Missing scene , Pt . 1 Давным-давно

 

 

Самый опасный в свете человек –

тот, у которого есть время. Тем опасней,

чем его больше. Для раздумий краток век;

но успевающий на тормоз жать – ужасен.

Он поднимается над временем, и сверху

видит, что в спешке недоступно человеку.

 

Особо страшен тот, кто сопоставить

умеет свой отрезок временной

со всем, что было раньше. Миром править

бы мог, если прикинуть, мозг земной,

что выделил повторы: взял эссенцию.

И разыграть способен пьесы квинтэссенцию.

 

Сверхчеловека призывать – равно, что Мэнсона,

который Чарльз, стремиться возвести на трон.

Каждый задуман богоравным. Но без сердца мы,

где свет царит, приносим лишь урон

себе, друг другу, миру и... всему.

Нет, я – не проповедник адских мук.

 

Нет, я – не проповедник, не сектант

и ни одной религии не следую.

Давайте думать вместе. В ногу; в такт.

Сколько людей, столько богов, что исповедуем.

Глаза, смотрящие в одно, все уникальны.

Либо он есть, любовь, либо – "повесься, Каин".

 

Товарищи, способные смотреть,

поймут: нет будущего. Больше его нет.

Куда плывём не одну тысячу мы лет?

В тупик. Приплыли. Репину привет.

Если есть центр, то окончанье только времени.

Если нет центра – пойду вешаться на ближнем дереве.

 

Путём логических цепочек я пришла

(затраты эмоциональные не в счёт),

что пред рассветом неизбежна мгла.

Пророкам был не нужен наш почёт,

они, увидев времени конец,

шагнув наружу, взяли свой венец.

 

Вопрос – не о существованье Бога в мире,

но о наличии его или отсутствии

в мире твоём. Принудив, отвратили

догматы вер ох не одно стремленье слиться с ним.

У этики нет права под гребёнку

одну равнять душевный спектр тонкий.

 

Необязательно иврит со словарём

переводить, чтоб слышать речь оттуда.

Намёки и подсказки есть во всём,

кто ты – сейчас. Вот, в данную минуту.

Насилуя, насилие встречаешь.

Что бросил в чашу, то оттуда сам ешь.

 

Мы можем выбрать хостел, можем дом.

(Нет, я ни то, ни это.) Время тащит.

В скит тянет уж давно меня. Причём

монахом стать смогла бы, но – курящим.

Чтоб в атмосфере быть с заводами своей.

К тому я, что свой суд у всех людей.

 

Себя мы судим сами. «Вокруг падаль», –

считая падалью себя, мы говорим,

и падаль тянется. Её мы обвиняем

в том, что подобное – к подобному... Наш Рим,

Константинополь и зеркальный город –

там, где кончаются куда-либо укоры.

 

Если бы каждый это осознал,

то рай пришёл бы в мир сию секунду.

О том устами мальчика вещал

великий Достоевский. Он – как муж мне.

Сродни страстями, кои проходил,

тот постоянен: много лет уж мил.

 

Что мы имеем в день сегодняшний? Грядущий

готовит то, что накануне было в нём.

Глобализация. Мы, вроде, вездесущи,

где интернет есть, но и, вроде, не причём.

Телепатическая связь предполагает,

что, как себя, один другого понимает.

 

Раздался крик? Дискуссия окончена.

Влюблённые прекрасно слышат шёпот.

Экран горит: без этого бы скорчился,

себя без маски встретив, homo show.

Оставь наедине с собой кого-то,

и ты поймёшь, что значит этот "кто-то".

 

Решения, проблеме адекватного,

кроме конца планетушки, не вижу.

Я негативно отношусь к террактам, но,

со злом борясь, его умножу лишь я.

Впустить и источать наружу свет,

зная, что спровоцировал "ответ" –

 

вот это страсти, вне семьи, Христовы.

Семья, где любят – рай в миниатюре.

А человек, в ком внутренний остов есть,

абсурдных действий не пугается. Вот сюр вам:

«Искореняй погрешности – внутри,

а в мире на прекрасное смотри».

 

Давайте выдохнем. Расслабимся. Не надо

считать мои слова угрозой. Они вовсе

ей не являются. Я не трясу наганом

и не зову в походы крестоносцев.

Как чукча тот: что вижу, то пою.

Жить можно радостно, не будучи в раю.

 

Нужна завязка, кульминация, развязка.

Иль тезис, рассуждение и вывод.

Кому-то ласка, а кому-то встряска

(полезнее для стен бетонных взрыва).

Возможно счастье в мире? Нет. А в нас?

Про счастье личное я и веду рассказ.

 

В персоне Яна бога Лора видела.

Скорее даже не любовь прямая

тут. Восхищенье, подражанье (в уважительной,

а не копирочной манере) и стоянье

не против, но спиной к его спине.

Союз был продуктивен тот вполне.

 

Кончаются союзом мелодрамы.

Путь к человеку от союза начинается.

В нём как бы зришь себя за альмагамой

лица другого. Люди, раз встречаются,

в другом находят собственное зеркало.

И отношение себя к себе в ком-то другом.

 

Скажу на опыте: конфликты с прародителем,

то бишь отцом – с мужчиной проработала.

"Не такова, как надобно", давленье скрытое

и безразличье внешнее до дна пила я в том,

который распустил в душе цветы.

Наверх проекций их уж нет, в сад красоты.

 

Насилие, над тем, кто тебя любит,

ужасно (и сестра об этом помнит).

На её месте оказавшись, я, по сути,

всекла, как "обижают не за что-то".

Всё искупление при жизни происходит.

На место жертвы попадёт палач, и – взвоет.

 

Потом же происходит очищение.

Скрепление разбитых нами черт.

Если, конечно, мы хотим соединения,

ведь можно и не выбирать его. Пещер

мы узники, но тени понимающий

свои, ключ для оков увидит тоже в них.

 

Кому богооставленность известна

(среди любовников бессмертных их полно

моих), такие люди в ад, как местные,

спускались без Вергилия. Темно,

ломает, очевидна невозможность света

без выбора его: прыжка в безвестность.

 

Положим, Лора поняла фигуры Данте.

Но выводы её ошеломительны.

Сказала: «Раз за разом нужно в ад мне

ходить, чтоб так решать проблемы». Удивительно.

Мать от неё самой хотела то, чего в ней нет.

Она масштаб раскинула до уровня планет.

 

Претензии к Земле, где обитаешь –

ну и размах! Подходит королевы статусу.

Когда от действий проститутка "умирает"

её, потом ей та небесной девой кажется.

На Иде сотни сфокусируются во плоти.

Пока ж они друг другу рады до смерти.

 

Вот за убийства – никакой вины не знала.

Там больше грязная работа: санитара.

«Предупреждали, что ж? Мой бог сказал "стреляй" мне,

и я стреляю. Это божья кара».

Ян был, как человек с портрета в комнате

её сестры: непостижим, посмертен, сущий в ней.

 

Учил её стрелять, бросать ножи

с плеча, с локтя, с отсутствия подпорки.

Дрессировал на перекладине: «Держись.

Представь, что ты повисла над высоткой».

Герой и воин мог, Мусаси Миямото,

убить бакеном (деревянным мечом). С лёту.

 

«Неважно, что есть под рукой. Оно – оружие.

Твоего тела продолжение прямое – нож».

Тот танец смерти круче, чем супружество.

Отцы не мёртвы их. Отцы их упокоены.

Или блуждают, коль от уз здесь – не отказники...

но тут многообразье версий разнится.

 

Считаю, что во всём есть доля правды

и доля лжи. С вопросом инкарнаций

я не запариваюсь сильно: цель не та, чтоб

родиться дальше и во времени остаться.

Желающий часы преодолеть

не парится, хоть сколько прошло лет.

 

Неуловимой переменой Ян оделся.

Он смог увидеть Лору – вне её.

Про "остановку" говорила та... Инесса

в себя вбирала будто сразу всё.

Без масок, видоизменения в момент,

спокойный – весь сестры ассортимент.

 

Взлетать полезно нам, товарищи. Ужель

могли б мы, не крылясь искусством, жить?

Могли бы, но... и граффити, и гжель –

своим узором, цветом хороши.

Дела минувших дней смотреть полезно.

Но эпизод конкретный – интересней.

 

(белые страницы)