Беремся за любые модели «Споки».

 

– А где ваш масик? – Мария окинула Женю настороженным взглядом. – Вы плохо выглядите, Евгения.

Стайка токующих мамаш резко замолкла – будто увидели птицу другой породы.

– Тася приболела, – прощебетала Женя как можно более легкомысленно. – А я немного не выспалась.

Мария сощурила безумные глаза:

– А с игровой приставочкой все в порядке?

– Все замечательно, – Женя машинально потеребила ремешок сумки. Там, в сумке, лежал конверт с нужной суммой. Она отвезет конверт в «Нянюшку», и все будет в порядке. Они починят. Все встанет на свои места и будет в полном порядке. И зря она сюда притащилась – нужно было ехать прямиком в «Нянюшку». А то, что ночью… То, что ей мерещилось ночью, – нервный срыв, так бывает. Когда волнуешься и не спишь, так бывает. Не надо было приходить сюда, в школу…

– Детишки редко болеют, когда их «Споки» исправны, – сказала стоящая тут же, в стайке, классная руководительница. На ней было белое платье с кружавчиками, облегавшее жирную задницу. Почему она, интересно, не на уроке?..

– Как это верно, Наталья Михайловна! – восторженно взвыла Суходольская.

– Я беспокоюсь за Тасю, – сказала Наталья Михайловна металлическим голосом. – Мы все беспокоимся.

– Вы лучше бы беспокоились, что урок уже начался, а вы здесь стоите, языком зацепились, – огрызнулась Женя.

Наталья Михайловна захлопала глазами, как кукла, которую то кладут, то ставят в вертикальное положение.

– Вам следовало бы знать, – укоризненно вступилась Мария, – что наши детки, Евгения, давно уже организуют себя сами. Ведь в «Споки» есть программа совместного обучения, которая помогает не только сплотить коллектив, но и задать определенную планку…

У школьных ворот показались старуха и Виноградов. Остановились. Она не переставала что‑то бубнить. Он молчал, на нее не глядя. Она его подтолкнула. Он замотал головой. Она замахнулась. Он заслонился рукой. Она вцепилась в его руку и поволокла за собой на территорию школы. Он что‑то сказал. Она отпустила. Он медленно пошел сам. Она скрылась за воротами. Вся сценка выглядела как хорошо отработанный клоунский номер.

– Евгения, вы не слушаете… Вам разве не интересно…

– Мне интересно, – Женя медленно пошла наперерез Виноградову.

– Недоразвитый… – зашуршали за спиной голоса мамаш.

Не надо, не надо. Не надо с ним разговаривать. Надо просто уйти.

 

– Отстаньте! – шарахнулся Виноградов. – Я бабушку позову.

– Коля, мне нужно с тобой поговорить, – очень тихо, чтобы мамашки ее не услышали, произнесла Женя.

– Мы с Егоркой не хотим говорить. Вы нас выгнали.

– Прости… простите. Я была не права. Пожалуйста, Коля.

– Нет, – он попытался ее обойти.

– А как же доброе дело? Помнишь, как в сказке? В награду за то, что я за тебя заступилась…

– Егор говорит, вы не дали ему сделать доброе дело. Теперь он вам ничем не обязан.

– А ты не мог… вы не могли бы поговорить со мной просто так? Что ты имел в виду, когда сказал, что Тасиного папы нет? Пожалуйста, это важно. Просто у нас… кое‑что случилось. Я испортила «Споки».

Виноградов сощурился – недобро, по‑взрослому, – и наклонил голову набок. Потом кивнул и глянул на Женю с кривой улыбкой:

– За просто так ничего не бывает. Особенно в сказках. Но если вы исполните нашу просьбу, мы ответим на три вопроса.

– Хорошо, – согласилась Женя. – Что я должна сделать?

Ну что за бред. Зачем играть в какие‑то дурацкие игры с больным ребенком…

– Скажите, громко, чтобы все слышали: «Я испортила чертов «Споки»!»

– Зачем?!

– Допустим, чтобы Егорка повеселился.

– Нет. Этого я делать не буду.

– Ну, как хотите, – Виноградов быстро зыркнул по сторонам и направился обратно, к школьным воротам.

– Ты не идешь на урок?

Он повернулся:

– Вы так ничего и не поняли. Там нет никакого урока.

– А что там есть? – тупо спросила Женя.

– Там игрушки.

– Какие игрушки?

– Такие, как ваша Тася.

 

Она смотрела, как Виноградов уходит, а позади нее мамаши смотрели, как она смотрит.

– Евгения, вы нас прямо пугаете. Зачем вы с ним разговаривали?

– …Вы ведь знаете, что он – отказник.

– …Его нужно изолировать.

– …Такие, как он, опасны для таких, как мы и наши детки.

игрушки, такие, как ваша Тася

Она повернулась к стае:

– Какие «такие» – мы?

Мамашки переглянулись.

– Мы – люди, которых осчастливила компания «Нянюшка», – сказала Наталья Михайловна торжественно и звонко, как вожатая на пионерской линейке. – Люди, у которых есть «Споки».

– «Споки» дарит радость каждому человеку! – отрапортовала Мария.

– …«Споки». Изменит мир к лучшему.

– …«Споки» решит все проблемы и принесет в ваш дом праздник.

– …«Споки». Больше, чем просто игры.

– Теперь вы, – Наталья Михайловна дотронулась до Жениного плеча. – Почувствуйте радость. Скажите про «Споки» несколько теплых слов! Ну? «Споки»… – она выжидательно улыбнулась. – «Споки»…

– Я испортила чертов «Споки», – сказала Женя.

 

Виноградов ждал ее за школьной оградой.

– Три вопроса, – деловито произнес он. – И давайте уже быстрее.

В голове гудело. Мысли сталкивались и долбились в невидимую преграду, как жуки в банке.

– Почему тебе не продали «Споки»? – брякнула Женя.

– Глупый вопрос, – прокомментировал Виноградов. – Но Егорка говорит, что это нормально. В сказках тоже сначала всегда задают какой‑то глупый, бесполезный вопрос… Мне не продали «Споки» из‑за Егорки. Потому что им нужны свободные дети, чтобы в них спокойно играть, а я уже типа занят. Та тварь сказала, я уже принадлежу кому‑то. Но это неправда. Мы с Егоркой – друзья, он мне не хозяин, у нас равноправные…

– Какая… тварь?

– Это второй вопрос. И уже не такой глупый. Но мы с Егоркой ответ на него не знаем. Только знаем, что эти твари, которые продают «Споки» и потом через них управляют людьми, – сами они точно не люди. Возможно, инопланетяне. – Виноградов рассеянно засунул указательный палец в ноздрю. – Ну, или, там, роботы…

– Ты сказал, Дани нет.

– Вопрос?

– Даня – мой муж. Тасин папа. Кто… Что он такое?

– Он ничто. То есть, наверное, он где‑то и правда есть, а может быть, умер, об этом мы ничего не знаем. Но он не вернулся. Егор говорит, его нет в вашем доме. Он просто элемент игры про волшебную фею, которая исполняет желания. Его создала Тася. Она учится делать все более сложные штуки по мере того, как игрок выводит ее на новые уровни. Это был ваш последний вопрос.

– Что мне делать?!

– Вы уже задали три вопроса. Егорка устал. Он хочет гулять. Он не хочет рассказывать, как справиться с тварью.

– Сам ты тварь, – прошептала Женя. – Сам ты тварь, сам ты сумасшедшая тварь!

– Егорка обиделся, – констатировал Коля. – Он больше вам никогда не поможет.

Виноградов вытащил из носа бурую козявку, пристально ее рассмотрел и скатал пальцами в шарик. Снова внимательно изучил, словно этрусский жрец, гадающий по внутренностям животного, и засунул в рот.

– Сегодня что‑то случится, – он сделал глотательное движение. – Сегодня вас попутает бес.

Она смотрела, как он косолапо уходит, держа за руку пустоту, которая была ему другом.

 

12

 

– Мы понимаем вашу озабоченность, но возврат и обмен товара не производится, – пропела девушка в розово‑золотистом костюме феи и переливающемся платке.

– Мне не нужны деньги, – сказала Женя. – Не надо возвращать деньги. Хотите, я даже добавлю еще вот эти, – она потрясла конвертом. – Только отключите моего ребенка от этой вашей системы!

– Какой системы? – изумилась девушка‑консультант. Из‑под платка выбивалась белая и сухая, сожженная перекисью прядь. – Что значит «отключить»? С первых дней использования игровой приставки между ребенком и «Споки» возникает сильная ментальная связь…

– Это я уже слышала.

– …Эта связь не вредит вашему чаду…

– Ты можешь заткнуться? – взвизгнула Женя. – Робот! Чертова кукла! Верни мне ребенка! Верните мне мою дочь, нормальную, полноценную дочь!

– Возврат товара не производится, – спокойно сказала «фея». – Ваше поведение неадекватно. Ваше состояние нестабильно, – она заправила прядь в платок. – Мы вынуждены будем принять меры.

Что‑то в этом жесте, одновременно мягком и механическом. Что‑то в ее позе. Не слова, нет, а пластика анимационного 3D‑персонажа – вот что было последней каплей. Женя вцепилась в блестящий феин платок и сорвала с ее головы. Схватила за волосы – сухие белые патлы. Дернула со всей силы. Хотелось услышать пластмассовый треск, звук рвущихся ниток. Хотелось оторвать эту кукольную башку, и вытащить вату, или поролон, или гранулы, или чем она там набита внутри, и разбросать по офису «Нянюшки»…

Треск и правда был – едва слышный электрический стрекот. По руке, по обеим рукам, по телу прошла волна боли, докатилась до ног и снова рванула вверх, в солнечное сплетение, в пищевод, в горло, в десны и зубы.

Явился охранник. Брезгливо, двумя пальцами взял Женю за плечо и вывел на улицу.

– Приятного дня, приходите в «Нянюшку» снова, – сказала фея ей вслед.

 

Во рту был вкус металла и тухлятины, как будто она лизала ржавый мусорный бак. Она побрела к метро. В горле стоял ком, его никак не удавалось сглотнуть. На лестнице в переходе ее толкнули. Потом еще раз.

– Перепрошивка? Перепрошивочка?

Вертлявый шелудивый мужичок с плакатом «Все виды ремонта», болтающимся на груди, и с черной файловой папкой в руках настырно заглядывал Жене в глаза – и, как только перехватил ее взгляд, принялся листать папку. В прозрачных файликах замелькали отсканированные фотографии под жирными красными заголовками «ДО» и «ПОСЛЕ». На «до» были дети с болезненными, злобными лицами, сидящие в одиночестве, бессмысленно уставившиеся в экраны «Споки». На «после» – те же дети, с теми же «Споки» в руках, только румяные и счастливые, прижимающиеся к не менее румяным родителям.

– Перепрошивка, – снова пробормотал мужичок. – Перепрошивочка. Если денюшка есть.

Женя прижала к себе сумку с конвертом и ускорила шаг. Шелудивый устремился за ней по переходу.

– Перепрошивка в течение суток… Любые модели…. В любом состоянии… Я сам отец… Многодетный… А что еще делать, женщина… Нам, родителям, в безвыходной ситуации… Ведь ни судов на них нет… Правда, женщина?… Нет на них никакой управы… Что остается?… Остается перепрошивочка, нелегально… Но аккуратно! И удаленно! В смысле качества – идеально!..

 

13

 

 

Вместе в котле приготовят еду.

Вместе веночки сплетут в саду.

Вместе купаться пойдут в пруду…

 

Настроение было отличное. Пока ехала в метро, вдруг подумала: почему бы не завести котика? И тут же, как по заказу, в переходе обнаружилась бабка, не по погоде укутанная в шерстяное пальто, с полосатым замученным котенком в корзине. У котенка и у бабки одинаково гноились глаза.

– Сколько стоит? – спросила Женя.

– В добрые руки. На счастье.

…В квартире пахло ремонтом и чем‑то затхлым. Краска застыла на стенах бурыми струпьями. Под потолком кружился хоровод мух.

– Такой вот у нас тут за́мок, – сказала Женя котенку. – Придется все переделывать.

Котенок чихнул и написал на ее туфлю.

Тася спала у себя, свернувшись калачиком вокруг «Споки». Даня сидел за столом на кухне, неподвижный, с прямой спиной.

– Уходи, – сказала ему Женя спокойно. – Даже если ты настоящий, уходи насовсем.

– Ты совершаешь ошибку, – отозвался Даня очередной смутно знакомой фразой. – Зачем отказываться от счастья, когда оно так возможно?

– Мы и без тебя будем счастливы, – Женя попыталась протереть котенку глаза (на одном обнаружилось бельмо), но он зашипел и вывернулся из рук.

– «Споки» решит все проблемы и принесет в наш дом праздник, – сообщил Даня.

– Убирайся, – сказала Женя. – Тася – моя.

– Возврат товара не производится, – хрустальным женским голосом произнес Даня. На его майке были вышиты золотые соцветья планет.

– Ты умер, – Женя закрыла глаза. Представила, как он встает и уходит. Как хлопает дверь в коридоре.

Хлопнула дверь в коридоре. Она открыла глаза и пошла в комнату к Тасе. Экран у «Фэйри» серебристо светился.

– Заработала, – улыбнулась Тася. – Смотри, она заработала, мама.

Женя погладила Тасю по голове, потом пальцем провела по теплому, согретому Тасиным телом корпусу «Споки». Теперь все будет иначе. Это будет совсем другая игра. Они придумают все правила вместе. Они сочинят красивые новые песни. И дверь всегда будет открыта.

 

Пришел котенок, запрыгнул к Тасе на одеяло. Его глаза были большие и чистые, зеленые, колдовские.