Первая ссылка и бегство за границу.

ИЗ ЖИЗНИ РЕВОЛЮЦИОНЕРА

 

ПАРИЖ 1919.

 

ГОДЫ СТУДЕНЧЕСТВА.

 

В старой России, под тяжким гнетом полицейского режима, молодое поколение развивалось быстро. Общественная деятельность была задавлена, печать задушена цензурой, политикой заниматься было запрещено - и именно поэтому политическое воспитание начиналось рано. Вот почему при самодержавии политической деятельностью в России начинали заниматься с гимназических и студенческих лет - обстоятельство, которому в свое время немало удивлялись в Западной Европе.

Не избежал общей участи и я. Еще на гимназической скамье я испытывал большой интерес к политической деятельности (запрещенный плод сладок), доставал через знакомых революционную литературу, которая либо печаталась в России в потайных типографиях, либо привозилась контрабандистами из-за границы и мечтал о революционной деятельности в будущем, об освобождении России от политического рабства. Уже одно это было тогда небезопасно, так как за чтение революционных книг ссылали без суда в Сибирь, а за их печатание и распространение царское правительство отправляло на каторжные работы. Но мы, со свойственной молодости беспечностью, пренебрегали этим. Молодежь устраивала кружки самообразования, читала в них запрещенные книги и знакомилась с той героической борьбой, которую, начиная с 1825 года, вели с деспотическим

 

- 4 -

строем несколько поколений русских революционеров. И только случайно удалось мне окончить в 1899 году гимназию: как раз накануне последнего выпускного экзамена ко мне ночью пришли жандармы для обыска - искать запрещенных книг. Они их не нашли (книги были хорошо спрятаны) и я со смешанным чувством тревоги и гордости за первое испытание революционера держал после бессонной ночи свой последний экзамен.

Я окончил гимназию в Москве и должен был поступить в московский университет. Но я решил сделать другое. Я знал, что мне не удастся так благополучно окончить университет, как я кончил гимназию. В те годы (1895-1905 гг.) так называемые "студенческие волнения" во всех крупных городах повторялись в России с астрономической правильностью. Можно сказать, что "студенческие волнения" были скорее метеорологическим явлением, чем каким-либо иным; ибо они правильно повторялись каждую весну, как только начинал таять снег. Повод для этого всегда находился: арест кого-либо из товарищей полицией за политическую деятельность, протест против какого-нибудь нелюбимого профессора, который не брезговал соединять свою ученую деятельность с полицейской, и т. д. и т. д. Эти протесты приводили неизбежно к столкновениям с полицией, которая нередко в таких случаях занимала здание университета и аудитории, - занятия в университете прекращались, арестованных высылали из города, иногда даже в Восточную Сибирь; в 1899 году правительство Николая II придумало даже сдавать замешанных в волнениях студентов в солдаты, где их держали в казармах в особенно тяжелых условиях. При этих столкновениях полиции со студентами нередко случалось, что полицейские со свойственной полиции всех стран наклонностью, применяли к студентам

 

- 5 -

меры физического воздействия и вступали с нимив рукопашную.

Все это приводило к тому, что окончить благополучно университет или даже просто учиться в нем было чрезвычайно трудно - особенно для тех, кто интересовался политической жизнью и не считал себя вправе стоять в стороне от нее. Я лично знал многих способных и талантливых людей, которые в течение 10-15 лет не могли окончить университета исключительно потому, что их высылали из университетских городов часто по одному только подозрению, что они участвовали в студенческих волнениях; а надо сказать, что в России в то время университетский курс был рассчитан на 4-5 лет.

Учиться в старой России было очень трудно, даже имея к тому страстное желание. А учиться я хотел. Для меня, 18-тилетнего юноши, уже тогда было ясно, что свою жизнь я посвящу политической деятельности. Но я хотел иметь знания, хотел быть образованным человеком - я знал, что нельзя быть неучем и полузнайкой, чтобы работать на пользу своей родине и своему народу. И, хотя молодость нетерпелива, хотя я горел желанием как можно скорее отдаться революционной борьбе с самодержавием за освобождение народа, я победил в себе это желание и решил поехать за границу, чтобы там, в свободных странах, в спокойной обстановке, получить нужные мне знания и выйти на борьбу, о которой я уже мечтал, лучше подготовленным и лучше вооруженным.

С это целью, по окончании в Москве в 1899 г. гимназии, я поехал в Германию и поступил в университет, в котором пробыл 5 лет. За эти пять лет я учился в университетах Берлина, Гейдельберга и Галле, слушал лекции по философии, политическим, общественным, экономическим и юридическим наукам, успел побывать кроме Германии во

 

- 6 -

Франции, Швейцарии и Италии, где также знакомился с политической и общественной жизнью этих стран. Русская полиция не могла помешать мне изучать заграницей то, что я хотел, хотя и очень косо смотрела на меня, когда я на каникулы приезжал к своим родным в Москву. Каждый раз на границе русские жандармы старательно рылись в моих чемоданах в поисках запрещенной литературы и за моей жизнью в России старательно следили переодетые извозчиками и швейцарами сыщики и шпионы.

За границей я мог свободно познакомиться с богатой русской революционной литературой, мог подробно изучить героическое революционное движение в России 60-х и 70-х годов и все это еще больше укрепило меня в моих революционных взглядах. Еще больше сделали знакомства с революционерами, которые приезжали из России - Париж и Женева были тогда Меккой и Мединой русской революционной молодежи, так как туда приезжали из России революционные деятели, там жили русские эмигранты, там издавались русские революционные журналы, которые потом через контрабандистов отправляли для распространения в Россию. Именно там - в Париже и Женеве - я имел счастье познакомиться с такими испытанными русскими революционерами и патриотами, как Брешковская, Михаил Гоц, Гершуни, Шишко, Волховский и другие. Знакомство с живыми людьми, за каждым из которых стояли долгие годы борьбы, испытаний и страданий сделало еще больше, чем книги: юношеская пылкая восторженность заменилась горячей и твердой верой в светлое будущее и в счастье русского народа, чувство укрепилось знанием. Тогда же я примкнул к одной из русских революционных партий - к партии социалистов-революционеров, основателями которой были упомянутые мною выше русские революционеры. Там же, за границей,

 

- 7 -

на университетской скамье, я познакомился в 1900 г. с Авксентьевым, Абрамом Гоцем (брат Михаила Гоца) и Фондаминским (Бунаковым), которые были тогда такими же юношами, как и я, проникнуты теми же идеалами, что и я, и так же, как и я, примкнули к партии социалистов-революционеров. С тех пор, каким бы испытаниям каждый из нас не подвергался, наша личная и политическая дружба никогда не прерывалась.

 

2.НАЧАЛО МОЕЙ РЕВОЛЮЦИОННОЙ КАРЬЕРЫ В РОССИИ.

 

В начале 1904 года я окончил в Германии университет и немедленно после его окончания поехал в Россию для революционной деятельности. Теперь я уже не был таким желторотым птенцом, каким я был пять лет тому назад. За эти годы усиленной работы и самостоятельной жизни я успел уже многое узнать, многое увидеть, многое испытать. Мне уже не побоялись дать в Россию ответственное революционное поручение, ради которого я ездил на тайное свидание (так как и заграницей русская полиция следила за революционерами) к Михаилу Гоцу в Ниццу, который жил там, уже прикованный к креслу своей болезнью, полученной им в тюрьмах и ссылке в Сибири (через 2 года он умер от нее заграницей). Мне было дано письмо, которое я должен был передать в Боевую Организацию Партии социалистов-революционеров, которая тогда после убийства министра внутренних дел Сипягина подготовляла новое покушение на министра внутренних дел Плеве. Письмо это было написано химическими чернилами на страницах одной из невинных русских книг, листы

 

- 8 -

которой нарочно были оставлены неразрезанными. За эту книгу тогда я уже готов был отдать свою жизнь - и по приезде в Москву я благополучно передал ее по назначению.

Партия социалистов-революционеров была основана в 1900 году и к 1904 году она получила в России уже широкое распространение. Своей основной политической задачей она ставила политическое освобождение страны, низвержение самодержавия и созыв Всероссийского Учредительного Собрания на основе всеобщего избирательного права, в котором народ должен будет сам решить свою судьбу, т. е. определить политический строй и провести необходимые социальные реформы. Как средство борьбы, партия социалистов-революционеров не только признавала агитацию и пропаганду среди широких слоев населения - среди рабочих и крестьянства, - но и террор, т. е. убийство отдельных, особенно ненавистных для народа и вредных представителей царского режима. С этой целью во всех городах, местечках и даже в крупных селах партия создавала организации, которые назывались комитетами и все они соединялись между собою в одну общую организацию, во главе которой стоял Центральный Комитет - настоящий руководитель и вождь всей партии. Через известные периоды происходили съезды представителей этих комитетов, на которых обсуждались и решались все программные и тактические вопросы. Конечно, все эти организации носили тайный характер и участие в них обставлялось большим секретом. Явная и тайная полиция старого режима была очень сильна и потому членам этих революционных организаций приходилось принимать чрезвычайные меры предосторожности. Им часто приходилось, скрываясь от преследований полиции, переодеваться, изменять свою наружность, жить под чужими именами - с чужими или фальшивыми паспортами,

 

- 9 -

так как среди революционеров было много так называемых "нелегальных", бежавших из сибирской ссылки или из тюрем; полиция обычно рассылала своим агентам и жандармам особые списки разыскиваемых, с приложением фотографий, и тем заставляла революционеров жить под чужим именем и видом.

Была такая тайная революционная организация и в Москве. В такие организации новых людей обычно принимали с большим выбором и попасть в число членов комитета было очень трудно. Но у меня были хорошие рекомендации от известных заграничных революционеров, меня уже отправили из России с важным революционным поручением и потому по приезде в Москву меня с радостью приняли в состав Московского Комитета Партии Социалистов-революционеров. Это было в феврале 1904 года. С этого момента началась моя активная политическая и революционная деятельность, которая до настоящего момента прерывалась только тюрьмой, ссылкой или изгнанием.

Нас было немного тогда в московской организации, но мы были энергичны и деятельны и вели широкую работу. Наша основная задача была - пропаганда наших взглядов и агитация в широких народных массах. С этой целью мы выпускали листки, отзывавшиеся на все политические события того времени - и эти листки мы тайно распространяли между крестьян и рабочих, среди которых мы создавали тайные кружки политического самообразования. Мы не могли их печатать в типографии (потому что ни одна типография на это не соглашалась, боясь суровых наказаний) и потому изготовляли эти листки домашним способом - на гектографах и мимеографах, Часто по ночам, набив этими листками все карманы, спрятав целую кипу их за пазуху, мы расходились по

 

- 10 -

городу и разносили листки в рабочих кварталах по знакомым нам квартирам рабочих или просто потихоньку расклеивали их на стенах на видном месте. Полиция боялась этих листков, как огня, гонялась за нами и, если настигала распространявших, то обычно жестоко избивала, арестовывала, и правительство бросало нас в тюрьмы, где нередко держало по несколько лет, а затем на 3, на 5, даже на 7 лет ссылало в Сибирь. Все это было в достаточной мере неприятно, но молодость не боится неприятностей.

Но мы не ограничивались и листками. Мы знали, что старый строй не уступит добровольно своих позиций и что впереди, быть может на многие еще годы, предстоит с ним жестокая борьба. И мы проповедовали необходимость отвечать на насилие силой. В то время по русским законам всякие стачки рабочих были запрещены, а рабочие собрания разгонялись оружием. Под страхом жесточайшей ответственности запрещены были даже всякие профессиональные организации рабочих. И потому мы говорили, что необходимо рабочим и всему народу готовиться к вооруженной борьбе с правительством. Мы знали, что за это по русским законам нас ждет не только каторжная работа, но и смертная казнь, но шли на это, так как были убеждены, что без жертв нельзя завоевать свободы.

В то время во внутренней жизни России уже пахло порохом. Дело уже не ограничивалось одними невинными студенческими волнениями, во время которых полиция в рукопашной борьбе избивала студентов. В 1904 году Россия вела непопулярную в народе и ненужную для самой страны войну с Японией, начатую по желанию одних только придворных кругов. Общее политическое недовольство носилось в воздухе. В промышленных районах, в Петербурге, Москве, на юге России и на Урале происходили

 

- 11 -

рабочие волнения, во время которых рабочие выставляли политические требования. Волновалось крестьянство. Правительство отвечало на это нагайками и расстрелами. 15 июля 1904 года в Петербурге среди бела дня был убит бомбой министр внутренних дел Плеве. Убийство было совершено Боевой Организацией Партии Социалистов-революционеров. Это было большой победой нашей партии и очень сильно увеличило ее значение и силу. В декабре 1904 года нашей московской организацией были устроены на центральных улицах Москвы большие двухдневные демонстрации, в которых приняли участие рабочие и студенты. В Петербурге начались известные рабочие волнения, которые приняли очень большие размеры и кончились знаменитым «кровавым воскресеньем» 9 января 1905 г., когда рабочие массы, подошедшие к Зимнему Дворцу под предводительством священника Гапона, были безжалостно расстреляны правительством. Я вместе с другими товарищами был арестован в Москве как раз в ночь на 9 января, только что вернувшись с общего рабочего собрания, на котором все московские рабочие также решили забастовать для поддержки Петербурга.

 

МОЙ ПЕРВЫЙ АРЕСТ.

 

Я был арестован среди работы, но наша работа не остановилась, потому что у нас нашлись заместители. И вскоре я получил подтверждение этому самым наглядным образом. Последние два месяца перед своим арестом я по поручению Комитета был занят очень важным делом - устройством подпольной революционной типографии. Это было очень трудным делом: надо было найти товарищей, знакомых

 

- 12 -

с типографским делом, достать им хорошие паспорта, иметь необходимую типографскую технику с рамой, валом и шрифтом, наконец, снять в тихом квартале отдельную квартиру, чтобы соседи не могли слышать работы типографского станка и все это сделать настолько осторожно, чтобы тайная и явная полиция не могла никого проследить. За участие в революционной типографии правительство налагало большое наказание - от 8 до 12 лет каторжных работ и каждая крупная революционная организация считала для себя особой гордостью и честью иметь такую типографию. Теперь я был арестован как раз в разгаре такой работы по устройству типографии и очень беспокоился за ее судьбу. Через несколько недель из пересланного мне с воли тайным образом письма товарищей я узнал, что типография уцелела, а через два месяца я получил даже первый номер той газеты "Рабочая Газета", в составлении которой участвовал, когда был еще на свободе. Мало того - мне удалось переслать товарищам на волю воззвание, которое я составил в тюрьме, и через несколько дней я получил печатный экземпляр его, напечатанный в нашей революционной типографии. Только тот, кто сам испытал это, может понять, какое чувство радости и гордости испытываешь, когда, будучи пленником, торжествуешь победу и знаешь, что несмотря на тюремные стены, можешь помогать тому делу, за которое каждое мгновение готов отдать свою жизнь.

Здесь, в московской тюрьме, мне пришлось испытать и другое сильное чувство.

После убийства министра внутренних дел Плеве Боевая Организация Партии Социалистов-революционеров не остановила своей работы - она поставила себе новую цель: убийство в Москве великого князя Сергея Александровича, дяди царя, одного из вдохновителей реакционной придворной партии. Я знал о

 

- 13 -

всех приготовлениях, которые были сделаны Боевой Организацией и которые держались в большом секрете даже от остальных членов партии, так как накануне своего ареста имел тайное свидание с одним из руководителей Боевой Организации - г. Борисом Савинковым. И теперь, сидя в московской тюрьме, я с замиранием сердца ждал, когда раздастся этот удар - я ждал его каждый день. И, наконец, я его дождался. 4 февраля, около 2 часов дня, когда я стоял у открытого окна, пытаясь вести переговоры с сидевшими неподалеку от моей одиночной камеры товарищами, я ясно услышал гул отдаленного взрыва, похожего на пушечный выстрел. Сердце мое затрепетало - что означал этот неожиданный звук? Новую победу Боевой Организации или быть может, снаряд разорвался в руках метателя от несчастного случая, бесполезно унеся с собой жертву, как это не раз уже случалось в деятельности террористов? Или, наконец, этот взрыв указывал на какой-нибудь несчастный случай на фабрике (взрыв котла и т.п.) и никакого отношения не имел к борьбе революционеров за освобождение России? Сидевшие в тюрьме товарищи также слышали этот взрыв, но не обратили на него особенного внимания - и я не считал нужным высказывать им свои соображения. И только вечером все выяснилось - бежавший около тюрьмы мальчишка крикнул через забор с улицы, что "великого князя разорвало бомбой". И это была правда: Иван Каляев, член Боевой Организации нашей партии, бросил в великого князя в Кремле бомбу, которая убила великого князя на месте и едва не разорвала самого Каляева. Через несколько минут после крика мальчика вся наша тюрьма уже знала об этом событии: великий князь был так ненавистен всей Москве, он пользовался такой всеобщей ненавистью, что даже наши тюремные надзиратели

 

- 14 -

не могли скрыть своих улыбок и потихоньку, оглядываясь и с большими осторожностями, сообщили нам эту новость. Через несколько минут вся тюрьма огласилась криками: "Да здравствует партия социалистов-революционеров!" и заключенные дружным хором запели "Марсельезу". Надо самому испытать в тюрьме эти переживания, чтобы понять, как много можно отдать за это...

 

В МОСКВЕ. ДНИ ВОССТАНИЯ.

 

К тому времени я уже был членом Центрального Комитета Партии Социалистов-Революционеров, куда был выбран в октябре этого года после возвращения из Женевы. В декабре я находился в Москве, где руководил деятельностью московской организации и вошел немедленно в стачечный комитет. С самого начала было видно, что на этот раз забастовка не будет носить мирного характера В недолгие дни свободы революционными организациями было запасено немало оружия и взрывчатых веществ - теперь и то, и другое должно было пригодиться. И когда казаки и жандармы начали стрелять в толпу, она отвечала на их выстрелы также выстрелами: это разговаривали с полицией члены наших революционных организаций. В одном из домов (гимназия Фидлера) была захвачена полицией наша боевая дружина, которая на обстрел отвечала выстрелами и бомбами - дом обстреляли артиллерией, с обеих

 

- 21 -

сторон оказались убитые и раненые. Наши товарищи были взяты в плен. Московский Комитет нашей партии ответил на этот удар ударом - он решил взорвать в ту же ночь "Охранное Отделение" - центр полицейской деятельности в Москве. Это поручение было дано мне.

Вместе с двумя товарищами я разработал план нападения и снабдил их двумя разрывными снарядами огромной силы. С зажженными папиросами и со снарядами в руках они спокойно подошли к окнам здания, незаметно прикоснулись папиросами к зажигательным шнурам и удачно бросили бомбы внутрь. Охранявшие здание полицейские начали стрелять в них из револьверов, но раздавшиеся в это мгновение внутри самого здания два оглушительных взрыва уложили полицейских на месте. Здание Охранного Отделения было разрушено до основания и обоим товарищам удалось благополучно скрыться. Начавшийся пожар уничтожил бумаги Охранного Отделения. Взрывы последовали около 4 часов утра и я был в это время неподалеку от места покушения. Я поспешил туда и с удовлетворением увидел все здание Охранного Отделения в огне. Но в ту же минуту я увидел себя окруженным 10-12 людьми в штатском - я сразу догадался, что это были переодетые полицейские и, выдав себя за случайного прохожего, стал спрашивать их о причине взрывов. На мое счастье никто из этих сыщиков не знал меня в лицо, иначе я был бы застрелен на месте. Мне удалось, разговаривая, уйти от них.

Этот взрыв Охранного Отделения был хорошим ответом на арест нашей боевой дружины и произвел сильное впечатление в революционных кругах.

Впервые Москва начала покрываться за эти дни баррикадами. Таким образом мое предчувствие и

- 22 -

предсказание в Женеве оправдались - и оправдались скорее, чем кто-либо из нас думал.

Москва оказалась разбитой на несколько частей - одна часть была в руках правительственных войск, которые обстреливали улицы из пулеметов и легких орудий, другие части были захвачены революционерами, которые нагромоздили из сваленных телеграфных столбов и сломанных заборов и дверей баррикады и затянули улицы проволокой трамваев и телеграфа. На улицах Москвы началась настоящая гражданская война со всеми ее кровавыми ужасами.

В Москве было много войск, но войска колебались, и толпу расстреливали главным образом полицейские, жандармы и казаки. Около двух недель продолжалась эта борьба на московских баррикадах без видимого перевеса на той или другой стороне. Петербург молчал -  забастовка была там сорвана и мы всего больше боялись, что Петербург пошлет против нас свою гвардию. Николаевская железная дорога между Москвой и Петербургом продолжала действовать под охраной войск и все наши попытки взорвать на этой линии железнодорожные мосты кончались неудачами. И, наконец, действительно, в Москву прибыл из Петербурга гвардейский Семеновский полк, который известен был своей верностью старому порядку. Прибыв в Москву, он начал действовать с беспощадной жестокостью, расстрелял артиллерийским огнем баррикады и выжег рабочий квартал Пресню, где ему было оказано наиболее сильное сопротивление. При подавлении московского восстания особенной жестокостью отличились командир Семеновского полка генерал Мин и его полковник Риман -  эти два имени остались Москве хорошо памятны, наряду с именем

 

- 23 -

военного генерал-губернатора Москвы - адмирала Дубасова.

За эти дни я принимал живое участие во всех этих событиях и стоял в центре движения - был членом Исполнительного Комитета, который руководил всем движением. Но после того, как Семеновский полк раздавил Москву, нам здесь делать было нечего - надо было стараться выбраться из Москвы, тем более, что на Рождество был назначен в Финляндии на Иматре первый общий съезд нашей партии. Родные мне сообщили, что за мной уже приходили к ним на квартиру жандармы с револьверами в руках - и мне надо было торопиться.

Но как выехать из Москвы? Москва была окружена со всех сторон войсками, сыщики и шпионы шныряли всюду по улицам и искали руководителей движения. Меня они знали хорошо, знали и мою роль в событиях, наконец, у меня были прямые и неопровержимые факты, что меня искали. И я решил, что самый верный путь - прямой путь. Я, нисколько не скрываясь, отправился прямо на Николаевский вокзал, откуда поезда отходили в Петербург, сам купил у кассы билет и, пройдя через цепь солдат, на глазах у всех, сел в поезд. Мой расчет оказался правильным - никто не мог предположить, что революционеры посмеют, не считаясь с огромной для них опасностью, пойти прямо в пасть к врагу. Таким же простым путем благополучно выехали и товарищи. Помню, что в Выборге в Финляндии меня встретили знакомые на вокзале и тут же познакомили меня с каким то бритым человеком, одетым в роскошную медвежью шубу. Я церемонно с ним раскланялся, а через мгновенье мы хохотали в лицо друг другу: в своем новом знакомом я узнал товарища по Исполнительному Комитету, с которым мы вместе все эти дни работали в Москве и который

 

- 24 -

оттуда выехал на один день раньше меня, Но я не узнал его сразу без усов и бороды и в незнакомой мне шубе.

Партийный съезд на Иматре продолжался около недели - на нем были поставлены основные политические вопросы. Страна очутилась в прежних условиях политической жизни, что и до 17 октября 1905 г. Независимая политическая деятельность была по-прежнему запрещена, по-прежнему политические партии были загнаны в подполье. Но неудача декабрьского восстания в Москве и Петербурге не обескуражила революционеров. Революционные партии по-прежнему должны были приняться за старые методы борьбы, а партия социалистов-революционеров на своем съезде единогласно решила взяться за испытанное оружие террора. Вновь избранный на съезде Центральный Комитет решил возобновить террористические покушения в самых широких размерах.

 

В БОЕВОЙ ОРГАНИЗАЦИИ.

 

В декабре я уже понюхал пороха в Москве и не мог вернуться к мирной работе ("мирной" работой революционера мы называли работу по созданию организаций среди крестьян и рабочих, печатание и распространение литературы) - меня всего тянуло в террор. Я предложил свои услуги Боевой Организации и был принят в число ее членов, что было для меня очень большой честью. Членами Боевой Организации могли быть только те, кто сам предлагал ей свои услуги - туда никого не приглашали и никого не выбирали, там могли быть только одни добровольцы. При этом никто в партии не знал персонального состава Боевой Организации, не знал этого даже высший руководитель всей партии - Центральный Комитет

 

- 25 -

в полном составе, а только один из его членов, заведовавший боевой работой партии. Работа Боевой Организации была совершенно самостоятельной; Боевая Организация получала только определенные задания от Центрального Комитета, но разрабатывала и приводила в исполнение свой план независимо от кого бы то ни было.

В первые месяцы 1906 года Боевая Организация поставила себе несколько таких задач: покушение на адмирала черноморского флота Чухнина, недавно подавившего восстание матросов на Черном море, на министра внутренних дел Дурново, руководителя всей внутренней политикой правительства, на адмирала Дубасова, генерала Мина и полковника Римана, героев кровавого подавления московского восстания.

В то время в Боевой Организации числилось от 25 до 30 человек и все эти задачи были правильно распределены между ними.

Мне поручили прежде всего съездить на Черное море в Севастополь и выяснить условия жизни и возможность покушения на адмирала Чухнина. Прямо из Гельсингфорса, никуда не заезжая, я выехал в Севастополь. Там я поселился под чужим паспортом в одной из лучших гостиниц города, разыгрывая из себя богатого туриста. У меня не было знакомых в Севастополе, да и данные мне от Боевой Организации инструкции запрещали мне с кем бы то ни было видеться, чтобы свиданиями с скомпрометированными в глазах полиции лицами не навлечь на себя подозрения сновавших всюду шпионов и сыщиков. Мне предстояло изучить образ жизни и привычки адмирала, чтобы на основании добытых сведений установить наиболее удобный момент и место покушения на него. С этой целью в разные часы дня я выходил из своей гостиницы и ходил вокруг дворца, в котором жил командующий черноморским флотом,

 

- 26 -

тщательно следил также за находившеюся около моей гостиницы пристанью. Теперь я сам из красного зверя, которого преследуют охотники, превратился в охотника, который выслеживает свою добычу. В одну из таких своих прогулок я встретил на улице товарища, которого знал по московской революционной организации - мы пристально посмотрели в глаза друг другу, но не поздоровались. Я не хотел выдать своего знакомства с ним, т. к. быть может за ним следили, и тогда я мог выдать себя полиции. Но меня удивило - и, признаюсь, несколько смутило, что и он не обнаружил желания поздороваться со мной. Что делает он в Севастополе? -  задавал я себе вопрос и не мог на него ответить.

Прошло около недели моей жизни в Севастополе - за это время я хорошо изучил местоположение, расположение дворца адмирала и уже составил себе некоторый план действий.

Однажды, когда я с намыленной щекой сидел у парикмахера, в парикмахерскую быстро вошел взволнованный морской офицер и сообщил во всеуслышанье: "Сейчас было покушение на адмирала Чухнина - в него стреляла какая-то женщина и опасно его ранила, а может быть и убила..."

Как описать состояние, которое я испытал при этом известии? Нужно было собрать все хладнокровие, чтобы спокойно досидеть у парикмахера и добрить намыленную щеку. Сейчас же от парикмахера я бросился ко дворцу адмирала, где около ворот уже собралась небольшая толпа народа. Из рассказов выяснилось, что на прием к адмиралу Чухнину явилась неизвестная молодая девушка, которая выпустила в адмирала четыре пули из браунинга. Адмирал упал под стол, на выстрелы сбежались жена и дочь адмирала, стража из передней и схватили стрелявшую. И по требованию жены адмирала неизвестная девушка

 

- 27 -

сейчас же была расстреляна стражей во дворе адмиральского дворца. От ворот, действительно, видно было во дворе тело, покрытое чем-то, около которого стояла стража. Адмирал остался жив, хотя и тяжело ранен - все четыре пули попали в него.

Делать в Севастополе мне больше было нечего и я в тот же день выехал с поездом в Москву. В вагоне уже при отходе поезда я встретился со своим московским знакомым, которого ранее заметил на улице Севастополя. Здесь он мне все разъяснил. Оказывается, одновременно с Боевой Организацией на адмирала Чухнина подготовлялось покушение Московской Боевой Дружиной (Боевой Отряд Центральной Области) нашей же партии, о котором мы не знали, благодаря большой тайне, которой мы обставляли нашу работу. И он, мой московский знакомый (Владимир В.), вместе с той девушкой, которая стреляла в Чухнина, работали над этим делом. Стрелявшая была Измайлович, дочь генерала, известная в наших партийных кругах, как смелая и самоотверженная революционерка, недавно только при помощи товарищей удачно бежавшая из тюрьмы.

В Москве мы расстались с Владимиром В. и я поехал дальше в Финляндию, где передал в Боевую Организацию подробный отчет о происшедшем.

В Гельсингфорсе мне пришлось переночевать только одну ночь. На следующий же день я был отправлен в Петербург на новое дело - готовить покушение на командира Семеновского полка генерала Мина и полковника Римана. Это дело Боевая Организация поручила мне и одному моему московскому товарищу, с которым мы вместе переживали все московское восстание в декабре - Александру Яковлеву.

 

- 28 -

С новым паспортом я отправился в Петербург и остановился в гостинице. Яковлев отправился тоже одновременно со мной и остановился в другой гостинице. Друг с другом мы условились встречаться только в кафе и ресторанах, чтобы не обнаруживать своего знакомства.

Очень скоро мы выяснили, что генерал Мин живет около казарм Семеновского полка и очень строго охраняется, а полковник Риман в своей частной квартире. Нам удалось достать их фотографические карточки, но несмотря на все старания, нам не удавалось их встретить лично. Один или два раза в неделю мы виделись в ресторане с руководителями Боевой Организации, которые приезжали в Петербург в назначенные дни, когда мы ездили с докладами сами в Гельсингфорс. Нам приходилось часто менять места свиданий, чтобы не быть прослеженными полицией и постоянно, ежеминутно следить за тем, нет ли за нами наблюдения сыщиков. Мы прекрасно понимали, что при неосторожности мы не только рискуем сами, но и подвергаем опасности других, которые находятся с нами в сношениях и, что еще хуже, можем погубить то дело, которое возложено на них. Поэтому приходилось прибегать к большим хитростям. Так помню одно свидание в Петербурге мы устроили в турецкой бане, куда мы пришли под видом посетителей - кто бы мог заподозрить в двух, лежащих на соседних скамьях и покрытых мыльной пеной джентльменах террористов, обсуждающих один из своих страшных планов...

Одновременно с нами в Петербурге Боевая Организация работала и над другим делом - она подготовляла покушение на министра внутренних дел Дурново. Это дело было серьезнее нашего и было поэтому поставлено несколько иначе. Над ним

 

- 29 -

работало десять или двенадцать человек и все они были разделены на две группы, не только совершенно самостоятельных, но даже не знавших одна про другую. Одна группа жила под видом извозчиков. У них были крестьянские паспорта, одеты они были как приезжие из деревни люди, которые приехали на заработки в Петербург. Лошадь и экипаж они купили в Петербурге, поселились на разных извозчичьих дворах и в своем образе жизни старались решительно ничем не отличаться от простых извозчиков. В таком виде они ездили по городу, старались держаться у подъезда того дома, в котором жил министр. Их задача состояла в том, чтобы изучить дни и час выездов министра с докладами к царю или на заседания, также как можно внимательнее изучить внешний вид экипажа, в котором министр ездил. Все это было необходимо знать, чтобы можно было заранее подготовиться к покушению и чтобы при самом покушении не произошло какой-либо роковой ошибки (как это иногда случалось, когда по ошибке вместо одного стреляли в другого). Другой отряд состоял из продавцов газет и папирос, что позволяло им также все время проводить на улицах и следить за нужными пунктами. Существование этих двух отрядов облегчало наблюдение, так как позволяло сравнивать и проверять добываемые сведения. Руководители Боевой Организации переодевались в соответствующие платья и виделись с извозчиками и разносчиками в третьеразрядных трактирах и харчевнях, где извозчики имели обыкновение закусывать и пить чай.

В одном из этих двух отрядов, подготовлявших покушение на министра внутренних дел Дурново, находился и мой большой друг Абрам Гоц, с которым мы вместе учились в заграничном университете. Еще до того, как мы оба встали на работу

 

- 30 -

в Боевой Организации, мы условились время от времени встречаться друг с другом. Но как это сделать? Я жил богатым барином в хорошей гостинице, он был простым извозчиком. Однажды в условный день и час я вышел как бы прогуляться на улицу и на углу назначенного нами перекрестка двух улиц увидал извозчика. Извозчик был самый обыкновенный - каких много в Петербурге. Я прошел мимо - номер был тот самый, но в душе было сомнение, настолько этот извозчик не походил на моего друга. Я вернулся и окликнул его: "Извозчик, свободен?" Только по улыбающимся глазам я узнал его. Куда девался его вид студента? Я увидел плохо выбритое лицо, грязный кафтан, большие рукавицы. - "На Невский." - "Пожалуйте, барин". - Вместо Невского мы поехали с ним за город и только там могли свободно наговориться.

Он рассказал мне много интересного. Ему, интеллигентному человеку, только что окончившему вместе со мной университет в Германии, было конечно тяжело и трудно среди мира извозчиков с их темной жизнью, среди тяжкого труда и грязи. Самый труд извозчика, эта езда с утра до вечера на морозе, скверная еда - для человека, привыкшего к другим условиям жизни, все это было чрезвычайно трудно. Но он не ун