Часть XVI. Кукла наследника Тутти (конец)

 

 

#np Swanky tunes feat. Raign – Fix me (Dj Glicirin remix)

 

 

Вернулись в ложу. Ритмами дикарскими

оделась музыка. И он её спросил:

– Вне универа чем ты занимаешься?

– Танцую. – Правда? – Отнимает много сил

учёба. Танцевать мне... ну, как жить.

Без танцев жизнью перестала дорожить.

 

– Покажешь? – Как, сейчас? – Ну не на кубе ж.

Здесь только ты и я. Двинь пару па.

Ничем ты, если что вдруг, не рискуешь. –

«Рискую больше, с куба чем упасть, –

подумала Инесса, – нет ужасней,

чем перед ним движеньем облажаться».

 

Трек вышел в ритм, где скоростью взяла бы.

– Я подожду, когда спадёт накал. –

Совет сестры ей вспомнился: «Когда нет

решимости на сцену выйти, зал

сидит и ждёт, а ты – в кулисах трусишь,

представь, что ты – не ты, а тот, кто может лучше».

 

Она, наверное, не думала о точках

пересечения, в суставе переклинах.

Она, наверное, смеялась, будто ночи

бессонные – самой ей воплотимы.

Она, наверное... наверное, она.

«Я Лорой стану. Я обречена».

 

Сам танец тело пользует танцора,

когда он технику довёл до совершенства.

Летает, как со светом метеор, а

в отсутствии себя – его блаженство.

К площадке, от столов свободной, Ян

ей жестом указал. Сам сел, как Пан

 

в лесу, на нимф глазеть приготовляясь.

Инь туфли в сторону отставила. Вздохнула.

И начала... классично. Мягкий ряд поз

проделала (цыганка Мариула

плясала у костра совсем не так).

Да, жесты не выходят у писак.

 

Подкат, взмах юбки, "раз, два, три..." – и села,

на жёсткий темп взвилась, как на дыбы.

Всё, что про страстность знала, стало телом.

В локте залом, ногою круг... Ритм бил,

она же из себя взбивала пену.

Часто дышу, в уме уж видя сцену.

 

Ян не сказать, что ей был поражён:

он чуть со стула ни упал от удивления.

Распущенных волос, как в море волн

во время бури, вихрь летал за нею. Я

хотела б описать там каждый степ,

но по сравненью с Инь – суха, как степь.

 

С высотки Лора наблюдала за несчастным,

кого не убедили миролюбием.

Политик выходил из зданья. Ясно,

в машину сесть собрался. Вокруг – люди, и

она берёт его в оптический прицел.

С винтовкой приседает. Лоб: вот цель.

 

С подолом приседает – над коленями,

по доскам пола на коленях проезжая,

Инь. Звуковой подъезд, как настроение,

идущее к разрядке. Выстрел. "Жаль". И

ладошкой Кобра крестится за упокой.

Труп пал. Кричат внизу. Назад – рекой.

 

Из полицейского архива кадры. Кровь.

Толпа визжит. Законники на старте.

Спустилась из окна под сень дворов

(в чехле винтовка спрятана гитарном).

Джинсы и платье (хиппи), куртка – кожа.

В карманах внутренних есть пистолет и нож с ней.

 

Глотнув из фляжки на ремне немного джина

(хотела б, чтоб в бутылке тот сидел,

большой такой и синий: «Расскажи мне,

малышка, что ты хочешь?»), кучу дел

перед собой ещё воображала,

в гробу видав какую-то там жалость.

 

– Предупреждали, и не раз. Дурак, – сквозь зубы

отплюнув, закурила. И пошла

задворками и переулками до клуба. –

Сложнее дел бы. Разгребаю шлак.

С Ферзём теперь вопрос стоит. Насущный.

Живых убитые – куда благополучней. –

 

Для всех она в гримёрке закрывалась,

с бутылкой, раз звезда, наедине.

– Ну что? – спросила Инь, как отдышалась.

– Как будто я успел побыть во сне.

– Так плохо? – Сон тот был для грёзы братом.

Живёшь ты танцем. Так живи за плату.

 

– Работу предлагаешь? – Не те танцы.

Скорей бы предложил брак по расчёту:

ты доставляешь радость, я – финансы.

– Смеёшься, значит. Может, всё ж работу?

– Нет, не смеюсь. Ну, ты сама прикинь.

Со мной ты можешь счастлива быть, Инь.

 

– Вот это скорость! Я тебя не знаю...

– Но ты мне нравишься, и нравлюсь я тебе.

В отличие от многих, не играешь,

способна перейти от A до B.

По нраву мне твой танцевальный стиль.

А, не пойдёт, так можно развестись. –

 

Увидев танец, видишь, что без платья

собой являет милая танцорка. –

Для юности пожить неплохо в латах

защитных. Брак совсем зелёный плод от

всех внешних стрел и копий бережёт.

Пусть даже с двух ни одного не жжёт. –

 

Инь выдохнула, разных чувств полна.

– Ты опоздал. В груди моей весна.

– Из моего ты будто вышла сна.

Так в чём проблема? – Быстро слишком. На

мой взгляд, сначала встреч должно пройти... не месяц... с теми, не?

– Пойми, у меня нет на это времени.

 

– Подумать я должна. – Оставь мне номер. –

Он встал за ней: малышка и гигант.

– Ты странный тип. И, думаю, что опер

не единичный – нос бы поломал,

ища в следах твоих подсказку к знанью, "кто ты".

Вот номер. Я пошла. Мне... жутко что-то. –

 

Она нашла не сразу одноклассницу.

С зелёной феей та вошла в контакт.

(Люблю напиток этот! Снова влазию...)

Вызвав такси, уехали две. В такт

уходу, вышла старшая; из двери

на этаже втором. Ян был... растерян –

 

нет, уж, скорей, подавлен: лучше слово.

Уселась Лора рядом. В красном платье.

– Ну, что Паук? Пиф, паф, и всё готово.

Сидишь, будто лимон сжевал, не глядя.

Инесса что ли так задела? Что за скорби?

– Поговорить с тобой мне нужно, Кобра.

 

– Ужасное начало. Что случилось?

– Тебе дам под защиту одну девушку.

Она жить будет у меня. Остановилась

надолго. Сын мой в ней. Схватила фишку ты?

– Ну да, род, продолженье, всё такое...

что страшного-то? – А с другой пойду к налою.

 

– Уж не со мной ли? Смеху было б много.

– Нет, не с тобой. Сам знаю твои мысли

на тему брака. Разница – лишь боком.

– Ты шутишь? Инь? Она откажет, милый.

Она любовь считает алтарём.

– Её был танец мне сплошным огнём.

 

– Домой пошли к тебе. Я тут не стану

высказываться. Очень мы заметны. –

Не по себе до сих пор было Яну.

Она права, насчёт экспериментов

публичных. "Куб" налажен под управом,

а говорить – в тиши об этом здраво.

 

Клуб лаконично в гости звал, назад.

Отель сверкал огнями новогодними.

Пройти немного. Но молчанье –это ад,

когда все реплики кипят на горизонте. И,

к нему хоть заходила, чуть ни "с ног",

переступила Лора, как чужой, порог.

 

Шумели сосны в улице. Под крышей

окно закрыто наглухо. Дверь хлопнула.

Давно уснула Ида в гостевой, не слыша

бесшумный Лоры и тяжёлый Яна шаг.

Едва одни остались в помещении,

аж вывернуло ей лицо – на край без зрения:

 

– Ты, чёртов третий Ричард! Леди Анну

окручивать с одной беседы – мастер!

Какого дьявола, средь юбок океана,

моя сестра в тебе взвинтила страсти?

Тем временем как я твои вопросы

решаю, ей жемчужин стелешь россыпь!

 

Окей, мать твоего ребёнка – понимаю,

насчёт неё ты поступаешь честно.

Но Инь! Она не как мы, не такая,

чтоб стать... какой женой, хотя б невестой!

Я прополола ревность, как сорняк:

хоть с миром всем любись... какой пустяк!

 

Мне по ветру; иное нас скрепляет.

Но не она же, Ян! – Хорош орать.

Сама ты знаешь: крики заставляют

хотеть назад их в рот ударом вмять.

Какая сцена! Сопли, вопли, стоны!

И это – ты, плюющая в законы?

 

Логически подумай. Успокойся, –

(хотел встряхнуть за плечи; руки скинула). –

Да что с тобой творится-то такое?

Подумай: защитим собою Инну мы.

Ей знать не обязательно изнанку.

Самоубийца нужен, в нашу лезть охранку.

 

Дом – крепость; тут её никто не тронет...

– Запрёшь Инессу в клетке золотой? –

язвительно, но не в пример спокойней. –

Она зачахнет в клетке, милый мой!

Летать пристало птицам, а не жариться.

Желательно... в соседнем полушарии.

 

– Не понимаю, почему ты взбеленилась.

По мне, так хуже быть ей "на свободе",

открытой брешью – бей, в ком бродит сила!

Тебе она небезразлична, вроде.

Ну, ты ж не дура, так включи мозги.

Её заметили уже наши враги.

 

– Ты в клуб её позвал. Теперь – заметили.

– Будто твоё досье в земле прикопано.

– Ты заигрался. – Зря недооценивать

ты стала всё вокруг. Есть остолопы, но

есть более серьёзные угрозы...

– Играем – мы. Её – реальны слёзы.

 

Она не видит шахматную доску.

Не мыслит на фигурах и ходах.

Ей за спектакли не намечен "Оскар".

Не трудно для неё почуять страх.

Адреналин для нас зона комфорта.

А Инь отдёргивает руку от конфорки.

 

Вот я, к примеру, знаю: Ферзь мне смерть

готовит. Хорошо, беру заметку...

– Он прокололся неприязнью на лице?

– Нет, факт его исканий достоверен.

Но не о нём сейчас... – Похоже, что вдова

Царя нашла к нему для сговора слова.

 

– Послушай, Ян! Не в заговоре дело!

Мы разберёмся. Лучше б Инь уйти.

– Я ласточек пущу, следить за телом

Ферзя (и Регентши), когда оно в пути.

– Спасибо. Все хвосты свои я счищу.

Тебя, её... предупредила. Лично.

 

Не слушаете, что ж, беда не мне.

Я всё, что от меня зависит, сделаю.

Над невозможным власти моей нет.

Вы женитесь, хоть менее недели вы

знакомы? Замечательно. Вперёд.

Тут даже мой уже бессилен рот.

 

– Твой рот не так уж для всего бессилен...

– Отлично. Браво. Приз «За наглость» взят.

– Или сюда. – Как ты любвеобилен!

Гарем не хочешь вделать в палисад? –

он о бнял, от волос открыв ей шею,

и задохнулись фразы вместе с нею.

 

– Друг мой ситцевый, больше шёлковой

я не буду, как шерсть ни гладь, –

(электричеством между сжатых щёк

телефоны пора заряжать).

– Ты и так не шёлковая вовсе.

Цапнешь, оцарапать можно дёсна. –

 

«Одни они остались, точка, точка...»

Когда-то была ас по сценам этим.

Теперь предпочитаю кутать ночью,

как будто ночь одна за всё в ответе.

Стекает по ногам её наряд,

но, как по мне, так груб тут букв парад.

 

По техникам полно видосов всяких.

Насилием несёт на расстоянии.

Причём в две ст о роны. Ведь люди – не собаки:

в плотском – души являют состояние.

По отношенью к женщине мужчины

становится понятно, что ему – жизнь.

 

А женщина любовника мнит богом.

Если, конечно, их соединение

не дрочка друг об друга. (Шакти ******* йога –

огня по позвоночнику стремление,

что в животе был свёрнут, как в клубке

змея). Уж не "пироженка, где крем".

 

С ожесточением вбиваться в неё, ахи

той слыша – важно, часто даже главно.

Как ни крути, все отдохнём на плахе.

Лишь лицемер или сухарь не знает: love is

the stone in warp of world; if you throw off

it, your surrounding will, destroyed, be dedly soft.

 

Мне иногда охота перейти

на неродной язык, на нём и думать.

Так я его к себе включаю в стих.

Есть некие слова... да, как парфюм, их

мы чуем. Не перевести за словом запахов.

К примеру, "lust" и "malice". Нет аналогов.

 

Мои ребята трахались активно

(мне нравится по звуку даже: трахались).

"Секс" значит "пол" и значит "половина".

Там, где две половины, нет конца смертям.

Зовут оргазм французы маленькою смертью.

Но он задуман выходом в бессмертье.

 

Кончать на уровне планеты может леди.

Родство есть в джентльмене с её осью.

Опустим Тантру. Ниши ей в сюжете

нет. Ломится копилка от червонцев.

Перемотаем плёнку чуть позднее.

Я разговор их описать сумею:

 

– Инь, та с небес взирает в "центр мира",

в тебя. Взор через точку преломлён –

на землю, чувством освященною. Я ж снизу

через тебя смотрю на божий трон.

Естественно, своею человечностью

ты развращаешь мнение о вечности.

 

– А мне доступен весь обзор. Недурно, право.

Рисуешь ты словами, как пастелью.

– Гравёр, скорей, чего уж. Мне по нраву

заканчивать конфликт с тобой постелью.

Я вырываюсь выше, чем ты сам,

к седьмым и дальше, сука, небесам.

 

– Намёк на то, что опущу Инессу?

– Да не намёк. Прямой вполне тут текст.

– Ты обчиталась мистиков, принцесса.

– Они мой занимают интерес.

– Ты смотришь в суть, а не на действия процесс.

Что непрерывно, зришь: с рожденья к смерти – цепь.

 

– Будь осторожен, Ян. На днях мне снилось,

на героине, оба, мы сидели.

Ломало у Ладьи меня. Бессильно

валялась в корчах, тот был у постели,

а я ревела: «Я-то слезу, он-то нет!»

И, как по мне, совсем это не бред.

 

– Ты потому Уайнхаус сегодня пела?

– Во многом. Её чувство поломало.

Представь: стремясь к святому через тело

супруга, она музыку собой ковала,

и из себя. Торчать, как он... как бог, желала, в общем-то.

Мир требует, но осуждает способ творчества.

 

– Мы тоже под прицелом. Но не камер.

– И вряд ли разберёшь, что тяжелее.

– Поклажа для слона и моськи разна.

Про "тяжесть" неуместно и сравненье.

– Ты, главное, не отдаляйся насовсем.

– Мы всё разрулим, Ло. Ответим всем.

 

Ты, главное, ори вот так поменьше. –

Она с каким-то облегченьем засмеялась,

в обнимку лёжа с ним. Из всех трёх женщин

подругой Лора Яну оставалась.

По мне, так красной нитью может быть

лишь дружба в жизни. Век нельзя любить.

 

Инесса, как домой к себе вступила, там

в смятеньи опустилась на кровать.

Maman et cetera – с балконом оккупировать

решили зал. Велись беседы. – Стать

женой ему вот так, с бухты-барахты мне?

Притом, что Лора тоже... ой не радует

 

сложившееся положенье. Не вернусь

туда, где одногруппники. Что будет?

Его я даже будто бы боюсь. –

Взрыв смеха пересёк её раздумья.

Смеялись в зале, чокаясь шампанским.

"Малышка", жмурясь, наблюдала краски.

 

Всего на час помладше, чем сестра,

считалась маленькой. Теперь это бесило.

– Я слышала, любовь снимает страх.

Знать, не она... Но что? Нет этой силы

ужаснее. Покрутит у виска

мне мама, если выдам, что и как.

 

Часы в нём тикают, в кармане на груди.

Железное сковал себе он сердце.

А я – зачем? Не вижу впереди

ни танцевальных, ни иных надежд. Ей

так здорово, наверно, механически

собой владеть: и чувством в том числе! –

 

Упала сверху пледа: инструмент,

расстроенный в нуля после концерта.

Канатоходец с оружейником, чтоб свет

давать, "к чему и что", исчезли

до появления. А нежная Суок

в тепле дрожала с головы до ног.

 

____

 

******* Шакти (санскр. शक्ति śakti IAST — мощь, сила) — в тантре, шиваизме и шактизме — супруга бога Шивы; в более широком смысле — женская творческая сила Шивы, реже — Вишну и других богов индуизма. Многозначное слово. Здесь: подруга.

 

 

(заметки на полях)

Менестрель Шервудского леса

 

 

Слишком много точек, а одна не ставится.

На груди портрет твой я ношу, красавица.

Жаль, что в медальон тот не добавить локон.

Мысль с приворотом всё же где-то ёкает.

О свободе воли рассуждают много.

Бытовуха душит. Ни тебя, ни Бога.

 

Крепостные стены: километры, годы.

В катапульту сесть бы, да с разлёта – в воду.

Варваров встречает ров; гниют там гости.

В башне королевна из слоновой кости.

Залепить себе бы, дурню, оплеуху.

Ведь моя Мадонна на поверку – шлюха.