Шерунгал (Сказка острова Борнео)

 

Жил‑был молодой Шерунгал. Был он очень беден.

– Поищу‑ка по белому свету себе счастья, – решил он однажды и пустился в путь.

Шел он, шел и добрался до деревни у самой реки. Видит – на берегу деревенские ребятишки копаются в земле и что‑то выкрикивают. Шерунгал подошел поближе.

– Что вы делаете, мальчики?

– Да вот муравейник раскапываем, – говорят дети.

– Не делайте этого! Зачем вы разрушаете жилище, которое муравьи построили с таким трудом? А если бы вашу хижину кто‑нибудь начал ломать, хорошо бы вам было?

Дети приумолкли, переглянулись и разошлись, оставив муравейник в покое.

Пошел Шерунгал дальше. Уже темнело. Из лесу донеслись до него какие‑то крики. Подошел он и видит: ребятишки из ближайшей деревни ловят светлячков и убивают их.

– Зачем вы убиваете светлячков, которые так красиво блестят по ночам?!

Дети, пристыженные, оставили свою забаву, потом повернулись и побежали по домам, оставив светлячков в покое.

На другой день снова пустился в путь Шерунгал и вдруг видит: мальчишки гоняются по полянке за перепуганной, едва дышащей белочкой.

– Оставьте вы ее в покое. Разве она вам сделала что‑нибудь плохое? – сказал Шерунгал. – Посмотрите только, ведь она со страху еле жива!

Стало мальчикам жаль белочки, и перестали они ее мучить.

А Шерунгал все шел и шел дальше, пока не дошел до большого прекрасного города. Как раз в это время раджа объявил, что отдаст в жены свою самую младшую дочку тому, кто исполнит три ее желания.

Пошел Шерунгал ко дворцу, явился к радже и его младшей дочери и говорит:

– Государь! Хотел бы и я попытать свое счастье – заслужить руку твоей дочери.

– Хорошо, – отвечает раджа. – Спроси же, каково будет ее первое желание.

Дочка раджи сказала:

– Мое первое желание такое: в лесу я закопала свой перстень. Найди его и принеси во дворец.

Пошел Шерунгал в лес, бродит средь деревьев и кустов, покопает тут, покопает там, в норы мышиные заглядывает, – нигде перстня найти не может. Лес большой, деревьев – тысячи, а под каждым из них может быть перстень закопан. Как же ему отыскать его?

Сел Шерунгал под дерево и печально задумался о своей судьбе.

– Что тебя опечалило так, о Шерунгал? – обратился к нему вдруг большой красный муравей, который тащил в свой муравейник какую‑то скорлупу.

– Ах, – ответил ему Шерунгал, – все мое счастье зависит от того, найду ли я в этом лесу перстень, закопанный дочкой раджи. Но это выше человеческих сил, никто, вероятно, не сможет выполнить это ее желание.

– Не огорчайся, о Шерунгал! Мы хорошо помним, что ты сделал для нас, муравьев. Подожди меня здесь.

Созвал красный муравей тысячи своих друзей. По всему лесу разошлись вести о Шерунгале и его испытаниях.

– Братья, сестры! Ищите перстень, ищите перстень! – взывали муравьи.

Услышала это белочка и говорит:

– Я видела, как дочь раджи что‑то закапывала в землю под огромным баобабом.

Поползли муравьи к баобабу, нашли перстень и отдали его Шерунгалу.

– А теперь, – молвил раджа, когда Шерунгал вернулся с перстнем в руках, – спроси у моей дочери, каково будет ее второе желание.

Дочь раджи сказала:

– Вот мое второе желание: за дворцом тянется роща финиковых пальм. До вечера ты должен успеть снять все финики с деревьев и уложить их в корзины.

Идет Шерунгал по роще, смотрит, кругом тысячи пальм растут, а на каждой ветви не меньше сотни фиников.

«Нет, это невозможно! – думает Шерунгал. – Такой задачи ни один человек не выполнит. Тут на целый год работы».

– Чем ты так опечален, о Шерунгал? – вдруг услышал он голос откуда‑то сверху, с верхушек деревьев.

Это была белочка.

– О подружка моя! – обратился к ней Шерунгал. – Дочь раджи велела мне до вечера оборвать все финики.

– Ну, это – проще простого! Сейчас же я созову сюда всех своих сестер.

По ее зову тут же сбежались к ней все белочки и ловко, быстро с работой справились. Немного прошло времени, а уже все финики лежали в порядке, разложенные по корзинам.

– Что же делать, ничего другого мне не остается, как отдать тебе в жены мою дочку, – сказал раджа, видя, что и второе желание его дочери исполнено. – Еще только одну задачу реши – и будет моя дочь твоей женой: как только ночь опустится на город, подымись на самую высокую террасу дворца. Там будут ждать тебя мои дочери, закутанные в покрывала. Ты должен выбрать самую младшую из семи. Если ты ошибешься, ни одна из них не станет твоей женой, а голова твоя слетит с плеч за то, что ты осмелился так высоко забраться.

«Как же я узнаю ее, если вокруг будет темная ночь, – с отчаянием подумал Шерунгал, – да девушка к тому же еще будет под покрывалом?».

Уже смеркалось, приближалось время его последнего испытания. Весь дрожа, поднялся Шерунгал по ступеням террасы.

– Что так опечалило тебя? – вдруг услышал он тоненький голосок, который донесся до него, как слабое бренчание.

Это прилетел ночной светлячок.

– О, это ты, мой дорогой светлячок! – отозвался Шерунгал. – Я в отчаянии. Через минуту решается моя судьба. Ждет меня счастье или смерть. Если из семи дочерей раджи мне не удастся узнать под покрывалом самую младшую, ту, что должна стать моей женой, я погибну.

– Ах, Шерунгал! – тоненько забренчал светлячок. – Пусть вернется улыбка на твои уста. Увидишь, что все уладится. Созову я всех своих братьев и сестер, мы начнем водить хороводы над головой самой младшей дочери раджи, и ты сразу же поймешь, какую из семи тебе выбрать.

Так и случилось. Множество светлячков начало водить хороводы над головой младшей дочери раджи, и она вся как бы засияла от их голубого блеска.

Шерунгал смело подошел к ней и сказал:

– Ты та, которую я выбираю. – Ты – моя суженая.

А вскоре была сыграна и свадьба – свадьба бедняка Шерунгала и самой младшей дочери раджи.

 

О четырех колоколах (Сказка острова св. Маврикия, что в Индийском океане, на восток от острова Мадагаскара)

 

Жил‑был старый нищий. Однажды он заболел и почти полумертвый свалился на чьем‑то крыльце. Там и нашел его молодой охотник, отнес в свою хижину и так хорошо ухаживал за ним, что старик выздоровел.

А когда нищий собрался в далекую дорогу, он сказал охотнику:

– Сын мой! Ты спас мне жизнь. Хотелось бы мне отблагодарить тебя за твою доброту. На берегу моря под огромной скалой лежат закопанные в землю четыре колокола. Дала их мне когда‑то мать великих Дэвов. Один лишь раз мог ударить в них, – иначе на всю деревню накликал бы я несчастье. Потом я закопал их под скалой, и до сих пор они там лежат. А теперь я открою тебе эту тайну, мой сын. Но помни одно: ты тоже можешь только раз ударить в каждый колокол. А ударишь два раза – горько пожалеешь.

Так сказав, двинулся старик‑нищий в свой дальний путь.

А охотник пошел на берег моря, нашел там высокую скалу и выкопал из земли четыре колокола. Один колокол был из железа, другой – из меди, третий – из серебра, а четвертый – из золота.

Ударил охотник в железный колокол. На звон его разверзлась земля и открыла перед охотником все свои богатства.

Потом он ударил в медный колокол. Выросла перед ним медная гора.

Ударил он в серебряный колокол. Пополам раскололась скала, и серебро засверкало на солнце.

– А на что мне железо и медь? – подумал охотник. – Добывать их нелегко, придется из руды выплавлять. К чему напрасный труд? Серебро еще пожалуй – стоящее дело, но ведь у меня еще и золотой колокол есть. Он‑то уж наверняка откроет передо мной целые залежи золота!

Ударил он в золотой колокол, и все прибрежные скалы и камни в золото превратились.

– Вот это колокол! И на что мне теперь те три остальные? Еще только разок ударю в золотой – и сразу сделаюсь богаче всех на свете.

Отбросил он подальше железный колокол, а за ним – и медный, и серебряный колокола полетели. А потом во второй раз ударил в золотой колокол.

Но что это? Исчезло вмиг все железо, медь, серебро и золото. Исчезли и сами волшебные колокола, а охотник стоит у обычной скалы, смотрит вокруг, пораженный, прислушивается, не долетит ли до него звон колоколов издали, да всюду царит тишина и покой. Только море внизу, как всегда, шумит.

С этих пор охотник целыми днями на морском берегу просиживает, все прислушивается – не зазвонят ли подземные колокола, но – увы! – никогда ему больше услыхать их не доведется…

 

О мужественном Джаугазе, его друге Гамене, и о том, как освободили они прекрасную дочь князя Альмадины, как спасли от смерти черноокую Челкалию и ее сорок подружек, кроме одной (Сирийская сказка)

 

Кабэш‑ага был наместником города Багдада. Обладал он такими сокровищами, что считался самым богатым человеком на всем востоке. Был у него сын по имени Джаугаз, до того сильный, что в поединке на мечах никто не мог его одолеть.

Жил также в Багдаде другой юноша по имени Гамен. Он также был силен, как лев, а в кулачном бою непобедим.

Джаугаз и Гамен были друзьями. Однажды прослышали они, что на другом конце света княжна Челкалия томится в плену у сорока великанов, и решили пуститься в путь, чтобы ее освободить. Вскочили они на коней и помчались.

Ехали они долго‑долго, днем и ночью, пока не подъехали к стенам какого‑то большого города. В это время там происходил рыцарский турнир. Наместник города повелел глашатаям объявить, что победитель турнира получит в награду руку его дочери – прекрасной Мирры.

Джаугаз сразу же вступил в борьбу и победил всех рыцарей, выбивая с одного удара у них из рук мечи и раскалывая их щиты.

– Ты мне нравишься, рыцарь. Из какого ты рода? – спросил наместник.

– Я сын Кабэш‑аги, владыки Багдада, – ответил Джаугаз.

– Я отдам за тебя свою дочь, – говорит наместник.

– Государь! Это великая честь и счастье стать супругом прекрасной Мирры, но мое сердце, мои мысли устремлены к несчастной княжне Челкалии, которая томится в плену у сорока великанов. Освободить ее или погибнуть – такова моя судьба, – ответил Джаугаз.

Снова вскочили на своих коней Джаугаз и Гамен и снова пустились в долгий путь.

Долго путешествовали они по пустыне, пока не увидели впереди высокие дикие горы.

Поехали осторожно по крутым и обрывистым тропинкам. На каждом шагу, преграждая им путь, вставали глыбы и кучи камней.

Наконец, юноши подъехали к высокой отвесной скале. В ней была пробита глубокая пещера, а посреди пещеры – в круглом бассейне плескалась вода.

Напоив своих рысаков и напившись сами, друзья расположились в холодке на отдых после тяжелого горного перехода, как вдруг до них донесся тихий стон.

Вскочили они на ноги и внимательно прислушались. Минуту спустя стон повторился – шел он как‑будто снизу, из‑под земли.

– Должно быть там, внизу, кто‑то сидит взаперти, – сказал Джаугаз. – Голос, мне кажется, доносится из этого бассейна.

Заглянув вглубь пещеры, они увидели там выбитые в камне ступеньки.

– Сойдем‑ка мы туда, Гамен; там, наверное, скрыта еще одна пещера.

Они привязали к краю бассейна крепкую веревку и по скользким ступенькам начали осторожно спускаться вниз. Чуть повыше поверхности воды был просверлен проход. Стоны снизу с каждой минутой доносились все громче и громче.

– Люди, люди, спасите меня! – вдруг уже совсем отчетливо услышали они.

– Это тут, в проходе, пробитом в скале, – шепнул Гамен, – голос доносится оттуда.

Джаугаз первым пополз по узкой, влажной расщелине, а за ним – Гамен. Но вот стены узкого коридора постепенно начали расступаться и, в конце концов, наши смельчаки оказались в широком и светлом подземелье, выбитом в гранитной скале.

Тут, на каменном ложе, сидела девушка с золотыми волосами и громко рыдала. Ноги и руки ее были закованы в тяжелые цепи.

При виде рыцарей, она подняла свои закованные руки так, что зазвенели тяжелые цепи, и воскликнула:

– Само небо вас прислало, о рыцари, ко мне, которая потеряла всякую надежду на спасение.

– Кто ты? Кто тебя сюда посадил? – спросил Джаугаз, одним ударом меча разбивая цепи.

– Я дочка князя Альмадины. Сидела я однажды вечером в саду нашего дворца. Вдруг меня схватил злой волшебник‑карлик, унес сюда и заточил здесь, в это подземелье. Он – старый враг моего отца. О, бежим скорее, пока он еще далеко – за семь пустынь отсюда. Он возвращается к заходу солнца. Берегитесь – он может превратиться в любого зверя: в рычащего тигра, в ядовитую змею, или – хищную пантеру.

Джаугаз и Гамен вывели княжну из подземелья и уже хотели посадить ее на лошадь и отъехать, как налетел на них на своем черном коне карлик. Увидев рыцарей да еще с ними дочку князя Альмадины, он испустил ужасный вопль, обратился в тигра и с рычаньем бросился на них. Но быстрее тигра оказался меч Джаугаза. Он рассек чудовище пополам – тигр замертво свалился на землю.

Велика была радость княжны! Ее преследователь‑злодей больше уже не будет ее терзать, и она, свободная, может вернуться к своему родному батюшке, в свой родной дом…

– А далеко ль отсюда та страна – Альмадина, которой правит твой отец? – спрашивает княжну Гамен.

– На другом конце света, там, где солнце заходит, – ответила девушка.

– Ну, значит, нам по пути, – обрадовались рыцари. – Мы едем в ту же сторону, вырвать из плена у великанов королевскую дочь Челкалию. Передав тебя твоему батюшке, мы отправимся дальше.

– О, Челкалию похитили великаны? – воскликнула княжна. – Ведь я же – одна из сорока ее подружек… Едем, не теряя ни минуты, чтобы поскорее ее освободить!

И они втроем двинулись в путь. Приехали они, наконец, в княжество Альмадины и остановились у ворот замка. Стража сразу узнала княжну, подняла разведенные мосты, и уже минуту спустя старый князь держал в объятиях любимую дочь.

– Вот они, мои спасители, батюшка! – указала на рыцарей девушка.

– Нет границ моей благодарности! Требуйте, что хотите, и я любое ваше желание исполню, – произнес растроганный отец.

– Государь, – ответили ему молодые рыцари, – самая большая для нас награда – вернуть отцу дочь, спасенную из плена злого карлика!

– Отец, – пояснила княжна, – рыцари сейчас отправляются дальше, – освободить бедную Челкалию и ее сорок подружек без одной, потому что сороковая – это я. Знаешь ли ты, что их похитили великаны и держат в своем высоком замке?

– Знаю, знаю, дорогая доченька, о несчастье, что постигло нашего короля. Самые смелые рыцари уже пробовали вырвать из жестокого плена Челкалию и ее подруг, да все до одного погибли под ударами дубинок великанов, огромных, как столетние дубы.

– Отец, а я верю, что Гамен и Джаугаз освободят Челкалию, как вырвали они и меня из рук чудовища. Разреши мне только, прежде чем они тронутся в путь, одарить их клубком волшебных ниток из запасов моей дорогой матушки?

– О, я отдал бы им даже половину княжества Альмадины, а не только нитей.

– Но нам, дорогая княжна, скорее понадобятся мечи и щиты, луки и стрелы, топоры и копья, чем нитки, – засмеялся Джаугаз.

– Иногда и клубок ниток поможет там, где бессильны мечи и щиты, копья и топоры. Нитки эти – не простые, а волшебные. Если вы свяжете кого‑либо этими нитками, никто не в силах будет их разорвать, – пояснила княжна. – Да захватите еще с собой горсточку чечевицы. Помните, если вам удастся проникнуть в замок великанов, рассыпьте это зерно у ног царевны Челкалии и ее сорока подружек – и они будут спасены.

Джаугаз и Гамен взяли клубок ниток и горсть чечевицы из рук княжны Альмадины и пустились в путь к дворцу великанов. Уже издалека увидели они могучие стены из скал и валунов, окружавшие огромный замок. Только сверхчеловеческая сила могла поднять эти огромные глыбы на такую высоту – ведь они почти достигали облаков. Замок великанов стоял на самом‑самом конце света, так что его башни подпирали небо.

Джаугаз и Гамен спрятались неподалеку от моста, перекинутого через глубочайшую пропасть, и там стали дожидаться ночи, чтоб взобраться в замок по веревкам. Вдруг неожиданно раздался скрип цепей, мост начал опускаться и, минуту спустя, загремели тяжелые шаги великанов. Их было двадцать, каждый – величиной с гору. Все они чему‑то громко смеялись, да так громко, что земля дрожала. Эхо гремело, как гром, в непроглядной темноте ночи.

Джаугаз и Гамен молниеносно сорвали с себя свои луки. Не прошло и мгновения, как ничего не подозревавшие великаны пали, пронзенные их стрелами, и свалились вниз, в пропасть.

– Теперь их на два десятка меньше, – засмеялся Джаугаз. – Это, во всяком случае, легче, чем справиться сразу с сорока великанами. А сейчас – поспешим в замок, пока снова не развели мост. Темнота, а она с каждой минутой усиливается, скроет нас от взоров этих страшилищ.

Одним скачком перемахнули они через мост и скрылись в нише гранитных ворот. Стражник, один из сорока великанов, развел мост, громко зевнул и, растянувшись на каменных глыбах, крепко заснул, храпя так громко, что осколки камней сыпались с высокой башни при каждом его вздохе. Джаугаз связал его волшебной нитью, и смельчаки вошли в замок великанов.

Добравшись до огромного зала, величиною с дом, они увидели у ткацких станков Челкалию вместе с ее сорока подружками, не считая одной. Девушки сидели и ткали полотно для великанов.

– Кто вы, рыцари? – обратилась к ним Челкалия.

– О госпожа! Мы пришли освободить всех вас, – ответил ей Джаугаз.

– Нет, нам уж видно не суждено дождаться освобождения. Ведь из рук великанов никто еще не вышел целым. О, бегите поскорей отсюда, пока они не проснулась, иначе они вас убьют.

– Мы выйдем отсюда вместе с вами или погибнем, – ответил Гамен. – Скажите нам, где спят великаны?

– В своих сорока покоях, в левом крыле замка.

– Их осталось уже только двадцать, без одного, который заснул в воротах у разводного моста, – сказал Джаугаз. – Остальных мы перестреляли из луков.

– Да, я вижу, что вы – смелые рыцари, – сказала Челкалия. – Только как вам удастся справиться с остальными? Ведь кругом темная ночь и от ваших луков – никакого прока.

– Есть у нас еще щиты и мечи, – отвечал ей Джаугаз.

– В схватках на мечах великаны непобедимы, к тому же – их двадцать, а вас – двое. Ох, если бы у меня был клубок нитей из замка Альмадины! Я бы знала, что делать!

И тогда оба рыцаря стали рассказывать Челкалии, как они спасли княжну Альмадины из рук злого волшебника, и как она дала им на дорогу клубок ниток и горсть чечевицы.

– О, тогда мы все спасены! – обрадовалась царевна Челкалия. – Дайте мне этот клубок, пойдем со мной в покои великанов, свяжем им руки и ноги этой волшебной нитью. Но до этого ты, Гамен, открой‑ка вот это маленькое окошечко в стене и рассыпь зерна чечевицы по полу.

Только лишь успел Гамен бросить последнее зернышко, как вдруг что‑то вокруг зашумело, зашуршало, затрепетало крыльями, и целой тучей белоснежные голуби бросились на чечевицу, а потом принялись кружить над головой Челкалии.

– Летите, сестрички, летите домой! – повелела им царевна, – а за меня уж не беспокойтесь – скоро и я следом за вами прилечу.

Но голуби еще пуще принялись бить крыльями, не собираясь, как видно, улетать на волю.

– Вижу я, что вы не желаете меня слушаться! – засмеялась Челкалия. – Ну что‑ж, подождите здесь, пока мы все вернемся.

– Идемте, рыцари!

Джаугаз и Гамен зашагали вслед за царевной по внутренним галереям замка, еще крепче сжимая свои мечи и щиты в руках. Наконец они остановились у входа в огромный зал, из которого доносился оглушительный, как гром, храп великанов.

– А сейчас – тише! – шепнула им царевна, прикладывая палец к устам. – Я сама свяжу их этими нитями, а вы стойте здесь на страже, с мечами наготове.

Связала она уже восемнадцать великанов, оставался самый старший и самый сильный.

В это время меч Джаугаза звякнул, задев за стену. Разбуженные шумом великаны хотели уже вскочить, но ни рукой, ни ногой пошевелить им не удалось. Страшно зарычали они тогда, пробуя еще раз разорвать невидимые путы. Напрасно! Волшебная нить была сильнее цепей.

Только самый старший, несвязанный, вскочил и заорал во все горло:

– Кто тут? Братья, вставайте скорей! Кто‑то чужой пробрался в наши хоромы! – И он стал осматриваться вокруг. В слабом лунном свете, едва сочившемся сквозь маленькое окошечко, он все же разглядел царевну Челкалию и двух рыцарей.

С бешеным воплем бросился он на них, но мечи наших смельчаков оказались более быстрыми, чем кулаки великана. Вскоре, получив удар мечом в самое сердце, он тяжело свалился на землю.

– Бежим отсюда скорее! – воскликнула Челкалия.

Быстро‑быстро пробежали они по галерее, по дворцовым покоям и залам, слыша страшное рычанье связанных чудовищ.

– А теперь, сестрички, скорее в путь! – весело смеясь, позвала стаю голубок Челкалия. – А где же ваши скакуны, мои рыцари?

– У замка в лесу спрятаны, – ответил Джаугаз.

– Скорее, скорее, ни минуты не хочу я оставаться в этих проклятых стенах! – крикнула Челкалия.

Опустили они разводной мост и вскочили на коней.

Едет Джаугаз, посадив впереди себя Челкалию. А над ее головой кружатся, кружатся неустанно сорок белых голубок без одной.

Приезжают они все на царский двор. Челкалия обнимается нежно с отцом и матушкой, а ее сорок подружек без одной, вновь обратившись в девушек, бросаются в объятия своих родителей.

Тут и две свадьбы были сыграны. Джаугаз царевну Челкалию себе в жены взял, а Гамен – княжну Альмадины.

А все сорок без одной подружек‑невест на том свадебном пиру песни венчальные пели.

 

О бедной Ситти и золотой рыбке Дюлюнг‑Дюлюнг (Сказка острова Явы)

 

В деревушке Менданг жило шесть сестер‑ведьм, уродливых как жабы, а с ними – седьмая сестра, самая младшая, прекрасная, как море на рассвете. Была рождена она другой, не их матерью, оставившей ее сиротой в колыбели. Девочку звали Ситти.

С утра до ночи сестры‑ведьмы то и дело кричали:

– Ситти, воды принеси! Ситти, огонь разведи! Ситти, лепешек испеки! Ситти, горшки помой! Ситти, дров наруби! Ситти, тряпки стирай! Ситти, коров подои! Ситти! Ситти!

А как проголодаются, еще громче орут:

– Ситти! Ты дармоедка! Нескладная ты, уродливая ты, ленивый трутень! И чего ты там возишься? Быстрей, быстрей, делай, что тебе говорят, а ну, поворачивайся! Слышишь? А то тебе не сдобровать!

И избивают они ее, и ногами пинают, и таскают ее за волосы. Удивительно даже, что не выцарапали они еще ее прекрасных глаз из зависти!

Зачастую начинали они во весь голос высмеивать Ситти.

– Посмотрите‑ка, посмотрите‑ка, люди добрые, на эту дурочку! Она все на море только смотрит или от неба глаз не отрывает. А то и с деревьями принимается разговаривать. Что и говорить – с ума она тронулась. Хи, хи, хи! – похихикивали они, то и дело хватая Ситти за волосы или царапая ее беспощадно.

А Ситти и вправду любила сидеть на берегу моря. Только сестры отправятся спать, – она потихоньку выберется из хижины и бежит к морю. А море шумит, волны свои расплескивает, месяц над ним серебряный светит. И плачет тогда Ситти горькими слезами, жалуется морю на свою судьбу.

Однажды, когда она так сидела на своем любимом месте в гроте Тайлиндо‑Линдо, выдолбленном в прибрежной скале, вынырнула из воды золотая рыбка. Затрепетала, плеснулась в воде, снова в воздухе мелькнула, рот приоткрыла и ждет. Ситти лепешку покрошила ей, милую рыбку свою кормит и песенку напевает:

 

Дюлюнг‑Дюлюнг, рыбка золотая,

Завтра рису принесу,

Рису белоснежного,

Дюлюнг‑Дюлюнг, Дюлюнг‑Дюлюнг.

 

С этого вечера Ситти ежедневно приносила своей рыбке мисочку риса. Рыбка росла, росла, пока не выросла большая, а Ситти с каждым днем все больше худела – ведь она свою порцию риса делила с рыбкой, и приходилось ей самой голодной оставаться.

Сестры злые заметили, что Ситти исчезает по вечерам, и решили проследить за ней. Пошла самая старшая да вернулась ни с чем, так как по дороге потеряла след Ситти. На второй день пошла средняя и также ни с чем вернулась. Наконец, шестая сестра выбралась по следам Ситти.

Тихонько прокралась она за Ситти, смотрит, как усаживается Ситти в гроте на песке, сыплет рис из мисочки в воду и напевает:

 

Дюлюнг‑Дюлюнг, рыбка золотая,

Ситти рису тебе принесла,

Рису белоснежного,

Дюлюнг‑Дюлюнг, Дюлюнг‑Дюлюнг.

 

Прибежала шестая сестра домой и рассказала обо всем, что видела.

– Ах так, – всполошились сестры, – значит вместо того, чтобы работать, за хозяйством следить, она по гротам шатается, рыб нашим рисом откармливает? Нет, уж больше это не повторится, это мы прекратим!

С вечера сестры‑ведьмы засадили Ситти плести циновку из волокон пальмы. – Чтобы до утра она уже была готова! – приказали они строго‑настрого.

Сидит Ситти в хижине, циновку плетет, а сама горькими слезами заливается.

А шестая сестра, тем временем, отправилась в грот Тайлиндо‑Линдо, уселась на песочке, сыплет из мисочки в воду рис и напевает:

 

Дюлюнг, Дюлюнг, рыбка золотая,

Ситти рису тебе принесла,

Рису белоснежного,

Дюлюнг, Дюлюнг, Дюлюнг.

 

Что‑то в воде плеснуло, блеснуло на солнце, и вот уже выплывает золотая рыбка, рот свой открывает, глазком своим смотрит не моргая. А ведьма‑сестра тут ее и цап! – схватила рукой, убила, а потом домой отнесла. Съели сестры рыбку золотую, а косточки ее под забором закопали. Сестре Ситти ничего не сказали, ждут, что она будет делать.

На другой день вечером снова пошла Ситти к гроту Тайлиндо‑Линдо. Сыплет рис из мисочки, рис белоснежный, да напевает песенку:

 

Дюлюнг‑Дюлюнг, рыбка золотая,

Ситти рису тебе принесла,

Рису белоснежного,

Дюлюнг‑Дюлюнг, Дюлюнг‑Дюлюнг.

 

Спела Ситти свою песенку один раз, второй, третий, а рыбки Дюлюнг‑Дюлюнг и следа не видать, не приплывает она на звуки этой песенки. «Наверное погибла она в море или далеко заплыла и больше сюда не вернется», – подумала Ситти и горько заплакала, жалуясь на свою судьбу:

 

Дюлюнг‑Дюлюнг, рыбка золотая,

Что ж ты сделала со мной?

Зачем в море так глубоко заплыла?

Ведь Ситти тебе, дорогая,

Рису всегда приносила.

 

Вернулась домой Ситти заплаканная, грустная. В хижину не вошла, там сестры ей даже поплакать над золотой рыбкой не дали бы. Села у забора и оперлась о ствол фигового дерева, посаженного еще ее прадедом. Вдруг слышит Ситти какой‑то шум, какой‑то шелест; ветви деревьев начали гнуться, листья – дрожать. А ведь в воздухе ни ветерка…

Месяц светит, ночь стоит жаркая и душная – как обычно.

– Дерево, дерево, старенькое мое, зелененькое мое, что сталось с тобой, почему ты так зашумело? – спрашивает его Ситти.

Зашумело фиговое дерево, зашелестело всеми своими фиговыми листьями, закачалось.

 

Шао‑шу, шао‑шу,

Твои сестры‑ведьмы

Съели Дюлюнг‑Дюлюнг,

А косточки ее закопали.

Под этим забором

Их закопали,

Шао‑шу, шао‑шу.

 

Выкопала с плачем Ситти все косточки, отнесла их в грот Тайлиндо‑Линдо, положила их на белый песочек.

Приходит на другой день, а перед ней – огромное дерево. Ствол весь серебряный, а веточки чистым золотом переливаются, листья изумрудные, цветы рубиновые, а почки на дереве – алмазные.

Ситти даже в ладошки от радости захлопала, под деревом уселась, почки алмазные срывает, цветочки рубиновые изумрудными листьями переплетает, вьет венок и такую поет песенку:

 

Дюлюнг‑Дюлюнг, Дюлюнг‑Дюлюнг,

Золотая рыбка тут жила,

Рис свой ела и водичку пила,

А сейчас вверх выросла, в дерево обратилась.

Чуть листками за тучки не ухватилась.

Дюлюнг‑Дюлюнг, Дюлюнг‑Дюлюнг.

 

Ветерок из‑за моря эту песню услыхал, проснулся, сорвал листья с дерева да ко дворцу раджи их принес, молодому сыну раджи на колени их бросил.

Юноша даже вскрикнул от удивления: никогда еще таких листочков он не видел. «Э, – думает, – а какое же это должно быть дерево, если оно такие листья рождает?»

Начал он всех расспрашивать, изумрудный лист всем показывать, но никто на свете такого дерева видеть не видел, слышать о нем не слышал.

Тогда сын раджи говорит:

– Должен я это дерево найти, хотя бы пришлось мне из‑за него на другой конец света отправиться.

Собрал он свою дружину, сам на белого слона под пурпуровый паланкин уселся и – в путь.

Едет через горы, через леса, через рисовые поля и пальмовые рощи, через джунгли полные диких зверей пробирается, всю землю острова Явы вдоль и поперек исходил, но нигде дерева, что изумруды рождает, не нашел.

И вот однажды подъехал он к хижине семи сестер. Спрашивает самую старшую.

– Эй, не слышала ли ты о дереве, что рождает листья, как тот, который видишь у меня в руке?

И свой изумрудный лист ей показывает.

Взглянула ведьма на этот драгоценный камень, глазища даже у нее загорелись от жадности, руками всплеснула, языком причмокивает и головой покачивает:

– Ого, да если б я такое дерево знала, достойный господин, – пробормотала она, – возили б меня тогда в золотом паланкине на большом белом слоне, как тебя, мой царевич.

Спрашивает князь вторую сестру, третью, четвертую, пятую, – но ни одна из них даже во сне такого дерева не видела. А у шестой чуть глаза на лоб не выскочили, так она впилась в этот изумрудный лист. Но и ей пришлось ответить: нет, чудо‑дерева она не видела, ничего о нем не слышала.

Подал сын раджи знак своей дружине и уже хотел было дальше двинуться. Но его слон, стоявший до сих пор спокойно, вдруг начал своим хоботом бить, а потом в сторону маленького сарайчика повернулся. Удивился князь, посмотрел в ту сторону – на пороге молодая девушка рис в ступе толчет. Сари на ней выцветшее, изорванное, руки усталые, наработавшиеся, но стан гибкий и стройный, как ствол молодой пальмы, глаза – как у горной газели, а волосы густые, как манговая роща.

– Кто ты? – спрашивает князь.

– Эх, господин достойный, ведь это глупая Ситти, наша младшая сестра, – спешат ответить ему сестры, да как закричат на нее, чтобы получше делала свое дело.

Князь гневно их остановил, показал девушке листок с дерева и спросил ее:

– Известно ли тебе дерево, что такие листья рождает?

А Ситти в ответ на это вытащила свой рубиновый венок, алмазами блещущий, изумрудными листьями переплетенный, на свои черные волосы его надела и говорит:

– О да, господин мой, посмотри же – тут еще больше таких листьев.

Князь и не знает, на кого раньше смотреть – то ли на венок, то ли на девушку, и говорит в восторге:

– О кто же ты? Еще никогда я не видел девушки красивее тебя. Даже эти алмазы и изумруды гаснут при блеске твоих глаз. Если ты согласишься стать моей супругой, сделаешь меня самым счастливым человеком на свете.

Как услышали эти слова сестры‑ведьмы, испустили они пронзительный крик от зависти, позеленели, как трава, и в море упали. Осталась от них лишь грязная пена.

А Ситти‑сиротка стала великой магарани. В чудесном дворце она поселилась со своим молодым супругом. Вместо свадебного венка – волшебное дерево Дюлюнг‑Дюлюнг она ему принесла. И с этих пор каждый день под деревом этим такую песенку поет:

 

Дюлюнг‑Дюлюнг, Дюлюнг‑Дюлюнг,

Рыбка моя золотая, что деревцем стала,

Твоя Ситти шлет тебе привет,

Дюлюнг‑Дюлюнг,

Ситти шлет тебе привет.

 

 

Нтомби и море (Южно‑африканская сказка)

 

На берегу моря стояла хижина, а в хижине жила со своей матерью девушка по имени Бакобака.

Бакобака любила море, а море любило Бакобаку, давало ей рыбу, крабов, устриц, так что голодать девушке не приходилось. Когда Бакобака выросла, она стала женой рыбака, и жили они по‑прежнему на берегу моря. Родилась у них дочка, они назвали ее Нтомби.

Завернув дочурку в платок, Бакобака, закинув платок за спину, отправлялась к морю – сушить сети или собирать после отлива крабов, или помогать мужу ловить рыбу.

Нередко Бакобаке приходилось на целый день уплывать с мужем в море.

Тогда она укладывала маленькую Нтомби в соломенную корзинку, ставила подле дочки деревянную мисочку с вареным на молоке просом, а потом пускала корзинку по волнам, напевая при этом:

 

О морская волна,

Качай мою Нтомби.

Мисочка с просом

Стоит в ее корзинке, –

Качай, убаюкивай,

Пока не вернусь я.

Ты покорми ее,

Когда будет голодна Нтомби.

О морская волна,

Будь заботливой няней,

Вручаю я тебе Нтомби,

Свою маленькую Нтомби,

О морская волна,

О морская волна!

 

Море весело шумело, маленькая корзинка покачивалась на его волнах, а летающие рыбки то и дело мелькали над головкой Нтомби. Нтомби смеялась и хлопала в ладоши от радости.

Бакобака работала в море целыми днями, а когда спускались сумерки, выходила на берег и пела:

 

О морская волна,

Отдай мне мою доченьку,

Отдай мою Нтомби,

О морская волна!

 

Но однажды море в ответ вдруг сердито зашумело, пенистые валы с белыми гребнями ударили о берег, с громовым грохотом перекатываясь друг через друга.

А маленькой Нтомби нигде не было видно. Бакобака еще громче поет свою песенку, хочет перекричать волны, заглушить их гневный рокот, но море, глухое к отчаянным мольбам матери, все не отдает ей маленькой Нтомби.

Рвет Бакобака на голове волосы, на прибрежный песок падает, слезами заливается:

 

Нет моей Нтомби,

Маленькой Нтомби,

Моей черной доченьки.

Видно море унесло ее,

Забрало в свои сети.

Нет моей Нтомби,

Нет моей Нтомби!

 

…Но волны, хоть и вспенились и разбушевались во время бури, не утопили маленькую Нтомби. Понесли они корзинку далеко, далеко, к другому берегу моря и вынесли Нтомби на золотой песок.

Плачет Нтомби от голода и страха, плачет по отцу и по матери, но никто не прижимает ее к сердцу. Зашлась уже маленькая Нтомби от слез и от крика, а мать все не приходит, чтобы унести ее домой…

Была уже темная ночь, когда вышла к берегу моря старая волшебница, что жила поблизости в деревне. Взяла она Нтомби к себе домой, накормила ее, спать уложила. «Нет у меня своей дочери – думает – выращу хоть этого найденыша. И в хижине моей будет веселее, и в помощь мне девушка подрастет».

В деревне этой люди не любили пришлых из чужого племени. Решили они снова пустить Нтомби в ее корзиночке по волнам.

– Если вы бросите в море эту малютку, слоны растопчут ваши дома, – пригрозила старая волшебница, грозно помахивая трещоткой из высушенных змей.

И не тронули люди этой деревни Нтомби, знали они силу колдовства старушки: она ведь умела вызывать диких слонов из джунглей. Только притронется она к своей трещотке – и сам лев ей дорогу уступает. Такой волшебной силой обладала трещотка из высушенных змей, что ни один смельчак не решался к ней притронуться – он ведь тут же упал бы мертвым.

На этот раз Нтомби была спасена. Спокойно росла она у старушки‑волшебницы, и только птичьего молока ей недоставало. Но однажды увидел Нтомби дряхлый вождь племени, что проживал в той же деревне.

– Я устраиваю завтра пир. Моему сыну исполняется пятнадцать лет. Пускай Нтомби придет помогать моим женам готовить пищу. Если она хорошо справится с работой, я возьму ее себе в жены.

Но волшебница ответила ему:

– Не видать тебе Нтомби, как своих ушей!

Потрясла она своей трещоткой, и тут же из джунглей выскочила пантера, а вождь племени с испугу еле‑еле свои ноги унес. С тех пор он так боялся старухи, что и не вспоминал больше о Нтомби.

И снова прошло несколько лет, а Нтомби все росла и хорошела и стала очень красивой девушкой. Черные глаза ее сияли, как звезды, волосы были густые и длинные, кожа блестела, как лучи солнца.

Увидел однажды ее сын вождя Кубва, и теперь уже он захотел ее взять себе в жены.

– Не буду я женой Кубвы, лучше умру, – плачет и жалуется своей спасительнице Нтомби.

– Не плачь, Нтомби, вытри свои глаза, – говорит волшебница, – уж я о тебе позабочусь!

Пошла она к старейшинам, всеми уважаемым в дере<