Назначение репортера в Субуде

/Пер. с англ.;— Черкассы, 1996.— 123 с.

© Subud Publications International ltd 1996, on behalf of the Vittachi family

© Духовное товарищество "Субуд Украины",
перевод на русский язык, 1996

Слово об авторе

Члены Субуда из Восточной Европы, которые принимали участие в Девятом Международном Конгрессе Субуда, проходившем в 1993 г. в Центре "Аманесер" в Колумбии, никогда не забудут, как их пригласили в комнату тяжело больного автора этой книги. Он лежал там облысевший, исхудавший, слабый: у него был неоперабельный рак печени. Он поразительно походил на героя своих очерков Махатму Ганди в старости.

Вариндра Виттачи, этот смертельно больной, но удивительно живой выходец из Шри-Ланки, тридцать лет назад был назначен Бапаком на должность Международного Председателя Субуда. Теперь он испытывал огромную радость от того, что люди, жившие при прежней советской системе, приходят в Субуд, и хотел встретиться с ними. Он уже произнес три длинные речи перед большой аудиторией и теперь собрал свои последние силы, чтобы поговорить с этой небольшой группой новых членов. Он говорил, чтобы они не искали сложных духовных объяснений того дара, который получили, и не верили им. “Если вы будете делать латихан, - сказал он, - и будете делать его просто, Субуд найдет широкое распространение в Восточной Европе и России”. Это был последний раз, когда он говорил с кем-либо, за исключением своих родственников и друзей. Через два дня он вернулся в Англию, где 19 сентября, горячо оплакиваемый, умер в возрасте семидесяти одного года.

Вариндра Тарзи Виттачи, старший из тринадцати детей в семье, родился 21 сентября 1921 г. в деревне Пиликьятува возле города Гампа, на север от Коломбо. Его отец, директор сельской школы, дал ему имя Алейя (бесстрашный) Гамини. Однако вскоре, за свою подвижность и ловкость, которые он проявлял, играя в лесу, окружавшем деревню, он получил прозвище Тарзан, быстро перешедшее в сокращенное Тарзи. До тех пор, пока в 1964 г. Бапак не дал ему имя Вариндра, его никогда не называли по-другому.

Остров Цейлон был издавна известен своей терпимостью к общественным и религиозным движениям, что, в сочетании с хорошим климатом и пейзажами с пышной растительностью, дало повод назвать его "райским" островом. Мальчика воспитали как буддиста, но по своей природе он был скептиком, что с ранних лет приняло форму вызова по отношению к тому, во что верили окружающие его люди: буддизму, христианству, национализму, патриотизму и другим убеждениям или теориям нашего существования.

Необычайная любознательность и любовь к слову и писательству еще в ранней молодости привели его в журналистику. Самое необычное заключалось в том, что он стремился не только исследовать корни несправедливости и насилия, лжи и жестокости, которые он видел вокруг. В равной степени он интересовался процессами, происходящими в его уме и эмоциях. Уже в возрасте двенадцати лет он задавал серьезные вопросы, касающиеся причин и смысла существования, и искал истинные ценности.

В возрасте 32 лет он стал редактором газеты "Цейлонский обозреватель", самой старой газеты в Азии, выходившей на английском языке. У него везде были связи, и он с легкостью достигал успеха на самых высоких должностях. Запугиваемый и бесстрашный, он выступал за терпимость к меньшинствам и за равенство языков. Он обладал неистощимым чувством юмора и ввергал остров в хохот своими памфлетами о глупости и напыщенности правительственных чиновников. Но ему приходилось с болью наблюдать, как воинствующие буддисты и националисты постепенно пробирались к верхушкам власти.

Когда читаешь репортажи событий, происходивших там в 1958 г., трудно себе представить, что в то время он был свидетелем и летописцем расового насилия, изменившего всю историю острова. Между вторым визитом Иксана Ахмада, закончившимся в апреле, и приездом Бапака в октябре наступил особый период в его жизни. В мае было объявлено чрезвычайное положение, введены комендантский час и цензура печати. Как-то, глядя из окна своего офиса, он увидел беременную женщину, тамилку, из касты уборщиц, нелепо семенившую по улице в окружении уличных мальчишек, которые пинали ногами по ее раздутому животу. Каждый раз, когда пинок достигал цели, группа сингальских полицейских, припарковавшаяся на грузовике на этой улице, хохотала во все горло. Тарзи (он тогда все еще назывался этим именем) пришел в ярость. Он отверг позицию пассивного наблюдателя, временно оставил работу и за пять недель написал правдивую, но гневную книгу о силах и политике, которые разрушают терпимость и гармонию, присущие его отечеству с давних времен. Он поехал в Лондон и нашел издателя, который за четыре недели опубликовал его книгу, названную "Чрезвычайное положение ’58". Она была сразу же запрещена на Цейлоне и стала бестселлером в Азии. Говорят, что Бапак считал ее лучшей книгой Вариндры за искренность излившихся в ней чувств.

Но, как будет рассказано ниже на страницах книги, которую вы держите в руках, его жизнь, постоянно находившаяся в опасности, была спасена благодаря личному вмешательству Бапака. Годом позже он был вынужден эмигрировать из страны. В своей новой жизни он стал защитником простых людей Азии, носящих отпечаток своего колониального прошлого. На конференциях и семинарах он старался создать свободную компетентную прессу, которую нельзя запугать правительствами, и стал соучредителем Ассоциации Прессы в Азии, первого действительно независимого органа континента. Он был одним из инициаторов концепции журналистики свободного развития. Он часто публиковался в международной прессе и в течение двух лет издавал в Гонконге свою собственную газету "Азиат". После его острой критики позиции западных государств по отношению к населению земного шара, его пригласили в 1973 г. на работу в отдел ООН, занимавшийся этими вопросами. Он стал самым нетипичным и неортодоксальным чиновником (служащим) международного отдела. В 1980 г. Вариндра перешел в ЮНИСЕФ, где работала замечательная команда по здравоохранению и защите детей во всем мире. Как написала о нем лондонская газета "Таймс", “благодаря его глобальному видению проблем и искренней любви к человечеству, он стал блестящим вдохновителем деятельности по вопросам нищеты и окружающей среды, особенно в отношении детей”.

Жизнь Вариндры была двойственной. Постоянно путешествуя, он мог служить Субуду. Он был курьером и представителем Бапака, регулярно посылая в Джакарту свои сообщения. Более того, будучи смелым журналистом, он засыпал Бапака вопросами, так как знал, что Субуд - это самая захватывающая сторона его жизни (поэтому и появилась эта книга). Много раз он пытался уйти со своей высокой должности, но Бапак его удерживал, потому что Вариндра никогда не стремился к престижу или власти и никогда бы не допустил, чтобы организация Субуда была задушена бюрократией.

Вариндра испытывал ужас перед ханжеством. “Не приближайтесь ко мне с духовной тарабарщиной”, - бывало, говорил он своим близким друзьям. Он был реалистом при оценке человеческой натуры, особенно своей собственной. Он никогда не скрывал своих слабостей. Норвежец Рукман Хундайде, основатель Международной программы развития ребенка говорит, что именно его слишком человеческие недостатки делали его столь привлекательным: “В некотором смысле он стал защитником для нас, грешников, все еще состоящих в Субуде и прекрасно преуспевающих”.

Однажды его дочь Анурадха, перед выступлением на молодежной конференции, спросила его совета, о чем говорить. “Учи их говорить "нет", - сказал он. - Не робкое "нет", а жизнеутверждающее "нет" тех, кто ненавидит запугивание и мелочные правила. Никогда не пресмыкайтесь перед теми, кто обладает славой и властью. Разоблачайте тиранов, как если бы вы были детективами, и учитесь говорить "нет". Нас погубит не глобальное потепление климата, а легковерие”.

Но великому приключению жизни как таковой Вариндра говорил широкое утверждающее "да". Его называли единственным в своем роде пионером в повсеместном продвижении человека к самовыражению. Он обладал замечательным даром - умением дружить, и тысячи людей считали его своим наставником. Когда Вариндра умер, газета "Гардиан", в заголовке, назвала его “гением общения и великодушия”. Самая важная часть того, что он пытался сообщить, изложена на страницах этой книги.

Мэтью Бэрри Салливан. Англия, 1996 г.

 

Субуд - это образ жизни, а не теория и не учение. Высказывания автора о Субуде следует рассматривать как отражение его личного опыта и понимания. Их не нужно воспринимать как авторитетное мнение или доктрину в Субуде.

 

Предисловие

 

Рассказ путешественника

За десять лет между 1960 и 1970 годами большую часть времени я провел, путешествуя из одной страны в другую, из города в город. Я пересек так много воздушных миль, что некоторые авиакомпании окрестили меня ВДП (важная деловая персона), что было довольно низкосортным вариантом ОВП (очень важной персоны). В течение этого времени я многое узнал о мире. Но куда бы я ни ездил, мне приходилось познавать два мира: мир газет, учреждений, семинаров, политики и экономики - и мир Субуда. Сначала эти два мира были четко разграниченными и даже взаимоисключающими. Моя профессиональная и духовная жизнь были раздельными и даже противоречивыми сферами существования. Я переходил из одной в другую, но часто с некоторым замешательством на границе. После недели общения с Бапаком в Чиландаке, где я жил в мире, в котором если не я, то некоторые другие явственно ощущали вибрирующее присутствие ангелов, я улетал в Гонконг, Нью-Йорк или Лондон, где ощутимо и изобильно проявлялась работа Человека в виде отелей Хилтона и ракетной техники. И я часто задавал себе вопрос, что есть реальность - невидимый мир, который можно ощутить только в чувствах, или мир видимый, с его ротационными печатными машинами, бетонными зданиями, надземными и подземными переходами, ценность которых измеряется с точки зрения не чувств, а полезности?

Когда мой самолет приземлялся в одном из тех больших городов, я, бывало, спрашивал себя, было ли то, что я видел вокруг (небоскребы, вырастающие там, где всего лишь год назад, когда я проезжал мимо, был только одноэтажный домик или двухэтажный магазинчик), более реальным, чем нежное касание крыльев бабочки в моих ощущениях и на моей коже, которое я испытывал во время латихана? В такие мгновения я даже интересовался, не игра ли моего воображения эти восторг, грусть и неоспоримая ясность нашего способа получения руководства с помощью тестирования - получения “доказательства”, как часто говорил Бапак. Внешний мир был столь основательным, что казался очевидно реальным для рассудка, приученного уважать научный подход к жизни и следовать ему, т.е. ценить то, что является логичным, и всегда относиться скептически к своим ощущениям и знаниям, которые нельзя измерить на основании чувств. Внутренний мир, как меня приучили думать, был населен глуповатыми пожилыми дамами обоих полов, которые начинали жизнь, веря в Санта Клауса, а заканчивали ее верой в астрологические прогнозы на страницах воскресных газет, в летающие тарелки и экстрасенсов.

Одна из "трудностей" духовной жизни для моего журналистского ума заключалась в том, что ее наиболее страстные последователи относились к такому типу людей, которые были готовы верить в то, что а) Джон Кеннеди наверняка был жертвой Техасского заговора; б) когда Папа образумится и опубликует документ Фатимы, будет явлено Второе Пришествие; в) если Нейл Армстронг не встретил маленьких лунных человечков с очками и спиральными антеннами, то это не значит, что их там не было, а просто он один из тех, кто не имеет глаз, чтобы увидеть, и ушей, чтобы услышать. Другая трудность для меня заключалась в том, что многие из пришедших в Субуд по причине, что их оттолкнули фанатизм и догмы священников, сами стали фанатиками и догматиками.

Но с годами, когда слова Бапака, повторяемые снова и снова с новым смыслом и свежими деталями, начали доходить до нас, мы стали понимать, что Субуд - не воскресная утренняя служба и не просто вечерние развлечения по понедельникам и четвергам. Это цельное переживание, всеобъемлющее, всепроникающее и распространяющееся в той мере, в какой мы позволяем ему произойти и способны принять его. Бапак говорил о Внутреннем и Внешнем. Для меня это было очень полезное ментальное разделение, которое давало возможность начать познавать суть вещей и людей. Каждая вещь и каждое существо содержало в себе Внутреннее и Внешнее. Каждый человек имел внутреннее "я" и внешнее "я". И даже слово имело Внутреннее и Внешнее. Оно имело форму, звук, размеры, и оно имело свой смысл. И были внутренние и внешние значения слов. Духовный мир относился к Внутреннему, а материальный мир - к Внешнему. Мой мир журналистики и политики был моим окружением, в котором жило мое внешнее "я", а латихан помогал мне познавать мой внутренний мир чувств. Путешествуя по свету, я научился понимать это различие. Годами я знал Лондон как город умных, интересных людей и очень увлекательных мест, пока не узнал Субуд Лондона, почти полностью захвативший меня, так как тут я встретил людей, которые общались со мной через чувства, а не заумность и внешнее манерничанье, присущие субъектам с Флит-стрит и Вест-Энда.

 

Все возрастающее осознание сути жизни заставляло многих из нас удаляться от внешнего мира, т.е. от того, что большинство людей считали "настоящей жизнью". И все больше людей среди нас становились мирскими отшельниками - мы одевались "нормально", мы ездили на машинах и летали на самолетах, как "нормальные" люди, мы женились и заводили детей "обычным способом" (ну, может быть, не совсем обычным), но мы воспринимали мир, в котором бурлила вся эта деятельность, лишь как внешнюю оболочку, в которой приходилось жить нашей внутренней жизни. Мы воображали, что отличались от "нормальных" людей, и чувствовали некоторое превосходство, так как, даже если мы и знали, что наше внутреннее содержание гадкое, мы были "лучше", чем "хорошие" люди, которые жили только в своем Внешнем. Но наше поведение было очень похоже на поведение этих "нормальных" людей, которые разделили свой мир на "мы" и "они" - людей одного круга и людей за пределами этого круга, "прекрасных" и "отверженных". В своем путешествии по духовному миру мы отвергали материальный мир (или только воображали это).

 

Вот почему так многим из нас было трудно понять, почему Бапак смотрел телевизор, почему он был так опрятно одет, почему предпочитал мерседес-бенц лошади с повозкой, почему Братству Субуд нужны здания для своего Международного Духовного Центра, тогда как, по преданию, Будда достиг высшего состояния просветленности среди людей, под тенью дерева Бо. Если раньше мы были городскими джентльменами, то теперь мы становились городскими святыми или, во всяком случае, производили такое впечатление. Мы отрицали чудесную полярность всего сущего в этой вселенной. Мы забывали о том, что нельзя поднять веник за его "чистый" конец, не подняв также при этом и его грязный, рабочий конец.

 

Понадобилось много лет, чтобы большинству из нас начала открываться другая способность постижения действительности, которую давал нам Бапак, когда говорил о Внутреннем и Внешнем. Он говорил нам, что Субуд не отвергает материальный мир, который тоже является творением Божьим, что благодаря Субуду материальный мир займет надлежащее ему место в нашей жизни - под ногами человека, а не на его голове, что с помощью практики латихана мы сможем заставить материальные силы работать на нас. И он так часто повторял нам, что Внутреннее и Внешнее “должны объединиться”. Нашей внутренней и внешней жизни было необходимо слиться воедино. Нашей внешней жизни нужно было все больше подчиняться внутреннему чувству. Однажды он сказал нам, что даже кассир в банке, выполняя свою работу, мог поклоняться Богу. И Бапак стал считать воображаемую пачку долларовых банкнот: один, два, три, четыре, Аллах, Аллах... Я громко рассмеялся, так как моей первой настоящей работой была работа младшего бухгалтера в Цейлонском Банке, и в мои обязанности входил еженедельный контрольный пересчет наличной валюты в кассе. Банкноты рупий были сложены пачками по 50 купюр, я считал: один, два, три, четыре... и у меня всегда получалось 51 или 49, и никогда 50. Если бы я был работником банка, который подчиняется внутреннему руководству, я бы никогда не был под постоянной угрозой увольнения, как это было на той работе.

 

Бапак воплощает в себе этот принцип непременного единства Внутреннего и Внешнего. Бапак-фермер, Бапак-директор компании, Бапак-законовед, Бапак-болельщик бокса, Бапак на футбольном стадионе, Бапак на нашем латихане, Бапак, тестирующий нас, Бапак, объясняющий природу человека и взаимоотношения человека с Богом, - он всегда оставался все тем же Бапаком. Впервые в духовной истории человека Субуд утверждает этот принцип четко и без словесных уловок. Отдайте кесарю кесарево, а Богу - Богово - это не призыв к шизоидному существованию в двух мирах, где мы можем заменить этику Гарвардской школы бизнеса заповедями, а признание того, что Цезарь - тоже творение Бога и мог бы выполнять Его работу, если бы только открыл себя внутреннему руководству.

 

Недавно Бапак напомнил нам неоспоримую истину: мы не можем ничего делать без Бога. Мы нуждаемся в Божьей помощи, чтобы жить как люди в материальном мире. И Бог готов прийти к нам на помощь, если мы только позволим Ему это. Ориентиры для поклонения, которые дал нам Бапак - Терпение, Искренность и Смирение, основаны на этом единственном требовании - позволить Ему.