Духовный смысл отречения святого Государя Николая II

Никакой глава государства не смог бы противостоять смуте такого масштаба. Поэтому не имеет смысла все сводить к мнимому "безволию" и "отсутствию политических способностей" у Государя Николая II. Здесь сыграли роль более важные, эпохальные факторы, которые создали в российском обществе духовные предпосылки для революции и парализовали сопротивление народа ей.

Царя тогда предал почти весь высший генералитет. По описанию адмирала А. Бубнова[148], в Ставке царила атмосфе­ра заговора. В решающий момент, в ответ на ловко сформулированный запрос начальника Штаба Алексеева к командующим фронтами (об отречении), лишь два генерала публично выразили преданность Государю и готовность вести свои войска на усми­рение мятежа (генерал-адъютант Хан Нахи­чеванский и генерал-лейтенант граф Ф.А. Келлер; но их телеграммы Государю переданы не были). Большинство приветствовало отречение, нацепив красные банты. В том числе будущие основатели Белой армии генералы Алексеев и Корнилов (последнему выпало объявить Царской семье приказ Временного правительства о ее аресте). Корнилов наградил Георгиевским крестом унтер-офицера Кирпичникова, застрелившего офицера в дни петроградского бунта.

Великий Князь Кирилл Владимiрович также нарушил присягу и 1 марта 1917 г. – еще до отречения Царя и как средство давления на него! – снял свою воинскую часть (Гвардей­ский эки­паж) с охраны Царской семьи, под красным флагом явился в Государствен­ную Думу, предоставил этому штабу масонской революции своих гвардейцев для охраны арестованных царских министров и выпустил призыв к другим войскам «присоединиться к новому правительству»[149].

Это ширящееся предательство было для Государя тяжелым ударом... Читая в новостях, что его отречения требуют армия, народ и даже члены династии, Помазанник не счел возможным удерживать свою власть насилием над народом, поскольку оказал­ся ему не нужен, – в этом случае он все равно пере­ставал быть настоящим само­держ­цем... В то же время, передавая власть брату, Царь хотел облегчить совесть народа, не возлагать на него грех клятвопреступления.

Отречение Государю представ­лялось неизбежным, когда "кругом измена и тру­сость и обман", – таковы были последние слова в царском днев­нике в ночь отречения. Помимо Великого Князя Кирилла, Государя предали и многие другие члены династии. Дядя Царя, Вел. Кн. Николай Николаевич знал о заговоре, но не воспрепятствовал этому и поддержал Временное правительство: «Новое правитель­ство уже суще­ствует и ника­ких пере­мен быть не может. Никакой реакции, ни в каких видах я не допущу...»[150]. О «все­мерной поддержке» Времен­ного прави­тельства заявили также Великие Князья Борис Владимiрович, Николай Михайлович, Алек­сандр Михайлович, Сергей Михайлович, принц Алек­сандр Ольденбургский[151]... А Кирилл Владимiрович, лично принявший вооруженное участие в свержении царской власти, пригласил газетчиков домой и дал им несколько интервью о «гне­те старо­го режима» и о «сияющих впереди звездах на­родного сча­стья»[152]; он даже оправдал арест Царской семьи словами: «Исключительные обстоятельства требуют исключительных мероприятий»[153]!

Отношения Государя с многими членами династии испортились давно – из-за их незаконных браков. Так, Великий Князь Кирилл в нарушение фамильных, государственных и церковных законов женился даже на своей двоюродной сестре, разведенной и неправославной. Против нарушителей Государь применял санкции (потомство Кирилла было лишено прав престолонаследия[154]), из-за чего Вели­кие Князья позволяли себе открытую фронду и фактически вписались в кам­панию революцио­неров по дискреди­тации Цар­ской семьи. Особенно это про­явилось в раз­дува­нии "влия­ния Распутина"; его убийство, в котором были замешаны члены династии, показало, что становится "все дозволено". В семье Кирилла, как свидетельствовал Родзянко, даже строили планы «уничтожить Импера­три­цу»[155]. Такое отношение членов Императорской фамилии к Государю отражалось в печати и также оказывало разрушительное воздействие на государственную дисциплину и на народ.

Разумеется, фрондируя против Николая II до революции, такие члены династии не намеревались свергать саму мо­нар­хию: этим они лишили бы себя доходов из уделов. Они лишь надеялись использовать заговорщиков для дворцового переворота внутри династии (семья Кирилла строила планы посадить его на трон), но обма­ну­лись. Временное правительство сразу пока­зало, что даже лояльные Романовы как "символы царизма" новой власти не нужны.

Более же всего духовное состояние России тогда выявилось в поведении высших архиереев Русской Православной Церкви. Они не осудили Февраль­ской рево­люции, не выступили против незаконного отречения Царя, принуж­ден­ного к тому обманом и насилием, не под­держали его духовно, а лишь безвольно последовали призыву его брата Михаила (3 марта) подчи­ниться Временному прави­тель­ству, несмотря на призывы товарища обер-прокурора Н.Д. Жевахова и телеграммы некоторых отделений Союза русского народа к Синоду поддержать монархию. Уже 2 марта члены Синода «признали необходимым немедленно войти в сношение с Исполнительным комитетом Государственной Думы», то есть с самозванным новым правительством. Многие архиереи даже «выражали искреннюю радость по поводу наступления новой эры в жизни Православной Церкви»; 4 марта из зала заседаний было вынесено царское кресло, которое являлось «символом порабощения Церкви государством». За редкими исключе­ниями, архиереи удивительно поспешно определением от 7 марта вычеркнули имя Помазанника Божия из богослужебных книг и предписали вместо него поминать «благоверное Временное правительство», то есть никем не избранных для этой должности масонов-заговорщиков, которые в тот же день решили арестовать Царскую семью. Верховные архипастыри не вспомнили даже о клят­вопреступлении, де-факто освободив армию и народ от присяги законному Царю, кото­рую каждый служивший гражданин Империи приносил на Евангелии (впрочем, официальное освобождение от присяги Синод все же постеснялся издать). 7 марта всем епархиям был разослан текст присяги новой власти со словами: «В заключение данной мною клятвы осеняю себя крестным знамением и нижеподписуюсь»; принятие присяги производилось с участием духовенства[156]. И, наконец, в знаменитом Обращении Свя­тейшегоСинода от 9 мар­та говорилось:

«Свер­шилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни... до­верьтесь Вре­менному Прави­тельству; все вместе и каж­дый в отдельности при­ложите усилия, чтобы трудами и подвигами, молитвою и повиновением облегчить ему великое дело водворения новых начал государственной жизни и общим разумом вывести Россию на путь истинной свободы, сча­стья и славы. Святейший Синод усердно молит Всемо­гущего Господа, да благословит Он труды и начинания Вре­мен­ного Российского Правитель­ства...»[157].

Тем самым Синод, вместо призыва к соблюдению Основных законов и присяги Помазаннику Божию, совершил церковное оправдание революции ради земных благ «истинной свободы, счастья и славы». Синод мог хотя бы подчеркнуть временный и условный характер нового правительства, но архиереи еще до решения будущего Учредительного собрания (которое должно было решить вопрос о форме правления) сочли монархию безвозвратно упраздненною «волей Божией» и «общим разумом»; послание подписали все члены Синода, даже митрополиты Киевский Владимiр и Московский Макарий, имевшие репутацию монархистов-черносотенцев. Такой призыв от име­ни Церкви парализовал со­противление монархических организаций и православного церковного народа по всей стране. Лишь в немногих приходах продолжала звучать молитва о Государе и из немногих городов в Синод поступили запросы о присяге и призывы к сопротивлению революции. Бόльшая часть духовенства растерянно отмолчалась, а многие епархиальные собрания (во Владивостоке, Томске, Омске, Харькове, Туле) также приветствовали «новый строй»[158]. 12 июля Синод обратился с соответствующим посланием к гражданам России, «сбросившей с себя сковывавшие ее политические цепи»[159]. Все это, к сожалению, отразилось и в деяниях Поместного Собора 1917–1918 годов (которые поэтому не могут служить надежной духовной основой для возрождения церковной жизни после падения коммунизма).

Неважно, сделали это архиереи под давлением масонской власти или из чувства своей "порабощенности" светской властью в соперничестве с нею (как предполагает цитированный нами М.А. Бабкин в своей обстоятельной работе). В любом случае это стало возможно из-за того, что даже возглавление Русской Церкви поддалось общему апостасийному процессу и утратило понимание удерживающей сути православной монархии. В этом и была главная причина революции: сначала она произошла в головах ведущего слоя. И это было главной причиной внутренней слабости России перед натиском ее врагов.

Еще раз подчеркнем, что отречение Государя в пользу брата в обход царевича Алексея было незаконно с точки зрения Основных Законов Империи. Даже по форме оно было сделано в виде телеграммы начальнику штаба с карандашной подписью, а не в виде положенного в столь серьезных случаях Манифеста (опубликовав эту телеграмму под заглавием "Манифест отречения", февралисты совершили подлог). Тем более вопиюще незаконной была передача братом Царя решения судьбы самой монархической государственности на "волю народа" (Уч­ре­ди­тельного собрания). Его принудили к этому революционеры-февралисты, сами сознававшие нелегитимность этого акта. Так, В.Д. Набо­ков, один из соста­вителей отказа Михаила, признал, что никто не был вправе «лишать престола то лицо [царевича Алек­сея], кото­рое по закону имеет на него право». Поэтому заговорщики «не виде­ли цент­ра тяжести в юридической силе формулы, а то­лько в ее нравственно-политическом значении»[160], – это важное признание с точки зрения легитимности всех последующих властей России.

4 марта, узнав о таком поступке своего брата, Госу­дарь зая­вил, что передумал и согласен на вступление на Престол царевича Алексея при регентстве брата. Но генерал Алексеев не отправил эту телеграмму Временному пра­вительству, «чтобы не смущать умы», по­скольку отре­чения уже были опубликованы. (Об этом малоизвестном, но чрезвычайно важном эпизоде писали полковники В.М. Пронин и Д.Н. Тихобра­зов, генерал А.И. Деникин, историк Г.М. Катков.)[161]

Из всего этого следует, что на Государя нельзя возлагать вину за падение монархического строя и за нарушение клятвы Собора 1613 года. В своем обращении к начальнику штаба Государь, чтобы «облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для... доведения войны во что бы то ни стало до победного конца», – передал трон своему брату Михаилу и призвал народ «к исполнению своего святого долга» перед Отечеством «повиновением Царю» (курсив наш). Не Государь Николай II передал решение о судьбе мо­нархии на волю Учредитель­ного собрания – это сделали не имевшие на то права брат и присоединившиеся к его заявлению другие члены династии при шумном требовании "прогрессивной обще­ственности" и последовавшем благословении Синода. То есть это ведущий слой нашего народа нарушил и личную присягу, и соборную клятву верности 1613 года – причем в дни Великого поста! – и втянул в это грехопадение почти всю Россию...

Разумеется, и на простой народ повлияла клеветническая кампания против Царя. Этим объясняется всеобщее попустительство свержению монархии: народ выжидал исхода событий и обещанных выборов в Учредительное собрание (надеялись, что это будет нечто вроде традиционного Земского Собора). А когда выяснилось, что все обвинения против Царской семьи – клевета, все больше распространялось сочувствие к свергнутому Государю. Комиссия Временного правительства, созданная для обнаружения доказательств "антинародной деятельности" Царя, "поощрения им антисемитских погромов", его "тайных переговоров с Германией", назначения министров "под влиянием Распутина", ничего подобного не обнаружила. Один из следователей-евреев, эсер, сказал: «Что мне делать, я начинаю любить Царя». А главный следователь В.М. Руднев закончил свой доклад словами: «Император чист, как кристалл»[162].

Тем не менее из-под ареста ни его, ни его семью не освободили, что и способствовало их убийству большевиками после перехвата власти. Царскую семью держали в Царскосельском дворце, с ограничением на общение даже друг с другом. И никто из ранее актив­ных монархистов не вступился за нее. Правда, многие тоже были арестованы, их организации разгромлены. Но даже Всероссийский Поместный Собор не вступился за Помазанника... Сам же сверг­нутый Император не искал путей бегства за границу и раз­делил судьбу лучшей части своего на­рода.

Те, кто упрекает Государя в "безволии" в те роковые дни, не осозна­ют мис­тического уровня катастрофы, остановить ко­торую никакой глава государства был не в силах. Не революция произо­шла в результате отречения Царя, поскольку он ее "не остановил", а его насильственное отрешение от власти было победной атакой предсказанной в Священном Писании все­мiрной апостасийной революции. Так же и в конце истории последний "удерживающий" не сможет силою противостоять "тайне беззакония", но это не будет его вина, а вина неудержимо апостасийного мiра. В этом смысле антимонархическая революция в удерживающей России стала генеральной репетицией апокалипсических событий, с той же расстановкой действующих сил.

Судя по всему, из всех политических участников революционной драмы более всего ощущал ее смысл именно Государь Николай II (пусть даже не всегда совершенно осознанно – человеку не дано точно знать будущее, – а интуитивно, своей совестью; вспомним верный голос его совести в еврейском вопросе). Ведь он был Помазанником Божиим и никогда не забывал этого, отказываясь идти на поводу у неразумных требований "общественности" (именно из-за его твердости, а не безволия, она считала Царя "глупым полковником", "антисемитом" и т.п.). Таинство Помазания на царство не наделяет правителя особым талантом политического расчета, но раскрывает ему духовный взор: если Царь верен Богу, тогда он именно совестью своей чувствует, как надо служить Замыслу Божию в данных обстоятельствах. И если каждый верующий человек в трудном положении обращается к Богу с молитвой о помощи и вразумлении, то, несомненно, и Помазанник не мог не делать этого в те страшные великопостные дни перед величайшей русской святыней – Владимiрской иконой Божией Матери, находившейся тогда в Ставке[163]. И если Бог по Своей милости порою помогает даже недостойным, мог ли Он не помочь принять верное решение совести самому православному из последних монархов Третьего Рима?

Государь всегда помнил о сво­ем рожде­нии в день Иова Многострадального, восприни­мая это как указание свыше. Царю были известны предсказа­ния преподобного Серафима Саровского и других подвижников о мученичес­кой судьбе Цар­ской семьи, о революции и бедствиях России, о возмож­ности покаяния и гря­дущего возрождения. Многие мемуа­рис­ты отмечали предчувствие св. Государем своей судьбы и приводили его слова «Быть может, необходима искупительная жертва для спасения России – я буду этой жертвой»[164].

Он предчувствовал, что спасти Россию уже нельзя военно-политическими мерами (которые он пред­принял для подав­ления бунта, но они были за его спиной отменены генералами-заго­ворщиками), а только Божией помощью – вот что было тогда для него главной мыслью. Поэтому в те безумные для Рос­сии дни его смиренный отказ боро­ться за власть и затем за жизнь был не слабостью, а продолжением служения православного Царя, слушающего голос своей совести. Его отказ от борьбы за власть в тех условиях в чем-то подобен, христоподражательно, отка­зу Христа бороться за Свою власть и жизнь перед распятием. Ведь и Христа Его избранный народ распял именно как Царя, не соответствующего земным представлениям еврейского народа о царском могуществе. (Параллель видна и в предательстве Царя иерархами Святейшего Синода – так же, как от Христа во время Его ареста отреклись Его ученики.) Сын Божий сми­ренно предал Себя в руки палачей ради спасения рода челове­ческого через победу над смертью в Своем Вос­кре­сении. Он молча стоял перед Пилатом и беснующейся еврейской толпой. Так же на свою Голгофу молча взо­шел и Помазанник Божий Николай II, человек высочайшего хри­стианского ду­ха, полагаясь на волю Божию с полным доверием к ней и чувствуя, что Господь не оставит Россию, даже если, возможно, иного пути ее спасения уже нет, кроме как самопожертво­ва­нием для вразумле­ния по­том­ков на предстоящем пути страда­ний. Вот в чем смысл святости Царя Мученика.

Таким образом, он ощущал свое вынужденное отречение как по­следний акт царского служения Помазанника Божия воле Божией. Это подтвердилось чудесным явлением иконы Державной Божией Матери в Коломенском в день отречения и затем было открыто митрополиту Московскому Мака­рию (когда Временное правительство сочло его неисправимым монархистом и отправило в ссылку) в при­мечательном сне: Царь вымолил у Госпо­да горькую чашу для себя и манну для своего на­рода, после чего не­зримый голос сказал: «Государь взял вину русского народа на себя, и русский народ прощен»[165].

Но прощение духовно дейст­вует лишь вместе с осознанием греха грешниками и с их по­каянием – до тех пор оно остается невостребованным.

+ + +

 

Свержение православной монархии с последующим убийством Помазанника Божия стало кульмина­цией в двухтысячелетнем противоборстве "тайны беззакония" и христианских сил, на государственном уровне удерживавших мiр на пути следования Божию за­мыслу. С тех пор в мiре больше нет такого государства. Поэтому мiровая закулиса в ХХ веке смогла приступить к установлению «новой эпохи в истории мiра» (Ллойд Джордж), успешно преодолевая инстинктивное, а уже не духовно осознанное сопротивление прочих народов в последующих войнах.

Но прежде всего мiровой закулисе предстояло справиться с сопротивлением русского народа, который, даже лишившись православной государственности, оказался не пригоден для целей "тайны беззакония".

 

III. Феномен коммунизма

 

Один исток и две составные части коммунизма. – Как большевики пришли к власти. – Так начинался коммунизм. – Преследования Церкви и духовная суть большевизма. – Ритуальное убийство Помазанника Божия. – Капитуляция в Мiровой войне для начала Гражданской и причины поражения Белого движения. – Приспособительная мутация марксизма под русский народ: сталинизм.

 

"Коммунизм у всех на виду и не понят" – так в 1980 году озаглавил свою обращенную к Западу статью А.И. Солженицын, самый известный антикоммунистический писатель. К сожалению, ни он сам в должной мере, ни западные советологи, ни посткоммунистические власти в РФ даже после крушения коммунизма не поняли его суть в масштабе православной историософии. А многие и на Западе и в РФ постарались специально затушевать эту суть, скрывая свою ответственность за нашу национальную трагедию.

Западные авторы оперируют в основном фактами коммунистических репрессий и экспансии, объясняя их "русскими авторитарными традициями", – чем подменяют причины зла и стараются оправдать преступное отношение Запада к России в ХХ веке. Официальные же историки РФ (недавние специалисты по истории КПСС), замалчивают масштабы преступлений компартии против народа. "Демократы" перенимают западную точку зрения, а в государственной системе образования создана смесь того и другого.

Мы же в историософской традиции Л.А. Тихомирова и Русской Зарубежной Церкви стараемся объяснить феномен коммунизма в рамках православного смысла истории, и в данной главе – прежде всего на фактах, которые надо знать.

Масонские лидеры Февральской революции ставили перед собой двойную задачу: свергнуть православную монархию и утвердить либеральную демократию "как на цивилизованном Западе". Удалось выполнить лишь первую часть. Вторая, в отличие от западных буржуазных революций, не удалась: в считанные месяцы страна соскользнула к анархии и затем к небывалой кровавой смуте. В этом наглядно проявилось действие упомянутого нами ранее "закона жизни и смерти": когда русский народ уклоняется от выполнения Божия замысла и соответствующего государственного устройства, он ступает на путь саморазрушения.

Конечно, большинство народов под воздействием сил зла, собственной слабости и эгоизма правителей давно уклонилось от этого замысла в мятежное своеволие, ведущее в конечном счете к их духовной смерти. Но столь разрушительных последствий, как в России, они не пережили. Их греховную суету Господь терпел, продлевая земную историю, поскольку на земле еще оставался один народ, готовый служить Богу: русский народ и его Третий Рим.

Однако падение Третьего Рима не могло остаться столь же безболезненным ни для него самого, ни для всего мiра. Ведь когда и последний народ отказывается от своего удерживающего призвания, тогда у Господа Бога уже нет причин продлевать историю и удерживать землю от гибели. Разве что по великой милости Божией этому последнему народу дается последний шанс: на пути страшных страданий понять причины своего падения, вынести из него должный урок и восстановиться в удерживающем качестве.

Именно для этого нашему народу было суждено пережить небывалый строй: богоборческий, который стал "репетицией апокалипсиса" и явил нам для уразумения всю мiровую расстановку сил в противоборстве добра и зла, как и роль России в этой борьбе.