Почтовому гонцу задержка не к лицу

Сколько лет Сибирскому тракту? Точно никто не скажет. Впервые верстовые столбы от Верхотурья в направлении Москвы начали ставить в 1712 году. Получив указ государя Петра Алексеевича - всея Великие и Малыя и Белыя России самодержца, - тогдашний сибирский губернатор Матвей Петрович Гагарин приказал <послать с Верхотурья человека доброго из старых подьячих и велеть мерить всякую версту по 500 сажень и ставить столбы, а с Верхотурья написать первый столб...>. Они выкрашивались красной краской, с тем чтобы были заметнее в непогоду.

Почтовым ямщикам предписывалось гонять наскоро: не менее десяти верст в час. Прибыв в очередной <ям>, расписывались в <проезжих столбцах> и сдавали сумку подьячему в приказной избе для проверки, целы ли печати. За каждые десять верст полагалось 2 копейки. Почтари носили кафтаны из зеленого английского сукна с красными обшлагами и отворотами и медными пуговицами; на груди красовалась бляха с двуглавым орлом. Зимой ходили в чесаных валенках и шубе, летом - в сапогах и плащах. На голове - шапка (также из зеленого английского сукна с красными отворотами). Особо отличившихся жаловали головными уборами из меха красного зверя: волка, бобра, куницы. Отсюда и поговорка: <Дать по шапке!> За оскорбление почтарей - срыв медной бляхи - били батогами. Оплачивал прогоны, заготовку кормов для лошадей, обмундирование Разрядный приказ.

Различали езду на долгих и на перекладных. Ямщицких лошадей гнали 3-4 станции, разгонных меняли на каждой. С 1713 года прогонные деньги велено было давать в руки ямщикам. Какие в ту пору ходили монеты? Медные: деньга (0,5 копейки), копейка, полушка, полполушки. Серебряные: гривенник, алтын, полтина, рубль. Золотые: червонец.

На станах полагалось иметь по 3 <выти> (семьи), которые занимались бы извозом. Например, в Великом Новгороде в двух слободах числилось 100 <вытей>. Были и подставы. 8 января 1734 года сибирский губернатор князь Черкасский предписал немедленно послать ямских выборных в Тюмень, Туринск и Верхотурье с распоряжением к местным воеводам срочно выделить для почты людей.

По опыту устройства почты между Удинском и Нерчинском комиссаром Нерчинских серебряных заводов Тимофеем Бурцовым повелено было наладить связь от Верхотурья до Петербурга: <На всяком станце построить избы и быть там по 3 человека с 5 лошадьми, брать поверстные деньги и разрешить на несколько годов держать пиво ради проезжих...>

Петр I ввел правило: ямщикам дудеть в рожок (как за границей), но те так и не приняли немецкое новшество. Упорно не дудели. После же смерти Петра на дорогах воцарился хаос. Нарочные норовили обмануть гонцов, не утруждая себя платой за провозы. Нередко избивали ямщиков, отчего те стали разбегаться. Им вырывали ноздри, ссылали их в Якутию.

В 1742 году императрица Елизавета отдала под почтамт подворье покойного Новгородского митрополита Феофана Прокоповича в Белом городе (между Сретенскими и Мясницкими воротами). Место болотистое, подвалы по весне подтоплялись водой. Был основан тракт Петербург - Охотск протяженностью 12 745 верст. За пересылку писем до конечного пункта брали по 60 копеек с золотника весу (4,2 грамма).

В течение 60-80-х годов XVIII века велась перестройка Сибирского тракта. Через каждые 25-30 верст ставили <ямы> (с домами для приезжих, ямщицкими избами, амбарами, сеновалами). Высочайшим повелением был установлен регламент, кому и сколько давать лошадей (сверяясь с подорожной): генерал-фельдмаршалу - 20, митрополиту, сенатору, генералу от инфантерии и кавалерии, действительному тайному советнику - 15, архиепископу, генерал-лейтенанту - 12, генерал-майору, действительному статскому советнику - 10, капитану-командору, статскому советнику - 3. К 1880 году в России насчитывалось 16 тысяч ямщиков и 80 тысяч лошадей, перевозивших до 4 миллионов пудов различных грузов.

При отправке почты Московская ямская контора строго следовала инструкции: по Киевскому и Смоленскому трактам корреспонденция уходила в понедельник, в Петербург - во вторник, по Казанскому (в Сибирь) - в среду, Белгородскому и Воронежскому - в четверг, в Астрахань и Тамбов - в пятницу. Как правило, все основные должности на почтамтах занимали немцы. В 1770 году ряд российских губерний охватила чума. Письма вскрывали и обмачивали в уксусе, затем обсушивали на огне. Работали с великой предосторожностью - в перчатках из <вощанки> (материи, пропитанной воском). Содержимое конвертов окуривали дымом. Ленты и нитки сжигали. Что представляла собой горючая смесь? Можжевеловые иголки и ягоды, перетолченные в ступе, пшеничные отруби, селитра, сера, смола мирра. Запах при сжигании порошка был настолько ядовит, что нередко служители почты теряли сознание.

В Верхотурье первый <ям> появился в 1599 году. До этого дорога шла по воде: от Тюмени - вниз Турой, Тоболом, затем - вверх Тавдой и опять - вниз Вишерой мимо Чердыни и Соликамска. Много потребовалось времени, чтобы разведать сей путь! Но и по тракту ездили не всегда. Дорога на Соль-Камскую закрывалась из-за распутицы с 1 сентября до крепких морозов и с 25 марта - пока не обсохнет. Зимой до Москвы верхотурские гонцы добирались за 32 дня, летом - за два месяца. Интересно, что колокольчики под дугой на курьерских лошадях стали вешать только с 1770 года. Тогда же сменили и обмундирование почтарей - на красный суконный кафтан с белым поясом и такого же цвета картузы. На почтовых фурах появились гербы. Ну и пошла мода на знаменитые русские тройки.

Навар за ходовой товар

Соль на Руси всегда была стратегическим товаром. Кто стоял у приема и продажи ее, неплохо зарабатывал. Неслучайно Максим Михайлович Походяшин поначалу взялся за этот <бизнес>. Сколько требовалось соли для нужд, например, Верхотурского уезда? В Российском архиве древних актов я обнаружил, листая книги воеводской канцелярии (ф. 474, оп. 1, ед. хр. 61), <Реестр Сибирской губернии Тобольской провинции города Верхотурья и ведомства оного о приходе, расходе и остатках казенной Ее Императорского Величества приплавной из Тобольска на дощаниках в 1749 и в 1750 годах соли Ямышевской, а также о приходе, расходе и остатках денежной казны на январь 1751 года в бытность соляного приему и продажи головы Петра Куткина>.

Что же значилось в данном реестре? Указывалось в остатках соли 400 пудов. Пуд стоил 35 копеек. Так, только за январь-февраль в Тагильской слободе было продано 20 пудов, в Ницынской - 50, в Ирбицкой - 300. Плюс расходы на доставку. Вырученные деньги увез на подводах в Тобольск счетчик Василий Якимов: 1282 рубля 75 копеек. Помимо Ямышевской, в больших количествах доставляли соль и из Соликамска - от подрядчиков барона Александра Григорьевича Строганова. В деле упоминается служителя Федора Дьякова поверенный Яков Тарасов, доставивший по первому привозу 984 и по второму - 3546 пудов. А всего на март по остаткам значилось 13 131 пуд и 20 фунтов. Отчитывались за движение соли ежемесячно. У Максима Походяшина, похоже, не все гладко было с соляными подрядами, поскольку впоследствии специальная комиссия обнаружила большую недостачу... Но купец сумел вывернуться из затруднительного положения. Больше он этим <бизнесом> не занимался.

Впрочем, то же самое происходило и на принадлежавших Походяшину винокуренных заводах. В 1763 году разразился скандал в связи с тем, что на Фоминском заводе обнаружили восемь незаклейменных казанов, а стало быть, с излишне производимого вина казна недополучала четвертую часть выручки. Сам Походяшин опять оказался в стороне от скандала, поскольку к тому времени уступил винный промысел влиятельному сановнику - владельцу Кушвинского железоделательного завода действительному камергеру Андрею Петровичу Шувалову. Возможно, в личном фонде этого влиятельного сановника удастся обнаружить еще какие-то сведения о Походяшине.

Все документы, связанные с поставками соли, отправлялись в Тобольское соляное комиссарство, а оно подчинялось в свою очередь Соляному приказу в Москве. Так что за солью приглядывали со всей строгостью.

С посошком - в Сибирь

Походяшину, затеявшему строительство железоделательных и медеплавильных заводов на Северном Урале, требовалось большое число работного люда. Вокруг, на сотни верст, не было человеческого жилья, кроме стоянок вогулов - хантов и манси, - промышлявших в тайге пушнину для сдачи ясака. Где взять рудокопов, углежогов, молотобойцев, плавильщиков, кузнецов, ямщиков? По велению Сената к строящимся Петропавловскому, Богословскому и Николо-Павдинскому заводам было приписано 4200 крестьян из Чердыни Соликамского уезда. Путь не близкий, даже напрямую двести верст через Уральский хребет, где только звериные тропы. По осени люди должны были явиться на горные разработки и находиться здесь до таяния снегов, добывая руду и доставляя ее на заводы, заготавливая дрова для углежжения, выполняя другую работу. Перед заводчиком встал вопрос: как доставить народ на стройки? А может, проложить дорогу в тайге напрямки? К тому же надо было продумать и вопрос вывоза металла. Купец и его компаньоны, скорее всего, лично обследовали таежные урочища и вышли на горную реку Улс, впадающую в Вишеру, а затем - в Каму. Именно здесь решили поначалу поставить пристань, откуда на лодках можно бы сплавлять вниз по реке железо и штыковую медь.

В том же фонде Верхотурской воеводской избы мне удалось обнаружить письмо Максима Походяшина в Берг-коллегию, в котором он просит дозволения начать работы по прокладке дороги в Чердынь и возведению пристани на реке Улс. Сие прошение было воспринято отрицательно: дескать, откроется нелегальный путь в Сибирь - и кто будет следить за провозом грузов? И все-таки в конце концов здравый смысл возобладал: 3 марта 1759 года указом ее императорского величества Походяшину было разрешено приступить к прокладке дороги в Соликамский уезд, что было и сделано в короткий срок. Удивительно, этот путь пролегал через непроходимые скалистые сопки и десятки своенравных горных речушек, но факт тот, что в течение многих лет чердынские крестьяне приходили на заводы и возвращались домой именно этой дорогой. Зимой в горах наметало снегу высотой до восьми -десяти метров - видны были только верхушки сосен и кедров. Для расчистки дороги купец поставил несколько зимовий. Сколько же народу полегло в тайге, преодолевая огромное по тем временам расстояние!

Любопытно, что, наведавшись в Чердынь, Походяшин не набрал 4200 приписанных к его заводам крестьян: <...кто хромой, кто слепой, кто давно умре...> К тому же крестьяне взбунтовались, отказавшись подчиниться указу императрицы. Никто не хотел отправляться в рудники.

Тогда прислали солдат, чтобы утихомирить непокорных. Как сие происходило, можно себе представить из челобитной выборных крестьян Ивана Лунегова сотоварищи, взывавших к Петру III.

В документе подробно описывается, на каких условиях, за какую плату, в какое время в соответствии с царским указом (еще при Елизавете Петровне) они должны были прибыть на завод. В частности: <...чтобы тем крестьянам в деловую пору и в их крестьянских работах помехи отнюдь не чинить и поголовно на работы не высылать>.
А как было на самом деле? Воинская команда во главе с капитаном Семеном Мятлиным в сопровождении комиссара Чердынской воеводской канцелярии Василия Змеикина, подканцеляриста Соликамской воеводной канцелярии Андрея Татаринова и поверенного от заводчика Походяшина - Ивана Хлепетина нагрянула в деревню в самую страдную пору: в июле 1760 года.

<...Будучи в разных чердынских жительствах, чинили тем крестьянам крайние разорения и, не рассуждая, что в то самое предписание наступило уже работное к поставке сена и к собиранию с полей хлебов время, забрали многое число крестьян в разные избы, приказали солдатам обнажить палаши с прочим, примкнув к ружьям штыки, принуждали крестьян с великими угрозами, чтоб для работы к заводчику Походяшину подписалися. И содержали их за таковой строгостью под караулом двое суток, а некоторых, неведомо за что, связав руки и подняв в избах, били дубьем бесчеловечно. А между тем прочие бывшие в той команде солдаты, будучи в домах крестьян, чинили немалые наглости и обиды, брали для себя усильно скота и птицы без всякой за то платы и через то причинили немалые разорения>.

Прямой дороги с Чердыни на Петропавловский завод не было, а окольная (через Соликамск и Верхотурье) составляла 700 верст - через тайгу, болота, горы... Добирались месяц и столько же обратно. Понятно, хозяйства пришли в упадок, семьи обнищали. Хлебные припасы выдавались при заводе в счет заработанных денег по весьма высокой цене - 25 копеек за пуд, тогда как в Соликамске и Чердыни хлеб был вдвое дешевле, то есть возвращались домой ни с чем.

До поры до времени терпели тугу и нужду, а вскоре взбунтовались. Еще бы! Из челобитной следует: <...он, Походяшин, вместо оказания тем приписным крестьянам вспоможения поступал с ними при заводе с неописуемой строгостью, распределяя днем по разным работам, а в ночь собирал в большие избы под караул. Брили на головах волосы, как у рекрутов; некоторых же содержали закованными в железах. И от таких его, Походяшина, строгостей и от вредного при заводах воздуха и нездоровой воды сначала того завода померло чердынских крестьян до 300 человек, за которых принуждены подушные деньги и прочие казенные поборы платить оставшиеся...>

В связи с прошением крестьян Берг-коллегия послала на Северный Урал с проверкой обер-офицера, чтобы он в течение трех месяцев все исследовал на месте. На указе дата: 11 февраля 1762 года, личная императорская печать и подпись обер-секретаря Матвея Брянчанинова.

А итог рассмотрения дела таков: Сенат оставил в силе прежнее решение о приписке к походяшинским заводам 4200 чердынских крестьян сроком на 10 лет. России для ведения бесконечных войн очень нужны были железо и медь. А потому на притеснения крестьян просто закрывали глаза...

В дальнейшем купец добьется от Сената увеличения десятилетнего срока приписки крестьян к заводам, аргументируя это неисполнением указа.

Расчет с дальним прицелом

В 1769 году Походяшин решает прикупить еще и Нювчимский железоделательный завод в Великоустюжской провинции Архангелогородской губернии. В фонде Берг-коллегии я нашел любопытные документы на сей счет (кн. 1298, с. 6). Поверенные великоустюжских купцов Андрея и Якова Пановых и Андрея Плотникова - Петр Суслов и Демид Тихонов - в апреле этого года направляют на имя императрицы Екатерины II челобитную, в которой просят дозволения обратиться в Берг-коллегию для учинения сделки. Одновременно подает прошение с той же просьбой сын Походяшина - Василий Максимович.
Что представлял собой данный завод? Строительство на речке Нювчиме началось в 1751 году и длилось десять лет. Там были одна домна и три молота. На <первый случай> купцам разрешили прикупить для обучения заводскому делу до сорока душ мужского пола. С какой целью совершалась покупка? Трудно сказать. Точно одно: Походяшин зря ничего не делал...

25 июня 1769 года из Великоустюжской провинциальной канцелярии в Берг-коллегию пришел рапорт о получении указа императрицы, которым разрешалось осуществить сделку. Вместе с заводом в вечное и потомственное владение Походяшину отошли земля в округе, леса, рудники, покосы, хлебные и харчевные припасы, кладовые, амбары... За все про все он заплатил 23 500 рублей. Теперь уже новый хозяин обязан был осуществлять платежи в казну: за домну - по 100 рублей в год и с каждого выплавленного пуда железа в счет десятины - по 4 копейки.

Сделка, как видим, была поспешной, и сына Походяшина обманули. 7 июля того же года Василий отправляет новую челобитную Екатерине II: <...по принятии того завода в свое содержание наконец известным стало быть, что к оному заводу состоящим около него лесам нисколько и никогда отводу учинено не было. А ведь ко всем казенным и партикулярным заводам лесов на действие оных отводится по закону на шестидесятилетнее время. Что же принадлежит для того Нювчимского нашего завода, то к оному поблизости лесов имеется весьма изобильно, и все те места состоят на порожних государственных землях... Следовательно, к отводу тех лесов препятствий быть не может. Родитель же мой в пользу Вашего Императорского Величества интереса, по усердному его желанию, намерение имеет к ныне действующим при том заводе двум молотам - построить еще шесть...> Челобитную составил верхотурский ямщик Василий Казанцев. Младший Походяшин лишь <приложил руку> в конце послания. Берг-коллегия постановила: послать на Нювчимский завод <на коште Походяшина> (то есть за его деньги) шихтмейстера Гаврилу Ярцева, с тем чтобы он произвел лесоотвод и установил грани рудников. У подлинного подписи: <Граф Аполлон Мусин-Пушкин, граф Андрей Толстой, Николай Перфильев, Петр Богданов, секретарь Михаил Архипов>. Любопытная деталь: подписи эти выполнены особыми чернилами - с блестками. Видимо, чтобы никто не мог подделать их.

Но вот что произошло с Нювчимским заводом в дальнейшем. 8 января 1775 года Походяшин обратился в Берг-коллегию с просьбой передать завод <в полную дирекцию и диспозицию> господину капитану первого ранга, начальнику Архангелогородского порта Лаврентию Савельевичу Вакселю, обосновав это решение невозможностью управлять самому производством за дальним расстоянием. Что и было оформлено. За какую же такую услугу господин Ваксель получил в свое правление предприятие? Сие неизвестно. Остается только предполагать: не помогал ли начальник порта Походяшину сбывать железо и медь за границу?

Серебро руки жгло

Желание уйти от налогов, нажить капитал втихую не ново. Не зря говорят: в России испокон веку воровали... По крупицам собирая сведения о деятельности верхотурского купца и горнозаводчика Максима Михайловича Походяшина, я обнаружил в фонде Берг-коллегии дело о проплавке серебристой руды на Ольгинском руднике (кн. 2610). Наткнулись на нее старатели, по всей видимости, случайно. Сообщили хозяину. Тот задумался: докладывать ли о находке горному начальству или втихаря добывать серебро, а потом потихоньку сбывать его, в том числе и за границу через Архангелогородский порт, где командиром состоял приятель Походяшина полковник Ваксель. Возможно, какое-то время обозы с проплавленным серебром (под видом меди) доходили-таки до северного порта. Но потом императрице Екатерине II донесли о таинственном серебросодержащем руднике. На Северный Урал прибыли проверяющие. Купец пошел на хитрость: велел затопить шахты и молчать о серебре. Однако, что называется, шила в мешке не утаишь. Раз о находке стало известно в Санкт-Петербурге - это уже опасно: будут следить за каждым шагом. Втайне серебро не проплавишь и тем более никуда не отгрузишь. Какой смысл держать богатство под спудом? В конце концов Походяшин объявил, что в разрабатываемом медном руднике попадаются признаки серебра, и испросил у Екатерины II дозволения проплавлять металл и отправлять в Екатеринбург, на Монетный двор.

Императрица рассудила мудро: зачем наказывать оборотистого горнозаводчика, пусть продолжает добычу серебра, но теперь уже на пользу государству. В указанном деле приведены такие цифры: с 1769 по 1773 год при Петропавловском заводе было проплавлено 31 533 пуда серебристых руд.

После смерти Походяшина долго еще всплывали факты тайных разработок серебра. Так, 8 марта 1793 года в журнал экспедиции по горным заводам была внесена следующая запись: <Рассуждали, что экспедиция... побуждена была спросить о тех рудниках лично у начальника тех заводов и кавалера Попова, на что он объявил, что поелику тот медносеребристый рудник по приезде его в заводы найден им был залитым водою, то по осушке его, перед самым только отъездом в Санкт-Петербург, он велел возобновить добычу руд... Поскольку с вышеобъявленного времени прошел год, то можно предположить, что в течение оного времени должно быть немалое количество таковых руд добыто, но в экспедиции о сем сведений никаких не имеется...>

Решили разобраться во всем досконально. Приказали выяснить, с какого времени начата добыча серебристых руд, сколько оной добыто, была ли та руда употреблена в проплавку и если была, то сколько ее проплавлено и наконец, сколько та серебристая руда содержит в себе по пробе чистого металла. Далее предписали находящемуся в горной конторе в должности маркшейдера артиллерии сержанту Ивану Грунту сделать подробный план рудника с описанием месторасположения и запасов. Что же получается? И новый начальник заводов Попов позарился на серебро? Велик был соблазн подзаработать на стороне.