Четыре года на далеком севере.

 

Русское Устье - небольшое селение в 7 домов или, как на севере говорят, в 7 "дымов". И оно считалось еще большим. Другие селения, разбросанные по рекам, были в 2-3 "дыма". Оно было в стороне от каких-либо дорог, только два раза в году туда приезжали якутские купцы - на весну и на Рождество. Они привозили с собой кое-какой необходимый товар, в обмен получали белых песцов. Сами жители кормятся исключительно рыбой.

Об отдаленности этого селения можно судить по тому, что от Русского Устья до северного полюса нужно считать не больше 2.000 верст, тогда как до Якутска, которое нам обычно представляется на крайнем севере, было уже 3.000 верст. Почты туда не было никакой и я получал из дома письма лишь два раза в год и то только благодаря любезности купцов, которые мне их привозили. Письма из дома доходили до меня на 9-й или 10-й месяц. Почты с Русским Устьем не может быть уже по одному тому, что во всей этой окраине нет ни одного грамотного. Вообще, трудно себе представить край, более отдаленный и оторванный от человеческой жизни. Сами жители Русского Устья никто дальше 500 верст от него не ездил, никто не был даже в Якутске, а о России слышали только как о какой-то загадочной стране. От Петербурга Русское Устье отстоит на 11.000 верст, а от железной дороги - на 6.000 верст.

Благодаря такой оторванности население этих мест сохранило совершенно первобытный характер. Я был здесь не только первым политическим ссыльным, но и первым интеллигентным человеком вообще. Поэтому немудрено, что иногда на меня смотрели, как на жителя какой-нибудь далекой планеты.

 

- 74 -

Ведь у меня было так много непонятных вещей - были книги, была фотография, была, наконец, лампа, которая их поразила, кажется, больше всего. Это была простая керосиновая лампа (с собой я захватил также около 20 ф. керосина), но она им казалась каким-то чудом. Любоваться на нее приезжали за 50 верст. В восхищение приводили их также мои ружья, из которых я издали мог стрелять диких оленей и птиц. У них сохранились еще лук и - копья.

Мне вообще казалось, что я живу среди людей, которые, застыв в своем своеобразном анабиозе, отстали от нашей жизни на несколько сот лет.

Средством передвижения были у них только собаки. Леса нет совершенно, и ни один житель Русского Устья никогда в своей жизни не видел растущего дерева. Хлеба и молока нет и в помине, коровьего мяса - никогда не пробовали. Топят свои землянки лесом, который с юга в изобилии приносит река и выкидывает на берег.

Много чудес пришлось мне увидеть за те четыре года, которые я прожил на далеком севере, много также пришлось перенести испытаний.

Я видел день, который продолжается три месяца, так как целых три месяца в этих широтах солнце не сходит с горизонта, я испытал двухмесячную ночь, когда солнце бессильно подняться из-за горизонта и слабые сумерки длятся не больше 1-1,5 часов. В остальное время сверкают яркие бриллиантовые звезды, которые нигде не казались мне такими близкими, и каждую почти ночь сияет фантастическое северное сияние, охватывающее половину неба. Я испытал страшные снежные бури, которые засыпали мой домик выше крыши снегом, и я должен был выбираться из снега, как крот из-под земли. Я научился управлять запряжкой собак и оленями, езда на которых мне теперь казалось такой же привычной,

 

- 75 -

как езда на лошадях. Зимой я жил среди белого безмолвия, оторванный на многие тысячи миль от всего дорогого и близкого моему сердцу. Весной, наоборот, целый месяц я прислушивался к многоголосому хору бесчисленных птиц, которые прилетали с юга. Бесконечные вереницы лебедей, гусей, уток и куликов летели неудержимым потоком в одном направлении вдоль рек, и их веселый шум после зимнего безмолвия казался настоящей вакханалией жизни. Я видел промысел, который видели немногие европейцы и который может дать некоторое представление о богатствах этого дикого края - я имею в виду охоту на линяющих гусей на берегах Ледовитого океана. Кто сам не видал этих необозримых стад диких гусей, которые собираются вместе в период линьки, когда они на 10 дней утрачивают способность летать, тот не может себе представить, какое количество пернатого населения живет и плодится здесь. Летом 1912 года я был на этом промысле на море, куда мы отправились на наших крошечных лодочках. Нас было четыре партии, в общей сложности 35-40 человек - и наша общая добыча равнялась 15.000 штук гусей. При этом беспомощных гусей окружают, загоняют в сети и здесь истребляют; я присутствовал сам при загоне, во время которого мы сразу добыли 2.500 гусей. Гуси эти зарываются в землю и в мерзлом виде служат потом для прокорма ездовых собак.

Я научился здесь неводить и ставить сети - не зная этого промысла, можно погибнуть от голода, т.к. единственной пищей населения является рыба. От хлеба мне пришлось отвыкнуть совершенно, так как я не видел его целых полтора года. Приучиться надо было ко многому и сейчас, например, я уже сам не понимаю, как я мог жить в доме, который за зимнюю ночь вымерзал так, что утром, пока я

 

- 76 -

не растапливал еще печки, в комнате у меня было 10° по Цельсию, а во время снежной бури до 20° мороза.

Самым трудным в моей жизни была оторванность от России. Полная неизвестность и полная невозможность узнать что-либо о родных и друзьях. Телеграмма из дома - в лучшем случае - могла дойти до меня только через полтора месяца, т.е. время, необходимое для дороги от Якутска до Русского Устья.

Казалось бы, при таких условиях я должен был очень скучать, но в действительности этого не было - для этого у меня не было свободного времени. Да, я был на севере чрезвычайно занят и мне просто не хватало времени. Всем своим хозяйством я должен был заниматься сам - я был поваром, водовозом, рыболовом, охотником. Уже одно это отнимало массу времени. Но кроме того я занимался еще фотографией, метеорологией, орнитологией и медициной. Я увлечен был в весенние и летние месяцы птицами и позднее доставил в Зоологический музей московского университета несколько ящиков с птичьими шкурками. Население само обращалось ко мне за медицинской помощью, так как в глазах его я должен был знать и уметь все - и мне пришлось сделаться доктором, не имея специальных медицинских познаний. И должен уверить читателя, что по тамошним местам я был неплохим доктором - у меня были справочные книжки по медицине и обиходные лекарства.

Трудно себе представить, что может в этом диком крае сделать интеллигентный человек, интересующийся окружающим!

За прожитые мною на севере 4 года мне удалось много путешествовать - на оленях и собаках в разных направлениях я сделал в общей сложности

 

- 77 -

около 10.000 верст. Мне удалось сделать много сотен фотографических снимков, собрать много метеорологических, этнографических и естественноисторических наблюдений. По приезде в Россию я издал две книги об этом крае - одну общего характера описание этой далекой окраины, в другой дал очерк хищнической торговли на севере. Обе книги дали много новых сведений русскому читателю, дотоле у нас неизвестных.

Меня спросят, быть может, почему я на этот раз не бежал из ссылки? На это я отвечу, что попытка мною была сделана в первый же год моей жизни на севере, но она кончилась неудачей. Я поставил себе задачей бежать на восток через кочующих чукчей, добраться до Чукотского Носа и оттуда перебраться на Аляску и в Америку. Но это оказалось делом невозможным физически. Помимо тех колоссальных пустынных расстояний, которые отделяли меня от Америки, было и другое препятствие. На севере так мало людей, что все они как бы на перечет. Я жил на виду у всех, слава обо мне бежала через кочующие народы за тысячу верст и, когда я зимой 1912-1913 г. доехал инкогнито к первому чукче, через которого должен был двинуться дальше на восток, он назвал меня по имени: «Это ты тот ученый русский, что лечишь на севере людей и помог уже многим?»

Моя попытка к бегству кончилась здесь же.

Скрываться легче в толпе, чем в пустыне.

 

ВОЗВРАЩЕНИЕ В РОССИЮ.

 

Срок моей ссылки кончался в 1914 году, я был восстановлен во всех своих правах и мог вернуться в Россию. Но, прежде чем ехать домой, летом

 

- 78 -

1904 года я в компании с одним знакомым инженером принял участие в небольшой экспедиции, которая поставила своей задачей найти выход реки Лены в Ледовитый океан. Как это ни странно, но до сих пор еще не установлено и не исследовано, где Лена выходит в море. Объясняется это прежде всего размерами реки. Лена - самая большая, самая сильная и многоводная река Сибири, одна из самых больших рек всего мира. Длина ее до сих пор не определена (от 8 до 11 тысяч верст), а ширина равняется от 10 до 60 (с островами) верст. Ее колоссальная дельта имеет ширины около 500 верст. Именно благодаря обилию воды и силе течения, при выходе в море она нагромождает груды песка и ила и разбивается на бесконечное количество протоков, выходящих в море. И до сих пор не могут найти протоки, достаточно глубокой, чтобы с моря мог войти в реку большой морской пароход.

На небольшом пароходе мы бодро двинулись в путь, вошли уже в дельту, прошли могилы американского арктического исследователя Де-Лонга и его товарищей, которые погибли здесь в 1878 году, вошли уже в полосу морских туманов и бурь, вода в реке имела уже соленый вкус, но нам не суждено было обессмертить наши имена географическим открытием: протока, по которой мы шли, становилась все более и более мелкой и, наконец, мы сели на мель. Все наши попытки найти более глубокую протоку кончились неудачей и нам пришлось вернуться обратно.

В Якутск я приехал осенью 1914 года. Только здесь узнал я о начале европейской войны и об участии в ней России...

В это время губернатором в Якутске вместо Крафта, отправившего меня в Русское Устье, было другое лицо - некто фон-Витте, который благодаря войне с Германией на это время уже отбросил от

 

- 79 -

своей фамилии частичку "фон", чтобы скрыть свое немецкое происхождение.

Я поместил в местной газете несколько статей, характеризующих в резких выражениях хищническую северную торговлю, которая была в значительной степени основана на обмане и спаивании спиртом доверчивого и наивного туземного населения. Статьи вызвали шум. Мне предложили прочитать на эту тему доклады, причем присутствовать на этом докладе выразил желание и губернатор Витте. Я пригласил его, пригласил также всех купцов, имевших торговые дела на севере, которых я обвинял в эксплуатации туземцев и прочитал в их присутствии свой доклад, основываясь главным образом на добытых мною лично на севере путем личного опроса фактах и цифрах. Затем я попросил присутствовавших купцов меня опровергнуть. Но они вынуждены были, скрепя сердце, признать все мои факты правильными.

Надвигалась зима, когда я возвращался в Россию вместе со своим верным другом - собакой, которую я щенком нашел у тунгусов, живших на побережье Ледовитого океана, и с которой неразлучно я жил в изгнании все эти годы.

Целых десять лет я не жил в России под своим именем - всегда мне приходилось скрываться или жить по чужому паспорту и потому моя теперешняя жизнь в родной Москве вместе с родными казалась мне странной и непривычной. Мне казалось странным, что я имею свой постоянный адрес, который я могу дать каждому, имею свой телефон, получаю на свое имя письма. Казалось странным, что скрывать мне больше нечего. Я так привык к тому, что за каждым моим шагом наблюдают, что я должен от всех что-то скрывать. Правда, я знал, что и теперь полиция постоянно следит за мной, часто

 

- 80 -

и сам замечал шпионов, которые ходили за мной, но теперь им нечего было делать со мной.

Революционные партии были сильно ослаблены всеми предыдущими гонениями, а за время войны политическая жизнь в России - как впрочем и во всех странах - замерла.

Среди русских социалистов за время войны образовалось два течения. Одно течение настаивало на необходимости активно участвовать в защите России от германского империализма, другое указывало на необходимость интернациональные интересы поставить выше национальных и прежде всего покончить с войной, чего бы это не стоило для России. Я принадлежал к первому течению - мы были убеждены, что, участвуя в войне с Германией, в самом процессе войны, мы добьемся одновременно и политического освобождения самой России от царизма.

За эти годы - 1915-1916 - я близко познакомился, а затем и подружился с Керенским, который тогда был лидером крайней оппозиции в Государственной Думе и своими выступлениями по самым разнообразным вопросам завоевал в Думе и в стране внимание и уважение. Он совершал из Петрограда частые поездки по России и проездом через Москву всегда заходил ко мне, и мы горячо обсуждали политическое положение в России - наши взгляды были одинаковы.

Зимой 1915-1916 г. мне удалось начать в Москве издание ежедневной "Народной Газеты", в которой я старался развить свою точку зрения - я настаивал на необходимости для русской демократии принять участие в обороне страны против Германии и именно этим путем достигнуть политического освобождения во внутренней политической жизни. Как и следовало ожидать, газета через месяц была закрыта правительством.

 

- 81 -

Вскоре я был призван на военную службу (в 1916 г. мне было 36 лет), но солдатом пробыть мне пришлось только два месяца, так как благодаря плохому зрению я был от военной службы освобожден.

В январе 1917 года я переселился в Петербург, где предполагал заняться журнальной деятельностью. Здесь меня застала февральская революция 1917 г., в которой я принял участие с первого же дня и которая позднее захватила меня целиком.

 

НАЧАЛО РЕВОЛЮЦИИ 1917 ГОДА.

 

Можно сказать, что революция 1917 года явилась для всех полнейшей неожиданностью. Но с таким же правом можно утверждать, что она была принята всеми и явилась вполне логическим последствием всего предыдущего внутреннего развития России. В этом отношении революционные партии были правы, утверждая, что мы живем накануне революции и что не надо обманываться видимым спокойствием народа, внутри которого в действительности клокочет пожар. Случайные и местные волнения рабочих в Петрограде явились той искрой, которая взорвала всю бочку пороха, всю страну. Я был живым свидетелем всех этих событий и их возникновения.

В 20-х числах февраля 1917 года среди рабочих Петрограда начались волнения. Они были связаны с недостатком хлеба в городе с одной стороны, сокращением работ на заводах - с другой. Я помню, как однажды вечером - это было 23 или 24 февраля - к нам в редакцию пришли двое рабочих, выборные представители забастовавших рабочих одного из крупнейших заводов Петрограда - Путиловского завода. Они просили устроить им свидание

 

- 82 -

с Керенским. Я немедленно поехал за Керенским, привез его в редакцию и затем присутствовал при этом свидании Керенского с рабочими. Рабочие считали своим долгом заявить о причинах, вынудивших их на забастовку. Оказывается, после недоразумений в одной из мастерских завода между рабочими этой мастерской и администрацией, закрыт был весь завод, у которого ощущался недостаток угля и которому поэтому закрытие было только выгодно, так как работы, благодаря недостатку угля, шли очень плохо. На улицу выбрасывалось несколько тысяч рабочих, а их семьи - при дороговизне продуктов и недостатке в городе хлеба - обрекались на голод. Обо всем этом рабочие считали необходимым рассказать популярному депутату, слагая с себя ответственность за могущие произойти последствия. Конечно, ни у меня с Керенским, слушавших эти сообщения, ни у самих рабочих не было тогда никакого представления о том, к чему все это могло привести.

События неожиданно развернулись очень широко. К забастовке Путиловских рабочих примкнули другие рабочие и скоро забастовал весь рабочий Петроград. Рабочие вышли на улицы, требуя работы и хлеба - против них царское правительство выслало солдат, но солдаты сами еще недавно бывшие рабочими и крестьянами, которые мобилизованы были только во время войны - отказались стрелять в народ. Стреляла только полиция, даже казаки перешли на сторону народа. Полицейские были разорваны толпой. Так произошла величайшая революция в мире - произошла просто и со страшной силой. Это была одна из самых бескровных революций в мире, потому что через несколько дней после начала забастовки власть перешла в руки нового правительства - Временного Всероссийского Правительства, которое после

 

- 83 -

отречения Николая II заменило собой старое правительство.

Я хорошо помню эти дни. С первого же дня забастовки я почти все время проводил на улице. В начавшееся движение очень скоро вмешались революционные партии. Я участвовал в первых демонстрациях на Невском, которые происходили уже под красными знаменами. У меня на глазах произошло первое убийство. Это было около вокзала Николаевской железной дороги - на Знаменской площади. Посреди нее, около памятника Александра III, среди огромной толпы, оратор говорит речь, открыто призывая к борьбе с правительством. Рядом стоит отряд конных казаков, который не вмешивается в происходящее. Но вот появляется небольшой отряд полицейских во главе с офицером - офицер отдает приказание стрелять в толпу. Раздаются тревожные рожки, означающие, что сейчас начнется стрельба. Толпа волнуется, оратор продолжает говорить. После третьего рожка я ясно вижу, как один из казаков прикладывается из ружья и стреляет - полицейский офицер падает мертвым. Это служит сигналом - полицейские обезоружены толпой и разбегаются.

Я помню на всех улицах огромные толпы народа, помню цепь полицейских, лежащих поперек Невского и обстреливающих проспект во всю его длину, помню треск винтовочных залпов и стрекотанье пулеметов, звон разбитых стекол и, наконец, я помню девушку, сестру милосердия с повязкой Красного Креста на груди, которой полицейская пуля перешибла ногу... Но я помню также и казаков, которые с поднятыми вверх ружьями разъезжают в толпе и кричат, что они не будут стрелять в народ, что они сами стоят за.народ... И уличная толпа бурно их приветствует криками - "Ура! Да

 

- 84 -

здравствуют казаки!" - во многих местах раздается пение Марсельезы...

Я побежал к Таврическому Дворцу, где помещалась Государственная Дума и где сейчас собрались все руководители революционного движения.

Первый, кого я увидал в здании Государственной Думы, был Керенский. С ликующим видом он сообщил мне, что только что по его распоряжению арестован председатель Государственного Совета Щегловитов и заперт в одной из комнат Таврического Дворца, что некоторые члены Государственной Думы (из партии к.-д.) протестовали против этого ареста, но он настоял на нем. Это был первый арест представителя старого режима, первое проявление власти революции.

Трудно описать, что представляло из себя в эти дни здание Государственной Думы - в нем поистине билось тогда сердце русской революции. Здесь создались первые революционные организации, здесь сформировалось и первое революционное правительство. Отряды солдат и матросов, перешедших на сторону народа, то и дело подходили к зданию, черными массами окружая его со всех сторон. В самом помещении кипела бурная жизнь, которой наверное никогда за все свое существование не видали старые стены Дворца, выстроенного еще при Екатерине Великой. Здесь сновала толпа, гремели ружьями солдаты, в отдельных комнатах шли беспрерывные заседания революционных организаций и Временного Правительства. На полу свалены груды ружей и ящики с патронами, масса пулеметов с лентами и даже груда динамитных шашек и ручных гранат, на которые никто не обращает внимания. Иногда через толпу проводят под стражей арестованных. Ими занят во Дворце уже отдельный павильон.

Душою движения в эти дни был Керенский -

 

- 85 -

это необходимо признать, не боясь впасть в преувеличение. Все обращались к нему за распоряжениями; все искали его - и он появлялся всюду, забыв о еде и сне.

Через несколько дней сомнений ни у кого не было - революция победила. Царь подписал отречение, все министры царского правительства были арестованы, порядок в городе был установлен, Временное Правительство приступило к своим работам. Керенский был в это время министром юстиции нового правительства и предложил мне и члену Государственной Думы Волкову перевезти всех арестованных министров из здания Государственной Думы в Петропавловскую крепость. Я с удовольствием взялся выполнить это дело - мне интересно было в новой уже роли побывать в той самой крепости, где я полгода просидел заключенным.

Автомобили были приготовлены только поздно вечером и перевод арестованных состоялся глубокой ночью. В пяти автомобилях мы везли 12 министров. На мою долю пришлись бывший министр внутренних дел Макаров и бывший министр юстиции Хвостов. Макаров был именно тем министром, при котором несколько лет тому назад я сидел в Петропавловской крепости и по распоряжению которого я был сослан в Сибирь - теперь мы поменялись ролями и я не мог не вспомнить об этом в эту минуту. В автомобиле нас было четверо - двое арестованных министров, солдат с наведенным на них револьвером и я. Министры сидели неподвижно, как бы раздавленные всем происшедшим. На улицах шумела толпа, несмотря на поздний час, и рожок нашего автомобиля гудел непрерывно. Занавески на наших окнах были спущены и толпа охотно расступалась, когда шофер кричал ей, что автомобили

 

- 86 -

следуют "по распоряжению Временного Революционного Правительства". Мы переехали через Неву, проехали одни ворота, вторые, третьи... Здесь уже не слышно шума толпы, всюду лежит мягкий и глубокий снег, раздается так хорошо мне знакомый бой крепостных часов... Целый рой воспоминаний поднялся передо мной - неужели все это правда? Неужели все это не сон?

Автомобили остановились перед солдатской гауптвахтой - все, как и прежде... Принять от нас арестованных вышел... я не верю своим глазам... полковник Иванишин, тот самый полковник, который семь лет тому назад караулил и меня... Он проявил к нам большую предупредительность, сделал ряд распоряжений для приема от нас арестованных. Мы очутились в кабинете коменданта, в котором я уже был однажды, когда жандармы пытались меня допрашивать. Поднимаемся по мрачной, так хорошо мне знакомой лестнице, по которой в течение полугода я ходил каждый день на прогулку. Вот и коридор с одиночными камерами, здесь решительно ничего не изменилось - в ушах раздается привычный звук ключей и отворяемых дверей... Что, если мне все это снится? Если сейчас эта дверь захлопнется за мной?.. Нет, двери запираются и одиночки проглатывают ненавистных представителей старого режима, по милости которых здесь, в этих каменных стенах, томилось и погибло так много лучших людей России... А полковник Иванишин вежливо уступает мне, чрезвычайному комиссару Революционного Правительства, дорогу в коридоре...

Я пристально вглядываюсь в него - узнал ли он меня, своего бывшего пленника? Он мне ничего не говорит, молчу и я. Но он не мог не узнать меня - в акте передачи арестованных я подписал при нем свое полное имя. Этот акт с моей подписью

 

- 87 -

и сейчас лежит где-нибудь среди бумаг Петропавловской крепости.

Мы возвращаемся обратно и докладываем Керенскому об исполненном поручении. При этом я передаю Керенскому, что был крайне удивлен, увидав комендантом крепости того же полковника Иванишина, который был таким верным слугою старого правительства и столько лет караулил в стенах крепости революционеров, я настаиваю на том, чтобы Иванишин был немедленно смещен и заменен верным человеком... Керенский соглашается и немедленно отдает распоряжение по телефону в крепость. Иванишин отстранен от должности и заменен другим - тем самым офицером, который первый занял в дни революции крепость...

Что может быть радостнее чувства победы? Враг, с которым мы так долго вели ожесточенную кровавую борьбу, лежал теперь у наших ног обезоруженный и раздавленный. Страна, наиболее отсталая и с деспотическим политическим строем, одним ударом становилась впереди других, и теперь вдруг сделалась самым демократическим государством в мире. Осуществлены все гражданские свободы - для всех партий открылась свободная арена политической деятельности, родилась свободная и независимая печать, начались свободные митинги. Все тюрьмы раскрылись, сибирские тундры выпустили из своих объятий ссыльных. Европа открыла свои границы для возвращавшихся на родину изгнанников. Сколько радостных встреч, сколько неожиданных свиданий. Из Сибири вернулся с каторги мой друг Абрам Гоц, из Франции приехали мои друзья Авксентьев и Фондаминский, которые в последнее время вынуждены были там жить изгнанниками. Мы снова через многие годы разлуки все вместе, как 15 лет тому назад, когда вместе учились в

 

- 88 -

одном университете. Но теперь мы собрались вместе не ради науки, а для работы в пользу освобожденной родины. Осуществились наши лучшие мечты... У кого не закружится голова от этого?

 

РАЗЛОЖЕНИЕ РЕВОЛЮЦИИ.

 

Я не буду рассказывать о дальнейшем развитии русской революции: это слишком большая тема, да и к тому же революционные события 1917 года у всех еще свежи в памяти. Отмечу только несколько моментов, которые послужили поворотными пунктами в развитии событий и сыграли в судьбах русской революции роковую роль.

В первые же дни революции по распоряжению правительства я был назначен членом Чрезвычайной Следственной Комиссии, расследовавшей преступные деяния высших представителей старого режима. Я добросовестно посещал все ее заседания, участвовал в допросе нескольких министров и высших государственных сановников - в том числе бывших министров внутренних дел - Протопопова и Хвостова (часть этих допросов происходила в Петропавловской крепости), но затем я по собственному побуждению вышел из ее состава. Работа комиссии мне представлялась слишком кабинетной - меня тянуло к более живому делу и я с головой отдался редактированию одной из самых больших и влиятельных газет того времени - "Дела Народа", которая была центральным органом Партии Социалистов-революционеров.

В то время партия социалистов-революционеров быстро росла и все больше выдвигалась на авансцену политической жизни.

Во второй половине марта в Россию приехал из заграницы через Германию Ленин, лидер партии

 

- 89 -

большевиков, и на другой день он уже возвестил свою программу, которой потом и суждено было погубить русскую революцию - он провозгласил необходимость передать всю правительственную власть советам рабочих депутатов, объявить диктатуру пролетариата и любою ценою покончить с войной.

Его программа тогда встречена была не столько с негодованием, сколько с насмешками, настолько нелепой и выдуманной казалась она всем. Даже его товарищи по партии, большевики, в смущении отвернулись тогда от него. И тем не менее его программа в конце концов восторжествовала - объясняется это единственно тем, что темные солдатские массы, уставшие уже от трехлетней войны, обрадовались прежде всего возможности кончить войну. Программа Ленина о прекращении войны как нельзя более отвечала желаниям этих масс - ведь их убеждали в том, что, бросая ружье и отказываясь от защиты родины, они спасают от войны все человечество...

С первого же появления Ленина в России партия социалистов-революционеров начала открытую борьбу с ним, и мы в "Деле Народа" подняли ожесточенную кампанию против Ленина и большевиков.

Но яд разложения, принесенный большевиками в русскую революцию, постоянно просачивался и отравлял здоровый организм народа. Большевизм в массах - особенно в солдатских - рос неудержимо.

Об этом свидетельствовала уже демонстрация 5-6 июля, устроенная большевиками под лозунгами: «Долой Временное Правительство!» - «Вся власть Советам!»

Правда, правительство Керенского тогда победило, демонстранты-большевики были рассеяны и главари

 

- 90 -

большевиков арестованы, но это была Пиррова победа.

Сильный толчок развитию большевизма дало затем выступление генерала Корнилова 26 августа против Временного Правительства. Им очень умело воспользовались большевики, уверив массы, что Временное Правительство слишком слабо против подобных выступлений справа и что при Временном Правительстве революция в опасности, т. к. власть находится в слишком слабых руках. "Революция укрепится тогда, - утверждали большевики, - когда вся власть перейдет в руки пролетариата, когда вся правительственная власть будет принадлежать Советам Рабочих Депутатов".

Под этим именно лозунгом и был произведен в Петрограде и ряде других городов партией большевиков переворот 25 октября 1917 года. Власть Временного Правительства была свергнута и оказалась в руках партии большевиков, так как все другие политические партии, представленные в Советах Рабочих Депутатов, уклонились от того, чтоб разделить захваченную большевиками власть. Таким образом вместо коалиционной власти Временного Правительства, в котором участвовали представители всех политических партий и течений, во главе государства встала партийная власть, власть партии большевиков. Тем самым большевики вдребезги разбили основные принципы демократии, которыми всегда руководилась русская революция.

Антидемократический характер большевистского переворота выступил еще ярче, благодаря всей политической обстановке, в которой он произошел.

Переворот произошел 25 октября, а между 1 и 14 ноября должны были во всей стране произойти выборы во Всероссийское Учредительное Собрание - должна была, наконец, осуществиться мечта всех революционных

 

- 91 -

поколений России. Самое открытие Учредительного Собрания должно было произойти 27 ноября, причем закон о выборах в Учредительное Собрание был самым демократическим, какой до сих пор знал мир. И, действительно, состоявшиеся в свое время выборы дали небывалые результаты - в выборах приняли участие свыше 36 миллионов избирателей, из 703 депутатов 639 принадлежали к социалистическим партиям и, следовательно, Учредительное Собрание было бы самым демократическим парламентом, какой когда-либо знала мировая история. И большевики совершают свой преступный переворот, окончательно погубивший русскую революцию, за неделю до всенародных выборов, за месяц до открытия самого Учредительного Собрания...

С момента октябрьского переворота начинается в русской революции ожесточенная гражданская война между партиями, окончательно разложившая революцию и не окончившаяся до сих пор.

Партия социалистов-революционеров была в этой борьбе с большевиками в первых рядах.

 

БОРЬБА С БОЛЬШЕВИКАМИ.

 

В России всегда было несколько социалистических и революционных партий - из них самыми сильными были партия социалистов-революционеров и партия социал-демократическая. Социал-демократическая партия, начиная с1908 года, разбилась на два течения - большинство (отсюда и название "большевики") и меньшинство ("меньшевики"), - которые имели между собою различия главным образом в вопросах тактики. "Большевики" были сторонниками более революционных действий и верили, что социализма

 

- 92 -

можно достигнуть непосредственным разрушением существующего социального строя. В противоположность им "меньшевики" были сторонниками эволюционной теории и основу своего социалистического учения видели в массовой работе среди промышленного пролетариата. Сторонники обоих этих течений принадлежали к школе Карла Маркса. За время революции 1917 года эти два течения внутри социал-демократии разошлись окончательно и образовали две самостоятельные партии, причем большевики оставили даже свое прежнее название социал-демократов и стали называться "коммунистами". Таким образом, за время революции 1917 года в России существовали три крупные социалистические партии: 1) большевики или коммунисты, 2) меньшевики или социал-демократы и 3) социалисты-революционеры.

Партия социалистов-революционеров отличалась от двух других социалистических партий прежде всего тем, что, не будучи последовательницей учения Карла Маркса, она не ограничивала своей работы одним промышленным пролетариатом, а объединяла всех рабочих и крестьян в один класс трудящихся; социалистические идеи она распространяла не только среди рабочих, но и среди крестьянства, которое в России составляет 80% всего населения. Кроме того партия социалистов-революционеров имела свою аграрную программу, которая основана на идее национализации земли. Отличалась она от других революционных партий также и своей тактикой в борьбе с царским режимом - в число своих методов борьбы она включила также и систематический террор против представителей самодержавной власти; большевики и меньшевики были против системы террора.

Таковы в общих чертах были различия между социалистическими партиями, но это не мешало им в

 

- 93 -

борьбе с русским самодержавием чувствовать себя союзниками. Все три партии были социалистическими. Все три партии были революционными, и, т.к. главной задачей русской революции за все время ее истории было освобождение России, и так как самодержавие в своей кровавой борьбе не щадило никого, то естественно было членам всех трех партий считать друг друга товарищами, союзниками и борцами за одно общее дело. На баррикадах русской революции они всегда стояли по одну их сторону и взаимные их разногласия никогда не шли дальше теоретической дискуссии.

Так обстояло дело до большевистского переворота, т.е. до 25 октября 1917 года. Большевистский переворот изменил все, он бросил между социалистическими партиями факел вражды и гражданской войны, он сверг Временное Правительство, в составе которого были члены партий социал-демократов и социалистов-революционеров, - большевики отделили себя баррикадами от других социалистических партий, впервые в истории русской революции началась братоубийственная война, впервые между социалистами пролилась кровь.

Я хорошо помню роковое заседание Всероссийского съезда советов рабочих депутатов в ночь на 25 октября, на котором присутствовали представители всех революционных партий. Во время этого заседания пришла страшная весть о том, что большевики начали бомбардировку Зимнего Дворца, в котором происходило очередное заседание Временного Правительства. Это известие взволновало всех присутствовавших. Большевики официально это известие тут же опровергли. Но пришли новые вести, подтвердившие эту новость, получены были новые трагические подробности этой бомбардировки. Одна революционная партия за другой заявили на съезде резкий протест против действий большевиков, против их двуличной тактики.

 

- 94 -

Это было не только протестом против большевиков, это был протест против большевистского переворота вообще. Представители революционных и социалистических партий одни за другими поднимались на кафедру, заявляли в резких выражениях свой протест и уходили со съезда, не желая иметь ничего общего с большевиками. Большевики остались одни и с этого момента они начали опираться только на грубую физическую силу.

Мы все, участники съезда, протестовавшие против действий большевиков, собрались в здании петроградской Думы и в полном составе, со всеми гласными Думы, составили процессию и глубокой ночью пошли по Невскому к Зимнему Дворцу, где находилось Временное Правительство, осажденное большевиками.

Была темная ночь и фонари на Невском не горели. Мы шли стройной процессией и слышно было только наше пение Марсельезы. Вдали раздавались пушечные выстрелы - это большевики продолжали обстрел Зимнего Дворца.

Своими действиями мы хотели доказать свою солидарность с правительством и протест против большевиков.

Нам не удалось дойти до Зимнего Дворца - на Невском нам перегородил дорогу отряд матросов-большевиков с направленными на нас ружьями и пулеметами. А пушечные выстрелы продолжали раздаваться... С каждым выстрелом пропасть, вырытая большевиками между собой и русской революцией, станов