Глава 5. Неожиданный защитник

 

Клеон стоял посреди вестибюля, обеими руками вцепившись в ошейник Льва. Вокруг мальчика и собаки столпились клиенты, потрясая кулаками. Поджав хвост и взъерошив загривок, Лев, словно волк, окруженный собаками, вертелся во все стороны, отпугивая беснующихся людей оскаленными клыками. Рабы, стоя поодаль, с жалостью глядели на мальчика.

Станиен замахнулся своей статуэткой, но сзади кто-то схватил его за руку и с такой силой сжал запястье, что серебряная танцовщица выскользнула и со звоном хлопнулась о пол. Толстяк угрожающе обернулся. Перед ним стоял его старший сын Луций.

— Ты смеешь… на отца!.. — задыхаясь, крикнул Станиен. — Да я убью тебя, как… — Он наклонился, чтобы поднять статуэтку.

Луций, опередив его, поднял серебряную танцовщицу:

— Моя жизнь в твоих руках.[64] Но подумай, что, если бы собака бросилась на тебя?

Толстяк отдувался, обессиленный вспышкой гнева. Взглянув на Льва, он попятился за спины слуг, которые — он был уверен — скорее дадут растерзать себя, чем допустят, чтобы собака искусала хозяина. Они поступили бы так не из преданности: если они не сумеют защитить господина, все живущие в доме рабы будут наказаны, а в случае его смерти — и казнены.

Станиен опустился на скамью, где по утрам обычно сидели клиенты, поджидая пробуждения патрона, и слабо помахал рукой, указывая на Клеона и Льва:

— Повесить… немедленно…

Крики вокруг мальчика и собаки усилились, но подойти к ним по-прежнему никто не решался.

Изо всех сил удерживая Льва, Клеон шептал:

— Тихо… тихо, Лев…

— Стоит ли их убивать, отец? — спокойно сказал Луций. — Мне кажется, это невыгодно: ты же их только что купил. Лучше прикажи людям, чтобы они перестали кричать и размахивать палками — это волнует собаку. Пастух сам сумеет с ней справиться. Потом ты все спокойно обдумаешь и решишь, как с ними поступить. А нашего Рекса пусть возьмет к себе в каморку остиарий и полечит.

— Да-да, пусть остиарий его выходит, — закивал головой Станиен. — Мать с ума сойдет, если он издохнет.

Вдруг из-под ног рабов и клиентов вынырнул мальчуган лет пяти и, прежде чем его могли остановить, очутился возле Льва.

— Гай! — в ужасе вскрикнул Станиен, поднимаясь.

Все замерли. Никто не смел тронуться с места, хотя Лев успокоился, как только смолкли крики. Нянька малыша, гнавшаяся за ним от самой спальни госпожи, бросилась вперед, надеясь поймать наконец своего непослушного питомца.

Гай положил маленькую ручку на голову собаки и победоносно взглянул на отца. Лев вздрогнул и замер, косясь на бесстрашного человека.

— Гай… — прошептал сенатор, делая шаг к сыну.

— Не бойся, господин, — поспешил успокоить его Клеон: — Лев не трогает детей. Он и на собак никогда первый не нападает. Драку начал не он… Поздоровайся, Лев, с маленьким господином, это друг.

Лев вильнул хвостом и в знак приветствия вытянул правую лапу. Гай в восторге захлопал в ладоши.

— Я хочу эту собаку, — заявил он. — Подари мне ее, отец!

Гней Станиен не знал, что ответить. Собака пастуха казалась добродушной, гораздо добродушнее Рекса, который злобно визжал и лаял, когда его проносили мимо Льва в каморку привратника. Собака пастуха даже не взглянула на Рекса. Но кто может поручиться, что она не рассвирепеет опять?… И все же, когда Гай о чем-нибудь просит, невозможно отказать: он так умильно заглядывает в лицо…

— Сначала надо разузнать, что тут произошло, — нашелся наконец Станиен. — Потом я подарю тебе собаку.

Нянька взяла Гая за руку:

— Пойдем, господин. После мы вернемся сюда.

— Отстань! — оттолкнул ее малыш. — Я не хочу после. Я хочу сейчас!.. Подари мне ее сейчас, отец! И раба тоже.

— Да зачем они тебе? — слабо сопротивлялся Станиен.

— Собака будет у меня лошадью, а раб — конюхом.

— Пусть он с ними поиграет, отец, — вмешался Луций. — Ты видел, как слушается собака пастуха.

— Но она испачкает Гая, — возразил Станиен, — у нее на плече рана.

— Сыны Квирина[65] с детства должны приучаться к виду крови! — с деланным пафосом продекламировал Луций и затем тихо, чтобы никто не слышал, добавил: — Тебя это избавит от неприятностей. Вспомни, что было сегодня у храма Кастора.

Станиен вздрогнул и поморщился: «Уже все известно!.. И у кого это такой болтливый язык! Но, если мальчишка и собака хотя бы на время развлекут Гая, Фульвия не будет бранить меня за покупку. Может быть, даже простит, если Рекс погибнет. А Гаю скоро надоест эта игрушка, и тогда мальчишку и собаку можно будет отослать».

— Хорошо, — согласился он. — Я подарю Гаю этих сицилийцев… Но знай, — с угрозой обернулся он к пастуху: — ты жизнью отвечаешь за безопасность маленького господина!

— Я буду смотреть за ним, как нянька, — пообещал Клеон, радуясь, что гроза миновала.

— Нет! — капризно топнул ногой малыш. — Няньки мне надоели. Ты конюх. Посади меня на лошадь!

— Нельзя, мальчуган, — остановил его отец. — Только на колеснице!

Понимая, что раненому Льву тяжело будет идти в упряжке, Клеон умоляюще посмотрел на хозяина:

— Дозволь маленькому господину ехать верхом. Упряжь натрет Льву рану, и он будет не так послушен.

— Пастух прав, — поддержал его Луций. — Пусть Гай едет верхом, отец. Это безопаснее. А чтобы Гай не испачкался, можно что-нибудь подложить. Возьми тот ковер, сицилиец, — указал он на небольшой коврик, покрывавший полукруглую скамью, на которой клиенты коротали время, поджидая, когда их позовут к патрону.

Рана Льва, которую он все время зализывал, почти перестала кровоточить. Клеон скрепя сердце помог малышу взобраться на спину собаки и пошел за ним, готовый подхватить Гая на руки, если Лев проявит недовольство. Рядом с юным наездником шагала обеспокоенная нянька.

— Клянусь богами, наш маленький Гай скоро будет победителем на конских ристалищах,[66] — улыбнулся Станиен, пропуская их в переднюю. — Помни, — свирепо прошипел он Клеону вслед: — за малейшую царапину ребенка ты поплатишься жизнью!