Выступление Ксения Савельевича Киреева на защите диплома 20 мая 2257 года.

 

Ксений собрался с духом. Да, ему ничто не грозит. Вряд ли кто-то даже станет занижать оценку. Но всё равно, нервы щекочет.

Он поднялся на кафедру и обвёл бунтарски-злым взглядом комиссию преподавателей. Двое из пяти опустили глаза в бумаги, которые якобы требуют их внимания. Остальные смотрят. Презрение, страх и ненависть читает еретик в этих взглядах. Теперь стало легче говорить.

-  Студент Ксений Киреев. Дипломная работа на тему «Положение еретичества в двадцать третьем веке».

В аудитории тихо. На последней парте осталось несколько одногруппников, в том числе и Катя Буш. Пусть она и назвала его раз десять «идиотом» за выбор такой вызывающей темы, но пришла. Поставив условие. Согласно нему, молодой еретик должен отвечать в рамках дипломной работы, «а не скатываться в истерику с анти-Религиозными лозунгами». И раз десять заставила Киреева пообещать его исполнить.

-  Итак, начнём с проблем, внимание на которые обращают еретические теории с момента начала Явлений. Начну с главного. Религия учит нас справедливости, говорит о том, как идеально ваш (или я должен говорить «наш»?) милый Бог создал мир. Но это — не так. Люди рождаются разными: семьи богаче и беднее; одни красивые, другие — нет; кто-то рождается с болезнями, которые не дадут прожить ему и нескольких лет. И на всё это сановники отвечают, что такова часть мироздания, путь Создателя не может, да и не должен быть понятен нам. Человечество видит несправедливость, но к нему приходит Тот, Кто её создал, и вот уже начинается учение Религии, что мы должны быть счастливы и благодарны в любом из случаев. Вот первый постулат еретиков — Бог создал наш мир несправедливым.

Второй — Религия требует от нас слепой покорности и счастья. Именно на основе двух объектов для ненависти и противоборства зиждутся различные школы еретического учения. Наиболее популярно, если можно так выразиться, среди еретиков мнение о системной лжи Религии. Этот социальный институт использует очень эффективный метод: большая часть из того, что говорят они — правда, которую нельзя опровергнуть. Но, монополизировав право говорить от лица Бога в тридцатилетних, плюс-минус, перерывах между Явлениями, они прибавляют частичку лжи, цель которой — выработать повиновение у человечества. В этом они не отличаются от древних религий, будь то политеистические или монотеистические. И большая часть претензий еретиков — именно к теологической исключительной пропаганде, которая нам врёт и не даёт понять, почему в мире, где есть Бог, остаётся место несправедливости. Можем ли мы это исправить? Мы не узнаем, пока на свете существует Религия...

-  Молодой человек, - его перебил Хаяо Францович, начальник кафедры. - Вы не на агитации. Вы, конечно же, можете верить, что ваша «правда» способна поколебать умы взрослых теологов. Но я бы посоветовал переключиться на неокрепшую умом аудиторию. На подростков. Да и её представители, как исследования показывают, остаются глухи, если в них еретичество не заложено с рождения. А если заложено, рано или поздно сами раскроются, быть может и без вас.

-  Так чего бы мне им не помочь? - вставил Ксений.

-  Давайте вы поможете сначала себе. Перейдя к сути диплома, который мы собрались оценить. Пожалуйста, приступайте...

 

***

Выписка из брошюры К. С. Киреева «Вопросы ереси» (Московская Территория, Белгород, издательство «Белгородская наука», 2268 год).

 

Пожалуй, любой еретик начинает свой путь с ненависти к Религии. Мы говорим, что она нас обманывает, пытается манипулировать, словно сейчас Средневековье, когда еще оставались очаги старых религиозных учений. Но здесь, пожалуй, говорит наше вбитое культурой желание видеть в Боге родителя, честного и справедливого. То, что человек будет еретиком, он начинает осознавать, как правило, около двадцати лет (если верить статистике; да и по моим личным наблюдениям, это — так). А до момента, когда человек находит свою сущность, ему всё детство и юность вбивают родители и школа, телевидение и другие средства массовой информации, что Создатель — наше благо, наше счастье, спасибо, что Он Является к нам, не то, что до XIII века, когда бедные слепые люди были оставлены на самопопечение и постоянно воевали, жили в рабстве, неравенстве и так далее. Поэтому мы, еретики, сначала учимся ненавидеть Религию, ведь порицать людей из плоти и крови проще, чем Того, Кто создал мир.

Но давайте будет честны и смелы. Если бы не воля Бога, то Религия не вела бы себя так. В первые века Явлений любое отхождение от Его слов каралось Им же, уточнялось, объяснялось. Так что то, что мы сейчас слышим от сановников — Его слова. И возвращаемся к стандартной мысли, что в мире нет абсолютной справедливости, свободы, равных возможностей. Вы родились в бедной семье с увечьем с рождения, некрасивый и слабый? Это не вина Религии, это – вина Бога.

Глава 5

7 мая 2282.

 

Страшно.

А ведь действительно страшно.

Его жена, его частичка самого... И страшные слова Создателя.

Страшнее вдвойне, чем всем остальным в мире. Втройне, вдесятеро.

После Синода радость от Явления сменилась страхом. Но не столько кары, которой убоялись обычные люди. Не это важно. В Марии он видит не только жену теперь. Но и облаченного в золотистое сияние Создателя. Александр не может принять это. Не может совместить их. И звучит страшно, но он словно не может принять Бога...

«Я не причиню вреда Марии, твоей жене, и твоему сыну. После меня она станет здоровой, какой еще не была. И он тоже. Моё пребывание не изменит её самой, не отразится ни на ком плохо».

Мария сейчас на осмотре у размещенных этажом ниже врачей — там половина номеров оборудована по последнему слову медицины. После возвращения с Синода, в её взгляде можно было прочесть, что она видит страхи мужа. Но ему пришлось остаться наедине с собой.

И слова Создателя, что крутятся в голове меняются, преобразовываются в другие, сказанные иным, пробирающим до мурашек голосом... «Мне не важны ни Мария, твоя жена, ни твой сын. И что с вами будет после — тоже. Вы лишь трое людей из десятков миллиардов». Что такое несколько человек рядом с Ним... Это вызывает страх. Страх перед Тем, Кто... Кто есть мир, Кто есть всё. И страх за Машу, что с ней что-то может случиться. Страх за второго ребенка, который у них всё же будет. А ведь и она сейчас, наверное боится. Каково же ей самой делить тело с Ним?..

От мыслей отвлёк стук в дверь номера. Через десять секунд он повторился. Александр нехотя встал, подошёл. На пороге оказался отец Иоанн. Жестом Саша предложил пройти. Старик легко поклонился, торопливо прошёл и сел, по обыкновению, перед стеклянным журнальным столиком в центре «гостиной». И дождался, когда хозяин займёт место напротив.

-  Александр, - у отца Иоанна интонация успокаивающе-добрая. - Ну поймите же вы, наконец. Это же наш Бог! Тот, Кто создал нас! Это, конечно, испытание для вас, как для отца семьи. Но это честь, оказанная вам Им Самим!

«Я бы от неё с удовольствием отказался» - подумал Саша про себя.

-  Да понимаю я... - сказал он священнику.

-  Давайте прямо. Вы не первый земной «отец» при Богородице. И вам еще повезло, у вас будет сын. Которого можно назвать, условно, братом Бога. Печать благодати от рождения!

-  А детство и жизнь ему это не испортит?! А нам до конца дней под телекамерами, осажденными паломниками быть?!

-  Саш, - он взял небольшую паузу и еще раз вздохнул. - Прости, я уже устал от официального тона. Я понимаю, как тебе тяжело. Я читал про других «отцов», они всегда находились под наблюдением Религии. Всем было тяжело. Некоторые вовсе от жен отказывались. Но пойми. Это наш Бог.

-  И что?!

-  Даже, если тебе не хочется это принять, ты ничего не сделаешь. И поверь. Сколько бы вещей, непонятных нам, Бог не совершал на земле, сколько бы Он ни делал то, что могло не понравится людям поначалу, всегда в итоге это приводило к добру человечества. Поверь мне, мы в храмах это изучаем. Не мерь Его человеческими мерками. Он никогда не ошибается.

Александр пару секунд пытался промолчать, но в нём уже начала зарождаться злость.

-  Мне радоваться, что ломают мою жизнь, ради блага рода людского?!

-  Да не ломает её тебе никто! Просто потерпи! Бог родится, про вас все сразу и забудут, уж поверь! Если и нет, так мы вам поможем, будете жить в любой стране мира, с любыми именами, да так, что вас и не узнают!

-  Ну за что мы!!! Мы-то чем заслужили это... - он начал материться, кричать.

Иоанн слушал его, пока муж Богородицы не выдохся. Саша сел рядом на кушетку.

-  Ну за что?...

-  Этот вопрос задают все избранные Богом. Мы когда изучаем, как вести себя с мужьями Богородиц, первое что проходим — этот вопрос.

-  Ну мы же не великие добродеятели. Простые люди, не лучшие, не худшие...

-  Нелегко человеку взять ответственность, которую ему навязали, а не сам он попросился взять.

-  Мы только купили квартиру, Маша работу в Сети нашла на период беременности...

-  Но смирись. Это исходит от Отца всеобщего, а значит из блага для нас.

-  Благо для всех, это же не благо для меня и Маши. Наша жизнь, её словно сломали... - голос Александра уже дрожит.

-  Но и для вас троих это будет благо. Любое соприкосновение с Богом — это благо для его творения, человека. Это здоровье, ум, крепкая психика, светлая судьба.

-  И то, как он на синоде вас всех разогнал — тем сановникам тоже благо?

-  Да. - Иоанн вздохнул. - И наказание для человека тоже могут быть благом. Ведь каждый...

Александр резко встал.

-  Святой отец. Я в юности этой теологии в институте наслушался. Чрезмерно, временами тошнило. Я Бога любил потому что это естественно, у меня в крови, в природе. А сейчас для меня естественно, что у меня отняли беременную жену и одного из сыновей. Если вы мне с этим помочь не можете, то прошу уйти.

Не получилось сохранить голос ровным и спокойным, но он договорил. Стало легче. Саша услышал, как гость встал, после паузы вздохнул и двинулся к выходу из номера.

Александру сейчас очень нужно побыть одному. Успокоиться до прихода Маши, ведь ей, наверное, поддержка нужна больше, чем ему.

 

***

Фрида зашла в палатку. Сегодня в ней тихо: кто-то уже лежит в своих отсеках-комнатах, другие за столом молчат над кружками чая. Марк поинтересовался, свободна ли душевая, никто даже не ответил. Она отправила мыться мужа первым, самой хочется собраться с мыслями.

К ней сразу, едва ушёл Марк, подбежала Александра, легонько взяла за руку, посмотрела в глаза:

-  Фрида, пожалуйста, давай выйдем, поговорим.

-  Ээээ, а куда?

-  Из стадиона.

Испанка её напугала. Выходя, Александра улыбнулась и помахала дочке. Та отложила куклу, с которой играет за столом, помахала в ответ. Как успела заметить Фрида, модная в Европе игрушка с именем Катрин стоит на коленях, сведя руки в молитве.

Едва они вышли из палатки, как быстрым шагом ринулись к ближайшему выходу. Весь путь молчали. Как только покинули стадион, Александра огляделась по сторонам и выбрала скамейку справа, где меньше людей. Когда они наконец сели, испанка громко вздохнула и заговорила:

-  Можно попросить сигарету?

-  Да, конечно.

Фрида чуть растерялась, достала неуклюже пачку из кармана рубашки. После еще и зажигалку. Та неловко прикурила, затянулась.

-  Александра, ты хотела поговорить, - спустя несколько секунд, раскуривая свою сигарету, начала Фрида.

-  Да.

Еще пауза.

-  Так о чём?

-  Фрида, вы зачем идёте к Богородице?

-  Здоровье.

-  И мы. Но вы ведь врачи сами.

-  Нам только чудо поможет, все коллеги сказали, - она глянула на полные тоски глаза соседки. - Вам, как я понимаю, тоже?

Испанка лишь кивнула. Отвернулась. На её колено упала слеза.

-  И сколько кому-то из вас осталось?

Александра судорожно вздохнула. Фрида поняла правильно. Её собеседница сделала еще несколько вздохов и дрожащим голосом заговорила.

-  Врачи обещали несколько месяцев. Мы думали как раз. Но могут быть рецидивы.

-  Видимо сегодня случился?

Та лишь кивнула в ответ.

-  Ты или муж?... Или Афина?!

- Нет, с ней, слава Создателю, всё хорошо. Я, - Александра затянулась.

Фриде уже не раз видела обречённых больных и их родственников. Врач или научится, улыбаясь и помогая, закрываться от таких людей, или сломается сам.

Она достала им еще по сигарете.

-  Я могу чем-то помочь?

-  Да.

Зря Фрида Клейн об этом заговорила. Её соседка могла и не попросить, постеснялась бы. А теперь уже сама «пригласила» её. Интересно, что испанке надо? Их семейство Хомк по очереди к Богородице попало на два или три дня после Клейнов. Хочет поменяться местами?

-  Мы договорились об обследовании у московских врачей послезавтра. Поеду с мужем. Присмотришь за Афиной?

-  А почему дочку не берёте?

-  Мун... и я не хотим, чтобы она знала о болезни. Чтобы в детстве появлялось такое переживание. Не хочется омрачать его тенью болезни.

-  Сколько займёт обследование?

-  День. Мы вернёмся вечером.

- Хорошо. Конечно присмотрю. Присмотрим.

 

 

***

Конечно, следователь был груб. Нет, Ксений не питает иллюзий, что значительная часть человечества относится к еретикам без негатива, но принято хотя бы внешне скрывать это. Бесит это быдляцкое хамство.

Сейчас он сидит с очередной сигаретой в курилке полицейского участка. А то пока выйдет из него, пока отойдёт с оживлённой улицы до тихого места с урной, неизвестно сколько времени пройдёт. Небольшая серая комната с единственным окном, неаккуратно закрашенным тем же цветом, что и стены. На нём видна тень от решётки снаружи, угадывается солнечная погода. Сверху торчит громоздкая и шумная вытяжка, но она хоть со своей работой справляется.

Он достал из кармана мятого несвежего пиджака телефон. Ксений уже успокоился, можно и с Екатериной связаться. Как и ожидал, есть одно единственное смс:

«Приехала, жду в приёмной.»

Лаконично, без лишних перезвонов, которые так любят большинство женщин. Екатерина знает, где он, тут явно безопасно, сообщила важную информацию и ждёт без трепания нервов. И эта её манера Ксению нравится, вызывает уважение. А сам он забыл о том, что она волнуется, поспешил от следователя в курилку. Может, ради неё стоило потерпеть.

Ксений бросил сигарету в высокую узкую металлическую урну и поспешил к выходу. Наступает время перехода к следующему пункту в его плане. Он уже попрощался с могилой родителей. Теперь хорошо бы придумать, как дистанцироваться от Екатерины. Ведь на самом деле она ему не просто начальница...

Они вместе поступили в Белгородский Гуманитарный Университет далёкие двадцать девять лет назад. Курса с третьего, когда уже многие подумывали о свадьбах, они начали общаться чуть больше. Просто потому, что им это нравилось. Было легко, непринуждённо, завязалась дружба. Наверное, тогда однокурсники пророчили им создание семьи, но Екатерине, независимой и амбициозной, было это не интересно. По крайней мере, так казалось Кирееву. Да и он не особо понимал, какого уровня его симпатия к ней. Это была в первую очередь дружба двух студентов, увлечённых наукой, без перехода границ даже на поцелуй. Потом, когда он ушёл на путь еретика, она была единственной, кто не прекратил с ним общения. Но там уже закончилась учёба, она пошла в аспиранты их ВУЗа, а он ещё год писал научные статьи, чтобы чиновникам было сложнее ему отказать в распределении на должность преподавателя хотя бы захудалого технического колледжа. И лишь спустя полтора десятка лет, когда Ксений добился признания в научной среде, они стали работать вместе в родном БГУ. К тому времени у неё был муж. Лет пять назад она развелась, друзья подмигивали, лови шанс... Но Киреев, хоть и мучился, сомневался, но не стал делать шагов к Екатерине, как к женщине. Может он боялся неудачной попыткой потерять то, что есть сейчас. Может дело было в том, что он привык быть один, как и большинство еретиков, от которого отказалась даже семья. Да и он уже старый, дряхлый, больной. Куда ему. Зачем портить ей жизнь...

Киреев прошёл мимо турникета с будкой охранника, показав ему пропуск на выход, выданный следователем. Тот взглянул на полсекунды и вернулся к заполнению журнала. Дальше, в крупной комнате приёмной со стульями вдоль всех стен сидит Екатерина. Едва заметив Ксения, она встала. Не бросилась к нему с объятьями или расспросами. Увидела пластыри у него на носу и щеке, легко улыбнулась и осталась стоять, держа строгую чёрную сумку обоими руками. А у него внутри что-то дернулось. В очередной раз кольнуло «отбрось всё, беги к ней, возьми за руки, обними...». Но он уже немолод, умеет с этим справляться. Ксений улыбнулся в ответ и пошел к Екатерине Ореевне, своей коллеге и начальнику.

Сейчас уже точно не время. Он поедет в Москву на встречу с Богородицей и попробует убить Бога... Скорее всего, ничего не получится. И надо подумать, не выйдет ли так, чтобы Екатерина Буш, его шеф в университете, пострадала от их дружбы. Куда уж портить ей жизнь объятиями.

 

***

«Дорогой, Саша и Мария! Мы, так вас поздравляем! Мы так рады, это такая честь!...», просмотрим дальше... «а можно было нам вас навестить, ты же помнишь, как наш Кирилл, твой двоюродный брат, болеет». Ага, «болеет» любовью к алкоголю.

«Дружище, это такая честь для нас!», объявился друг, которого было не вытащить не на одну встречу последние года два, то дела, то денег нет после кредитов, то ещё что. «Это реально здорово! Представляю, какого тебе! Это же благодать!», ну да... Только поменялся бы этой благодатью с любым.

Александр, пока жена отправилась на крыльцо гостиницы раздавать благословения паломникам, решил зайти в Интернет. Может так получится отвлечься от дурных мыслей. Начал с проверки почты. Скопилось писем под сотню — по настоянию отца Иоанна, супруги сменили номера телефонов, и дали их только родителям, поэтому многочисленным доброхотам пришлось использовать электронную почту.

«Приветствую, Александр Юрьевич! Сожалею, что не могу я и наша организация более наслаждаться вашей работой. Всё понимаем и поздравляем вас!», пишет начальник. «К сожалению, не успели дать вам повышение, как собирались», ну-ну. «Но да ваше событие куда как важнее...», и далее поздравление, просьба не забывать и предложение потом вернуться, всегда примут. Ну, хотя бы про работу беспокоится не надо будет...

«Александр, ты знаешь, я всегда говорила, что ты будешь известным человеком! И свершилось! И каким молодым ты стал известным!», а вот письмо от одногруппницы, с которой едва общался, показалось вдвойне неприятным. Строк семь-десять с лестью, а потом «И я очень хочу взять у тебя интервью! Я сейчас решила стать журналисткой», спустя пять лет после технологического института, «и оно помогло бы мне занять место в самом крутом журнале! Тебя помню таким добрым и хорошим мужчиной, ты же не откажешь мне?». Тут даже не стесняется его использовать. Мерзкий человек, на душе противно стало.

Александр выругался и резко захлопнул ноутбук. Ну чем еще можно заняться, если даже в Сети, его достают из-за Явления? Все новости только о нём и Синоде.

Он включил телевизор. За последние дни он нашёл лишь один канал, где про Явление ничего не говорится — канал о домоводстве. Еще чуть-чуть и он попросит инструменты и досок, будет делать настоящую деревянную колыбельную сыну... Всё равно больше тут заниматься нечем. Только грызть себя там, где изменить ничего не в силах.

Ещё пару часов можно поторчать перед экраном, а потом нужно готовиться к приходу Маши, порадовать ужином в рамках прописанной сверх-полезной-пресной диеты.

Действительно, надо найти себе занятие, а то недолго и умом тронутся.

 

***

Фрида и Марк провожают Александру и Муна Хомк до автобусной остановки. Испанцам повезло — сорок пятый маршрут останавливается возле входа в парк с их стадионом, и едет как раз до нужного госпиталя.

Маленькая Афина идёт держась за руки с обоими родителями. Она с улыбкой смотрит то на одного, то на другого. Александра сказала, что дочке пришлось соврать, мол едут спрашивать врачей, можно ли завести еще одну дочку. Уж больно Афина допытывалась, куда они собрались.

Погода солнечная, слышны трели птиц. Фриде пернатые свистуны радости не приносят. Она уже успела пожалеть, что согласилась приглядеть за девочкой. «Весь день, возможно, до утра следующего дня», как уже оказалось. Там где возможно два дня, может быть и трое и четверо суток. А послезавтра им с Марком наконец-то к Богородице ехать. И внутри всё тянет, кричит, что сроки обследования испанцев затянутся. Будет очень неудобная ситуация, мягко говоря. Как же хочется отдать девочку родителям и уйти обратно к себе.

Маленькая Афина постоянно пищит, бегает куда-то: то цветочек сорвёт, то на белку будет показывать и звать взрослых.

Марк, когда узнал, что на них взвалили, как будто даже обрадовался. Пошёл к Муну, стал расспрашивать, что надо делать с девочкой, как кормить, что та любит, во что играть.

Сам испанец был вчера бледным, как приведение, еле говорил, словно слабый старик. Если не знать, что болеет Александра, можно решить, что в больницу везут её мужа.

Фрида так и не спросила, что именно за проблемы у их соседки. Да, это могло бы дать представление, чего ждать от их поездки сегодня, или не предвидятся ли еще рецидивы в ближайшие дни. Но болезнь, это нечто такое личное, что можно разделить только с близкими и врачами, которые лечат. Фрида не стала к ней лезть с расспросами. Марк это не одобрил, но прекрасно понял.

Девочка собрала два букетика жёлтых одуванчиков и радостная прибежала к взрослым. Один букетик подарила маме, другой Фриде.

-  Афина, дочка. Ты же испачкалась соком цветочков!

-  Зато сразу два букетика! - детскую радость перебить сложно.

-  Как красиво, Афина. Спасибо от нас с Фридой, - сказал Марк.

Если бы он не растягивал так слова в общении с ребёнком, по мнению его жены, было бы лучше. Она уже чувствует, как испачкала липким соком руки, но выбрасывать не стала: и приятно, и ребёнка обидеть не хочется. А девочка уже побежала куда-то еще.

-  Она у вас такая милая, - обратился к испанцам Марк.

-  Спасибо.

-  Спасибо.

Александра хотя бы старается улыбаться, а вот Мун словно уже хоронит её.

Фрида думала выкроить время, чтобы поговорить об этом с испанцем, но вот они пришли. Желтый автобус подоспел сразу, они даже не успели попрощаться толком с дочкой.

Помахав Александре и Муну вслед, они двинулись обратно.

-  А давайте погуляем по парку? - сильнее улыбки Афины сегодня сияет только солнце.

Фрида подумала, что день будет длинным.

 

 

***

9 мая 2282 года.

 

Завтра уже он отправится в Москву. В одиннадцать часов его, как бизнесмена, заберёт машина отвезти на вокзал. Ксений договорился, чтобы подъехали к университету.

Ну а сейчас — тёплый и тёмный майский вечер. Одна створка окна полностью задвинута за другую, и ещё не остывший воздух царит на балконе. Киреев устроился за столом: принёс несколько листов бумаги, пару ручек (обычную синюю и красную, для пометок, что уже давно вошло ему в привычку), подвинул поближе пепельницу. Сейчас докурит и начнёт. С черновика, конечно же.

Он долго думал, как может отгородить Екатерину от наказания за их дружбу. Вообще, у его плана есть три исхода: у него получится избавить мир от Бога, у него не получится, либо у него не получится даже начать покушение. В первых двух вариантах гнев людей скорее всего дотянется до близких. Вероятно, до его родни, братьев с их семьями, дальше уже придётся перебить десятки людей, у всех семьи большие. То, что за такое родство убьют, Ксений не сомневался. Особенно, если доберутся не сановники или спецслужбы, которые ещё могут сначала судить на весь мир, может быть пощадить детей, а придёт ненавидящая толпа. Эта жертва будет тоже на совести еретика.

«Дорогая Екатерина Ореевна.»

Он хочет начать именно так. В мыслях Ксения она смотрит телевизор, видит панику и страх в речи диктора, всё понимает и идёт вскрывать письмо... Для сторонних людей обращение «дорогая» будет выглядеть, как издёвка. Но она, может быть, поймает единственную нотку правды в этом письме.

Конечно, Киреев много размышлял, в праве ли он жертвовать семьёй ради своей цели. Даже не семьёй, они его изгнали, а просто людьми, невинными в родстве с ним. Но без такого риска не получится освободить мир. Человечество, разумные создания должны жить под прямым руководством Бога, за расхождения с которым он каждые тридцать лет бьёт дубинкой тех, кто посмел выбрать свой путь не так, как угодно Ему. Прогресса почти нет, весь мир — это какое-то пастбище, где все плодятся и размножаются, планета перенаселена, скоро чихнуть будет негде. И все, все должны подавлять свою же природу, созданную Им. Страсти, азарт, желания — всё это отбрасывается, как недостойное поведения человека. Ксению кажется, что Бог — это садист, который создал людей такими, а требует быть другими. Мы мучаемся, Он наслаждается этими мучениями.

И есть шанс освободить от Него мир. Призрачный, быть может. Но Ксений верит. Даже безбожнику-еретику нужно во что-то верить. Его жизнь лет через десять, максимум двадцать закончится, и он ни за что не простит себе, если не воспользуется этим шансом сделать мир лучше не лекциями, собирая успех по крупинке в год, но одним делом, меняющим сразу всё.

«Пишет вам еретик Киреев Ксений Савельевич. Если хочешь что-то спрятать надёжно, спрячь это на самом виду. Так и я таился, ничего не тая ни от вас, ни от остального мира. Вы все думали, что я — добрый и безобидный. Но у меня было знание об Оружии, которое может освободить мир. А вас, всех своих коллег и учеников, я лишь использовал, чтобы не вызывать подозрений.»

Да, приписать в письме не только Екатерину Буш, но и коллег со студентам — хороший ход, так хоть на каплю, но ответственность будет распределена между ними всеми.

«Но сейчас скрываться смысла нет. Когда вы это читаете, я уже убил Бога, или хотя бы попытался. И вот, что я хочу сказать вам всем, «нормальным» людям. Вы — жалкий и презираемый скот, всю жизнь, от рождения и до старости, смотрящий в рот Создателя, аки птенцы в рот родителям. Я вас всех ненавижу.»

Пожалуй, хватит. Ксений ещё раз окинул письмо, вроде получилось достоверно. Тем более, врать не особо и пришлось. Киреев затушил очередную сигарету и начал переписывать аккуратным почерком на чистовик (он думал написать специально коряво, добавляя к своему образу некой «порченности», противопоставления порядку и красоте, каким, по общему представлению, и должен быть еретик, но потом передумал, почерк должен быть узнаваем).

Да, ради это этого он готов рискнуть всем. Своей жизнью. Чуждой роднёй. И даже Екатериной. Хотя для неё есть эта записка, дающая шанс отвести гнев. Если придут за госпожой Буш, она сможет предъявить написанное его же рукой письмо. Там, в этих словах, он ненавидит её и презирает.

Сложно сказать, сработает ли это на самом деле. Раскусить не так, чтобы очень сложно. Но иного пути Ксений не нашёл. Рвать отношения публичным скандалом он не смог бы: не любит внимание посторонних, да и актёрских качеств, пожалуй, недостаточно. И ещё, как робко шепчет сознание, у него кишка была бы тонка. А так — записка на экстренный случай, шансов Екатерине добавляет, уже не бесполезно.

Оно уже лежит перед ним, в белом запечатанном конвертике, без подписи. «Если случится что-то плохое со мной в той поездке, открой. Но никогда иначе». Пожалуй, именно с такими словами он передаст его. Екатерина поймёт, не будет вскрывать раньше времени. Может быть захочет остановить, предчувствуя неладное, но он как-нибудь отшутится.

Так что завтра, в среду, он заглянет в университет, отдаст ей записку, попрощается и уедет. И остаётся самое важно дело во всём этом плане. Встреча с его наставником и учителем. С тем, кто помог неоперённому еретику лучше понять себя, найти нужные ответы. Тому, у кого есть оружие против Бога.

Интермедия 5