Затерянные в виртуальном мире

 

Когда мы переехали в Америку, другая энергосистема означала, что надо заменить все оборудование – компьютер, факс, автоответчик и так далее. Я не дока в шопинге и расставании с крупными суммами денег, а перспектива тащиться в магазины и выслушивать торговых консультантов, расхваливающих разные офисные чудеса, наполняла меня дурными предчувствиями.

Так что представьте мой восторг, когда в первом же компьютерном магазине, в который я зашел, я нашел компьютер, в котором было все – факс, автоответчик, электронный адресный справочник, интернет‑связь и еще куча всего. Рекламируемый под названием «полное решение для домашнего офиса», этот компьютер только что кофе не варил.

Так что я приобрел его, привез домой, установил, скрестил пальцы и набросал дерзкий факс приятелю в Лондон. Я набрал номер на соответствующей панели, как указывалось в инструкции, и нажал «Отправить». Почти в то же мгновение из встроенных в компьютер динамиков послышались звуки набора номера. Затем последовал гудок, и в конце концов незнакомый голос произнес:

– Алло? Алло?

– Алло, – сказал я в ответ и понял, что поговорить с этим человеком, кем бы он ни был, у меня нет ни малейшей возможности.

Мой компьютер начал издавать волнительные звуки отправки факса.

– Алло? Алло? – снова произнес голос с оттенком озадаченности.

Через секунду человек повесил трубку. Мой компьютер тут же набрал номер снова.

И так продолжалось почти все утро, компьютер настойчиво донимал какого‑то незнакомца в неизвестном месте, пока я судорожно искал в инструкции, как его остановить. Наконец в отчаянии я просто выключил компьютер, который заткнулся после серии криков «Большая ошибка!» и «Кризис жесткого диска!».

Через три недели – это чистая правда – мы получили телефонный счет на 68 долларов за звонки в Алжир. Дальнейшие изыскания показали, что люди, написавшие программу для работы факса, не учли возможность межконтинентальных звонков. Программа распознавала только американские телефонные номера. При столкновении с иными у нее случался нервный срыв.

Также я выяснил, что электронный адресный справочник испытывает ту же самую раздражительную неприязнь к адресам неамериканского происхождения, считая их бесполезными, а режим автоответчика имел привычку начинать запись с середины разговора.

Долгое время меня удивляло, как такая дорогая, такая революционная вещь может быть столь недееспособной, но потом я понял, что компьютер – глупая машина со способностью делать что‑то невероятно умное, а программисты – умные люди со способностью делать невероятно глупые вещи. В общем, они идеально дополняют друг друга.

Я уверен, вы слышали о массовом информационном сбое на рубеже тысячелетия. Дескать, под полуночный звон 1 января 2000 года все компьютеры в мире по ведомым им одним причинам пройдут через процедуру следующего толка: «Что ж, наступил новый год, который оканчивается на 00. Ставлю на то, что это 1900. Но если это 1900 год, компьютеры еще не изобрели. Значит, я не существую. Думаю, мне лучше заткнуться и начисто стереть память». Приведение всего парка ПК в порядок обойдется в среднем в 200 триллионов сиксиллиардов долларов, ну, или в какую‑то не менее дикую сумму. Видите ли, компьютер может вычислить число «пи» до двадцати тысяч разрядов после запятой, но не способен учесть, что время всегда движется вперед. Программисты тем временем могут написать восемьдесят тысяч строчек сложного кода, но не способны заметить тот факт, что каждые сто лет мы входим в новый век. Ужасающая комбинация.

Когда я впервые прочел о том, что IT‑сфера породила столь глобальную, необъятную и глупую проблему, я тут же понял, почему мой факс и другие цифровые игрушки не стоят ни цента. Но все же это не совсем объясняет удивительную – невероятную – бесполезность программы проверки орфографии в моем компьютере.

Как почти все, связанное с компьютером, программа проверки орфографии – изумительная штука. Вы написали кусок текста, включаете эту программу, и она проверяет текст, отмечая те слова, которые написаны неправильно. На самом деле, потому что компьютер не понимает, что такое слова, он ищет знакомые буквенные сочетания, и здесь‑то и начинаются проблемы.

Во‑первых, он не узнает никакие имена собственные – имена людей, названия мест, корпораций и так далее – или слова неамериканского происхождения, такие как «пюпитр» или «мольберт». Не узнает он также и многие слова во множественном числе или их производные («шаги», «шагающий»), аббревиатуры и акронимы. А также, видимо, и слова, придуманные после того, как президентом был Эйзенхауэр. Так что программа узнает слова «спутник» и «битник», но не «Интернет», «факс», «виртуальный» или «неуч» среди множества других.

Самая же выдающаяся способность моей проверяющей орфографию программы – и это черта, которая для любого, кто живет в нереальном мире, станет поводом для многих часов веселья, – та, что эта программа придумана так, чтобы предлагать варианты слов. Она и предлагает, да такие, что вряд ли забудешь. К примеру, для сегодняшней статьи предложила вместо «Интернет» поставить «интернит» (этого слова я не нашел ни в одном словаре, ни в британском, ни в американском), «интернат», «интернод» и «интерактив». Для «факса» предложила не менее тридцати трех вариантов замены, таких как «фарс», «фукс», «фокс», «ферзь», «фальшь», «фикус», и как минимум два, неизвестные науке лексикографии: «фраке» и «фомз». «Виртуальный мир» компьютер просто подчеркнул, а вот для слова «виртуальный» придумал варианты «перораль‑ный» и «нахальный».

Я безуспешно пытался найти логику, по которой компьютер и программа, работая сообща, решали, что тот, кто набрал слово «факс», на самом деле хотел набрать «фарс», или почему «виртуальный» можно заменить «перораль‑ным» и «нахальным», а не, скажем, «картошкой» или «бензозаправочной станцией самообслуживания», если подбирать столь же нелепые альтернативы. Не могу я объяснить и того, как несуществующие слова, такие как «фраке» и «фомз», попали в программу. Назовите меня слишком придирчивым, но я считаю, что компьютерную программу, которая хочет заменить реальное слово на несуществующее, рано предлагать для повсеместного использования.

Эта система не только предлагает глупые варианты замены, она определенно стремится их вставить. Вам приходится делать все, только бы программа не вставляла самостоятельно неверный вариант. Если вы случайно выберете вариант по умолчанию, она автоматически изменит все слова в тексте. Так, к моему полному отчаянию, в последние месяцы я писал статьи, в которых «шерсть» менялась по всему тексту на «жесть», «Миннеаполис» на «мегаполис» и – мой самый любимый вариант – «Ренуар» на «пеньюар». Если и существует быстрый способ вернуть трансформированный текст к первоначальному виду, то я его не нашел.

Сейчас я читаю в «Ю Эс ньюс энд уорлд рипорт», что та же компьютерная промышленность, которая не заметила приход нового тысячелетия, также не обратила внимание на то, что носители информации – магнитные ленты и тому подобное – уже много лет как серьезно устарели. Ученые из НАСА, которые недавно пытались получить доступ к материалам по миссии полета на Марс станции «Викинг» в 1976 году, обнаружили, что 20 % информации просто исчезло, и остальные готовы последовать их примеру.

Так что, похоже, программисты проведут в ближайшие пару лет несколько бессонных ночей. На что, если честно, я скажу «ура». Или «мура», «гора» и «икра», как сказал бы мой компьютер.

 

Отель Калифорния

 

Сложно представить себе более злобного представителя человеческого рода, чем Роберт Элтон Харрис. После серии постоянных случайных тяжких преступлений, в 1979 году в Калифорнии он хладнокровно убил двух подростков, автомобиль которых забрал. Скрываясь с места преступления, он пообедал чизбургерами, которые подростки не доели.

Он был арестован через несколько часов и откровенно признался в содеянном. Тем не менее у властей штата Калифорния ушло тринадцать лет на сложные и дорогостоящие судебные заседания, повторные слушания и предоставление всех доказательств необходимости вынесения Харрису законного смертного приговора.

В списке смертников Калифорнии еще почти 500 человек таких, как Харрис. В целом, штат тратит приблизительно 90 миллионов долларов в год на рассмотрение дел, заслуживающих смертного приговора. С 1967 года потрачен 1 миллиард долларов (более 600 миллионов фунтов стерлингов) на рассмотрение дел, карающихся смертной казнью, а в итоге приговорены всего два человека (один из них Харрис).

После этого мне кажется очевидным, что, помимо всего прочего, смертная казнь в Америке – это сумасшествие. Подумайте, что могла бы сделать Калифорния с миллиардом долларов, если бы его потратили, скажем, на образование.

Почти все согласны с тем, что подобный извилистый судебный процесс – безумие, однако проблема в том, что американцам нравится смертная казнь. Постоянные опросы общественного мнения показывают, что около трех четвертей опрошенных поддерживают смертную казнь. Более того, они хотят, чтобы такой приговор выносился – даже настаивают – за очень большое число различных преступлений. Грубо говоря, половина американцев, к примеру, ввели бы смертную казнь за продажу наркотиков детям. В Соединенных Штатах вас и сейчас могут приговорить к смертной казни более чем за 50 разных преступлений.

Даже не учитывая моральную сторону дела, по моему мнению, существует несколько практических соображений, после которых довольно трудно поддержать эту точку зрения. Во‑первых, такие приговоры довольно противоречивы. Практически все приговоренные к смертной казни – мужчины, с 1962 года к смерти была приговорена всего одна женщина, хотя в Техасе в этом месяце смертного приговора ожидает еще одна; причем преимущественно эти люди – нищие чернокожие, а их жертвы – в основном белые. Приблизительно из 360 человек, получивших смертный приговор в Соединенных Штатах с 1977 года, 83 % были приговорены за убийство белых, при этом белые составляют не более половины всех жертв убийств. Преступник получит смертный приговор за убийство белого в 4 или 10 раз вероятнее, в зависимости от штата, чем за убийство черного – довольно явное доказательство слепоты правосудия, не находите?

Также существует поразительное географическое несоответствие. Тридцать девять американских штатов имеют право выносить смертный приговор, однако в прошлом году его выносили только в семнадцати – в большинстве своем на Юге. Если вы собираетесь убить кого‑нибудь в штате, где действует смертная казнь, вам лучше поехать в Нью‑Гэмпшир, где уже многие годы никого не казнили, чем в Техас или Флориду, где с людьми расправляются с энтузиазмом. В Техасе в прошлом году были казнены тридцать семь человек – столько же, сколько во всех остальных штатах вместе взятых.

В целом, в США под стражей содержится около трех тысяч человек, приговоренных к смерти. В 1997 году семьдесят четыре из них были казнены, это самая большая цифра за последние сорок лет. Тем не менее число приговоренных в четыре раза превышает количество «реальных» смертников. (Основной причиной смертности среди смертников является, на самом деле, естественное старение.) Чтобы сократить число ожидающих и справиться с новыми партиями заключенных, Америке надо казнить по одному человеку в день двадцать пять лет подряд. Из‑за судебных порядков этого, видимо, никогда не будет.

Тогда вопрос: зачем так усердствовать? В среднем на рассмотрение всех деталей дела для вынесения смертного приговора уходит десять лет и пять месяцев. В результате, согласно данным Университета Дьюка, казнить заключенного на 2 миллиона долларов дороже, чем держать в пожизненном заключении.

Конечно, вы можете возразить, что приговоренные убийцы должны быть лишены права на бесконечные апелляции, основанные на всевозможных процедурных несуразностях. Конгресс, охотно приняв эту точку зрения, в 1995 году проголосовал за отмену 20 миллионов долларов федеральных средств, которые шли на финансирование процедуры аппеляций. Буквально тут же средняя продолжительность времени от вынесения приговора до казни сократилась на 11 месяцев.

Это была бы хорошая новость, будь вы уверены, что тот, кто приговорен к смерти, ее заслуживает, но на самом деле это не так. Взять хотя бы дело Денниса Уильямса из Чикаго, который провел семнадцать лет в ожидании казни за убийство, которого, как утверждал, он не совершал по той простой причине, что попросту не совершал. Он был спасен только благодаря профессору журналистики Чикагского университета, который предложил своим студентам рассмотреть его дело. Студенты обнаружили среди прочего, что полиция фальсифицировала улики, свидетельства были ложными и что другой человек был готов признаться в совершении этого преступления, если бы кто‑нибудь его выслушал.

Как и большинство заключенных, приговоренных к смерти, Уильямса защищал назначенный судом адвокат. Штат Иллинойс платит государственным защитникам 40 долларов в час. Средняя ставка адвокатов, занимающихся частной практикой, составляет 150 долларов в час. Не нужно быть гением, чтобы подсчитать, что лучшие адвокаты не горят желанием работать на государство. Как правило, они получают всего 800 долларов на подготовку и представление защиты в суде в деле с возможным смертным приговором, поэтому даже самый преданный своему делу адвокат едва ли сможет вызвать в суд эксперта, провести независимое криминалистическое расследование или организовать что‑либо еще, что могло бы доказать невиновность клиента.

Благодаря студентам, Уильямса освободили в сентябре прошлого года. Это не настолько редкий случай, как можно подумать. С 1977 года, когда в Иллинойсе снова была введена смертная казнь, штат казнил восемь человек, однако освободил тоже восьмерых. На общенациональном уровне за последние двадцать пять лет шестьдесят девять человек были приговорены к смертной казни, а потом признаны невиновными и освобождены. После урезания федерального бюджета на апелляции мало кто из них мог бы надеяться на столь счастливый конец.

Одно, когда невиновного убивает гражданин, и совсем другое – когда это делает государство. Однако, что удивительно, таково мнение меньшинства. По опросу, проведенному компанией «Гэллап» в 1995 году, 57 % жителей Америки предпочли бы сохранить смертную казнь, даже если бы из ста казненных один оказался невиновен.

Не думаю, что в Америке есть такие политики – и уж точно ни одного влиятельного, – которые стали бы отстаивать мнение меньшинства. Было время, когда политики пытались повлиять на общественное мнение. Сегодня они просто с ним соглашаются, что очень грустно, потому что общественное мнение часто можно оспорить.

В статье, вышедшей в «Нью‑Йоркере» в 1992 году, Ричард А. Найгаард писал, что Западная Германия отменила смертную казнь в 1949 году даже несмотря на то, что 74 % населения были за ее сохранение. К 1980 году число тех, кто «за», сократилось до 26 %. Как замечает Найгаард, «для поколения, при котором этого не было, смертная казнь представляется варварским пережитком, подобно рабству или клеймению».

Вот бы и здесь стало так же.

 

Уже достаточно

 

Наконец‑то я понял, что туг не так. Слишком много всего. Я имею в виду, что вокруг слишком много вещей, которые, возможно, хочется иметь или которые необходимы, за исключением времени, денег, водопроводчиков и людей, которые благодарят тебя, когда ты придерживаешь для них двери. (И кстати, мне бы хотелось занести в протокол, что идущий следом за мною человек, который проходит в двери, придержанные мною, и не говорит «спасибо», рискует получить этой же самой дверью по почкам.)

Америка, конечно же, – страна щедрого разнообразия, и долгое время после того, как мы сюда переехали, я был ослеплен и рад повсеместному богатству выбора. Помню, как зашел в первый раз в супермаркет и был искренне впечатлен, когда увидел не менее восемнадцати видов подгузников. Два или три – еще могу понять. Полдюжины, возможно, могли бы застраховать на все возможные случаи недержания. Но восемнадцать – боже мой! Это страна изобилия. Одни ароматизированные, другие с ребристой поверхностью для дополнительного комфорта, и все различаются уровнем защиты, от «ой, я, кажется, пустил каплю» до «уух! прорыв плотины!». На самом деле названия были, конечно же, другими, но смысл именно такой. Можно даже выбирать цвет.

Практически каждый второй вид продукции – замороженная пицца, корм для собак, мороженое, торты, чипсы – часто исчисляется буквально сотнями названий. Каждый новый вкус, такое ощущение, порождает все новые. Когда я был маленьким, пшеничная соломка была просто пшеничной соломкой. Теперь ее можно попробовать в сахарной глазури, в крошечных порциях, с кусочками настоящего, похожего на банан вещества и бог его знает с чем еще. Сильнее впечатлить меня нельзя ничем.

Однако недавно я понял, что выбор слишком широк. Я пришел с этой мыслью домой после того, как приехал из аэропорта Портленда, штат Орегон, постояв в очереди из пятнадцати человек перед кофейным киоском. Было 5:45 утра, не самое мое любимое время суток, и до посадки оставалось всего двадцать минут, но мне, честное слово, было необходимо получить дозу кофеина. Вы же знаете, каково по утрам.

Так бывает, что если вам хочется чашечку кофе, вы просите именно ее и получаете тоже именно ее. Но этот киоск, происхождения 1990‑х годов, предлагал двадцать разных видов на выбор – эспрессо, латте, карамельное латте, капуччино, маккьятто, мокко, эспрессо мокко, мокко «Черный лес», американо и кто его знает что еще – и четырех разных объемов. На выбор также предлагалась целая вселенная сдобных булочек, круассанов, багетов и пирожных. Все это было доступно во множестве вариаций, так что каждый заказ звучал подобно следующему:

– Мне, пожалуйста, карамельный латте, мокко без кофеина и напиток из корицы, бублик с маложирным сливочным сыром, но, будьте добры, с двойной порцией тертого пимьенто. А ваши маковые зерна жарятся в полиненасыщенном растительном масле?

– Нет, мы используем двойной сверхлегкий экстракт канолы.

– О, нет, мне такое нельзя. В таком случае круассан «Нью‑Йорк три сыра» из непросеянной ржаной муки. С какими эмульгаторами вы его готовите?

Я мысленно представил, как хватаю каждого такого клиента за уши, трясу его или ее голову раз тридцать‑сорок и произношу:

– Тебе всего‑то нужна чашка кофе и какая‑нибудь булка до посадки в самолет. Попроси что‑нибудь попроще и убирайся.

К счастью всех этих людей, пока я не получил свою первую чашку кофе утром (это истинная правда в столь ранний час), я могу лишь встать, одеться (как‑нибудь) и попросить чашку кофе. Все остальное выше моих сил. Поэтому я просто стоял и терпеливо ждал, пока пятнадцать человек сделают свои длинные, отнимающие кучу времени и бессмысленно оригинальные заказы.

Когда наконец подошла моя очередь, я шагнул к стойке и сказал:

– Я бы хотел чашку кофе.

– Какого?

– Горячего в очень большой чашке.

– Да, но какого – мокко, маккьятто – какого именно?

– Без разницы, лишь бы это была чашка нормального кофе.

– Хотите американо?

– Если это означает нормальный кофе, то да.

– Это все – кофе.

– Я хочу чашку нормального кофе, какой миллионы людей пьют каждый день.

– Значит, вы хотите американо?

– Видимо, да.

– Вам взбитые сливки низкокалорийные или обычные?

– Я не хочу взбитые сливки.

– Но этот кофе подается со взбитыми сливками.

– Послушайте, – я понизил голос. – Сейчас шесть утра. Я стою двадцать пять минут в очереди из пятнадцати поразительно нерешительных человек, мой рейс уже объявляют. Если прямо сейчас я не получу кофе, я кого‑нибудь убью – и думаю, вам следует знать, что вы занимаете чрезвычайно опасную верхнюю строчку в моем списке. (Как вы понимаете, утро – мое не самое любимое время суток.)

– Это значит, что вы хотите низкокалорийные или обычные взбитые сливки?

Тут уже ничего не поделать.

Слишком большой выбор не только удлиняет каждое действие в десять раз, но и, что удивительно, на самом деле порождает недовольство. Чем больше выбор, тем требовательнее люди, чем более они требовательны, тем больше, хм, требуют. В Америке у вас появляется ощущение, что вы находитесь среди миллионов людей, которым постоянно, бесконечно, неутомимо нужно все больше и больше. Похоже, мы создали общество, для которого главное занятие – пастись по точкам розничной торговли в поисках разных материалов, форм, ароматов, которые они раньше никогда не встречали.

И это касается абсолютно всего. Сейчас вам предлагают на выбор тридцать пять различных зубных паст «Крест». Как сообщает «Экономист», «в Америке средний супермаркет выделяет до 20 футов торгового пространства на лекарства от кашля и простуды». Из 25 500 «новых» потребительских товаров, появившихся в Соединенных Штатах в прошлом году, 93 % – всего лишь слегка измененные варианты уже существующей продукции.

В последний раз, когда я ходил завтракать, мне пришлось выбирать из пяти разных рецептов приготовления яиц (пашот, омлет, яичница‑глазунья, яичница, обжаренная с двух сторон, и так далее), шестнадцати видов блинов, шести разных соков, двух форм сосисок, четырех видов картофеля и восьми разновидностей тостов и сдобы. Моя ипотека не требовала принятия такого количества решений. Я уже подумал, что все позади, когда официантка спросила:

– Вы хотите сбитое сливочное масло, обычное, маргарин, смесь сливочного масла с маргарином или заменитель сливочного масла?

– Вы издеваетесь, – сказал я.

– Я не издеваюсь насчет сливочного масла.

– Тогда мне обычное сливочное масло, – слабо произнес я.

– Гипонатриевое, без натрия или обычное?

– Удивите меня, – шепотом ответил я.

К моему изумлению, моей жене и детям все это нравится. Им нравится заходить в киоск с мороженым и выбирать из семидесяти пяти разных вкусов, а потом из семидесяти пяти разных сиропов.

Не могу передать, как мне хочется уехать в Англию и получить просто чашку хорошего чая и булочку, но, боюсь, я единственный в этом доме, кто горит подобным желанием. Я верю, что моей жене и детям в конце концов все это надоест, но пока никаких признаков не наблюдается.

Что ж, если смотреть с оптимизмом, по крайней мере, у меня есть полный набор подгузников.

 

Новости глупости

 

Мне бы хотелось сказать пару слов об американской глупости.

До того как я произнесу еще хоть слово, позвольте мне предельно ясно заявить, что американцы вовсе не принципиально отличаются от прочих людей. В Америке самая развитая экономика, самое довольное население, лучшие исследовательские институты, многие из лучших университетов и умов и больше лауреатов Нобелевской премии, чем в остальном мире вместе взятом. Если бы все были глупыми, этого бы не было.

Тем не менее иногда приходится удивляться. Вот пример. Согласно опросу общественного мнения, 13 % женщин в Соединенных Штатах не могут сказать, надевают ли они колготки на трусики или наоборот. Это около 12 миллионов женщин, которые бродят по стране с хронической неуверенностью в принципах одевания. Я нечасто надеваю женскую одежду, возможно, поэтому и не могу полностью оценить все трудности задачи, но я почти уверен, что если бы я надевал и трусы, и колготки, я бы знал, что на что я надеваю. А главное, если бы ко мне на улице подошел незнакомец с папкой и спросил, какова конфигурация моего нижнего белья, думаю, я бы не ответил, что не знаю.

Отсюда, кстати, еще один интересный вопрос: почему они спрашивали об этом? Как кто‑то додумался до такого вопроса и что надеялись узнать? Видите, все это указывает на глупость более серьезных масштабов, не среди тех 13 % женщин, которые не в курсе, что происходит у них с нижним бельем, а, чтобы быть точным, среди тех, кто подготавливает и проводит опросы общественного мнения.

Одно можно сказать наверняка – глупости вокруг хватает. Я знаю это не понаслышке, потому что недавно один мой друг из Нью‑Йорка прислал мне коллекцию тупых фраз, произнесенных в 1997 году устами знаменитых американцев. К примеру, актриса Брук Шилдс, без всякой помощи со стороны взрослых, объясняя в интервью, почему не следует курить, сказала: «Курение убивает. А если вы убиты, значит, вы потеряли очень важную часть своей жизни».

Хорошо сказано, Брук. А вот певица Мэрайя Кэри, принимая близко к сердцу проблему Третьей мировой войны, заявила: «Всегда, когда смотрю телевизор и вижу этих бедных голодающих детей по всему миру, я сразу начинаю рыдать. Я хочу сказать, я бы хотела быть такой же худенькой, но не в окружении всех этих мух, смерти и всего такого».

Чем бы ни была стадия за пределами человеческого разума, эту стадию я отмечаю всякий раз, когда перечитываю данную фразу. Однако моя любимая – ответ мисс Алабама на вопрос мисс Вселенной, хотела бы она жить вечно: «Я бы не хотела жить вечно, потому что мы не должны жить вечно, потому что если бы мы должны были жить вечно, то мы бы жили, но мы не живем вечно, вот почему я бы не хотела жить вечно».

Назовите меня злодеем, но я бы поставил кругленькую сумму на то, что мисс Алабама не только не знает, надевает ли она трусы на колготки или наоборот, но и какими конечностями в какое отверстие надо попадать.

Откуда взялась эта тупость? Не имею ни малейшего понятия, но уверен – вполне серьезно, – что в современной американской жизни что‑то действует как подавитель мыслительного процесса, даже среди более или менее нормальных людей. Вчера мне напомнили об этом, пока я ждал, когда мужчина передо мной поговорит по телефону‑автомату. Мужчина – средних лет, хорошо одетый, вероятно, адвокат или бухгалтер – очевидно, разговаривал с маленьким ребенком коллеги или клиента. Он сказал: «И когда же, по‑твоему, мамочка выйдет из душа, малыш?»

Задумайтесь на минуту. Когда вы заметите за собой, что спрашиваете трехлетнего ребенка, сколько времени займет у взрослого какое‑либо занятие, пора вкладывать инвестиции в новый мозг. В любом случае, сколько времени люди проводят под душем?

Америка не имеет монополии на слабоумие, но, кто его знает, по меньшей мере один фактор, похоже, оказывает здесь большее влияние на его изобилие, чем где‑либо еще, судя по газетам, журналам и телепрограммам, которые его выпячивают, сами того не желая. «Вашингтон пост» без смущения информирует читателей о том, что Шотландия «находится на севере Англии», а журналисты рассказывают шутки и в конце их разъясняют. Идея – уверен, из лучших побуждений – заключается в том, чтобы помочь читателям в схватке со сложными и незнакомыми понятиями (как раз вроде того, где же все‑таки эта Шотландия), однако для аудитории это нечто наподобие коллективной лоботомии.

Темная сторона – то, что людей, которые потеряли способность мыслить, относительно просто обмануть. Один или два раза в неделю мы, как практически каждая американская семья, получаем письмо от какого‑нибудь журнала, в котором написано: «Поздравляем, мистер У. Брайсон. Вы выиграли 5 миллионов долларов!» Прямо над этим многообещающим сообщением, гораздо более мелким шрифтом, значится: «Если номер вашего лотерейного билета совпадет с выигрышным номером, мы расскажем вам…». Не обязательно быть гением, чтобы понять, что на самом деле вы не выиграли никаких миллионов. К сожалению, гениев мало.

Недавно в газетах появлялась история о человеке по имени Ричард Ласк, который полетел из Калифорнии во Флориду с таким вот призовым письмом, в котором якобы говорилось, что он выиграл И миллионов и у него всего пять дней на то, чтобы забрать приз. Компания указала ему на мелкий шрифт и отправила обратно. Через три месяца мистер Ласк получил еще одно письмо точно такого же содержания и снова полетел во Флориду, с тем же упованием, что и в первый раз. Как сообщает «Ассошиэйтед пресс», за последние четыре года по крайней мере еще двадцать человек летали во Флориду, вдохновляемые «письмами счастья».

Это все довольно печально, поэтому давайте закончим моей любимой на сегодняшний день историей об одном недалеком парне – а именно о несостоявшемся грабителе из Техаса, который, чтобы ограбить продуктовый магазин, спрятал лицо под вязаным шлемом, но забыл снять с груди бейдж с фотографией, именем и местом работы. Разумеется, бейдж разглядела добрая дюжина свидетелей.

Уверен, где‑то тут есть мораль, и я сразу дам знать, как только она придет мне в голову. А сейчас, если вы меня извините, я собираюсь сходить и проверить свое нижнее белье, на случай, если кто‑нибудь начнет задавать вопросы.

 

Правда с натяжкой

 

В Америке, помимо всего прочего, вы постепенно привыкаете к тому, что корпорации и другой крупный бизнес вам врут. На самом деле я тоже только что сам соврал. Привыкнуть к этому невозможно.

Пару лет назад, когда мы еще только перебрались в эту страну и ехали по Мичигану в поисках места, где можно было бы остановиться, мы заметили большой рекламный щит национальной сети мотелей, рекламирующий очень привлекательное специальное предложение. Я не помню деталей, но оно включало бесплатное размещение для детей и ваучеры на завтрак для всей семьи за крайне приятную сумму порядка 35 долларов.

Естественно, к тому времени, пока я все это прочел, мы уже проехали мимо, так что пришлось сделать еще 15 миль вперед, потом 15 миль назад, потом полчаса пометаться по скользкой дороге, пока все в машине показывали мне на мотели с лучшими условиями, которые попадались по пути. Всеобщее раздражение нарастало, ну да ладно: за 35 долларов и бесплатный завтрак, если хотите, можете меня ненавидеть.

Так что представьте мое выражение лица, когда мы зарегистрировались в мотеле и портье предъявил мне счет на сумму около 149,95 долларов.

– А как же специальное предложение? – поразился я.

– А‑а, – вежливо протянул он, – это относится только к нескольким номерам.

– И скольким же?

– Двум.

– А сколько всего номеров у вас в мотеле?

– Сто пять.

– Но это же мошенничество, – сказал я.

– Нет, сэр, это Америка.

Если честно, не помню, чтобы он так сказал, но вполне мог. И это крупная, известная корпорация, руководство которой, я уверен, оскорбилось бы, назови их кто‑нибудь жуликами и негодяями. Они просто следуют изменчивой этике коммерции в Соединенных Штатах.

Недавно я прочел книгу под названием «Искаженная правда: манипуляции фактами в Америке», полную захватывающих историй о лживых рекламных слоганах, подтасованных научных исследованиях, фальшивых опросах общественного мнения и тому подобном – обо всем, что в других странах назвали бы мошенничеством.

К примеру, почти вся реклама автомобилей переполнена упоминаниями о подушках безопасности, наличия которых в любом случае требует закон. Одно время корпорация «Шевроле» рекламировала автомобиль со «109 особенностями, способными уберечь его от преждевременного старения». Некий журналист решил изучить, что это за особенности; среди них оказались зеркала заднего вида, фонари заднего хода, отбалансированные колеса и прочее, что по определению входит в базовую комплектацию машины.

Меня поражает не сам факт того, что корпорации стараются «подмять» реальность в свою пользу, а степень, до которой им позволяют это делать. Производители продуктов питания могут не добавлять (почти не добавлять) особые ингредиенты в свою продукцию, но заявлять о том, что их якобы там в избытке. Одна известная продовольственная компания – и это, поверьте, случайный пример – продает «вафли с черникой», в которых черники нет и в помине. Похожие на ягоды фрагменты, которые в них попадаются, на самом деле всего‑навсего комочки ароматизированных химикатов, абсолютно искусственных, хотя на упаковке о том ни слова не сказано.

Если содержимое фальсификации не поддается, производители зачастую искажают размеры порций. Популярный маложирный шоколадный торт хвастает скромными 70 калориями в одной порции. Но предполагаемая порция (одна унция!) настолько мала, что ее физически невозможно отрезать от целого куска.

Из всех обманов больше всего меня раздражает, как самый неизбежный, рекламная рассылка. Каждый год средний американец получает 34 фунта – 500 штук – рекламных писем. Это слишком много, чтобы заинтересовать, поэтому отправители прибегают к самым подлым трюкам, чтобы заставить вас заглянуть внутрь. Они намеренно придают конвертам такой вид, будто в них лежит призовой чек или важные государственные документы или будто письмо доставлено специальным курьером – и способно доставить вам проблемы, если вы не уделите ему должного внимания. Сегодня, например, я получил конверт с пометкой «Приложенные документы лично в руки… 2000 долларов штрафа или 5 лет тюрьмы каждому, кто помешает доставке; свод законов США № 18, раздел 1702». Несомненно, это оказалось нечто важное, а именно – приглашение на тест‑драйв автомобиля в соседнем городе.

К моему отчаянию, даже довольно добропорядочные организации стали использовать эти уловки. Недавно я получил конверт официального вида с надписью «Чек прилагается». Это оказалось письмо от Фонда муковисцидоза, благотворительной организации, помогающей тем, кто страдает этим заболеванием, с просьбой о добровольном взносе. Никакого чека не прилагалось – просто листок бумаги а‑ля факс образца пожертвования фонду 10 долларов. Когда даже приличные благотворительные организации с добрыми побуждениями вынуждены лгать, чтобы привлечь ваше внимание, вы понимаете, что с системой что‑то не так.

Начинаешь чувствовать себя так, будто никому нельзя верить. Синтия Кроссен, автор вышеупомянутой «Искаженной правды», в своей книге поведала, сколько так называемых научно обоснованных фактов на самом деле подделка. В частности, общенациональная пресса не так давно взахлеб расхваливала одну работу, в которой утверждалось, что употребление в пищу белого хлеба способствует стабильной потере веса. «Эксперимент» с участием 118 человек, длившийся в течение двух месяцев, на котором основывалось это утверждение, в действительности ничего не доказал. Однако ученые заявили, что, по их мнению, факт подтвердился бы, «если бы исследование было продолжено». Эксперимент проводился при поддержке крупнейшего в стране производителя белого хлеба. Еще одно исследование – снова широко освещавшееся в газетах – призвано было доказать, что употребление в пищу шоколада снижает риск развития кариеса. Ничего удивительного, что финансовую поддержку этому исследованию оказывал крупный производитель шоколада.

Даже сообщения в самых уважаемых медицинских журналах, похоже, весьма сомнительны. В прошлом году, как сообщает «Бостон глоуб», два университета, Тафте и Калифорнийский университет в Лос‑Анджелесе, изучили материальную заинтересованность авторов 789 статей в ведущих медицинских журналах и пришли к выводу, что в 34 % случаев по меньшей мере один автор имел скрытую материальную заинтересованность в публикации статьи. В одном случае исследователь, который провел тестирование эффективности нового метода низкотемпературной обработки, имел несколько тысяч акций в компании, которая занималась внедрением этого метода в производство. После публикации статьи акции компании подорожали, он продал их и получил прибыль в размере 145 000 долларов. Я не говорю, что этот человек представил необъективное исследование, но ему, несомненно, приходило в голову, что отрицательные результаты тестов обесценили бы акции.

Самый потрясающий случай произошел в 1986 году, когда «Медицинский журнал Новой Англии» одновременно принял две статьи по новому типу антибиотиков. В одной говорилось, что лекарство эффективно, в другой – что нет. Положительную статью, как выяснилось, подготовил человек, чья лаборатория получила 1,6 миллионов долларов от фармацевтической компании; вдобавок он лично получал 75 000 долларов в год от этой компании. Отрицательный отчет подготовил независимый исследователь, которого не спонсировали фармацевтические компании.

Т