Как взять автомобиль напрокат

 

Мы вернулись в Штаты около двух с половиной лет назад, если сможете поверить (а если не сможете, попробуйте), так что вы наверняка решите, что я уже ко всему должен был привыкнуть, но, увы, это не так. Лабиринты современной американской жизни до сих пор приводят меня в замешательство. Здесь все очень сложно, знаете ли.

Не так давно мне представилась возможность поразмышлять на эту тему, когда в аэропорту Бостона я зашел в офис фирмы проката автомобилей и служащий после записи всех номеров, какие только имели ко мне отношение, и снятия ксерокопий нескольких моих кредиток предложил:

– Хотите страховку от возможного отказа третьей стороны от материальной ответственности за автомобиль в случае аварии?

– Не знаю, – неуверенно сказал я. – А что это такое?

– Она покроет расходы в случае, если требования о компенсации затрат будут направлены на вас второй стороной, либо вы дважды исключите первую или вторую сторону от имени четвертой.

– Если только вы не претендуете на возмещение остаточной суммы первой стороной, – добавил мужчина, стоявший за мной в очереди, что заставило меня повернуть голову.

– Нет, это только в Нью‑Йорке, – поправил работник компании. – В Массачусетсе вы не можете претендовать на возмещение остаточной суммы, если только не останетесь с одной ногой и, как правило, если вы не гражданин Штатов с точки зрения налоговых служб.

– Вы имеете в виду страховку от отказа второй стороны из‑за нетрудоспособности? – уточнил еще один человек в очереди, обращаясь к первому. – Вы из Род‑Айленда?

– Ну да, – ответил первый.

– Тогда это все объясняет. У вас двойная отрицательная надбавка за различные несчастные случаи.

– Я не понимаю вообще ничего! – вскричал я жалобно.

– Объясняю, – сказал работник компании с легким раздражением. – Предположим, вы врезались в автомобиль, владелец которого имеет страховку от отказа второй стороны из‑за нетрудоспособности, но он не оплатил компенсацию первой и третьей стороны при несчастном случае. Если у вас есть страховка от возможного отказа третьей стороны от материальной ответственности за автомобиль в случае аварии, вам не придется самому лично требовать разового обратного отказа от ответственности. Какую сумму вам осталось выплатить за кредит?

– Не знаю, – признался я.

Он удивленно уставился на меня.

– Не знаете? – произнес он недоверчиво.

Краем глаза я заметил, как другие люди в очереди обменялись удивленными взглядами.

– Такими делами занимается миссис Брайсон, – немного недовольно сказал я.

– Каков средний размер ваших штрафов?

Я беспомощно посмотрел на него, умоляя не бить больно, и ответил:

– Не знаю.

Он втянул воздух с шумом, возможно, скрывая сильное желание вытурить меня вон.

– Похоже, вам нужна универсальная полная многоразовая страховка с двойным покрытием.

– С дифференцированной страховкой в случае смерти, – предложил второй мужчина в очереди.

– Что это такое? – грустно спросил я.

– Все описано в нашей брошюре, – сказал работник компании и протянул мне книжку. – Как правило, вы можете получить сто миллионов долларов в случаях кражи, пожара, несчастного случая, землетрясения, ядерной войны, взрыва болотного газа, падения метеорита, съезда с дороги, ведущих к потере волос и преднамеренному летальному исходу, – при условии, что все это произойдет одновременно, и у вас будут сутки, чтобы записать и отправить отчет о несчастном случае.

– И сколько она стоит?

– Сто семьдесят два доллара в день. А в подарок набор ножей для стейка.

Я посмотрел на других в очереди. Те закивали.

– Хорошо, беру, – сказал я смиренно.

– Хотите купить дополнительную услугу «Не беспокойся о дозаправке» или услугу «Заправься сам дешево»?

– Что это такое? – спросил я в отчаянии, осознав, что ад еще не закончился.

– С услугой «Не беспокойся о дозаправке» вы можете вернуть машину с пустым баком при единовременной выплате тридцати двух долларов девяносто пяти центов. С другим бонусом вы заполняете бак сами до того, как вернуть машину, и мы ставим отметку «Тридцать два девяносто пять» на счете в графе «Прочие непредвиденные расходы».

Я проконсультировался со своими советниками и приобрел услугу, избавляющую от всех беспокойств.

Работник отметил галочкой соответствующую строку в формуляре.

– А автомобильный локатор?

– Что это?

– Мы скажем вам, где стоит автомобиль.

– Возьмите, – с чувством начал убеждать меня ближайший ко мне в очереди мужчина. – Как‑то в Чикаго я не взял локатор и провел два с половиной дня, бродя по аэропорту в поисках этой проклятой железяки. Оказалось, она была под брезентом на кукурузном поле недалеко от Пеории.

И понеслось. В конце концов, когда мы разобрались с двумя сотнями страниц и сложными многоуровневыми бонусами, работник протянул мне контракт.

– Просто подпишите здесь и здесь, – указал он. – И поставьте имя здесь, здесь, здесь и здесь и еще здесь. И здесь, здесь и здесь.

– Что я подписываю? – осторожно спросил я.

– Этот документ дает нам право приехать к вам домой и изъять одного из ваших детей или какое‑либо хорошее электронное оборудование, если вы не вернете автомобиль вовремя. Этот документ – ваше согласие на принятие сыворотки правды в случае возникновения спора. Этот лишает вас права обратиться в суд. Этот признает, что любой вред, нанесенный автомобилю сейчас или в будущем, будет на вашей ответственности. А это – ваше пожертвование двадцати пяти долларов в фонд Бернис Ковальски.

До того, как я успел произнести хоть слово, он выхватил у меня контракт и положил его на стойку с картой аэропорта.

– Теперь как найти автомобиль, – продолжил он, рисуя на карте, как в детских книжках‑раскрасках обычно рисуют загадки с лабиринтами. – Следуйте по красным указателям через терминал А в терминал Д2, потом идите по желтым указателям – и по зеленым – через парковку к эскалаторам сектора Р. Спуститесь по эскалатору до зала прибытия К, сядьте на автобус, идущий по маршруту «Остановка шаттлов – Долина Миссисипи» и езжайте до парковки номер А4–27‑Запад. Сойдите там, идите по белым стрелкам через туннель, через карантинную зону и станцию очистки воды. Перейдите взлетно‑посадочную полосу 22‑Левая, перелезьте через забор на самом крайнем участке и спуститесь к набережной, и вы найдете свою машину, припаркованную на пляже номер 12 604. Это красный «Флаймо». Вы не пройдете мимо.

Он отдал мне ключи и большую коробку с документами, страховками и прочими подобными вещами.

– И удачи вам! – крикнул он вслед.

Естественно, я так и не нашел автомобиль и опоздал на несколько часов к назначенному времени, но, должен признаться, мы получили большое удовольствие от ножей для стейка.

 

Осень в Новой Англии

 

Ах, осень!

Каждый год в это время за исключительно короткий промежуток – неделю, самое большее две – здесь происходит что‑то удивительное. Вся Новая Англия взрывается цветом. Все те деревья, которые месяцами были темно‑зеленым фоном, внезапно вспыхивают мириадами сверкающих красок, и вся природа, как выразилась Фрэнсес Троллоп, «покидает этот бренный мир».

Вчера, сославшись на жизненно важное исследование, я отправился на автомобиле в Вермонт, а затем отправил свои онемевшие ноги на самую вершину Киллингтонпик, на высоту 4235 футов пышного великолепия в самом сердце Зеленых гор. Был один из тех потрясающих дней, когда мир наполнен чистым и пряным совершенством, а воздух настолько прозрачен и ясен, что чувствуешь, будто можно дотянуться, стукнуть его пальцем – и он зазвенит, как винный бокал. Даже цвета были свежими: ярко‑синее небо, темно‑зеленые поля, листва тысяч сверкающих оттенков. И вправду поражает, когда каждое дерево в пейзаже становится уникальным, а каждый уходящий в даль поворот дороги и закругленный горный склон внезапно и бесконечно расцветают тонкими оттенками, какие только может даровать природа – огненно‑алым, сияющим золотым, пульсирующе‑терракотовым, жгуче‑оранжевым.

Простите, если кажусь по‑детски восторженным, но просто невозможно описать столь величественную картину одним словом. Даже великий натуралист Дональд Калросс Питти, человек, чья проза настолько суха, что ею можно натирать полы, абсолютно потерял голову, когда пытался передать чудо осени в Новой Англии.

В своей классической работе «Естественная история деревьев Востока и Центра Северной Америки» Питти на 434 страницы растянул воспевания на языке, который можно с полным правом назвать профессиональным (типичная фраза: «Дуб – обычно массивное и широкое лесное дерево, с чешуйчатой или морщинистой корой и более или менее пятиконечными ветками и соответственно пятиконечными листьями…»), но, когда в конце концов он обратил свое внимание на сахарный клен, который растет в Новой Англии, и на яркое осеннее облачение этого дерева, все изменилось, будто кто‑то разогнал всю серость. В потоке метафор, произнесенных на одном дыхании, Питти описывает кленовые цвета как «подобные крику великой армии… подобные языкам пламени… подобные могущественному маршу, который несется на гребнях бушующего моря и своей воинственной песней придает значение всему умышленному диссонансу оркестра». И кажется, будто вот‑вот его жена произнесет: «Да, Дональд. А теперь прими свои таблетки, дорогой».

В двух лихорадочных параграфах Питти продолжает в том же духе, а затем резко возвращается к рассуждениям о провисании пазух листьев, чешуйках почек и отвислых побегах. И я его вполне понимаю. Когда я добрался до необычно чистого, увлажненного осенним сиянием воздуха пика Киллингтон, откуда видно все вокруг, я понял, что мне остается лишь раскинуть руки в стороны и броситься вниз под музыку Джона Денвера. (Вот почему нужно забираться на эту вершину с опытным товарищем и походной аптечкой в полной комплектности.)

Возможно, вы читали об одном академике, который предъявил публике ученый аналог цветной диаграммы и объявил тоном первооткрывателя, что листва кленов Мичигана и дубов Озарка достигает еще более глубоких оттенков, но он полностью забыл о тех особенностях, которые делают осенний пейзаж Новой Англии уникальным.

Во‑первых, пейзаж Новой Англии демонстрирует антураж, с которым не может соперничать ни один другой район Северной Америки. Белые, залитые солнцем церкви, крытые деревянные мосты, крошечные фермы и скопления деревень идеально дополняют богатые природные цвета. Более того, тут разнообразие деревьев, которого нет ни в одном другом регионе: дубы, буки, осины, сумахи, четыре разновидности кленов и другие почти неисчислимые виды, – и оно представляет собою контраст, подавляющий чувства. В конце концов, что самое главное, осенью здесь наблюдается краткий совершенный баланс климата, со свежими прохладными ночами и теплыми солнечными днями, что ведет все теряющие листву деревья к одновременной, так сказать, кульминации. Так что не совершайте ошибок. В течение нескольких прекрасных дней в октябре Новая Англия – без сомнения, самое красивое место на Земле.

А любопытнее всего то, что никто не знает, почему так происходит.

Осенью, как вы легко вспомните из школьного курса биологии (если не удастся, то из телепередачи «Завтрашний мир»), деревья готовятся к долгой зимней спячке, прекращают вырабатывать хлорофилл, вещество, которое и окрашивает их листья в зеленый цвет. Отсутствие хлорофилла позволяет другим пигментам – каротеноидам, которые также содержатся в листьях, немного покрасоваться. Каротеноиды отвечают за желтые и золотые цвета берез, гикори, буков и некоторых дубов, среди прочего. А вот тут становится интереснее. Чтобы позволить золотым оттенкам блистать, деревья должны продолжать кормить листву, несмотря на то что она уже не делает на самом деле ничего полезного, только висит и выглядит довольно симпатично. Вообще‑то дерево должно сохранять энергию для будущей весны, вместо этого оно предпринимает попытки подкормить пигменты, которые радуют глаз простого парня вроде меня, но не делают ничего для самого дерева.

Что еще более странно – то, что некоторые разновидности деревьев, за большую для самих себя цену, вырабатывают вещество под названием антицианин, которое отвечает за эффектные оранжевые и алые цвета, столь характерные для Новой Англии. И вовсе не потому, что деревья в Новой Англии вырабатывают больше этого самого антицианина, просто климат и почва Новой Англии предоставляют действительно благоприятные условия для буйства этих красок. В более влажном или теплом климате деревья подвергаются тем же испытаниям – все происходит уже многие годы, – но это ни к чему не приводит. Никто не знает, почему деревья предпринимают такие усилия, явно не получая ничего взамен.

А вот и самая большая загадка. Каждый год буквально миллионы американцев, которых местные жители ласково называют «подсматривающими за листьями», садятся в свои автомобили, едут через огромные расстояния в Новую Англию и проводят выходные бродя вокруг мастерских и лавок с названиями вроде «Антиквариат и редкие вещи у Норма».

Я бы отметил, что из этих гостей не более 0,05 % отходят дальше 150 футов от своих автомобилей. Что за странная, необъяснимая причуда – приехать в край совершенства и повернуться к нему спиной?

Они упускают не только радости отдыха на свежем воздухе – свежесть, богатый природный запах, неописуемое удовольствие побродить по кучам опавшей листвы, – но и удовольствие услышать гуляющее по холмам эхо песни «Забери меня домой, сельская дорога», исполняемой громкими голосами с приятно выделяющимся гнусавым акцентом жителей Новой Англии. А это, лично для меня, определенно стоит того, чтобы отойти от машины.

 

Небольшие неудобства

 

Сегодня наша тема – удобства в Америке, или Как стремление сделать удобнее все только портит.

Однажды я задумался об этом (вы знаете, я все время думаю – это удивительно), когда взял своих младших детей в «Бургер Кинг» на ланч, и у окошка экспресс‑обслуживания выстроилась очередь из десятка машин. В наши дни экпресс‑обслуживание, несмотря на название, не означает обслуживание в поездах, это просто окошко, к которому вы подъезжаете и забираете еду, заказав ее при подъезде в громкоговоритель. Идея заключается в том, что еду продают на вынос тем, кто спешит.

Мы припарковались, зашли, сделали заказ, съели и снова вышли минут через десять. Когда мы отъезжали, я заметил, что белый грузовичок, который был последним в очереди, когда мы подъехали, все еще стоит за четырьмя‑пятью машинами от окошка. Было бы гораздо быстрее, если бы водитель, как и мы, припарковался, зашел внутрь и сам заказал еду, но он никогда бы до этого не додумался, потому что экспресс‑обслуживание предположительно быстрее и удобнее.

Конечно, вы понимаете, о чем я. Американцы настолько привержены идее удобства, что мирятся с любыми неудобствами, только бы добиться желаемого. Это абсурд, я знаю, но так и есть. Нечто предположительно упрощает нашу жизнь настолько часто, что имеет обратный эффект; вот я и задумался (видите, опять!), почему так должно быть.

Американцы всегда испытывали странную приверженность к идее принудительной помощи. Интересно, что почти все ставшие привычными изобретения, которые облегчают нашу жизненную борьбу – эскалаторы, автоматические двери, пассажирские лифты, холодильники, стиральные машины, замороженная еда, фаст‑фуд, – были изобретены в Америке, или, по крайней мере, впервые здесь опробованы. Американцы так привыкли к постоянному потоку облегчающих труд преимуществ, что к 1960‑м годам стали считать, будто машины должны делать для них практически все на свете.

Помню, впервые я осознал, что идея не столь уж хороша, когда на рождество 1961 или 1962 года папе подарили электрический разделочный нож. Это была одна из первых моделей, довольно внушительных размеров. Возможно, память меня подводит, но я четко вспоминаю, как отец надевал защитные очки и толстые резиновые перчатки до того, как включить нож в розетку. Что точно правда, это что, когда папа взялся за индейку, нож не столько разделывал птицу, сколько разбрасывал ее куски повсюду, своего рода белым мясным снегом, пока лезвие не уперлось в тарелку; сполох голубых искр – и все выскочило из отцовских рук, понеслось по столу и вылетело из комнаты, как чудовище в фильме «Гремлины». Кажется, мы так и не нашли этот нож, хотя иногда по ночам слышали, как он бьется о ножки стола.

Как и большинство патриотичных американцев, мой отец вечно покупал штуковины, которые оказывались катастрофой – отпариватели одежды, которые не убирали складки с костюмов, зато обои после них отходили от стен рулонами, электрические точилки для карандашей, которые могли сточить карандаш полностью (включая металлический наконечник и ваши пальцы, если вы не проявили достаточной сноровки) меньше чем за секунду, водные зубочистки (для тех, кто не знает, это водомет, который струей жидкости чистит ваши зубы), которые были настолько мощными, что удержать их спообны были лишь два человека вместе, и после которых ванная становилась похожа на автомойку, и многое другое.

Но все это несравнимо с сегодняшней ситуацией. Сегодня американцы окружены устройствами, которые делают за них почти все, до абсурда – автоматические диспенсеры для кошачьего корма, электрические соковыжималки и консервные ножи, холодильники, которые сами готовят кубики льда, автоматические автомобильные окна, одноразовые зубные щетки с уже положенной на них зубной пастой. Люди настолько пристрастились к удобствам, что попали в замкнутый круг: чем больше они покупают предметов, облегчающих труд, тем больше им приходится работать; а чем больше им приходится работать, тем больше требуется предметов, облегчающих труд.

Нет ничего, и не важно, насколько это смехотворно, что не нашло бы благодарную аудиторию в Америке, если это «нечто» обещает хоть какое‑то избавление от физических усилий. Недавно я видел рекламу «вращающейся вешалки для галстуков с подсветкой» за 39,95 долларов. Вы нажимаете кнопку и устраиваете просмотр всем своим галстукам до того, как надеть один из них, что избавляет вас от жестокого испытания перебирать оные руками.

Наш дом в Нью‑Гэмпшире наполнен хитроумными устройствами, установленными прежними владельцами; все они спроектированы так, чтобы сделать жизнь немного проще. В известной степени некоторые из них на самом деле выполняют свою задачу (мой любимый прибор, конечно же, кухонный диспоузел), однако большинство представляет собой поразительно бесполезные предметы. К примеру, в одной из наших комнат установлены автоматические шторы. Щелкаешь выключателем на стене – и четыре пары штор легко открываются и закрываются. По крайней мере, таков был замысел. На практике же одна из них открывается, другая закрывается, третья закрывается и открывается постоянно, а еще одна не делает абсолютно ничего первые пять минут, а потом начинает дымиться. Мы не подходим к ним близко с самой первой недели проживания.

Еще мы унаследовали автоматические гаражные ворота. Теоретически звучит прекрасно и даже довольно‑таки модно. Вы заезжаете на свою дорожку, нажимаете кнопку на пульте дистанционного управления и затем, в зависимости от вашего умения выбрать подходящий момент, либо медленно въезжаете в гараж, либо тараните нижний край ворот. Потом снова нажимаете кнопку – и двери за вами закрываются, а кто‑то, проходя мимо, думает: «Ух ты! Стильный парень!»

В реальности, как я выяснил, ворота нашего гаража закрываются, только когда уверены в том, что раздавят трехколесный велосипед или искромсают грабли, а затем, однажды закрывшись, уже не откроются до тех пор, пока я не залезу на стул и не произведу какое‑нибудь темпераментное действие с отверткой и молотком, направленное на распределительный щит, или в конце концов не позвоню в мастерскую по ремонту гаражных ворот парню по имени Джек, который проводит свой отпуск на Мальдивах с тех пор, как мы стали его клиентами. Я заплатил Джеку денег больше, чем заработал сам за первые четыре года после окончания колледжа, и до сих пор у меня нет в гараже ворот, на которые я мог бы положиться.

Вы снова меня понимаете. Только кажется, что автоматические шторы и гаражные ворота, электрические диспенсеры кошачьего корма и вращающиеся вешалки для галстуков облегчат вашу жизнь. На самом деле все, чему они служат, – сделать ваше существование дороже и сложнее.

И отсюда два важных вывода. Первый: никогда не забывайте, что первый слог слова «удобство» – буква «у». И второй: отправьте своих детей в школу по ремонту гаражных ворот.

 

Ну подайте на меня в суд

 

В Британии у меня есть друг, ученый, и недавно адвокаты одной американской компании предложили ему выступить экспертом в суде по делу, которым они занимались. Они сказали, что хотели бы отправить в Лондон прокурора и двух ассистентов, чтобы с ним встретиться.

– А не проще и дешевле было бы мне прилететь самому в Нью‑Йорк? – предложил мой друг.

– Проще, – тут же ответил адвокат, – но в данном случае мы сможем предъявить клиенту счет на оплату трех поездок.

Вот вам рассуждения американских представителей закона.

Теперь я не сомневаюсь, что огромное число американских адвокатов – по крайней мере двое – осуществляет удивительно дорогостоящую работу, которая полностью оправдывает счета по 150 долларов в час, сегодняшнюю ставку, как я выяснил. Но проблема в том, что их просто очень много. На самом деле – истинно отрезвляющая статистика – в Соединенных Штатах адвокатов больше, чем во всем остальном мире: почти 800 тысяч человек, и в 1960 году их уже было великое множество – 260 тысяч. Мы можем похвастаться 300 адвокатами на 100 тысяч жителей. В Великобритании, для сравнения, эта цифра составляет 82, а в Японии – всего И адвокатов.

И конечно же, всем адвокатам нужна работа. В большинстве штатов адвокатам теперь разрешается публиковать рекламу, что многие из них и делают с большой радостью. Каждые полчаса по телевидению показывают по меньшей мере один ролик, в котором адвокат с честнейшим лицом произносит: «Привет. Я Уинни Слик из компании „Прогнись и умасли юридических партнеров“. Если вы получили травму на работе, или попали в автомобильную катастрофу, или просто не знаете, куда девать деньги, приходите ко мне – и мы найдем, на кого подать в суд».

Американцы, как известно, любители посудиться на ровном месте. На самом деле, осмелюсь сказать, кто‑то когда‑то подал в суд на ровное место и отсудил 20 миллионов долларов за боль и страдания, которые оно причинило. И действительно, создается ощущение, что если по какой‑то причине что‑то пойдет не так, а вы окажетесь где‑то по соседству – копите денежки.

Это наглядно продемонстрировали пару лет назад, когда на химическом заводе в Ричмонде, штат Калифорния, произошел взрыв и дым накрыл весь город. В течение нескольких часов двести адвокатов и их представителей спустились к возмущенному народу, одаривая своими визитками и советуя обращаться в местную больницу. Двадцать тысяч жителей охотно так и поступили.

Новый поворот этого события похож на своего рода вечеринку на открытом воздухе. Из всех двадцати тысяч счастливых, улыбающихся и на вид весьма здоровых людей, которые прошли медицинское исследование в пункте экстренной помощи, только двадцать оставили в больнице. Но, несмотря на то что число по‑настоящему пострадавших оказалось столь незначительным, по меньшей мере семьдесят тысяч жителей города – практически все население – подали в суд. Компания согласилась выплатить 180 миллионов долларов в качестве компенсации. Из них 40 миллионов получили адвокаты.

Каждый год в этой экстравагантной стране – любительнице посудиться появляется более 90 миллионов новых дел – одно на каждые 2,5 человек, – и многие из них можно снисходительно назвать «смелыми». Как раз сейчас родители одного школьника из Техаса судятся с тренером школьной бейсбольной команды по обвинению в оскорблении и требуют оплаты морального ущерба за то, что он оставлял их сына на скамье во время игры. В штате Вашингтон в то же время мужчина с больным сердцем судится с местными молочными заводами, «потому что на их коробках с молоком не было предупреждения о содержании холестерина». Уверен, вы читали о женщине в Калифорнии, которая подала в суд на студию Уолта Диснея после того, как она и ее семья фотографировались на автомобильной парковке Диснейленда. Главный пункт обвинения гласил, что внуки этой женщины испытали шок и получили психическую травму, когда фотографировались за декорациями и увидели диснеевских персонажей, снимающих свои костюмы. Новость о том, что Микки Маус и Гуфи на самом деле реальные люди в костюмах, очевидно, оказалась слишком шокирующей для бедных малышей.

В рассмотрении этого дела было отказано, однако в других местах люди зарабатывают целые состояния за любую боль или ущерб, которые они, возможно, испытали. Совсем недавно много говорили о деле работника пивоварни в Милуоки, который пересказал специфический сюжет одного эпизода телесериала «Сейнфелд» коллеге, а та восприняла это как оскорбление и подала на него в суд за сексуальное домогательство. Компания отреагировала и уволила парня, а он в ответ подал в суд на компанию. Не знаю, кто чего добился – честно говоря, для меня это звучит так, будто все они нуждались в хорошей трепке, – но в результате уволенный работник отсудил 26,6 миллионов долларов, грубо говоря, 400 тысяч годовых заработков, благодаря сочувствию (то есть слабоумию) присяжных.

Идея, что, если обратиться в суд, можно быстро заработать состояние – интересная и уникальная американская особенность, за которую – не важно, что происходит, – кто‑то должен нести ответственность. Если, скажем, вы курите восемьдесят сигарет в день в течение пятидесяти лет и в конце концов у вас находят рак, это должна быть чья угодно вина, но не ваша, и вы подаете в суд не только на производителя сигарет, но и на поставщика, магазин, транспортную компанию, которая доставила эти сигареты в магазин, и так далее. Одна из самых необычных особенностей американского законодательства – та, что оно позволяет истцам подавать в суд на физических и юридических лиц, имеющих хоть какое‑нибудь отношение к иску.

Из‑за того, как работает система (или, скорее, из‑за того, что она вообще не работает), для компании или организации зачастую дешевле урегулировать спор без судебного разбирательства, чем доводить дело до суда. Я знаю женщину, которая поскользнулась и упала на входе в магазин в дождливый день и, к ее удивлению и радости, ей предложили моментально выплатить на месте не больше и не меньше как 2500 долларов, если она подпишет бумагу о том, что не будет подавать в суд. Она и подписала.

Для общества все это стоит огромных денег – нескольких миллиардов долларов в год по меньшей мере. Один только Нью‑Йорк тратит 200 миллионов долларов в год на урегулирование дел вроде «поскользнулся и упал» – люди спотыкаются о бордюр и тому подобное. Как говорилось в недавнем документальном фильме компании Эй‑би‑си, посвященном неконтролируемому американскому законодательству, из‑за раздутой цены ответственности за качество продукции потребители в Соединенных Штатах платят на 500 долларов больше за каждый купленный автомобиль, на 100 долларов больше за шлемы для регби и на 3 тысячи больше за стимуляторы сердца. Согласно фильму, они даже платят немного больше (так утверждается) за стрижку волос, потому что один или два нервных клиента удачно подали в суд на своих парикмахеров из‑за пары неосторожных взмахов ножницами, что лично я считаю вполне обычным.

Естественно, все это навело меня на мысль. Я собираюсь пойти и выкурить восемьдесят сигарет, затем поскользнуться и упасть с пакетом молока с высоким содержанием холестерина, пересказывая сюжет эпизода «Сейнфелд» проходящей мимо женщине на автомобильной парковке Диснейленда, а затем позвоню Уинни Слику, и посмотрим, сможем ли мы выиграть дело. Я не собираюсь требовать меньше 2,5 миллиарда долларов – причем мы еще не коснулись моей недавней стрижки.

 

Как прекрасно сидеть дома

 

Как‑то раз я вышел прогуляться, и меня поразила одна странность. День был прекрасный – самый прекрасный, какой только может быть, вероятно, последний в таком роде из всех, что мы увидим здесь в течение долгого зимнего месяца; однако почти у всех проезжающих автомобилей были подняты стекла на окнах.

Все водители включили климат‑контроль, чтобы создать внутри своих запечатанных машин подходящую погоду, которая уже настроена снаружи, в более широком мире, и мне пришло в голову, что, когда дело касается свежего воздуха, американцы просто теряют рассудок, или чувство меры, или что‑нибудь еще.

О, иногда они все же выходят на улицу, чтобы испытать что‑то новенькое – выезжают на пикник, скажем, или проводят целый день на пляже, или едут в большой парк, – но это, скорее, исключение. В целом, большинство американцев с рождения настолько привыкли к идее проведения большей части своей жизни в нескольких искусственных средах, что возможность выбора не приходит им в голову.

Так что они делают покупки в закрытых магазинах, ездят в эти магазины в автомобилях с закрытыми окнами и климат‑контролем внутри, даже когда погода – само совершенство. Они работают в офисах, где не могут открывать окна, даже если захотят – но, естественно, желающих и нет. Когда уезжают в отпуск, то зачастую в большом доме на колесах, который позволяет им исследовать великие пространства без необходимости в те внедряться. Все чаще, когда они ездят на спортивные соревнования, их ждет закрытый стадион. Прогуляйтесь летом в Америке по соседним улицам – вы не увидите детей, катающихся на велосипедах или играющих в мяч, потому что они сидят дома. Все, что вы услышите, – однообразное жужжание кондиционеров.

В городах по всей стране стали пристраивать к зданиям так называемые воздушные переходы – закрытые пешеходные дорожки над землей, конечно же с климат‑контролем, – соединяющие между собой дома в центре. В моем родном городе Де‑Мойне, штат Айова, первый воздушный переход был протянут между отелем и торговым центром около двадцати пяти лет назад и стал так популярен, что вскоре другие застройщики переняли эту идею. Теперь по центру города в любом направлении можно пройти полмили, а то и больше, ни разу не ступив на улицу. Все магазины, которые раньше были на улице, теперь поднялись на второй этаж, где фланирует основная часть пешеходов. Теперь на улицах Де‑Мойна можно увидеть только пьяниц и работников офисов, вышедших покурить. Улица, видите ли, стала своего рода чистилищем, местом изгнания.

Существуют даже клубы, где офисные работники переодеваются в спортивные костюмы и во время обеденного перерыва проводят активные и полезные прогулки по размеченному маршруту вдоль воздушных переходов. Им даже не приходит в голову выйти на улицу для занятий. Это люди, как вы понимаете, ходят в торговые центры не за покупками, а чтобы размяться.

Последний раз, когда был в Де‑Мойне, я забежал к одному старинному другу семьи. Он был одет в спортивный костюм и сказал, что только что вернулся с занятий пешеходного клуба в торговом центре «Вэлли Уэст Молл». Стоял отличный апрельский денек, и я спросил, почему этот клуб не занимается в одном из нескольких больших и красивых городских парков.

– Ни дождей, ни холода, ни ям, ни грабителей, – тут же ответил он.

– Но в Де‑Мойне нет грабителей, – напомнил я.

– Верно, – тут же согласился он, – а знаешь почему? Потому что на улицах некого грабить.

Он многозначительно закивал головой, будто я об этом не подумал, – а я действительно об этом не подумал.

Апофеозом странного движения «внутрь» является, возможно, отель «Оприленд» в Нэшвилле, штат Теннесси, где я был около года назад в командировке от журнала. Отель «Оприленд» – необыкновенное заведение. Во‑первых, он огромен и блистательно уродлив – «Унесенные ветром», Грэйсленд Элвиса и гипермаркет «Молл оф Америка» одновременно.

Особенным «Оприленд» делает искусственный климат на всей территории. В самом его центре находятся три пяти‑или шестиэтажных зоны со стеклянными крышами, простирающиеся на 9 акров, которые предлагают все преимущества пребывания на свежем воздухе и ни единого недостатка. Эти «внутрискребы», как называет их отель, засажены тропическими растениями и обычными деревьями, изобилуют водопадами, ручьями, ресторанами и кафе «на открытом воздухе» и многоуровневыми пешеходными дорожками. Эффект поразительно напоминает иллюстрации из научно‑популярных журналов 1950‑х годов, где изображалось, какой будет жизнь на Венере (или, по крайней мере, как все будет выглядеть, будь все космические поселенцы американцами среднего возраста с избыточным весом в спортивных костюмах от «Рибок» и бейсбольных кепках, проводящими жизнь в блужданиях кругами с едой на вынос).

Короче, это совершенный, стерильный, замкнутый мирок с идеальным, неменяющимся климатом, без грязных птиц, назойливых насекомых, дождя, ветра и, конечно же, без единого намека на реальность.

В первый вечер, желая сбежать от толп шаркающих жвачных животных и увидеть‑таки, что за погода на планете Земля, я вышел на улицу, чтобы прогуляться. И знаете что? Земли не было – сплошные акры автомобильных парковок, всюду, куда ни посмотри. Через дорогу, всего в паре сотен ярдов, находился «Удивительный парк Оприленд», но пешком туда попасть было невозможно. Единственный способ зайти внутрь, как мне объяснили, – заплатить 3 доллара за билет и сесть в автобус с кондиционером для поездки продолжительностью сорок пять секунд к входным воротам.

Если только вы не горели желанием погулять вокруг тысяч припаркованных автомобилей, другого способа подышать воздухом или размять ноги не было. В «Оприленд» улица – закрытая территория, и, как я с ужасом понял, именно так, по мнению многих миллионов американцев, должна выглядеть вся страна, если такое возможно.

Пока я стоял в парке, на носке моего левого ботинка птичка оставила то, за что обычно вы не благодарите пернатых (если выражаться фигурально). Я посмотрел сверху вниз на свой ботинок и снова поднял глаза к небу.

– Спасибо, – сказал я, и это было искренне.

 

Визит к парикмахеру

 

Вы должны знать, что у меня очень счастливые волосы. Не важно, насколько тихо и мирно поживают все прочие части тела, не важно, в насколько серьезной и официальной ситуации я могу оказаться, мои волосы всегда находятся в состоянии веселого буйства. На любой групповой фотографии меня можно найти мгновенно, потому что я всегда позади, а волосы, видимо, слушают, своим особенным способом, диско‑альбом «Танцемания‑97».

Время от времени, с плохим предчувствием, я беру свои волосы, и мы идем в парикмахерскую на окраине города, где я позволяю какому‑нибудь парню ненадолго с ними развлечься. Не знаю почему, но визит к парикмахеру превращает меня в зануду. Когда меня накрывают накидкой, снимают очки, а потом производят с моей головой что‑нибудь этакое с помощью острых режущих инструментов, это заставляет меня ощущать беспомощность и неуверенность.

Я хочу сказать, что вот вы сидите, слегка щурясь, а какой‑то парень, которого вы даже не знаете, делает что‑то серьезное и почти всегда печальное с вашей макушкой. За всю жизнь я пережил, возможно, 250 стрижек и понял одно: парикмахер сделает вам такую стрижку, какую сам захочет, и вы ничего не сможете изменить.

Так что этот опыт приносил мне сплошные страдания. Это на самом деле так, потому что мне вечно достается парикмахер, которого я надеялся никогда не встретить – обычно новичок, которого коллеги зовут Пальцы. Особенно меня пугает момент, когда он сажает тебя в кресло и вы оба пялитесь с трагической беспомощностью на твою макушку, а потом он подозрительно радостно произносит:

– И что вы хотите, чтобы я