Химера. Волга. Мутанты не плачут

Зона Отчуждения. Чернобыль. Пойма Припяти. Сталкеры. Два года до…

– Да, не та стала Зона. – Бей‑Болт поворошил угли догоревшего костерка, посмотрел в сгущающиеся сумерки над Дикими Землями. – Ох, не та! Чувствую, пора нам с тобой отсюда выбираться, брат Ведьмак. Погуляли – и будет, пора выбираться к людям.

– Что так? – поинтересовался Ведьмак. – С чего это тебя на упадническую лирику потянуло? Ты ведь в Зоне сколько уже годков? Вот и я почти столько же… И какие же края ты собрался осчастливить своим присутствием? И почему ты думаешь, что там без нас соскучились?

– Мы, – поправил его Бей‑Болт. – Мы, потому что и тебе тоже, если разобраться, делать здесь больше нечего. Старые мы с тобой стали для Зоны, дружище. Старые. Да и предчувствия у меня…

– Нехорошие?

– Всякие, – неопределенно махнул рукой Бей‑Болт.

– Предчувствия – это серьезно, – сказал Ведьмак. – Слишком мы сроднились с Зоной, чтобы не обращать на них внимания.

– Мы ведь с тобой уже и не люди, – задумчиво сказал Бей‑Болт. – И многие старые сталкеры – тоже. Зона изменила нас, сделала своими, а сейчас она требует, чтобы мы ушли и занялись ее делами там, снаружи. Мне не дает покоя мысль, что мы сейчас нужнее в Большом Мире. Вроде как дипломатами или, точнее сказать, эмиссарами Зоны. Потому что кажется мне, что Зона понемногу осваивает Большой Мир. Для начала Москву, потом Россию, а дальше – как получится.

– Много мы знаем о том, что сейчас творится в Большом Мире, – проворчал Ведьмак. – Я вот и думать о нем забыл, по мне, так его вроде бы и совсем нет. Я живу здесь. И здесь, наверное, умру. И это, по‑моему, правильно.

– А ты уверен, что сможешь умереть? – неожиданно спросил Бей‑Болт.

– Все умирают, – равнодушно отозвался Ведьмак, – а уж здесь вообще смерть как косой косит.

– Ты вот вчера говорил, что собрался на север, за Припять, – продолжал Бей‑Болт, – и как ты, позволь спросить, намерен туда добраться?

– Как, как… – Ведьмак поднял голову и недоуменно посмотрел на собеседника. – Очень просто. Открою портал до АЭС, ну а дальше пешочком придется. В первый раз всегда пешочком, пока порталы не разведаны. Ну а назад порталом, конечно. Только я подозреваю, что нечего там делать, на севере. Так, решил проветриться от нечего делать.

– А артефакты ты как находишь? – продолжал Бей‑Болт.

– А чего их искать, и так ясно, где что лежит или появится и когда. Ну а в крайнем случае вырастить можно, только это хлопотно и долго. Лучше пойти и взять. Проще.

– Передвигаешься ты порталами, артефакты просто берешь, выглядишь на сорок, хотя тебе давно за семьдесят…

– Да знаю я, что ты хочешь сказать, да, не совсем человек, но тем более за периметром мне делать нечего. Здесь я могу, ну, если не всё, то очень многое, а что там? Старость? Посиделки на лавочке с водочкой и домино? На кой черт мне это нужно?

– Говорю же, Зона выходит в Большой Мир. И не просто сама выходит, а кому‑то очень хочется весь мир превратить в Зону, а людей – в мутантов.

– Ну… ты же сам сказал, что мы с тобой уже не люди, а раз не люди, то, значит, мутанты. Ну и что из этого? Что я, оттого что научился создавать порталы, человеком перестал быть? Да и кто такие люди? Если следовать одной точке зрения, то люди всего‑навсего более или менее удачно мутировавшие обезьяны. А если другой – то деградировавшие боги. Выбирай, что тебе больше по душе, а я вздремну пока.

– Ты не увиливай от разговора, ишь ты, спать он захотел. – Бей‑Болт посмотрел в сгущающуюся темноту. – Ну, иди, иди сюда, дурашка, думаешь, мы тебя не видим?

– Это кто тут еще дурашка? – удивился Ведьмак. – Это я, что ли, дурашка? Тогда уж скорее старый дурак, раз с тобой о всякой ерунде разговариваю, вместо того чтобы, как подобает приличному сталкеру, принять вечерний колпачок и на боковую.

– Вот он, дурашка, пришел. – Бей‑Болт протянул руку в сторону счастливо взвизгнувшего чернобыльского пса, выбравшегося из подернутых мерцающим пухом кустов. – Страшно ему ночью, вот он к людям и жмется. Молодой еще.

– Ты еще кровососа к костру пригласи, – пробурчал Ведьмак, откупорил флягу и примеривался половчее разлить по стопкам, – третьим будет до кучи. А то у нас некомплект, третьего не хватает, хотя тут и двоим мало, но традиция же! Ты же у нас ревнитель традиций.

– Кровососа нам не надобно, кровосос тварь некомпанейская, и характер у него от природы скверный, – ответствовал Бей‑Болт. – А все потому, что когда‑то был человеком. Или папа его был человеком. И натура у этого человека была поганая. Так что ничего, кроме кровососа, из него не получилось. А у этого щеночка папа был нормальным псом.

– Ты эту демагогию брось, на вот лучше, выпей на сон грядущий. – Ведьмак мотнул головой в сторону налитой стопки. – Сам же знаешь, как кого Зона определит, от конкретного человека может и не зависить.

– Ну, раз мы с тобой людьми остались, стало быть, зависит, – заметил Бей‑Болт.

– Нам просто повезло. Да и в полной мере человеком может считаться только тот, кто живет среди людей, а мы с тобой нормальных человеков давненько не видели. И неизвестно, сможем ли мы среди них жить – большой это вопрос, знаешь ли.

– Валентина найти надо, – сказал Бей‑Болт. – Столько лет прошло, как он там, в Большом Мире, и ни слуху ни духу. Значит, неладно в Большом Мире.

– Без тебя знаю, что неладно, – отозвался Ведьмак. – Надо. Зона с нас службу спрашивает, и отказать нельзя.

– Дом, милый дом… – шутливо пропел Бей‑Болт. – Ну, давай, что ли… За то, чтобы люди оставались людьми, даже в Зоне.

– И в Большом Мире тоже.

И они выпили.

Над ними распростерлась насыщенная Зоной, густая и темная, как черничный кисель, чернобыльская ночь, перевитая жгутами энергопотоков, сверкающая разрядами аномалий, не признающая законов убогой человеческой физики. Для чужих – ночь чудовищ, ночь смерти…

Но они давно уже не были чужими.

– Интересно, как там наши в Большом Мире? – неожиданно сказал Ведьмак. – Ну, про Валентина я не говорю, он существо следующего порядка, не знаю, высшего или нет, но другого. А Сверчок? А другие вернувшиеся? Хотя Сверчок был из нас самый правильный. Потому что знал, зачем он пришел в Зону. И ему было куда возвращаться. Понимаешь, Бей, это очень важно, чтобы было куда возвращаться. Вот мне, например, некуда. У меня там, в Большом Мире, ничего нет. У меня все здесь. Хотя, если разобраться, и здесь нет ничего. Дома нет, семьи нет, одна только Зона и есть.

– Сюда многие приходят за деньгами, как Сверчок, – подумав, сказал Бей‑Болт. – Только потом выясняется, что не только в деньгах дело. Хотя Сверчок был и в самом деле самым правильным из нас. Правильным человечком, но не сталкером. Заработал на квартирку какую ни есть – и ушел. И Зона его отпустила, потому что такие, как он, ей особенно‑то и не нужны. А других вот не отпустила.

– Ты имеешь в виду Звонаря? Катерину?

– Звонарь – это особая статья. Он Зону пел, он разговаривал с ней, вот она и взяла его к себе. Этакий придворный сталкер‑поэт. Если выражаться современным языком, зачислила в штат.

– Звонарь мало походил на придворного, зря ты так о нем!

– Франсуа Вийон – тоже. Однако при дворе герцога Орлеанского обретался, и ничего.

– А Катерина?

– А Катерина – мать ее ребенка. Так что тут все ясно.

– Бадбой ушел без особых проблем. Говорят, добил‑таки свой технический университет и теперь работает в каком‑то суперсекретном «ящике». А Берет вот ушел, да не дошел…

– А вот Кощей, тот вышел свободно. И теперь, говорят, какая‑то большая шишка в столице. Впрочем, Кощей всегда был сам по себе, честно говоря, я его недолюбливал, хотя мужик он умный. Так ведь и Зона его тоже недолюбливала.

– Зона его сначала терпела, а потом сделать ничего не смогла. Поздно было. Потому что вложила в него куда больше, чем в каждого из нас. Ну, не считая, конечно, Валентина. Что она вложила в него, нам скорее всего никогда не узнать. Да и хорошо, ибо многие знания – большие печали.

Сталкеры помолчали. Потом Ведьмак спросил:

– Ты до Москвы портал открыть сможешь?

– Нет, – покачал головой Бей‑Болт. – До Москвы пока что не смогу. Я пробовал несколько раз, пробой получается, даже видно ее, столицу, но попасть туда не могу. Слишком слабая Зона пока что там, в Москве.

– А куда можешь?

– На полигон могу, что на Керженце. Еще на Аляску могу. А сам‑то?

– Я пока только местные линии освоил, – пошутил Ведьмак, – видно, таланта нет. Каботажник я по натуре.

– Никакой ты не каботажник, а просто лентяй. Сидишь в Зоне, уже задница от радиации сияет, а наружу – ни‑ни! Завтра утром научу, должен будешь.

– Стаканчик красненького? – спросил Ведьмак.

– Именно! – ответил Бей‑Болт. – Стаканчик!

И они засмеялись, хотя непонятно было, что здесь смешного.

…Такие разговоры ни о чем они вели часто. Старые сталкеры, старые друзья, исходившие доступные локации вдоль и поперек. Оба знали, что уходить из Зоны придется, пришла пора.

* * *

И однажды они все‑таки ушли. Ушли через пробой в Зону на Керженце, возникшую еще в далекие 70‑е по причине человеческой самоуверенности и научного головотяпства.

Сталкеры оборудовали базу неподалеку от Зоны, на берегу реки, и только потом отправились в Москву. Туда, где уже завязалась и вот‑вот должна была раскрыться, словно чудовищный цветок, новая Зона Отчуждения. Московская Зона. Огромная, по сравнению с которой привычная, Чернобыльская, казалась ничтожной.

Но Чернобыльскую Зону Отчуждения никто не пытался подмять под себя, ни человек, ни мутант, никто не конструировал ее специально, под себя, хотя многие методом проб и трагических ошибок научились ею пользоваться. В меру того, что Зона Отчуждения позволяла, разумеется. Чернобыльская Зона изначально была Зоной вольной и дикой, хотя и по‑своему разумной. Но Москва свободной быть не могла ни в коем случае.

Москва – это совсем другое дело.

Москва – это город, который производит власть. Власть и ничего, кроме власти. А власть не имеет права на свободу.

И таким этот город должен остаться навсегда, даже если он станет самой большой Зоной Отчуждения за всю историю человечества.

Он и сейчас самая большая Зона Отчуждения. И самая большая Зона Несвободы. В чем‑то даже не менее дикая, чем Зона Чернобыля.

Просто те, кто живет в Москве, привыкли к ней и все аномалии воспринимают как нечто совершенно естественное. Потому что Москва меняет своих обитателей. А те, кто не способен измениться, – обречены. Город сожрет их, переварит и в конце концов вывалит. И это – тоже судьба.

Разве не так?

Бей‑Болт. Кощей. Москва. Нейтральная территория

– Не всякая мутация есть эволюция. – Бей‑Болт повертел в руках сигареты, потом вздохнул, отложил пачку в сторону и добавил: – Чаще всего мутировавшие особи деградируют, оказываются нежизнеспособными и в конце концов попросту дохнут. Так что ничего хорошего из этой затеи с управляемыми мутациями не получится.

– Деградируют, – охотно согласился Кощей. – Еще как деградируют! – Он внезапно замахал руками, став похожим на лысого циркового бабуина, так что сразу стало ясно – деградируют. – Но делают это весело, с огоньком, с поворотом и прискоком и совсем не страшно.

Сощурился, сверкнул лысиной и продолжил:

– Но ведь таковы объективные законы эволюции: иногда, чтобы сделать очередной шаг вперед, приходится встать на четвереньки, иначе не получается. Большинство, конечно, как вы изволили выразиться, сдохнет. Но есть немалый шанс, что выжившие будут во всем превосходить своих предков. Только вот одним из условий совершенствования человечества является отказ от прежних моральных норм. Вот вы, свободные сталкеры, как вы себя называете, хотя «свободные мутанты» вам подошло бы куда лучше, вы хотите, чтобы новые существа, сильные, живучие, сверхразумные по человеческим меркам, так и оставались в рамках ветшающей человеческой морали?

– Ну… – Бей‑Болт задумался. – По крайней мере пока не выработают свою собственную. А иначе процесс пойдет вразнос. А потом, все это безобразие вроде лозунгов «долой старую мораль» – это ведь уже было. И эксперименты проводились, жуткие эксперименты на человечестве. И чем это закончилось? И фашисты, и коммунисты потерпели позорнейший провал. Хотя крови, конечно, пролили немало. Но человеческая мораль все‑таки победила.

– Интересно, а какую, собственно, мораль вы считаете человеческой? – ехидно поинтересовался Александр Борисович. – Может быть, Заповеди Христовы? Или пресловутый «Моральный кодекс строителя коммунизма»? Спросите у современного молодого москвича, что он думает о моральном кодексе строителя коммунизма? Он рассмеется вам в лицо, что там, в этом «кодексе», написано, он, разумеется, знать не знает, но тем не менее искренне полагает, что у коммунистов не было и не могло быть никакой приемлемой морали. Над Заповедями Христовыми смеяться, конечно, никто не станет, потому что не принято, но и соблюдать их всерьез тоже уже не принято. А ведь Заповеди Христовы и «Кодекс» – это в общем‑то одно и то же. И коммунисты, и фашисты свои битвы проиграли, их государства рухнули, но души человеческие испоганить сумели. Главным итогом их деятельности оказалось то, что под любое злодейство можно подвести соответствующую моральную базу. И злодейство перестанет таковым быть. Так что на нынешнем этапе развития сколько‑нибудь внятных моральных норм де‑факто уже не существует. Но фантомные боли в душе все‑таки имеются. Так не лучше ли от них наконец избавиться?

– Стало быть, вы предлагаете человечеству опуститься на четвереньки, чтобы, так сказать, с низкого старта рвануть сразу к звездам. А может быть, стоит эволюционировать постепенно? – Бей‑Болт все‑таки достал сигарету из пачки и теперь крутил ее в пальцах.

– Да закурите же вы наконец! – не выдержал Александр Борисович. – Что вы ее мучаете, сигарету эту несчастную. Курите, вам же все равно ничего не сделается, вы же мутант!

Бей‑Болт подумал и аккуратно убрал сигарету в пачку.

– Скажите честно, разве у человечества есть время на постепенную эволюцию? – Кощей сощурился и сразу стал похож на мифического царя обезьян. Лысого и жуликоватого, но тем не менее чертовски мудрого. – Большая часть населения наших мегаполисов давно уже деградировала до состояния червей‑паразитов на полуживой стране. Деградация – это тоже эволюционный процесс, заметьте. Плюс и минус в математике равноправны. Да, у этих червей имеется некое подобие морали, которое на самом деле заключается прежде всего в том, чтобы не мешать человеческой цивилизации гнить заживо. Поскольку при распаде социальных организмов выделяется множество вкуснейших с их точки зрения продуктов. Вы понимаете, что они, эти паразиты, по сути дела, уже не люди?

– А вы хотите, чтобы эти черви принялись жрать друг друга? – Бей‑Болт, чувствуется, заскучал. Ни пафос, ни ирония собеседника ему откровенно не нравились.

– Пусть, – царь обезьян вдохновенно замахал руками, – пусть жрут! Эволюция как раз и начинается с того, что одни твари изо всех сил жрут других. Любая эволюция для успешной реализации требует голода, а не сытости. Вам привести примеры?

– Не надо, – отмахнулся Бей‑Болт. – Только и для ваших разлюбезных аморальных червей голод все равно наступит, хотя бы после того, как труп будет сожран. Другого‑то трупа поблизости нет! Так что уж чего‑чего, а голода будет предостаточно. И в полном соответствии с вашей теорией червям придется эволюционировать. Но естественным образом.

– А вот тогда будет поздно, дорогой товарищ! Тогда у них не хватит соображалки, чтобы начать грамотно жрать друг друга. И то, что осталось от человечества, вымрет. Птички прилетят и склюют наших беззубых червячков. Откуда прилетят? Да хоть из той же Зоны, там иногда такие твари заводятся, что даже мне страшно становится.

– Что‑то я ничего летучего, кроме вертолетов да ворон, там не видел, – засомневался Бей‑Болт. – А я в Зоне чего только не видел!

– Ну, если сегодня не летают, – не смутился Кощей, – то это не значит, что завтра не залетают. А потом, птички – это такая фигура речи, вы же понимаете.

Бей‑Болт покивал, дескать, чего уж тут не понять. Червяки и птички – это просто фигуры речи. Одна фигура речи жрет другую фигуру. Гармония, словом. Благорастворение, иначе и не назовешь!

– Так что нашу мешкотную эволюцию просто необходимо было подтолкнуть в нужном направлении, – вдохновенно продолжал Кощей. – И хорошо, что нашлись решительные люди, которые это сделали! Честь им за это и хвала!

– Как я понимаю, вы решительно отказываете человечеству в праве развиваться естественным путем, – помолчав, сказал Бей‑Болт. – И более того, исключаете эту возможность своими, как вы выразились, «решительными действиями».

– Это и есть естественный путь развития. – Кощею разговор начал тоже надоедать, бесполезный получался разговор.

– Естественным образом развитые люди поняли, что для дальнейшего существования разума необходимо, чтобы сапиенс, исчерпавший резервы развития, сделал очередной шаг по эволюционной лестнице. А поэтому роду человеческому был дан мощный пинок, который заставил человека естественного подпрыгнуть, выругаться и начать превращение в человека меняющегося. Вот так примерно. Жизнь вообще развивается скачками, а скачки в нужном направлении нередко совершаются исключительно после полновесных пинков. Печально, конечно… Но иначе не получается. Вот, скажем, стремление в космос, – Кощей снова воодушевился, – вроде бы благородное стремление, освоение новых пространств, «пыльные тропинки далеких планет», суровые межпланетники в поношенных скафандрах, Анки‑звездолетчицы и все такое… Но ведь человек естественный для освоения космоса абсолютно непригоден. И нам с вами это хорошо известно. Хиловат человек естественный разумный для того, чтобы топтать эти самые пыльные тропинки. Так же как и для жизни в глубинах океана. Он и в нормальных‑то условиях еле‑еле выживает, что уж там говорить про другие планеты или сколько‑нибудь серьезные глубины. Человек естественный разумный вынужден отгораживаться от мироздания, оно чуждо ему, ему там неуютно, и поэтому он изо всех сил стремится подстрогать его под себя. А это не всегда возможно. Да и что может быть омерзительнее вселенной, изувеченной в соответствии с человеческими представлениями об удобствах? Кроме того, такая вселенная и сама‑то не очень жизнеспособна.

– Стало быть, посторонись, человек разумный, уступи дорогу неразумному, но жизнеспособному мутанту!

– Почему же неразумному? – удивился Кощей. – Вполне разумному, вот, например, мы с вами, мы же разумные. И мы – мутанты.

– Мы с вами продукты естественного отбора, осуществленного Чернобыльской Зоной Отчуждения, – сказал Бей‑Болт. – Именно естественного. И весьма жестокого.

– Искусственного, естественного – какая, в сущности, разница! Впрочем, кажется, разговор у нас получился вполне беспредметный. Хотя и небесполезный. Помогать мне, насколько я понял, вы, старые сталкеры, не собираетесь?

– Нет, конечно, – ответил сталкер. – Да, в Москве образуется новая Зона Отчуждения, с этим, увы, уже ничего поделать нельзя. Но ускорять этот процесс… Извините, но мне кажется, что это плохая идея.

– А мне кажется, что отличная! – Александр Борисович подошел к двери в кабинет и слегка приотворил ее. – И что самое главное – моя собственная. До свидания, – церемонно сказал он. – Надеюсь, вам понравится жить в моей Зоне.

– Зря надеешься, – поднимаясь со стула, ответил Бей‑Болт. – Тебе и самому не понравится, вот увидишь.