их появление на сцене создавало теперь полный хаос. И в то время как толстые воскресные газеты печатали длинные статьи с социологическими исследованиями причин битломании, сами «Битлз» оказались в ловушке общенациональной истерии.

Но пожалуй, наибольшее изумление в тот первый год вызывало стремление всех и каждого вскочить на их колесницу славы. Члены парламента задавали о них глупые вопросы в палате представителей, консерватор Эдуард Хит возмущался тем, что и как они говорили, религиозные лидеры произносили в их адрес всякого рода скучные банальности.

На фоне всех этих умствований и защитных — или агрессивных — стоек резко выделялось спокойствие духа самих «Битлз». Может быть, их не захватила поднятая вокруг них шумиха, а может, они просто были слишком заняты, чтобы осознать, что же с ними происходит.

Их вторая долгоиграющая пластинка под названием «С Битлз» («With the Beatles») вскружила голову всем интеллектуалам. Здесь «Битлз» впервые начали экспериментировать с электроникой и двойной записью, и «И-Эм-Ай» охотно предоставила им более широкие возможности в своих студиях на Эбби-роуд.

Надо отметить огромную роль продюсера Джорджа Мартина, хотя он всегда первым отклонял расточаемые ему комплименты: он считал, что их надо переадресовать авторам песен. А ведь именно Мартин сделал оркестровку почти всех песен «Битлз», начиная с «Вчера» и кончая «Элинор Ригби» и «Земляничными полями навсегда» (возможно, в этом названии — ассоциация со знаменитым военнопатриотическим маршем американского композитора Дж. Суза «Звезды и полосы навсегда».). Но он рассматривал себя только как интерпретатора их музыки. В своей книге «Вам нужны лишь уши» он писал: «Как только вас начинают чему-нибудь учить, ваше мышление уже направляется в определенное русло. Пол и Джон не получили такого направляющего обучения, поэтому они могли придумывать вещи, которые я посчитал бы чудовищными. Я мог восхищаться их выдумками, но мое музыкальное образование не позволило бы мне додуматься до них самому. Я также считаю, что способность сочинять хорошие мелодии имеет тот, кто не скован правилами и законами гармонии и контрапун кта. Мелодию можно исполнить одним пальцем, просвистать на улице. Она не зависит от великих гармоний». Способность создавать хорошие мелодии, говорил Мартин, это просто дар.

Америка пала к ногам «Битлз» не просто так. Успех их первого появления в Штатах в феврале 1964 года был результатом тщательно отрежиссированной кампании, проведенной Брайаном Эпстайном и сотрудничавшей с «И-Эм-Ай» американской фирмой «Кэпитол рекордз»,— это была массированная обработка мозгов. В данном, конкретном случае затраченные усилия окупились. Как только Битлы просунули свою коллективную ногу в приоткрывающуюся дверь Америки, ничто уже не могло их вытолкнуть.

За несколько месяцев до этого в Лондоне находился ведущий одного из самых популярных в Америке воскресных телевизионных шоу Эд Салливан. Его поразило поведение английских поклонников «Битлз», и он согласился заключить с группой контракт на участие в феврале в трех вечерних воскресных шоу подряд. Они получали таким образом лучшую рекламную афишу, правда, всего за половину гонорара, который обычно платят знаменитостям. Но деньги в данном случае не имели особого значения. Ведь зато в течение трех недель они будут выставлены на обозрение почти третьей части населения Соединенных Штатов.

Кроме того, для полной уверенности, что ни один человек в стране не останется в неведении относительно предстоящего прибытия «Битлз», было нанято три тысячи поклонников, чтобы инсценировать «стихийную» демонстрацию в аэропорту Кеннеди и с нарастающим истерическим визгом приветствовать подлетающий к Нью-Йорку самолет. Все было проделано с поразительной точностью и превзошло самые смелые мечты Эпстайна. Сингл «Хочу держать твою руку» («I Want to Hold Your Hand») за один месяц вышел на первое место в американских таблицах популярности, и на волне успеха были повторно выпущены, теперь уже в Штатах, четыре пластинки, завоевавшие перед этим первые места в Британии. К марту «Битлз» прочно заняли все пять верхних мест в американской таблице «Лучшая сотня», и еще две их пластинки вошли в «Первую двадцатку».

 

Теперь в репертуаре «Битлз» появился новый «хэппенинг»: встречи с прессой. Куда бы они ни приезжали, прежде чем юркнуть в свои номера в отелях и запереться на ключ, они устраивали пресс-конференции. Репортеры британских газет сопровождали их повсюду, посылая домой длиннейшие отчеты, а американским тележурналистам и газетчикам приходилось довольствоваться лишь вопросами и ответами на пресс-конференциях, и это давало четверке возможность поиздеваться над пошлыми вопросами. Вел игру, как всегда, Джон.

— Действует ли на вас восторг и обожание со стороны девушек? — спрашивают Джона.

— Нет,— отвечает он.— Когда я чувствую, что голова начинает кружиться, я смотрю на Ринго, и мне становится совершенно ясно, что мы не супермены.

— Чем вы объясняете свои длинные волосы?

— Они просто растут из моей головы.

— Вы носите парики?

— Если носим, то это, должно быть, единственная модель с натуральной перхотью.

— Рост призывников — как вы насчет этого?

— Чуть больше пяти футов одиннадцати дюймов.*

(*В связи с войной во Вьетнаме в США была введена воинская повинность, журналист имел в виду постоянный рост числа призывников. Леннон не только обыгрывает двойной смысл слова «рост», но и цифру своего роста: для слушателей это звучало так, как если бы по-русски он сказал, например: «чуть больше 179,9 см».)

— Как вы определяете, кто будет ведущим в песне?

— Собираемся вместе, и тот, кто знает больше слов, тот и будет ее петь.

И так без конца шла эта шутливая, поддразнивающая игра с прессой. Использовался обычный нехитрый прием: схватить буквальный смысл вопроса и бросить его обратно с издевкой и смехом. Этот прием никогда не подводил. Очень скоро четверка Битлов превратила пресс-конференции в своего рода спектакли, разыгрывая сцены между собой и перекидываясь остротами. Газеты писали, что они были похожи на братьев Маркс (знаменитые американские комики, известные у нас по трофейным кинофильмам).

До «Битлз» почти все рок-звезды испытывали робость и даже страх перед прессой. Единство и товарищество «Битлз» давали им в руки сильное оружие — нахальный оптимизм. Конечно, тогда, на борту самолета, в первый раз на пути в Америку, все они испытывали некоторый трепет, понятное чувство беспокойства: как бы не ударить в грязь лицом. Но Джон говорил потом корреспонденту журнала «Роллинг стоун», что он был уверен: стоит только Америке увидеть и услышать «Битлз» — и им обеспечен успех. «К тому времени, когда мы попали в Штаты, мы уже были настоящими профессионалами,— сказал он.— Мы изучили все приемчики... британская пресса — самая жестокая в мире. После нее мы могли справиться с чем угодно. Да, действительно, тогда в самолете я думал: а вдруг ничего не выйдет?.. Но это уже свойство моей натуры. Мы знали: нам надо только ухватиться, и мы утрем им нос... А когда мы прилетели, вы здесь расхаживали в этих мудацких бермудских шортах, с солдатской стрижкой и жвачкой в зубах... девчонки были похожи на кобыл сороковых годов, не было никакого понятия ни об одежде, ни о джазе. И мы тогда подумали: ну и поганый народец, ну и поганый».

За год до этого «Битлз» помогли изменить внешний облик британской молодежи. Теперь дошла очередь до Америке. За одну ночь вошли в моду длинные волосы. К концу 1964 года команда Джона Леннона разрослась до всемирных масштабов. Все мы тогда стали «парнями из Куорри». Не осталось ни одной вершины, которую надо было взять. «Единственное, что нам осталось сделать,— это умереть»,— сказал Джон.

Между 1964 и 1966 годами «Битлз» почти без отдыха гастролировали по всему миру, давая двадцатиминутные концерты и телевизионные пресс-конференции, чувствуя себя как звери, запертые в клетки: за дверями их номеров в отелях буйствовали толпы фанатов. Близкие женщины всегда оставались дома.

«Мы были царями джунглей, Цезарями»,— рассказывал Джон. Все, чего бы они ни пожелали, кроме свободы от публичного разглядывания,— все им предоставлялось, любые физические утехи в любом количестве. Брайан Эпстайн был выдающимся «толкачом» и дипломатом. Во всяком случае, он никогда не позволял наносить ущерб созданному группой «имиджу». Когда Джона спрашивали о войне во Вьетнаме, он прикусывал язык и говорил нечто туманное против вообще всех войн.

Постепенно стала слабеть его безоглядная дерзость, его отвага и нахальство. Он все еще умел смешить, все еще оставался клоуном, но бесконечные пожатия рук местных сановников и их дочерей действовали удушающе. Человек, всегда ненавидевший истеблишмент, ненавидевший дисциплину школьной униформы, стал вдруг душой, любимцем общества, облаченным в аккуратную униформу «деток-битликов», вежливо улыбающимся тому сорту самодовольных людей, которых он всегда терпеть не мог. Позже он будет утверждать, что так хотели Пол и Брайан, и только поэтому он на все соглашался. Такое самооправдание неубедительно: ведь он понимал, что просто продается. А соглашался на все потому, что хотел быть богатым и знаменитым. Когда к «Битлз» пришел первый успех, они беспрестанно говорили о возможностях будущего обогащения. Когда они разбогатели, они захотели стать еще богаче. Это не критика. Они ведь очень рано поняли, что богатство — это власть. Джон потом будет использовать свое богатство самым экстравагантным образом. Но сначала ему придется проглотить свое собственное «я».

Конечно, были моменты, когда это «я» застревало у него в глотке, как, например, в случае, когда какая-то светская дурочка («этакая паршивая скотина», как выразился Джон) в британском посольстве в Вашингтоне отрезала у Ринго прядь волос на память. Леннон, а за ним и вся его команда немедленно ушли с приема, громко хлопнув дверью, что вызвало еле сдерживаемый гнев хозяев дома.

В эти месяцы непрерывных турне мир превратился для «Битлз» в череду анонимных мест. Они вдоль и поперек исколесили Европу, Дальний Восток, Австралию, Америку, Канаду и, разумеется, Британию. Однако они почти ничего не видели, кроме бесчисленных, осажденных поклонниками аэровокзалов и интерьеров своих гостиничных номеров. Но даже там их не оставляли в покое, и дело кончалось тем, что они вчетвером запирались в ванной и курили травку. Мир, который они видели, был единственным в своем роде. Никогда еще в истории ни одна группа людей не была так широко знаменита и так изолирована от повседневной жизни. Им оказывали королевские почести, а они не имели даже представления, как ведут себя короли. И можно только поражаться тому, что всеобщее помешательство под названием «битломания» оставило нетронутым их рассудок. А то, что они в этих сумасшедших обстоятельствах еще и сохранили способность творить, делает честь их достоинству музыкантов. Ведь их лучшие песни создавались в самых экстремальных условиях, когда требовалось, чтобы каждая новая пластинка была лучше предыдущей.

Дуэт Леннон — Маккартни работал теперь очень быстро, но работал хорошо. Их музыка оставалась рок-музыкой, однако с каждым новым диском приобретала свои отличительные черты. В 1965 году они сменили направление, выпустив два диска: «Помогите!» («Help!») и «Резиновая душа» («Rubber Soul» - на слух воспринимается и как «резиновая подметка», так как soul — душа и sole — подметка произносятся одинаково. «Soul» означает также: один из стилей поп-музыки). Исчерпав все возможности игры «четыре-в-ряд» и двойной записи, они теперь начали обогащать и разнообразить звук, привлекая дополнительных музыкантов. Для песни Пола «Вчера» Джордж Мартин посоветовал пригласить струнный квартет. Пластинка была выпущена как битловская, но единственным Битлом на ней был Пол. Джон не помогал писать ее, и никто из Битлов не участвовал в ее исполнении. В это время Джон все сильнее и сильнее увлекался поэзией и стремился создавать настоящую лирику. Ведь поначалу и он и Пол, как и все авторы песенных текстов, писали о том, кто кого любит или не любит. Теперь Джон пытался внести в песню что-то свое, личное. На него сильное впечатление произвел Боб Дилан — он начал было даже петь, как Боб, — и ему захотелось выразить в стихах свои настроения. Типичным примером таких попыток стала песня «Я неудачник» («I'm a Looser»): «Хотя я смеюсь и кривляюсь, как клоун, под клоунской маской гримаса боли». Песня «Норвежский лес» («Norwegian Wood») — это воспоминание о любовной связи, которую он пытался скрыть от Синтии.

В альбоме «Резиновая душа» — результате «сешнз» 1965 года — записано несколько самых лучших произведений «Битлз», в частности автобиографичес кая песня Джона «В моей жизни» («In My Life»), которая сопровождается игрой Джорджа Мартина на старинном фортепьяно, и прекрасная песня «Девушка» («Girl»): «Ну послушайте хоть кто-нибудь, как это было. Как пришла, осталась навсегда. Девушка, которую хотел так сильно, что себя жалел я иногда». Рассказ о выдуманной девушке — это грустное размышление о безысходности неразделенной любви: «Каждый раз, когда всерьез уже уйти пытался, Начинался слезный разговор, Обещала целый мир, я верил, оставался, Почему, не знаю до сих пор».

Джон всегда считал «Девушку» одной из своих лучших песен. Надо сказать, что, хотя все пластинки «Битлз» принимались их поклонниками с восторгом, Джон первым был готов критиковать свои ранние работы или с досадой от них отмахивался. О песне «Чувствую себя прекрасно» («I Feel Fine») он сказал небрежно: «Написал прямо в студии, наложив на риф» 28. По поводу же другой песни «Да, это так» («Yes, К Is»), записанной на обороте пластинки «Билет для поездки» («Ticket to Ride»), он был просто беспощаден к себе: «Здесь я пытался повторить «Этого парня» («This Boy»). Та же гармония, те же аккорды и то же словоблудие. Господи! Надо же: «Если наденешь красное вечером...» Но больше всего он стыдился песни «Это только любовь» («It's Only Love»): «Самое ужасное, что я когда-либо написал. Рифма вычурная. Стихи отвратительны. Даже тогда мне было так стыдно, что я с трудом заставлял себя ее петь. Пожалуй, это было худшее из всего, что я сделал. А если подумать, то это можно сказать и о многих других моих песнях».

К началу 1965 года «Битлз» стали, если можно так выразиться, кавалерами всех музыкальных «орденов» (Аарон Копленд и Леонард Бернстайн (американский композитор и дирижер. Особую известность принес ему мюзикл «Вестсайдская история».) считали Леннона и Маккартни серьезными композиторами современной музыки) и были любимцами критиков. А в июне 1965 года лейбористский премьер-министр Гарольд Уилсон сделал их и любимцами истеблишмента, объявив, что все четыре Битла удостоены звания Члена ордена Британской империи. У Джона это вызвало чувство неловкости. «Если бы при дворе удосужились прочесть, что я думаю о королевской семье,— говорил он потом,— они бы никогда такого не допустили. Я не хотел принимать регалии, но как я мог отказаться, если остальные трое хотели получить свои. Так что я позволил себя уговорить». Вряд ли его так уж сильно пришлось уговаривать. В те дни Джон почти по всем вопросам подчинялся решениям большинства. Ему было просто лень спорить. Существует широко известная, но абсолютно не соответствующая истине легенда, будто Джон курил марихуану в туалете Букингемского дворца. Джон сам сказал это какому-то французскому журналисту вскоре после церемонии награждения, но он лгал. Это была мелкая, хвастливая бравада, о которой он потом сожалел. «Мы были слишком напуганы, чтобы делать что-либо подобное», — сказал он.

Три года «Битлз» жили как в сказке — зачарованной жизнью. И вот в марте 1966 года Джон с обычной для него откровенностью дает очередное интервью журналистке из «Ивнинг стэндард» Морив Клив. Она занималась «Битлз» с января 1963 года и написала первую из появившихся в солидных, крупнотиражных газетах большую статью о них. Она была особенно близка с Джоном, поэтому опять же как злая ирония судьбы воспринимается то, что именно ее мартовское интервью с ним развязало первую «антиленноновскую» кампанию.

В ходе интервью Морин спросила Джона о его взглядах на религию. Он ответил: «Христианство уйдет. Отступит и исчезнет. Этого даже не надо доказывать. Я прав, и моя правота будет подтверждена. Сейчас мы более популярны, чем Иисус. Я не знаю, что раньше пройдет — рок-н-ролл или христианство. С Иисусом было все в порядке, а вот его ученики оказались заурядными тупицами. Их передергивания все для меня и портят».

Когда интервью было напечатано в Лондоне, где публика более искушена в таких вопросах, никто ничего особо крамольного не заметил. Просто еще одна интересная точка зрения, к тому же хорошо изложенная. Кроме того, всем бросалось в глаза, что у молодежи в тот конкретный момент «Битлз» были действительно популярнее Иисуса. Но когда интервью перепечатали в американском журнале для любителей рока «Дейтлайн», а это случилось накануне последнего (тогда об этом еще никто не знал) турне «Битлз» по Америке,— на них обрушилась волна враждебности и ненависти. Проходили антибитловские демонстрации, а разъяренные священники проклинали Леннона с церковных кафедр. Великий Дракон ку-клукс-клана в Южной Каролине сжег на кресте пластинку «Битлз», радиостанции перестали передавать их музыку, а одна техасская радиостанция даже организовала публичное сожжение их пластинок.

Эпстайн и остальные Битлы были серьезно озабочены: будет ли для них безопасной предстоящая поездка по стране. Морин Клив как преданный друг благородно предложила Джону заявить, что его, наверное, неправильно процитирова ли. Он отверг это предложение. Не хотел отрекаться от того, что сказал. В конце концов ему пришлось объяснять перед телевизионными камерами, что он не собирался свергать ни Христа, ни религию, он просто сделал некоторые наблюдения. Это никак нельзя было принять за извинение, но на какое-то время его искрометные шутки прекратились, во всяком случае, в них не было больше вызова. Казалось, система все-таки одолела его. Он был раздавлен самим фактом, что, став Битлом, он потерял возможность говорить обо всем так, как думается, не боясь быть неправильно истолкованным. Ему было еще только двадцать пять лет, и насилие над собой ради того, чтобы год за годом, совершая гастрольные поездки, поддерживать «имидж» милого, смешного паяца, калечило его ум, его личность. Репортерам он сказал: «Я не безбожник и не Антихрист, я не против религии. Я никогда не говорил, что мы выше и лучше Христа. Я верю в Бога, но не как во что-то конкретное, в какого-то старика на небе... Я не говорил, что «Битлз» лучше Бога или Христа. Я употребил слово «Битлз» потому, что мне проще говорить о них. Я мог бы сказать: ТВ, или кино, или еще что-нибудь очень популярное, и тогда это сошло бы мне с рук».

В другом интервью он сказал: «Я вовсе не хотел, чтобы это было грязным антирелигиозным выпадом. Просто мне кажется, что христианство съеживается, теряет контакт. Только в последние два года я, все «Битлз» начали искать чего-то другого. Мы живем в теплице на колесах. Растем как грибы — нас заставляют расти быстрее, чем положено, и получается тридцати-сорокалетняя голова на двадцатилетнем теле».

Удовлетворило или нет такое объяснение ослепленных ненавистью христианс ких истериков, но «Битлз» и в эту поездку по Америке встречали с таким же восторгом, как и в первый раз. Если бы кто-нибудь из фанатиков «Библейского пояса» (полоса штатов на Юге США, где сильны протестанты-фундаменталисты), грозивших Джону Страшным судом, на минуту задумался о причине успеха этого последнего турне, завершившегося 29 августа в Сан-Франциско, в Кэндлстикпарке, он бы понял, что «Битлз» получили полностью оправдательный приговор. Хорошо ли, плохо ли, но в 1966 году они для американской молодежи значили определенно больше, чем Иисус Христос. Однако теперь это вряд ли имело какое-либо значение. С гастрольными поездками было покончено. Они уже потеряли всякий смысл.

«Ну что еще мы могли сделать? — спрашивал Джон.— Стараться заработать еще больше денег? Давать еще более массовые концерты? Устраивать еще более длинные гастроли? Мы перестали получать удовольствие от игры, как бывало в прежние дни». Роль длинноволосых кумиров требовала огромного напряжения, и оно достигло взрывного уровня. В другом интервью он сказал: «Для нас это был невыносимый гнет. Я имею в виду те унижения, через которые мы раз за разом вынуждены были проходить, общаясь со средним классом, с шоу-бизнесом, с лорд-мэрами и тому подобными людьми. Они были так высокомер ны и так глупы. И все старались нас использовать. Для меня это было особенно унизительно, так как я никогда не умел держать пасть закрытой, и чтобы как-то преодолеть внутреннее напряжение, всегда старался или напиться, или наглотаться таблеток. В общем, это был сущий ад».

В поисках выхода из ада он, как и другие Битлы, стал проявлять все возрастающий интерес к наркотикам. Еще с гамбургских времен, когда Джон имел обыкновение глотать по целой таблетке преладина, чтобы бороться со сном, его интерес к наркотикам был более чем преходящим. К 1966 году новым повальным увлечением стал галлюциноген ЛСД, разработку которого помогало осуществлять для своих гнусных целей ЦРУ. В конце шестидесятых годов это увлечение захватило значительную часть молодежи. В описании свойств ЛСД часто утверждалось, что препарат способствует расширению возможностей мозга. Но это не соответствует истине и вводит в заблуждение. ЛСД в значительной степени изменяет восприятие действительности. Это может быть экстазом, а может — кошмаром. Во всяком случае пропаганда ЛСД, которую проводил доктор Т. Лири, была резко осуждена всей медицинской общественностью, и нет никакого сомнения в том, что препарат вредно сказывается на клетках мозга, но в середине шестидесятых, когда все увлекались психоделией и «полетами», на предостережения осмотрительных людей не обращали внимания.

У Джона Леннона ЛСД вызвал нечто вроде шока. Как-то на одном обеде, где Джон и Джордж были вместе с женами, их общий приятель, зубной врач («такой, знаешь, богатый лондонский трепач из тех, что вьются вокруг Джорджа»), подсыпал Джону ЛСД в кофе. После этого вечер превратился в нечто абсолютно сюрреалистическое. Джон испытал ужас, но одновременно и соблазн. Мир Льюиса Кэрролла вошел в его жизнь как реальность. Месяц или два он размышлял над тем, что же с ним произошло, а потом во время поездки в Америку, на одной голливудской вечеринке уже сам принял дозу ЛСД. В результате всего пережитого родилась песня «Она сказала, она сказала» («She Said, She Said») — одна из самых сильных в альбоме «Револьвер» («Revolver»), единственном битловском диске 1966 года («Она сказала: я знаю, что такое быть мертвой»).

«Револьвер» — это диск нового направления. «Резиновая душа» перед этим подвела «Битлз» к пределам возможностей рок-н-ролла. Теперь они начнут трясти и поворачивать калейдоскоп под общим названием «искусство».

К тому времени, когда вышел «Револьвер», все четверо необычайно выросли как музыканты. Вначале Джордж Мартин был продюсером, и его функции заключались в том, чтобы помочь им оформить свои песни, составить из этих песен хорошую программу и обеспечить запись. К 1966 году его уже больше использовали для оркестровки. Так как никто из «Битлз» не умел ни читать, ни записывать ноты, они обычно пели, или проигрывали на гитаре, или просто выводили голосом музыкальную идею, а потом просили Мартина попытаться схватить ее другими инструментами. Часто это был трудоемкий процесс проб и ошибок, в ходе которого Джордж Мартин пытался передать языком профессионального музыканта звук, который хотели получить Леннон и Маккартни.

В своих попытках стать музыкально ближе к «Битлз» прекрасный гобоист Мартин решил освоить гитару, но вскоре бросил это дело, увидев, что Леннон и Маккартни гораздо быстрее осваивают фортепьяно, чем он гитару. Джон и Пол всегда, с самого начала своей карьеры, сочиняли с помощью гитары, но по мере того, как они совершенствовались в игре на фортепьяно, расширялось и их представление о возможностях для выражения своих чувств в музыке. Нельзя даже вообразить, чтобы Пол мог когда-нибудь создать «Ну и пусть» («Let It Be») или чтобы Джон написал «Представь себе» («Imagine»), если бы они не научились играть на фортепьяно.

Как только времена гастролей ушли в прошлое, все «Битлз» встали перед необходимостью начать переоценку своих жизненных ценностей. Пол взялся за сочинение музыки для первого попавшегося фильма («В интересном положении» братьев Баултингов), Джордж стал учиться играть на ситаре у Рави Шанкара и с головой ушел в это занятие, проявляя все возрастающий интерес к индийскому мистицизму, а Джон решил попробовать себя в актерском искусстве и отправился в Испанию, где снялся в фильме Дика Лестера «Как я выиграл войну». В обстановке битломании Джон хранил молчание о своих чувствах по отношению к войне во Вьетнаме. А Дик Лестер давал ему возможность сказать свое слово против этой войны. Однако сам процесс съемок не доставил ему удовольствия. Большую часть времени Джон изнывал от скуки и очень скоро понял: кинематограф не займет место музыки в его жизни. Но самое главное — он вообще не знал, как жить дальше. Ведь, окончив школу, он только и делал, что играл в каком-нибудь оркестре. Теперь оркестр стал слишком большим, чтобы в нем играть. Джону Леннону надо было искать новый путь.