И землю паши, и домну сторожи

Бунты крестьян, не желавших работать на рудниках и заводах, в конце концов вынудили Сенат принять решение о запрещении приписки крестьян. Но медь и железо требовались государству во все больших и больших объемах (Россия не выходила из войн), и надо было как-то выворачиваться из трудного положения.

Передо мной дело из фонда Берг-коллегии Российского архива древних актов от 6 марта 1800 года. Генерал-прокурор Петр Хрисанфович Обольянинов пишет письмо в Сенат - Михаилу Федоровичу Соймонову о своих соображениях по поводу недоплавки серебра противу прежнего на Нерчинских среброплавильных, меди и железа - на бывших походяшинских заводах на Северном Урале. Главная причина сего: нехватка мастеровых.

Что же он пишет? <...О купленных с 1791 года от Походяшиных двух медеплавильных и одном железоделательном заводах, которые, по осмотру в 1795 году тайного советника Качки, имея рабочих 785 человек и в помощь по найму из вольнонаемных числом ныне до 1769 душ, могли выплавлять от 50 до 40 тысяч, а на конец 1800 года - только 32 тысячи пудов меди. И все от малого числа работающих людей, коих противу штата господин Качка к 785 человекам исчислял до 2765, а ныне, по последним донесениям, коллегия и Сенат положили утвердить помянутые вольнопоселившиеся 1769 душ навсегда непременными работниками, исключа от платежа по прежним местам податей; и сверх того, коллегия предлагала выбрать и переселить годных к работам две тысячи душ из Чердынской волости...>

Генерал-прокурор задается вопросом: действительно ли после решения <кадровой> проблемы удастся выйти на прежние объемы выплавки меди? И далее: в какую сумму обойдется казне переселение двух тысяч душ из Чердыни? Обольянинов предлагал также использовать на заводах сосланных в Сибирь. Польза будет очевидной: <1-е: заводы снабдятся рабочими; 2-е: волости и селения, из коих переселять или приписывать людей, останутся в нерушимом состоянии при упражнении в земледелии и промыслах; 3-е: прибавится чрез оное обитателей Сибири, которая в них, по пространству своему, имеет нужду; 4-е: вотчины, из коих бы рекрутованием наполнять заводы, останутся в одинаковом со всеми положении>.

Получив сие послание, Соймонов дает указание президенту Берг-коллегии Александру Васильевичу Алябьеву собрать все необходимые справки по вышеперечисленным заводам. Необходимые бумаги были собраны. Вскоре немало новых чердынцев пополнили ряды мастеровых на Петропавловском, Богословском и Николо-Павдинском заводах. Напомню: еще при Максиме Михайловиче Походяшине из Чердыни на Северный Урал пригнали 4200 приписных крестьян. Откуда ж волость черпала людские ресурсы? Заинтересовавшись этим, я съездил туда. Древний город, по сути, такой же деревянный, как и в XVIII веке, произвел на меня гнетущее впечатление, жизнь и ныне не назовешь сносной... Одной красотой сыт не будешь.

Долго смотрел с высокого крутояра реки Колвы на синеющие вдали отроги Уральского хребта. Чердынской дорогой еще в XVI веке ходили в Сибирь казаки атамана Ермака по реке Вишере, далее волоком к реке Ивдель, затем - Лозьве, Тавде, Тоболу... На другое лето сам прошел по этому пути. Увлекательнейшее путешествие!

Походяшинская тема в русской истории еще недостаточно хорошо разработана: много в ней белых пятен. Скажем, живут ли ныне потомки знаменитого верхотурского горнозаводчика? Неизвестно. У Максима Михайловича было трое сыновей: Василий, Николай и Григорий. Двое последних - офицеры гвардии. Где похоронены? Решил заглянуть в книги Петербургского и Московского некрополей. Упоминаний об их захоронениях не нашел. Зато знакомая фамилия встретилась дважды. На кладбище Новодевичьего женского монастыря в Петербурге покоятся Походяшина Вера Семеновна (родилась 14 сентября 1805 года, умерла 5 января 1884 года) и Походяшина Надежда Семеновна (17.1.1810 - 9.12.1882). Была ли у них родственная связь с Уралом? Не могу утверждать. Добавлю к сказанному несколько строк об истории обители. Смольный-Воскресенский I класса монастырь расположен на берегу Невы. Тут был летний дворец Елизаветы Петровны, построенный для нее Петром Великим, называвшийся Смольным, по имени существовавшей ранее деревни Смольной. По вступлении на престол Елизавета приняла решение основать здесь монастырь (указ от 30 октября 1748 года). Вначале он назывался Воскресенским-Новодевичьим. Через 20 лет Екатерина II учредила на его территории училище Святой Екатерины, или институт для воспитания благородных девиц, а в 1768 году повелела... упразднить обитель. Через 77 лет вследствие положения Святейшего Синода, высочайше конфирмованного 14 марта 1845 года, монастырь был вновь восстановлен.

ПОЧТА ЗА КАМЕНЬ

 

Каменный пояс Уральских гор делит нашу страну на две неравные части. Он стоял на пути смельчаков, дерзнувших шагнуть из Европейской России на беспредельную ширь Сибири. За Камнем, так называли Урал наши предки, лежали богатейшие земли, непроходимые леса, многоводные реки. В недрах этой земли таились неисчис­лимые богатства. Каждый куст, каждое дерево давали пристанище «красному» зверю. А рыбы было столько, что она во время нереста, как плотина, перегораживала реки. И вода, бессильная прорвать живую запруду, поднималась, выходила из берегов и заливала окрестные луга и леса.

Походы русских в Сибирь начались в середине XVI в. в годы царствования Ивана IV Васильевича. Одновременно предпринимались попытки организовать переписку между Москвой и зауральскими землями. В Государственном историческом музее СССР хранится памятник древнерусской литературы — Кунгурская летопись. Среди украшающих ее рисунков есть изображение посольства атамана Ермака Тимофеевича в Москву. В декабре 1582 г. вместе с драго­ценными сибирскими мехами казаки везли царю Ивану Грозному грамоту своего предводителя с сообщением о разгроме войск татарских ханов и о присоединении восточных земель к русскому государству. Большую часть пути посланные проделали на собаках. Так летописец зафиксировал первый случай посылки письма из Сибири в Центральную Россию.

Конечно, поездку Ивана Кольцо, так звали атамана, доставившего в Москву грамоту Ермака Тимофеевича, нельзя называть почтой. Она носила случайный характер, совершалась однажды, осуществлена только силами самих казаков, потому что тогда не только не существовало службы связи Зауралья, но и сам край был населен весьма слабо.

Исследователю старинной русской почты И. Я. Гурлянду свыше семидесяти лет назад удалось обнаружить документы о времени учреждения первых сибирских ямов. Их начали создавать между 1598—1600 гг. До 1598 г. дорога из Сибири шла только по воде: от Тюмени вниз реками Турою, Тоболом, затем вверх Тавдою и опять вниз Вишерой, мимо города Чердыни до Соликамска. Здесь ямской стан существовал еще в середине XVI в. Через него проходил главный путь. Им везли из Сибири чудесные меха, «царскую соболиную казну», а обратно — денежную казну и хлебное жалование служилым людям. Дорога по рекам была очень длинной. Зимой по ним ездили на санях, а после вскрытия вод плавали на лодках. Весной, в половодье, и осенью, пока не ударят лютые сибирские морозы и реки не покроются прочным ледовым панцырем, движение по ним прекращалось.

Поэтому уже в семидесятых годах XVI в. делаются попытки проложить сухопутный тракт в Сибирь. Но осуществить это удалось только в 1598 г., когда Артемий Бабинов устроил почтовую дорогу от Соликамска на Верхотурье и Тюмень и организовал тюменский ям. В те времена до Верхотурья от Соликамска считалось 250 верст и от Верхотурья до Тюмени — около семисот. На всем протяжении ямского тракта между Соликамском и Тюменью не было ни одного стана. В 1599 г. создается ям в Верхотурье, а в начале следующего года специально для обеспечения скорой гоньбы строится Туринский острог [63].

В конце XVI в. ямскую гоньбу в Сибирь хотели устроить на основе подводной повинности местного населения, как это осуществлялось в тех местах России, где не было ямских станов. Для этой цели по указу царя Бориса Годунова лялинским вогулам, жившим вдоль нового почтового тракта, пригнали лошадей из Центральной России, снабдили санями, телегами, дугами, сбруей и другой «гонебной рухлядью». Местные жители с трудом содержали ямскую гоньбу. Все мужское население уральских стойбищ составляло только 30 человек, а за 1598 г. они пустили в гон 320 лошадей до Соликамска, Пелыма, Тюмени и Тавды. Кроме почтовой повинности на вогулов налагалась дань — ясак. За исполнение ямской гоньбы местные жители просили убавить ясак, так как две повинности одновременно они выполнять не в силах. Особой грамотой 1599 г. пред­писывалось дань в виде звериных шкурок брать с них в меньшем размере, а от гоньбы не освобождать ни под каким видом [64].

Попытка устроить ямскую гоньбу по сибирским дорогам силами местного населения окончилась неудачей. Лялинские вогулы не привыкли управляться с лошадьми, не могли отказаться от охотничьего промысла и не хотели без дела, как им казалось, разъезжать по дороге. Бывали случаи, когда ямщик, возвращаясь порожняком в зимнее время, бросал на дороге лошадь, а сам отправлялся на звериный промысел. Поэтому в 1600 г. правительство указало русским воеводам «сибирских бы есте всяких ясашных людей велели беречи и ласку, и привет к ним держали и их ничем не жесточили». Царь Борис Годунов распорядился призвать в Верхотурье татарского царька Епанчу и лучших людей его племени, воеводе выйти к ним в цветном платье в сопровождении почетной стражи, под ноги туземному владыке постелить царский жалованный ковер и сказать ласковое «государево слово»: «Мы жалуя его, Епанчу, и всех сибирских людей, которые около его юрта живут, велели устроить ям и пашенных людей поселить, приискав место, а их пашень и всяких угодий имати у них и вступаться ни во что и впредь у них подвод имати не велели» [65]. В «благодарность» за царскую милость местное население должно было помочь русским выстроить город. Такую крепость вскоре поставили на высоком берегу реки Туры. Первое время поселение называли Туринск и Епанчин в честь правителя сибирских татар. Город Туринск строился как опорный пункт ямской гоньбы за Камнем.

Точно неизвестно, как организовался стан в городе Туринске. Никаких документов об этом не найдено. Возможно, в этом случае поступили так же, как при создании почтовых станов по сургутской дороге в 1601—1608 гг. Ямщиков на тракт Тобольск—Сургут «выкликали» в городах европейской части России. Для этой цели в Вологду, Устюг Великий, Яренск, Соль Вычегодскую, Чердынь, Ярославль, Пермь и Соль Камскую послали детей боярских Федора Скрябина и Ивана Погожего. Им приказали набрать 100 охотников на Демьяновский (Тобольский уезд) и Самаровский  (Сургутский уезд) станы. Вновь выбранным гонщикам давали «подмоги» по 5 рублей «на брата». Они снабжались специальными подорожными, по которым при проезде к месту службы им вместе с домочадцами бесплатно предоставлялся транспорт: у кого семья 7—8 человек — 4 подводы; 5—6 человек — 3; а сам третий—2. Государство бесплатно же выдавало ямщикам по 3 лошади со всем необходимым для гоньбы «припасом». Деньги на снаряжение и переселение ямщика брались из четвертных «тутошних» доходов (обычно они употреблялись для местных нужд — устройства застав, мощения улиц и т. д.) тех мест, откуда выбран охотник. Затем по «скаскам» городов эти деньги им возвращались из казны приказа Казанского дворца, в подчинении которого находилась тогда Сибирь [67]. Некоторые сведения о льготах для вновь поверстанных ямщиков заимствованы из документов 1630—1636 гг., но, очевидно, на тех же условиях создавались сибирские ямы и в конце XVI — начале XVII вв., потому что во всех сохранившихся бумагах есть ссылки на «прежние государевы указы» Бориса Годунова.

Число охотников на сибирских станах росло год от года. В точности неизвестно, сколько их было в самом начале XVII в. — сохранившиеся сведения отрывочны и противоречивы. Только с 1615 г. Ямской приказ начинает более или менее верно учитывать жителей почтовых станов. В Тобольске, например, в 1620 г. на четырех дорогах (Ишимской, Тюменской, Сургутской и Тарской) стояли ямские слободы, в которых проживало 250 охотников с семьями [68]. В бумагах 1620 г. записано всего 39 верхотурских ямщиков, а через год их стало 50. И. Я. Гурлянд определяет численность гонщиков первой четверти XVII в. две тысячи человек [69].

Условия почтовой гоньбы в Сибири были невероятно тяжелые. Среди местных жителей мало находилось охотников выполнять ее. Поэтому в гонщики набирались люди всех чинов и сословий, в том числе и стрельцы, и казаки, и торговые люди, «которые своею охотою пожелают служить ту ямскую службу» [70]. В других местностях России этого не допускалось. Упрощалась и формальная сторона выборов ямщиков. По существующей системе за нового охотника ручались все или, по крайней мере, большая часть его односельчан. Для сибирской же гоньбы добропорядочность кандидата гарантировалась священником того прихода, в котором он жил. Священник подписывал «излюбленный список» в том, что будущий ямщик — «человек добр, семьянист и непьяница и животом прожиточен и государеву ямскую гоньбу ему гонять мочно» [71]. Формула добропорядочности ямщика была едина для всей России.

Кроме «подмоги» и бесплатного проезда в Сибирь, новым охотникам предоставили еще ряд льгот. Их на три года освободили от платежа всех старых долгов, взносов в царскую казну и местных налогов. Послаблениями пользовались также и работники ямщиков. Около 1605 г. верхотурский воевода Л. Никитин пытался привлечь наемных рабочих к выполнению некоторых повинностей, в частности, велел собирать с них деньги на содержание бань. Ямщики пожаловались в Москву. Они писали, что наймитов держат для выполнения сельскохозяйственных работ. Прислуга занимается хлебопашеством, сенокошением и, если ее оторвать для отбывания городских повинностей, этими делами придется заняться самим ямщикам, «отчего будет скорой гоньбе задержание». Москва согласилась с доводами охотников, и воеводе приказали «наймитов ни в какие изделия не собирать» [72]. В 1615 г. верхотурские ямщики добились еще одной льготы: их освободили от платежа «сенных денег» в тех случаях, если, оправляясь из Верхотурья со служилыми людьми или с почтой, на обратном пути они шли но вольному найму с товарами торговых людей. «Сенные деньги» тогда только взимались, когда и из Верхотурья ямщики ездили «своей волею нарочно», т. е. по найму [73]. В 1648 г. верхотурские и тобольские ямщики добились освобождения от сбора «выдельного хлеба» со своих пашен. В следующем году правительство спохватилось и предписало местным воеводам выяснить, у кого из ямщиков пашни выше установленной нормы, и брать «выдельный хлеб» со сверхокладной земли [74]. И все же, несмотря на такое ограничение, ямщики не остались в накладе: как тогда говорили, земелька в Сибири сама родит, а добрая земля — полная мошна.

В Сибири начала XVII в. не существовало никакой промышленности. Поэтому многие изделия, особенно металлические, приходилось доставлять из западных областей России. И стоили они очень дорого. Из Соликамска ямщики привозили всевозможные хозяйственные товары и выменивали их на меха у туземного населения. Хотя по существующему положению десятая самая лучшая шкурка бесплатно сдавалась в царскую казну, торговля мехами приносила гонщикам большие деньги. За эту статью дохода они постоянно боролись с приезжими купцами. В 1604 г. бил челом верхотурский ямской охотник Глазунов: торгует-де на Верхотурье торговый пришлый человек Аучанин всякими товарами с вогуличами; у кого сведает про какой хороший мех, перекупает, а младшим людям, в том числе и ямщикам, никакого меха купить не дает, только самые плохие шкурки достаются местным торговцам. Борис Годунов написал воеводе: не велеть Лучанину перекупать меха, чтобы «верхотурским всяким людям в том нужды и тесноты не было» [75]. В течение всего XVII в. известны указы, дававшие ямщикам преимущественное право торговли с коренным населением Сибири.

Все больше и больше русских поселений строилось в Зауралье, но их жители не принимали никакого участия в устройстве скорой гоньбы. Даже расчищать дороги и ремонтировать на них мосты продолжали сами охотники. В 1615 г. последовал указ, который исходя из жалобы ямских охотников предписывал впредь «частить и бродить» дорогу пашенным и торговым людям «наровне с ямщиками» [76]. Однако еще до 30-х годов XVII в. встречаются жалобы ямщиков на неурядицы при распределении работ по благоустройству трактов.

При создании Верхотурского яма гонщики получали по 20 рублей на пай и по 12 четвертей ржи и овса. Туринским и тюменским охотникам, у которых разгоны были меньше, меньше и платили — 15 рублей на пай при том же количестве зерна. Сибирские ямщики получали денежное жалование ненамного меньше своих собратьев, ездивших из Москвы в Новгород и Псков, причем гонять им приходилось раз в 10 реже. Простым ямщикам на всех станах нарезали по 15—20 четвертей пахотной земли, старосты получали вдвое больше. Размеры покосов и других угодий вообще определялись «на глаз». Устроители сибирских ямов раздавали пашни щедрою рукой. Когда в 1649 г. правительство издало указ о взимании «выдельного хлеба» со сверхокладной пашни, все угодья перемерили и оказалось (хотя ревизию производили тоже весьма приблизительно), что почти у всех ямщиков пашни втрое больше нормы, а на Самаровском стане даже в пять раз. Правда, здесь земля родила хлеб хуже, чем в районе Верхотурья или Туринска.

В 20-х годах XVII в. правительство сделало попытку вдвое уменьшить денежное жалование и совсем не давать хлеба, ссылаясь на то, что охотники и так получают много зерна со своих пашен. Результат немедленно сказался — ямщики начали разбегаться. Пришлось не только вернуться к прежним нормам, но и систематически увеличивать их из года в год до тех пор, пока в конце XVII в. верхотурские охотники не стали получать по 28 рублей на пай при прежнем хлебном содержании.

8 марта 1627 г. по рекомендации знаменитого русского военачальника Д. М. Пожарского, который тогда стоял во главе Ямского приказа, утверждена «Роспись, кому сколько подвод давати». Первоначально положения «Росписи о подводах» распространялись и на Сибирь. Но уже 12 мая того же года в нее вводятся некоторые ограничения. Указали детям боярским давать летним путем из Москвы в Сибирь 2 подводы, а зимой 2 саней с проводником, вместо 4 по распоряжению от 8 марта. От этого получилась огромная экономия, потому что почту тогда в основном перевозили дети боярские. С 21 января следующего года стали давать всем воеводам, приказным людям и письменным головам, едущим в Сибирь, под их запасы 6 подвод, если по росписи от 8 марта им полагалось 10, 7 вместо 12, и 8, а не 15 [77]. В годы царствования Михаила Федоровича (1613—1645) обнародывается еще один указ о проезде в Сибирь. По этому документу боярам, направленным в Тобольск, полагалось 20 подвод, их товарищам — 15, в другие же города они добирались на 12—14 телегах. Письменным головам давали 10 подвод. Остальные чины получали средства передвижения по росписи от 8 марта 1627 г. Сверх того было указано духовенству не давать транспорт вовсе, кроме лиц, ехавших для «государевых дел». Облегчая условия скорой гоньбы в Сибири, правительство одновременно стремилось ее упорядочить. Категорически запрещалось посылать лишних гонцов. За нарушение этого распоряжения строго взыскивалось с лица, отправившего человека с «неважными вестьми» [78]. Но, пользуясь полнейшей бесконтрольностью, некоторые выезжавшие из Сибири запасались еще 2—3 подорожными на чужое имя.

До 1687 г. в Сибири версты были немерены, что вызывало бесконечные споры из-за прогонов. Наконец, правительство решило положить конец жалобам как от ямщиков, так и от проезжающих. В Сибирское царство послали боярского сына Андреева с подьячим и двумя целовальниками. Им приказали вымерить все «проезжие дороги, на которых ямщики поставлены» [79], «указной» верстой по 1000 саженей. На следующий год комиссия привезла в Москву роспись сибирских трактов — документ, весьма приблизительно отражавший географию путей этого еще мало обжитого края. Тем не менее, он лег в основу исчисления прогонов при скорой гоньбе.

Как же новая система оплаты труда сказалась на заработках сибирских ямщиков?

В то время за каждые 10 верст пути охотнику полагались прогоны в размере полутора копеек. Например, раньше за проезд от Соликамска до Верхотурья (500 верст) ему платили 75 копеек. Боярский сын Андреев определил расстояние между этими городами в 140 верст, следовательно, теперь прогоны составили всего 21 копейку. Разумеется, что такие меры никоим образом не повышали благосостояния ямщиков. Среди гонщиков начался ропот, увеличилось число побегов со станов. Наконец, на исходе XVII в. правительство решило платить сибирским охотникам двойные прогоны. Эта мера преумножила доходы ямщиков, но не покрыла полностью убытков, понесенных ими вследствие перемера зауральских дорог.

Сибирские тракты находились в очень плохом состоянии. В одной из челобитных 1619 г. верхотурские охотники так описывали дорогу на Соликамск: «У них те лошади с надсады и от великие нужи (горькой жизни, голода) помирают, потому что мосты все погнили и по рекам водою поносило и коренья стоптались, а снега на Камени падут рано и дорогу заломит лесами большими» [80]. По такому пути, особенно летом, много груза не провезешь. Поэтому ямщики просили «государева указа» об ограничении клади у проезжающих. Правительство пошло им навстречу: служилым людям и всем выезжающим из Сибири по своей надобности предписывалось зимой класть на подводы не свыше 15 пудов (240 кг) груза, а летом — не более четырех. Если на подводу садился сам путешественник, то, кроме епанчи (широкий плащ) и пищи, «чем сыту быть», брать с собой он больше ничего не имел права. Вес клади обычно определялся со слов проезжающих, поэтому они всячески старались его занизить. В 1627 г. князь Д. М. Пожарский составил указ, разрешавший ямщикам самим взвешивать груз ездоков. Из последующих документов известно, что иногда при определении размера клади между охотниками и путниками случались рукопашные схватки, которые всегда кончались в пользу гонщиков — в случае победы они заставляли проезжающих оплачивать лишний груз, а при поражении ямщики собирали лошадей и убегали со стана. Гонщики возвращались лишь после того, как путники соглашались взвесить и оплатить кладь. Спустя несколько лет, 18 декабря 1644 г., был оглашен еще один ограничительный указ «О неотпуске из Верхотурья казны и гонцов в Соль Каменскую от 1 сентября до первого зимнего пути, а в Туринск от 25 марта до вскрытия вод» [81]. Этим распоряжением прерывалась всякая связь Сибири с Москвой в осеннее и весеннее время. Указ действовал до конца XVII в. Правда, известна ямская челобитная 1723 г., в которой на него имеется ссылка. Из-за сильного паводка на реках в апреле того года прекратилась связь с Сибирью, и многие важные грузы доставили с большим опозданием.

Доставка царских грамот в Сибирь осуществлялась не ахти как быстро. До середины XVII в. считалось нормальным, если корреспонденция из Москвы до Верхотурья (около 3500 верст) шла 2 месяца хорошим летним или зимним путем. Зимой 1614 г. устанавливается своеобразный рекорд скорости доставки почты в Верхотурье: из Москвы она ехала всего 32 дня с 25 января по 26 февраля [82]. Причем особого повода для спешки не было.

С первого дня существования скорой гоньбы в Сибирь доставка официальной корреспонденции производилась бесплатно. За это, собственно, ямщики получали хлебное и денежное жалование. Интересно отметить, что крайне редки челобитные о проезде того или иного лица без прогонов. На сибирских трактах в XVII в. таким правом никто, кроме гонцов, не пользовался. А если и случалось подобное беззаконие, то ямщики сами отказывались везти клиента. Благосостояние сибирских охотников находилось в прямой зависимости от тех прогонов, которые им выплачивали проезжающие.

Теперь попытаемся ответить на вопрос, который, очевидно, возник у читателей, когда мы заговорили о расстоянии от Москвы до Верхотурья. Как получилось, что расстояние между этими городами определяли примерно в 3500 верст? Ведь достаточно взглянуть на географическую карту и сразу станет ясно, что эта цифра завышена почти вдвое. Тем не менее в старинных документах нет ошибки. Дело в том, что до конца XVII в. в Сибирь вело два шути: зимний и летний.

Первый из них был долгим и кружным: Москва—Переславль-Залесский—Ярославль—Вологда—Шуйский ям на реке Сухоне—Тотьма—Великий Устюг—Яренск—Пелым—Соликамск—Верхотурье.

Летняя дорога, более короткая, шла гораздо южнее: из Москвы на Владимир—Муром—Нижний Новгород—Козьмодемьянск—Казань—Ижевск—Егоршино —река Чусовая—верховье реки Туры [83].

Зимний тракт был более приспособлен для нужд скорой гоньбы: здесь чаще стояли станы, больше проживало ямщиков. Дорога на Север стала осваиваться особенно интенсивно со второй половины XVI в., когда в устье Северной Двины возник порт Архангельск. После присоединения к России Западной Сибири оживилось движение на старом тракте между Соликамском и берегом Белого моря. Драгоценную зауральскую пушнину зимой вывозили прямо в Архангельск, минуя Москву. Давно была известна водная артерия по Сухоне и Вычегде, по которой ездили из Вологды в Яренск. Так из трех старых дорог сложился новый тракт из Москвы в Верхотурье.

Сибирь являлась единственной областью России, куда официально запрещалась пересылка частных писем. Особенно строго за этим стали следить в конце XVII в. 24 декабря 1695 г. отправили наказ таможенному голове на Верхотурье: «На заставе всех воевод, которые в Сибирь и из Сибирских городов поедут, и жен, и детей, и знакомцев, и людей их, и торговых, и служивых, и всяких чинов людей осматривать накрепко с великим радением... нет ли у них каких воеводских пожитков или писем или грамот; а буде есть, и они б те пожитки и грамотки и письма объявляли и не таили... А письма и грамотки за таможенной печатью отдавали на Верхотурье воеводам с роспискою, а воеводам то посылать к Москве в Сибирский приказ за таможенной печатью» [84]

Чем была вызвана такая строгость в отношении частных писем, ни один из документов той поры не объясняет. Спустя два года огласили указ «Об осмотре приезжающих из Москвы и Сибири на Устюге», в котором, в частности, говорилось: «а письма всякие б и грамотки у них имать и, завязав в лист, класть в те же кладовые возы, и в роспись те связки записывать же, чтоб были явны» [85]. Здесь: кладовые возы — повозки, в которые складывали не дозволенные к перевозке товары: меха, драгоценные металлы и камни, заморские узорчатые ткани. На изъятые товары составлялась особая роспись, в которую заносились и задержанные письма. Следует подчеркнуть, что ограничительные указы на пересылку частных писем известны только для Сибири. Во всех остальных местах Русского государства корреспонденция разных чинов людей перевозилась беспрепятственно даже в тех случаях, когда правительство и не выпускало специальных указов по этому поводу. Вспомним, как это было в Туле, Мценске и других городах засечной черты.

Сибирские ямщики, пожалуй, чаще, чем гонщики других районов Русского государства, писали жалобы на царское имя. В основном они ходатайствовали об уменьшении числа разгонов. Хотя быстротечное время истребило колоссальное количество ямских челобитных, ничтожная часть их, хранящаяся в фондах приказов Казанского дворца, Сибирского и Разрядного Центрального государственного архива древних актов, исчисляется сотнями. В ответ на поток претензий правительство выпустило несколько указов, в какой-то степени способствовавших облегчению труда ямщиков в Зауралье.

Особенно круто взялся за наведение порядка в гоньбе Петр I.

В первую очередь он распорядился резко сократить число проезжающих. Никто не имел права получать лошадей без особого на то распоряжения из Москвы. В середине 1696 г. казанский воевода князь Львов получил такое предписание: «Чтоб в Казани сибирским и иных городов воеводам, которые поедут из Москвы в Сибирь и в иные города или из тех городов по подорожным московским и городским, сухим путем подвод, а водяным путем кормщиков и гребцов и судов с прогоны и без прогонов без послушных грамот из приказа Казанского дворца отнюдь никому давать не велено, также и их посыльщикам» [86]. Документ по стилю весьма характерный для того времени. К нему не требуется никаких комментариев.

Дело доходило до абсурда. В конце 1696 г. все функции по управлению Сибирью передаются из приказа Казанского дворца в Сибирский. В декабре того же года вырезается новая печать для Си­бирского приказа. Тотчас же появилось распоряжение о том, что на всех проездных документах за Камень должен стоять этот штемпель. Предписание до сведения всех заинтересованных лиц доводил Ямской приказ. Он разослал во все центральные и местные учреждения, ямским приказчикам и старостам памяти «с подкреплением», которые заканчивались такими словами: «во всех городах и ямех по подорожным из Сибирского приказа за вышеписанною великого государя Сибирского приказу печатью подводы безо всякого ослушания и остановки давали и... всякого чина людей пропускали и слушали, а по подорожным из Ямского приказа...», — далее следовала известная нам стереотипная формула, — «отнюдь никому давать (подводы) не велено» [87]. Даже сам Ямской приказ, посылая своих чиновников для проверки деятельности зауральских станов, обращался за подорожными в Сибирский приказ.

К концу XVII в. прокладывается новый путь из Тюмени через Пышму, Утку и Кунгур на Егоршино. На Нем создали ямские подставы. Но этой дорогой никто не ездил, потому что на ней отсутствовала таможня, а без досмотра сибирские грузы в Центральную Россию не пропускались. Только 1 сентября 1697 г. тобольскому воеводе князю Черкасскому отправили наказ о посылке по этому тракту гонцов со спешными вестями. «А буде в летнее время лучится о каких нужных делах отписки к великому государю послать, и велеть послать дву человек добрых служилых людей через Тюмень и в Тюмени у воеводы, буде прилучатся, взять отписки ж и ехать на Кунгур и Казань до Москвы... А опричь скорых нужных дел и гонцов чрез Казань не посылать... и никаких людей по иным дорогам с Тюмени, кроме Верхотурья, не отпускать же» [88].

Таким образом, на исходе XVII в. мы видим весьма любопытную картину: частные письма в Сибирь не только не пропускаются, но и конфискуются, число проезжающих строго ограничивается. Вместе с тем непрерывно растет русское население на вновь открытых землях. За Камень к далекой китайской границе уходят купеческие караваны. Прокладывается самый короткий путь из Европы в Китай.

Все острее ощущается необходимость регулярного обмена сообщениями между Европой и Азией, необходимость регулярной почты.

В это время и появилось распоряжение Петра I о создании регулярной почты за Камень с приемом частных писем. Дело поручалось тогдашнему главе Сибирского приказа думному дьяку А. А. Виниусу. Виниус не стал тянуть с выполнением царского предписания и через несколько дней, 12 ноября 1698 г., отправил воеводам сибирских, городов наказ «О сборе в сибирских и поморских городах с товаров таможенных пошлин» — документ, на первый взгляд, никакого отношения к почте не имевший. Но среди многих пунктов наказа был один — двадцать второй — об организации регулярной ямской гоньбы во все сибирские города. С него-то и началась регулярная доставка писем в Сибирь.

Почта устанавливалась только на летние месяцы, три отправления за сезон. Письма частных лиц ею принимались без ограничения. «И будучи им, торговым людям, в тех сибирских городах в домы своя и к хозяевам грамотки, также и хозяевам из домов к ним писать свободно» [89]. По своей организации почта за Камень мало чем отличалась от Архангельской. Многие распоряжения по почтовой части для Сибири почти слово в слово повторяли указы, данные Архангельской скорой гоньбе. Да, это и понятно — тогда почта к Архангельскому городу бралась в качестве образца при организации новых линий связи.

У сибирских ямщиков имелись такие же почтовые сумы с орлом. Так же предписывалось гонщикам бережно обращаться с корреспонденцией и нигде не медлить ни часу. Запрещалось обмениваться письмами в дороге, посылать вместо себя работников и малых детей, доверять корреспонденцию случайным лицам. Всем, кто задерживал почту, полагалось строгое наказание вплоть до битья батогами и смертной казни.

Вместе с тем существовали некоторые, весьма существенные, отличия в организации почт Центральной России и за Уральским хребтом.

Прежде всего в Сибири специально не назначали почтарей. Корреспонденцию мог возить любой ямщик. Он не принимал никакой особой присяги, обязывавшей его своевременно доставлять письма, не терять и не портить их в дороге. Другими словами, за Уралом не существовало института почтарей. Тем не менее сохранившиеся бумаги Сибирского приказа не регистрируют случаев утраты грамоток. Возможно, таковых и не происходило.

На рижской и архангельской почтовых линиях корреспонденция принималась и выдавалась воеводами или специально поставленными чиновниками. Наказ 1698 г. возлагал в сибирских городах эти функции на таможенных голов: «А с тех (купеческих) грамоток таможенным головам имать пошлину с весу со всякой грамотки по Уставу, как ниже в росписи написано, и те деньги, голове приняв, записать в книгу особою статьею, коего числа, с кого и со скольких охотников (здесь: желающих отправить письма) взято имянно; и на той же грамотке подписав, где и сколько провозу взято, и связав в связок и запечатав, посылать к Москве с отписками вместе» [89]. Если письмо из Сибири адресовывалось в поморские города, то его везли до Верхотурья, а отсюда доставляли в Архангельск через Соль Каменскую—Чердынь—Усть-Кулому—Яренск—Соль Вычегодскую.

К наказу прилагалась «Роспись платежная грамоткам»: от Москвы до Верхотурья, Тюмени и Тобольска — 6 алтын; до Березова, Сургута, Томска, Енисейска, Красноярска и Мангезеи — 10 алтын; до Илимска, Якутска, Иркутска и Нерчинска — по 13 алтын и 2 деньги с золотника веса. «А буде с Верхотурья, или Тобольска начнет кто писать в те низовые города, и им московский провоз до Верхотурья и до Тобольска зачитывать» [89]. Категорически запрещалось дважды брать деньги за пересылку писем. Корреспонденцию оплачивал отправитель. Посылка грамотки такого же веса, как наше простое письмо (20 граммов), до Якутска обходилась тогда 1 рубль 80 копеек. Следует заметить, что ямскую лошадь можно было купить за 4 рубля.

Все связки с письмами штемпелевались красными сургучными печатями. Каких-либо специальных почтовых печатей для сибирской почты XVII—первой половины XVIII вв. не существовало. Скрепляли корреспонденцию городскими или таможенными печатями. Обычно такой штемпель имел по кругу надпись типа: «Печать царства Сибирского города Тобольска» или «Печать государевой земли Сибирской Сургутского города таможенная». В середине оттиска по­мещался герб города. На тобольском гербе изображались «два соболя; меж ими стрела», на верхотурском — соболь под деревом, на обдорском — лисица держала стрелу, на мангазейском — олень, на тюменском — лисица с бобром, на туринском — россомаха, на сургутском— «две лисицы, а меж ими соболь», на кузнецком — волк и так далее. В некоторых городах гербы на городских и таможенных печатях отличались друг от друга. Например, «на великой реке Лене печать, орел поймал соболя, а около печати вырезано: «печать Государева новые Сибирские земли, что на великой реке Лене». На ленской таможенной печати барс поймал соболя, а около вырезано: «печать сибирская Государева великия реки Лены таможенная» [90].

И, наконец, последнее, чем сибирская почта отличалась от всех остальных. Здесь впервые в истории отечественной службы связи правительство гарантировало тайну переписки. «И отнюдь ни чей грамотки,— говорилось в указе 1698 г. — не распечатывать и не смотреть, чтоб всяк, заплатя достойную заплату, был обнадежен, что его грамотка в дом к нему дойдет» [89].

После установления регулярной почты в Сибирь всем московским приказам дается предписание посылать корреспонденцию за Камень только по официальным каналам связи, ни под каким видом не отправлять гонцов, «чтоб от лишних посыльных людей в даче государеной казны и в подводах лишних расходов не было» [91]. Н<