X.                     Топологическая аналогия

Мы надеемся, что смогли показать, что умственные упражнения, начиная с употребления языка, не могут рассматриваться в отрыве от своего действующего начала. Поступая так, человек гуманизировал пространство, мысленное обладание которым шаг за шагом приводило к эффективному, действительному обладанию им. Действуя вместе во время выполнения обыденной работы, ум и рука (с ее многократно повторяющимися жестами) последовательного создавали новое качество освоения мира. Наше познание вселенной было «ручным» и «пешим» до того, как стало визуальным. Осознавая направление взгляда, полноту и эффективность движений, человек создал активный образный словарь, который, естественно, применил к своим первым опытам по геометрии. «Почти все наши простые или умные поступки, - говорила Симона Вайль, - являются воплощением наших геометрических понятий. Все

*См.: Polti G. Les trente-six situations dramatiques, 1895 (Польши П. Тридцать шесть драматических ситуаций. 1895); Пропп В. Я. Морфология сказки. 1928.

**Это число «trente et ип» (тридцать один) является искажением слова «trentain», названием роскошного сукна, основа которого состояла из тридцати сотен нитей. Что только подтверждает мысль о предельном совершенстве, приписываемом числу 31.

ленная, в которой мы живем, является тканью геометрических связей, а геометрическая необходимость - это такая категория, в которую мы помещены как существа, заключенные в пространстве и во времени».

Сначала математики отвечали на утилитарные требования и социальные потребности. Они прибегли к подсчету количества урожая и поголовья животных, размежеванию земли, расчету архитектурных конструкций и движения звезд (от которых зависело и по- прежнему зависит наше «знание Времени»). Первоначальные понятия разрабатывались постепенно, начиная с ощутимых результатов в практике, отвечающей потребностям каждого дня.

Итак, интуитивная геометрия инстинктивно базировалась на двух фундаментальных понятиях: порядке и непрерывности, позднее описанных Лейбницем и представляющих собой условия нового метода, который он назвал «analysis situs», или анализ ситуации, иначе говоря - таких же простых способов, как «exten- tions» (протяжение, вытягивание, напряжение, растяжение, распространение, расширение власти, широкое толкование), «regressions» (перестановка одинаковых слов в разном смысле: «Nous ne vivons pas pour manger; nous mangeons pour vivre» [Мы не живем, чтобы есть; мы едим, чтобы жить]), «exclusions» (исключения, выключения), «convergences» (стечение в одной точке, конвергенция), «connexions» (связь, сродство) и всех прочих фигур, которые также образуют основу (мы это увидели) обычного механизма мысли, выражаемой нами с помощью жестов и глаголов.

С самого начала данного исследования мы попытались показать, что для того, чтобы выразить свои мысли, человек заимствовал экспрессивные средства у формы предметов и движения окружающих его фигур, нимало не заботясь о внутреннем мире природы этих вещей. Единственное, что, на его взгляд, было

важным, это их внешний вид, направление перемещения, которое могло послужить ему ссылкой и приблизительным символом. Такую функцию в конце концов захватили глаголы в союзе с наречиями и предлогами. А динамику мысли, предшествующую слову, расположили в преобразующие группы математическим способом. Классифицируя глаголы по тридцати шести группам, каждая из которых соответствует определенному жесту, мы только применили к языку логику построения групп. Эта логика была основана на взаимозависимости связей, определявших новую топологию, в которой соответствующая природа вещей не изменялась в результате «навязываемых» им перемещений, а идентичный метафорический смысл оставался неизменным в сонме разнообразия глаголов в группе.

Таким образом, концепции, с помощью которых мы интерпретируем мир, обладают характером некоей группы, которая, как сказал Ж. Пуанкаре, предсуществовала у нас в голове и засела там до такой степени, что мы можем думать только в соответствии с этими концепциями. Это нечто от математики в чистом виде. Она обусловливает наши способы экспрессии, поскольку мысль всегда глобальна. Она не отличает сходства (гомологии), скорее всего, она им просто пользуется. Она не индивидуализирует свои образы, которые во многом зависят от разбуженной мечты, как то облако, в котором Гумбольдт видел одновременно дельфина, ласку и верблюда. Она охватывает только группу элементов одной формы, только одну позу или состояние, только одно направление жеста, образуя общий знак, характеризующий наш кратковременный интерес. Язык не может достичь большей точности, чем та мысль, которую он пытается передать и смутность которой облегчает ему экспрессивное выражение. Переходя от жеста к символу, мы можем, таким образом, сказать, что механизм языка знаков и наша мысль используют простую топологическую аналогию.

Глава II

МИР СИМВОЛОВ

Символ - это всего лишь фиксация

ритуального жеста.

Р. Генон

I. Амбивалентность символов

Мы подошли к генезису символического языка, начав со слов, адресуемых органам слуха и практикуемых по преимуществу и с любовью кочевыми народами или пастухами, деятельность которых распространяется на животный мир, такой же мобильный, как и они. Вот почему их языки так богаты выражениями движения.

Что касается оседлых народов, земледельцев и строителей городов, они, естественно, разрабатывали богатство растительного мира и мира минералов, пользуясь символическим языком фиксированных знаков, адресуемых зрению, таких, например, как письменность, архитектура и искусство ваяния, в то время как письмо само по себе было фиксацией языка.

Тем не менее пополнение познания бытия скорректировало как раз то, что имело исключительные свойства. Кочевые народы, странствуя в пространстве, создавали поэзию и музыку, основанную на рит

мах времени. А оседлые, привязанные к месту на протяжении времени, пристрастились, в частности, к искусству ваяния, которое зависело от чисел и геометрии, были данниками пространства. Именно эти пространственные формы символического языка и займут теперь наше внимание.

Наше познание мира шло путем исследований, которые наши органы чувств осуществляли во вселенной, пытаясь отождествиться с ней. Эта аналогия, которую древние традиции относили к области, расположенной между микрокосмом и макрокосмом, является подлинным ключом идеографического, образного символического языка, использующим элементы природы для выражения концепций, сложившихся в уме. Вот почему духовный мир отражается в зеркале видимых вещей в обратных картинках. В древних священных писаниях символизировалась эта гуманизация космоса в образе Адама Кадмона («Адама первоначального») в каббале и Человека Вселенной в Исламе. Подняв голову к облакам и поставив ноги на землю, древний Адам овладевал космосом, познавая духовный мир в небе, физический мир в промежуточной зоне воздушного пространства и плотский, чувственный мир на земле - мифическая концепция, которая в западном герметизме соответствует первобытному «андрогину».

Понятие «андрогин» имеет то достоинство, что вводит в символический язык дополнительную двойственность, которая объясняет свойственную ему амбивалентность.

Ибо любой символ может иметь по крайней мере две противоположные интерпретации, которые должны слиться, чтобы он обрел свой полный смысл. Эту амбивалентность можно узреть даже при исследовании словаря. В еврейском языке, например, слово «shet» (змея) имеет два противоположных смысла: это фундамент и руины, что подтверждает оба смысла

устаревшего герметизма. В латыни слово «altus» означает «верх» и «глубокий», а слово «sacer» означает «святой» и «проклятый». То, что мы могли бы геометрически изобразить с помощью прямой линии, вертикальное направление которой можно принять как два противоположных направления сверху вниз и снизу вверх, то это соображение могло бы облегчить толкование функции языка символов.

Что нас останавливает прежде всего перед понятием амбивалентности, так это не направление движения, а различное качество, которое мы привязываем к каждому из направлений. Ибо каждый жест, выполняемый человеком, искажается и сопровождается большим коэффициентом эмоциональности, и, следовательно, каждая зона пространства, в которой он движется, заряжена качеством его впечатления, отражающим удовольствие или страх, порождаемые им, препятствия или легкость, которые он несет в себе самом. Здесь присутствует наследственный комплекс, толкающий нас приписывать различную ценность и качества правой и левой стороне, а также тому, что находится вверху и внизу.

Если, например, согласно западной традиции, правая сторона активна и благотворна, левая сторона пассивна («угрожающая»), и совершенно иное положение в древней китайской традиции, где считается, что правая рука «yin» женская, поскольку она подносит пищу ко рту, что является низшей работой, между тем как левая рука «yang» (мужская) считается праздной и бездейственной.

Человек «двусторонний», походка которого - ритмическое балансирование, делит, таким образом, мир на две противоположные, но дополняющие друг друга половины, отражающие таинственную асимметрию головного мозга, как с анатомической, так и с функциональной точек зрения, поскольку левое полушарие

ответственно за «разговорную» зону, тогда как правое руководит немой деятельностью мысли посредством знаков, образов и звуков.

В ретроспективе вида эта поляризация восходит ко времени задолго до появления царства животных, поскольку она проявилась уже в живой клетке. Без этой первобытной асимметрии не было бы жизни; на это указывал еще Пастер, считавший, что условие ее появления заключается в равновесии двух противоположных сил.

Специалисты в области психотехники, графологии и тестирования характеров и признаков допускают наличие различного психического смысла направлений в пространстве. Весьма примечательно, что они пришли к одному и тому же выводу о сходстве и соответствии, которым учили древние традиции, хотя иногда эти традиции могли казаться странным образом сокращенными, когда их адаптировали к какой-либо специальной области.

Что касается графологов, они утверждают, что горизонтальную поверхность листа бумаги можно рассматривать как некую плоскость, на которую можно спроецировать изображение индивидуума, оставившего здесь несколько письменных строчек. На такой плоскости, выстраиваясь этажами сверху вниз, распознаются все три классические зоны - духовная, психическая и телесная.

Посредине располагается, конечно же, объединенный центр внутренней жизни, совесть нашего «я». В верхней зоне слева размещается область умозрительной духовности, а справа - область активного интеллекта. В нижней зоне левая часть относится к социальным инстинктам пассивности и повиновения, а правая - к импульсам инициативы и свободы.

С другой стороны, если с помощью вертикальной линии мы разделим среднюю часть на две половинки,

то левая часть, управляемая правым полушарием мозга, кажется, посвящена прошлому, а правая, управляемая левым полушарием головного мозга, - будущему. Впрочем, любопытно констатировать, что дурную репутацию левой стороны можно объяснить экспериментальным путем. Она, вероятно, связана с травматизмом при рождении, которому левая сторона эмбриона, кажется, подвержена больше вследствие своего внутриутробного положения.

Естественно, что любое движение, исходящее из центра и направляющееся в правую сторону, идет в сторону внешних проявлений, в то время как при движении влево оно находит убежище в проявлениях внутренних. Итак, мы могли бы сказать, что левая сторона заключает в себе наследственную и рецептивную части, социальную сторону и конформизм индивидуума, в то время как правая проявляет созидательную оригинальность и своеобразие, экспансивную волю. И всякий жест, таким образом, одухотворится, поднимаясь кверху, и материализуется, опускаясь вниз.

На такую характерную кинематику можно было бы возразить, что она применима лишь к письму западных языков, пишущихся слева направо. Ничего подобного. Ибо тестировать традицию можно как раз с помощью ее письма. Семитские народы, евреи и арабы, которые пишут справа налево, выдают, таким образом, постоянный возврат к предкам, чрезвычайную верность природе своей расы, своей специфической единственности, доходящей до религиозной нетерпимости.

Поскольку народы, включая китайцев, пишущие справа налево и сверху вниз, доминируют в мире, именно приверженность природе расы оказывается преимущественной, если имеет место периодическое возвращение к первобытной духовности, а также к по

зитивной тенденции, придающей больше значения результату, чем методу, используемому для его достижения. Мы не можем сказать, что этот анализ противоречит свидетельству психологии рас.

Из такого положения вытекает, что мифическое пространство играет, по-видимому, руководящую роль в зарождении тонкого умозрения и абстрактной мысли. Понятия «верх» и «низ», «справа» и «слева», прежде чем пройти испытание материей, были уже записаны во внутреннем мире, квалифицированы с самого начала посредством проявления космоса в нашем виртуальном сознании. Именно различные традиционные концепции этого проявления мы собираемся кратко рассмотреть согласно их символическому языку, начиная с неба и кончая землей.

II.                                    Небесный мир

Первобытный человек соизмерял опасность, исходившую от противника, или значительность препятствия, встречавшегося на пути, с их величиной и размерами, в которых, как и мы, он видел знак силы. Перед лицом чрезмерных, колоссальных просторов природы он должен был чувствовать себя безоружным, испытывать трепетный страх и уважение. Ничто не могло казаться ему превосходящим по грандиозности страшную, неизменную и недоступную трансценден- тальность неба, угрозы которого скрывались за темным покровом туч и облаков и проявлялись во время гроз, внезапно обрушивавшихся на него, меча оглушительные громы и сверкающие молнии.

Первобытные человеческие существа, естественно, предполагали, что по ту сторону небесного свода простирается царство капризной авторитарной силы, которую они назвали Высшей, поскольку она оставалась

для них невидимой. Эта оккультная сила была тем более таинственной, что она преображалась в лучезарный свет, который каждое утро возвещал появление солнца.

Небесная полусфера, доминировавшая над людьми, сравнивалась с куполом, перевернутой корзиной, сводом, прибитым над землей, с тяжелой крышкой, накрывающей и одновременно защищающей их, как подсказывает имя и миф об Уране. Даже у так называемых цивилизованных народов небо представлялось в виде, например, золотого зонта, защищающего Будду, зонтика восточных правителей, голубя Святого Духа, прикрывающего весь мир своими распростертыми в виде купола крыльями, и даже в виде балдахина, который один возвышается над новым Папой после выбора его конклавом.

Бессилие и немощь, охватывавшие бедного землянина на земле, вызывали у него почтительное восхищение в отношении крылатых созданий, способных свободно летать, достигать эмпиреев и даже, не исключено, быть свидетелями божественного присутствия. Птицы, таким образом, считались посланниками богов, и разнообразные проявления духовной силы связывалось с их крыльями. Птицы, крылья и полет символизировали высшие состояния существа.

Перья на головах великих вождей американских индейцев являются признаком их духовной власти. Крылья Гермеса, посланника богов, прикрепляются к пяткам, освобождая его от силы тяжести, как и легкие ноги буддистских святых, чья походка может стать почти воздушной, или поступь таоистских бессмертных, достигающих с ее помощью островов Блаженных. Этот восхитительный полет, этот подъем духа некоторые избранные, как, например, Мухаммед или Пифагор, в качестве некой привилегии испытывали во сне.

Знакомство с небом позволило приравнять птиц к ангелам и приписать им ангельский или «солнечный» язык, который является чистой поэзией, ритмическим словом, облегчающим доступ в высшие духовные сферы. «Мысль, - говорит Ригведа, - быстрее птицы», а слово, невидимая эманация ума, само по себе крылато.

«Язык птиц» - это речение из Корана, означающее высшую степень знания. Герои -победители дракона, страшного чудовища, воплощения низменных сил, завоевали виртуальное бессмертие и понимают язык птиц. Так случилось с Сигурдом из северной легенды или со святым Матфеем, который слушал голубя Святого Духа, усевшегося к нему на плечо и толкующего откровения из Евангелия, - именно так выглядят скульптурные композиции на папертях кафедральных соборов. Ангел Благовещения, который на примитивных запрестольных украшениях приветствует Пресвятую Деву, также изображен в компании с голубем, который сам по себе является ангелом, поскольку его приветствие крылато (ave - приветствие, спасение и avis - птица). Знаменитый персидский духовный деятель Фарид эд-дин Аттар даже написал поэму из приблизительно 5000 стихов, озаглавив ее «Язык птиц», представляющую собой самое светлое и ясное изложение духовно-мистического учения о душе и жизни*.

Пчела, также имеющая крылья, название которой на еврейском (deborah) имеет тот же корень, что и слово «глагол» (Verbe, dbr), иногда рассматривалась как капля света, упавшего с солнца рассветной порой. Она оставила на губах спящих Платона и Пиндара мед поэтического вдохновения и языка ангелов. Кстати, мед, основа медового напитка, является пищей бессмертия и,

*Перевод Гастона де Тасси (Gaston de Tassy), 1863.

вновь появляясь на природе в первый день после своей зимовки в улье, пчела стала символом посвящения в таинство воскрешения.

Солнце, пронзающее тучи лучами и являющее собой горящее сердце в центре и всевидящее око в зените, - известный символ небесной духовности.

Этот символ с самого начала был принят всеми азиатскими властителями, заимствовавшими у солнца сияющую золотую корону, где блестящие драгоценности имитировали блеск светила. У святых также был свой ореол, а атлеты, победители игр, награждались лавровыми венками, символом бессмертия. Острые концы короны античных времен изображали световые лучи, как рога Овнов, животных, посвященных солнцу. Именно рог, символ мощи, силы и видимый луч вдохновения, украшал лоб Моисея, что воспроизвел и Микельанджело в своей знаменитой статуе.

Культ солнца был всемирным. В Египте это был Озирис, в Халдее - Ваал, в Персии - Митра, на Родосе - Гелиос. Оно стало Аполлоном по его прибытии из Гипербореи в Грецию прежде, чем его принял Рим. Оно представлялось космическим разумом, который светит и, следовательно, управляет таинствами. Последние происходили в дельфийском храме, название которого происходит от слова «dauphin» (дельфин), рыба Аполлона. В течение шести месяцев, когда солнце склонялось к полярной ночи, его оракул оставался нем. Его возвращение праздновалось с приходом лучшего времени года. Брат-близнец Артемиды-Дианы, родившись раньше нее, потому что лунная ночь предшествует наступлению дня, солнечный Аполлон в конце концов стал почти вездесущим и наделялся многочисленными функциями: ворожея, медика, пастуха, музыканта, стрелка из лука. Он мог убить или вылечить одной стрелой.

Другие божества, такие как Аттис (Attis) и Кибела (Cybele), выбрали трехъярусную тиару, символ владычества над тремя ступенями космоса; это высшая корона, которой ныне может гордиться только папа римский, хотя он и отказался ее носить.

Знаменитые представители животного царства тоже посвящены солнцу: это орел - король воздушного пространства, лев - король пустыни, воплощающий в себе величие, смелость и справедливость. Орел был известен еще и тем, что мог, не повредив зрения, пристально смотреть на солнце и прямо проникать в суть вещей. В Индии божественный орел Гаруда (Garuda), яркий, как огонь, был верховым животным Вишну и воплощал в себе трансцендентальную духовность.

Лебедь, еще одна солнечная птица, сопровождала Аполлона в его зимних миграциях в Гиперборею и связывала, таким образом, между собой северные и средиземноморские земли. Знаменитая «лебединая песня» является одним из видов «языка птиц» и этимологически изоморфна. В Индии в изначальных источниках лебедь (hamsa) является верховым животным Брахмы и Варуны и он же высиживает Яйцо Мира (brahmanda).

Другой солнечной птицей является феникс, греческое название египетского «Ьеппои», что идентифицируется с пурпурной цаплей. Предполагается, что эта мифическая птица возрождается из пепла и символизирует воскрешение.

Солнечный символический лев слишком известен, чтобы мы о нем упоминали. Поскольку одной из королевских функций было вершить правосудие, вполне естественно, что в Средние века троны государей украшались изваяниями львов и церковное правосудие осуществлялось зачастую между каменными статуями львов, обрамлявших порталы некоторых церквей. Гораздо реже можно встретить волка

вместе с ликейским Аполлоном, что явилось результатом игры слов: «lukos-волк» и «luke-свет». Волк появился, чтобы ясно видеть в ночи.