Расширение и развитие деревни Воротишино.

В начале пятидесятых годов прошлого столетия в деревню прибыли рабочие по заготовке брёвен для города Череповца. Начальником заготовок был строгий одноглазый мужчина по фамилии Панфилов.  Рабочие жили в трёх землянках, две были в деревне  и одна в Тулякове. Для хранения продуктов в Тулякове была вырыта отдельная землянка.  Заведующим складом был мужчина по фамилии Левин, который в ней и жил. На стене этой землянки, обитой фанерой, углём была написана большая картина с изображением оскаленного волка посреди берёз. Продукты  для рабочих завозились из города Череповца на водомётном катере «Быстрый». Иногда после очередного привоза  баба Оля отправляла меня с запиской к Левину и он выдавал мне  свежую булку белого хлеба. В условиях идеального воздуха её отличающийся запах от булочек домашней выпечки так меня завораживал и пленил, что я не выдерживал и на обратном пути всегда немного откусывал от неё небольшую часть. Появились две грузовые автомашины - «пятитонка» с водителем по фамилии Кулаков и «трёхтонка», водителем на ней был мужчина по фамилии Мизин. На «трёхтонке» кабина была деревянной, одно боковое стекло заделано фанерой, на которой углём имелась надпись «в огне не горит и в воде не тонет». Эта машина часто съезжала в канавы, так как у неё были очень плохие тормоза. На одной из этих машин взрослые меня и ещё нескольких детей возили в деревню Хмелина и там окрестили. Моим крёстным отцом был Горохов Геннадий Николаевич, младший брат Синицыной Тамары Николаевны. Отец к этому относился отрицательно, мать в бога верила, но посты не соблюдала. С появлением автомашин в лесу делали дороги по военному образцу с применением поперечных и продольных деревьев, веток, в отдельных местах рылись канавы. Хорошо запомнился запах выхлопных газов, которые среди чистейшего воздуха в окружении окружающих деревьев воспринимались как запах духов.

С появлением этой организации появилась работа и для жителей деревни. В конце

12

сороковых годов в деревню прибыли с острова Раменье новые жители – клан Кузнецовых: Анна Ефимовна «маленькая бабка» со своими детьми Еленой Михайловной, 1917г.р.,  Татьяной Михайловной, 1922г.р. и Александром Михайловичем, 1925 г.р. В их семье был и второй брат, который покончил собой. Они поселились в доме напротив нас, где жила семья Вербицких после их уезда в деревню Хмелина. В летний период брёвна вывозились на этих  автомашинах с прицепом на крутые берега реки Самосорка в два места. Одним было место в одном километре от деревни Воротишино и называлось «мельницы», второе находилось недалеко от деревни Костино.    Название «мельницы» оно получило от того, что до выселения недалеко от этого места находилась ветряная мельница, жёрнов от которой сохранился. Брёвна крепкой проволокой сплавлялись в пучки по несколько штук, которые затем скреплялись в плоты и в таком виде по воде буксиром «Быстрый» доставлялись в город Череповец. В зимнее время брёвна вывозились двумя тракторами «ДТ-54» с применением больших саней. Использовался и такой вид транспорта как гужевой. Для этого для жителей деревни были выделены две  лошади. На одной из них    брёвна вывозили Курочкин Фёдор, муж по второму браку Курочкиной (Кузнецовой, Люшенькиной) Татьяны Михайловны, который прибыл в деревню Воротишино из села Межное Судского сельского совета с Морозовым Василием Николаевичем, 1935г.р., на второй лошади работал Кораблёв Алексей Николаевич, 1910г.р., муж Кораблёвой (Кузнецовой Елены Михайловны), прибывший из деревни Дудино.  В местах бырубок леса (делянок) образовывались светлые места, на которых стали хорошо расти ягоды в основном брусника и гоноболь. Эти места в дальнейшем стали основными при заготовке брусники.

Рабочие были людьми молодыми. В летнее время они по вечерам собирались в деревне, пели песни и плясали. Особенно весело проходили праздники. В бане рабочие мылись у местных жителей. Две подруги, одна по имени Анфиса, мыться ходили к нам. Помню, как они один раз угорели и мой отец их затащил в дом и отхаживал нашатырным спиртом. А имя Анфиса в моей памяти возникло ещё один раз. Это было в 1979 году во время моей командировки в город Находка Приморского края. Наловив в бухте разной рыбы (терпуга, камбалы, скумбрии) необходимо было её пожарить. Сделать это вызвалась женщина средних лет, которая жила в военном городке. Разговорились, и тут я узнал, что она в молодости работала по заготовке брёвен в деревне Воротишино Череповецкого района и зовут её Анфисой. Я рассказал историю про баню. Каково же было её удивление, что находясь в далёком крае вот так неожиданно можно встретить знакомых людей. Моё удивление этим было не меньше.  Местные жители к праздникам готовились заранее. Готовилась выпивка – пиво и брага, вино и водка появились позднее. Главным праздником деревни была «Казанская» 21 июля, на этот праздник приходили и с деревни Веретье. Мужчины больше времени проводили в доме, а женщины на улице. Основной темой у мужчин была война, кто, как и где воевал и какие «подвиги» совершал. Нас, мальцов, из дома не выпроваживали, мы занимали места на кроватях и слушали разговоры взрослых. Было очень интересно. На улице было два места сборов, одно в северо-восточной части деревни около большого тополя (на этом месте сейчас стоит дача Комаровых Геннадия Анатольевича, 1952г.р. и Людмилы Васильевны (Синицыной), 1950г.р. Второе место было недалеко от нашего дома у трёх рябин. На земле от пляски в виде круга никакой растительности не было. Отец играл на гармошке, а женщины плясали. Когда отец отсутствовал, мать брала гитару или балалайку и музыка звучала вновь увеличивая веселье. Праздничное настроение разносилось по всей деревне. А как хорошо было в пологе засыпать под эту музыку, песни и пляски и просыпаться под пение ласточек, гнёзда которых находились под крышей, как с внешней, так и с внутренней

13

стороны!  Всё это в нашем детстве формировало радость жизни, уверенность и надежду. А ведь жизнь в то время была не простой, необходимо было выплачивать налог яйцами, маслом, кожей от скота. С каким восторгом воспринималось родителями отмена этого налога, а потом снижение цен! В семье была радость, что жизнь идёт к лучшему и это передавалось нам, детям. Помню март 1953 года, год смерти Сталина. Отец с работы принёс газеты с портретом Сталина и его некрологом. В доме чувствовалось какое-то напряжение, даже уныние, а что будет дальше? В дальнейшем эта газета в качестве обоев ещё некоторое  время напоминала нам о том далёком времени. После того, как в историю ушёл Берия, бабушка Оля говорила: «Берия, Берия лишился доверия, не сумел сидеть в Кремле, так лежи в сырой земле». Мой брат Толя детским лепетом повторял за ней.  

Расширение  и развитие деревни Воротишино произошло с конца пятидесятых годов прошлого столетия. В 1958-1960 годах были построены новые дома Кораблёвых, Курочкиных, Кузнецовых и Морозовых. В 1954 году из деревни Костино  в деревню Воротишино переехала семья Синицына Николая Степановича, 1919г.р. в составе шести человек: жена Синицына (Дрочкина) Варвара Александровна, дети Владимир, 1945г.р., Алексей, 1949г., Геннадий, 1953г.р., мать Николая Степановича Александра Петровна.  Из бывшей деревни Костино перевезли только половину дома, вторую часть (комнату) достроили, пригласив плотника по имени Трофим. Пристройку (мост) срубили, как и раньше, «помочами» всей деревней всего за один день. В начале пятидесятых годов из с. Логиново переехали в д. Веретье семья Синицыных – Василий Степанович, 1915г.р. с женой Тамарой (Гороховой) Николаевной, 1925г.р. и детьми Надеждой, 1947г.р., Людмилой, 1950г.р., а также и семья Горыниных.  В шестидесятых годах   был разобран двор (на схеме №41) и из его брёвен для дачи Бутылёнковых был выстроен новый дом, к которому в 1970 году был пристроен двор и дом стал жилищем  семьи Морозовых.  А на прежнем месте (№41) Кораблёвым Алексеем Николаевичем был срублен новый дом, который стал использоваться как дача сначала семьи Оленевых Николая Васильевича и Людмилы Алексеевны, затем в нём проживал Сергей Торопов, который умер (утонул?) во время купания в деревне Веретье. Сейчас эта дача принадлежит другому владельцу. В деревне Костино на прежнем месте земли Бутылёнковых у горы был выстроен новый дом для семьи Корсаковых Александра и Парамоновой Анной с детьми Женей, 1952г.р., Наташей, 1955г.р., который в 1990-1991 годах  перевезли в деревню Воротишино и он используется как дача семьи Комаровых. Позднее на этом месте во вновь выстроенных и соединённых вместе небольших построек проживала дочь Корсаковой Анны Михайловны Валентина, которая умерла в 2017 году, а вместе с ней окончательно умерла и деревня Костино. В конце девяностых годов напротив дачи Комаровых выстроена дача Сараевой (Морозовой) Лидии Васильевны.

Количество жителей деревни постепенно увеличивалось. Семья Кораблёвых  Алексея и Елены увеличилась на два человека, родились Владимир, 1953г.р. и Людмила, 1956г.р. В семье Кузнецовых  Валентины (Волочугиной) и Александра Михайловича  родились дочери Вера, 1952г.р. и Нина, 1958г. Валентина отличалась особым искусством  речи, она с таким изяществом  и особым талантом  изъяснялась с использованием ненормативной лексики, что приводила в неподдельный восторг окружающих.  В обычном общении она складно и смачно так рассказывала, будто песню пела! Её речь была жива, сочна красноречием  и всем понятна, а если учесть её внешность и мимику, то впечатление от увиденного и услышанного ещё больше возрастёт. У Курочкиных  Фёдора и Татьяны (Люшенькиной) появился сын Николай, 1950г.р., а у Морозовых  Василия и Зои – дочки Лидия, 1957г.р. и Надежда, 1960г.р.  Наша семья также

14

увеличилась до семи человек. В 1951 году родились в роддоме с. Мякса мой брат Толя и в 1954 году всем желанная дочь и сестра Люба.  Роды Толей для матери были непростыми, так как его вес превышал 4 кг. Со слов матери, когда брат появился в доме, я промямлил «тёя, тёя», так он и стал Анатолием Анатольевичем. Все деревенские дети между собой вели себя дружно, собирались в небольшие группы по возрасту и интересам. Мальчики играли мячом в «лунки» и в прятки («ухоронки»), девочки прыгали по начертанному на земле «рисунку». Все дома для детей были вхожими в любое время, взрослые этому не препятствовали, но большую часть времени мы проводили на свежем воздухе. Бывало, обижали Илюхиных Борю и Сашу, как нам тогда казалось, за дело.  В середине пятидесятых годов после завершения работ по заготовке брёвен  для города Череповца обе автомашины погрузили на баржу и буксиром «Быстрый» увели в город. В одной из землянок продолжала жить неполная семья Илюхиных:  Клавдия с сыновьями Борей, 1950г.р. и Сашей, 1955г.р. Неполная семья Смирновых также пополнилась сыновьями Сашей, 1953г.р. и Витей, 1956г.р. Кораблёв Алексей и Морозов Василий продолжили заготовку брёвен уже для нужд с. Мякса, так как другой работы не было, и она стала их семейным делом. Работа в лесу без технических средств была очень тяжёлой. Орудиями труда были двуручная пила, топор, багор и деревянные ваги, а в зимнее время к трудностям прибавлялся и снег.  В хозяйстве у каждого было по лошади. Расценки за ручной труд были низкими.

 Характер быта в деревне во многом зависел от способностей взрослых вести хозяйство. Всегда поощрялось умение мужчин быть не только плотником (плотничать умели почти все – жизнь заставляла), но и столяром и печником. Портняжное дело тоже поощрялось. Срубить баню считалось делом обычным, а вот сделать столярные вещи смог далеко не каждый. Я любил наблюдать, когда мой отец по вечерам столярничал в помещении старой бани, которая была оборудована под мастерскую.  До сих пор ощущаю запах свежей стружки, которая вылетала из его «шершебка», рубанка и фуганка. «Шершебок» применялся для грубой обработки доски, фуганок для более точной.  Наш отец сделал много вещей, которые пополнили внутренний интерьер дома.  Первым его изделием был  шкаф для хранения верхней одежды. Вверху шкаф украшался декоративной доской чёрного цвета, фасад и бока украшались специальным рисунком, напоминающим структуру дерева.  Это достигалось так. На поверхность на ещё не высохшую краску с помощью специальной резиновой полоски наносились изогнутые линии. Таким образом, украшались и другие изделия: диван, посудный шкаф, табуретки. Внизу шкафа имелся ящик, в котором хранились различные инструменты. Потом отец сделал изделие похожее на сервант, которое состояло из двух составляющих. Нижняя часть представляла комод c двумя шкафами для белья и двумя ящиками для хранения различных мелочей. Верхняя часть - шкаф, был предназначен для хранения посуды. Он по бокам стоял на двух деревянных выточенных на токарном станке фигурных стержнях, а с тыльной стороны на доске. Верхний шкаф сверху также был украшен декоративной доской чёрного цвета, а по бокам выточенными из дерева и распиленными вдоль декоративными накладками, окрашенными также в чёрный цвет. Следующим основным изделием был диван с высокой стенкой. Сидение изготовлялось в виде матраца с пружинами, которые скреплялись между собой капроновым шнуром. По бокам для  полного оформления имелись два валика, украшенные с торцов круглыми накладками из фанеры, обшитые декоративной материей. По окончании работы отец сказал: «На мой век хватит, а вы для себя сами сделаете». В отсутствие родителей этот диван служил местом баловства моего брата Толи и подрастающей сестры Любы. На нём удобно было прыгать, держась за спинку, особенно это удавалось Любе, которая приземлялась согнув ноги. На этом диване отец умер в

15

1980 году, а вслед за ним и диван прекратил своё существование. Другими изделиями были – пружинный матрац на металлическую родительскую кровать, несколько табуреток, этажерка для книг. При её изготовлении мы с братом гадали, для какой цели она предназначена, высказывали наивные предположения, но отец при этом только улыбался. Далее были изготовлены косяки на все семь окон, несколько рам. Рамы изготовлял и брат Толя, который с отцом проводил больше времени, чем я, и он многому от отца научился. Всем столярным искусством обладал и другой житель деревни Синицын Николай Степанович, 1919г.р., несмотря на то, что у него отсутствовала кисть левой руки, которую он потерял во время войны. Николай Степанович был зачинщиком изделий для дома. Токарный станок отец сделал сам по образцу, который остался на бывшей «пожне» в лесу  одного из жителей деревни и послужил прототипом. Такой же токарный станок себе сделал и Николай Степанович. На этом станке я тоже вытачивал шахматные фигуры и «подклады» в гнёзда куриц, которые для большей схожести окрашивали белой краской. В доме была швейная машина «Зингер», она могла шить как материю, так и кожу. На ней отец сшил себе  патронташ, нам с братом вельветовые куртки, мне ещё и брюки.  До появления электричества брился отец опасной бритвой, привезённой с фронта в качестве трофея, правил её на кожаном ремне, который висел на стене.  Позднее, когда появилось электричество, он пользовался и электрической бритвой.  Мой отец занимался и фотографией. Свой первый фотоаппарат он сделал сам в тридцатые годы прошлого столетия, вместо объектива использовался старый бинокль. В качестве пластинок он использовал обычную фотобумагу. После её проявления изображение получалось негативным. Для того, чтобы получить позитив, то есть привычное изображение, необходимо снова переснять этот отпечаток и затем его проявить. Несколько первых фотографий отца сохранились.  После войны у него появились фотоаппараты:  пластинчатый «Фотокор», широкоформатный «Любитель», затем с обычной плёнкой «Зоркий-С» и узкоплёночный «Киев-Вега». В качестве светильников сначала использовалась керосиновая лампа и фонарь с красными стёклами, фотоувеличитель стал применяться позднее. С приобретением фотоаппарата «Зоркий-С» для печатания с фотоплёнки размером 35 на 76мм до покупки портативного фотоувеличителя отец использовл естественный источник света-солнце, для чего изготовил специальное устройство. От отца научились фотографировать и я с братом. Это увлечение было интересным для всех нас, даже мать принимала участие - глянцевала отпечатки. Глянцевали их на стекле, начисто вымытым и насухо вытертым с использованием зубного порошка. К утру слышалось приятное потрескивание отслаивающихся отпечатков. 

Наша мама Августа Михайловна, как и отец, умела делать всё, что требовалось в крестьянской семье. Она наравне со всеми выполняла тяжёлую работу- косила, заготовляла дрова и в то же время умело вела хозяйство. Она могла шить, вязать и крючком и с помощью швейной машины. Ею были связаны покрывало и подзор на кровать, занавески на все окна, а также нам шерстяные рукавички и перчатки. В доме имелась прялка, веретёна различной длины и диаметра. Из шерсти прялись нити, которые и использовались в рукоделии. Для изготовления половиков применялся ткацкий станок, который отец устанавливал в ближней комнате. В качестве исходного материала годились старые изношенные вещи, которые расстригались на полоски. Подбирался нужный цвет и узор. Вручную делались изделия на пол в виде круга. Мать обладала навыками  перевоплощения. Выступление на сцене она называла «приставляться». Во время приёма пищи, когда все сидели за столом, она любила, выходя из своей маленькой кухонки, рассказать что-нибудь смешное, пародировать кого-нибудь, при этом показывала

16

мимику, жесты  и движения пародируемого. Мы все смеялись, а отец гневно: «садись за стол», на что мать в ответ: «я наелась» и, принося новые кушанья, продолжала своё дело. Были и курьёзные случаи. Делая для нас эти представления, она вдруг произнесла: «ой, я и забыла, что у меня зуб болит». Брат Толя при этом смеялся громче всех. Случай второй. Отец стал носить очки, мать их примерила и сказала, что ей тоже нужны такие же. Она их надела и стала вставлять нитку в иголку, но у неё ничего не получалось. Тогда она решительно отбросила очки и вставила нитку в иголку с первого раза. Мы тоже смеялись. За разные проказы нас родители физически наказывали всего несколько раз, да и то просто символически, в основном обходились внушением. Когда мы уже совсем разбалуемся «как дам, только лепесьё полетит» - её устрашающие слова. Для снижения градуса баловства в углу ближней комнаты под потолком находился прутик, на который при необходимости отец или мать показывали на это устрашение. Действовало. Когда мой брат Толя подрос, он подставил табурет и снял этот прутик. Родители сделали вид, что не заметили. Наша мама была очень доброй, весёлой и приветливой, но сильно ревнивой женщиной. Некоторые недоброжелатели пользовались этим и это обстоятельство иногда сказывалось на отношения родителей. Мама  любила вкусно готовить, в кулинарии у неё были свои секреты. Стряпать её с шестилетнего возраста научила  бабушка Елена Фабричнова, когда в деревне в рабочее время в домах оставался только «стар и мал». Выпечка в нашем доме была ежедневно, булочки, пироги с ягодами, «помазни» и блинники всегда радовали нас. Когда мы уходили в лес или на охоту она всегда предлагала нам «подоржник»-несколько булочек. Когда мы отказывались, то она сама его совала нам в карманы. Позднее мы были довольны этому. Мать была рада любому гостю, у неё всегда было угощение, на что она не скупилась. Она говорила: «кто навернись, так стыдом боронись?». Её поведение объединяло всех и нас уже  взрослых, а также наших детей и внуков с внучками. Об этом так приятно вспомнить даже по прошествии уже достаточного многого времени. Её отношение ко всем нам было таким тёплым, доброжелательным, не забываемым. В родительском доме нам всем было очень интересно.

 Родители к работе нас, детей, приучали рано. Я в десятилетнем возрасте уже научился косить траву, моим учителем был дальний родственник по фамилии Шевляков. Для этой цели на кузнице в деревне Веретье Павлом Васильевичем Зайцевым была изготовлена маленькая коса, которая затем переходила к брату Толе и сестре Любе. Косы правили специальным наждачным бруском («лопаткой»), которую родители носили на поясе в специальном кошеле, изготовленным из бересты, а мы, дети, в кармане или на земле недалеко от прокосива. На покос ходили по утрам до начала рабочего времени отца. Косить на свою корову разрешалось только после того, как будет заготовлено сено на лошадей «сельсоветская» и «почтовая», поэтому на своих коров косьбу начинали в августе месяце. На корову требовалось сена около трёх тонн. Косить на свою корову приходилось в основном в покосах (низинах), а также на полянах в лесу в одном-трёх километрах от деревни. После ликвидации Голосовского сельсовета косить начинали уже с начала июля и косили на территории бывшей деревни. Как известно сено, скошенное во время цветения в июле   и на поле, а не в низине, более качественное, а, значит, корова даст больше молока. Мама говорила: «у коровы молоко на языке». На сенокосе работы хватало всем, даже гости Цвелевы принимали в этом участие. Для того, чтобы сено было качественным, необходимо его выдержать на земле один день. «Загребание» граблями в валки проводилось на второй день, затем несколько раз производилось его шевеление (перевёртывание) до готовности.  Готовое сено складывали в копны («копнали») и на носилках подносили вокруг «остожья», которое готовилось заранее. «Остожье» вначале готовил всегда отец, затем это входило в обязанность по

17

 старшинству. На стогу всегда была мать, так как стог «метать» надо умеючи, иначе сено сгниёт. Заканчивалось метание накладыванием сверху вокруг стожара крест-накрест четырёх виц или «витлин» длиной метра два, скреплённых попарно. Это нужно для того, чтобы ветер не растрепал ещё не осевшее сено и для того, чтобы во время дождя струи стекали по этим вицам.  Проветривание сена снизу достигалось наличием в «остожье» четырёх «подвязней». «Подвязни» – это четыре кола, снизу вбитые в землю на расстоянии одного метра от стожара, а сверху скреплённые со стожаром. «Пасынки»- восемь-десять штук вокруг стожара формировали стог снизу, что уменьшало соприкосновение его с землёй.  Величина стога в среднем составляла сорок-пятьдесят пять пудов, были стога и около тонны. Один пуд составляет шестнадцать килограмм. Когда погода не ладилась, сено старались держать в копнах и по возможности, хоть ненадолго, растрясывать, чтобы не пожелтело. Июнь месяц отводился для заготовки дров. Отец перед работой топором срубал несколько нетолстых ольховых деревьев, так как это дерево более мягкое для обработки. После завтрака мы с мамой приходили и начинали обрубать сучки, двуручной пилой распиливать деревья на «леканы» и раскалывать их на поленья, которые затем складывали в поленницу. Мать следила за тем, чтобы поленья в поленницу укладывали правильно, то есть корой сверху. Дневной нормой было заготовить половину сажени или «полусажёнок», как мы тогда называли. Сажень-это четыре двуручные пилы в длину и одна пила в высоту. К дому дрова подвозили зимой на лошади. Позднее сено и дрова к дому подвозили  на грузовом мотороллере «Тула-200», мы его называли «шарабаном». Около двора каждый сезон стояли три стога и набитый сеном сеновал. Подвозить сено зимой надобность отпала.

 Деревня постепенно не только расширялась, но и развивалась. У нас появился ламповый приёмник «Родина», который был установлен в углу дальней комнаты, а «тарелку» от него отец вывел в ближнюю комнату. Отец любил после работы лежать на диване и слушать «последние известия». А на работу в деревню Веретье ежедневно зимой ему приходилось ездить за пять километров на лыжах, также изготовленных самим. В школу мы тоже ездили на самодельных лыжах. Для изготовления лыж требовалось дерево берёза с изгибом у основания. В этом случае носки лыж не разгибались. Если лыжи изготовлялись из прямого дерева, то прямые лыжи сначала распаривались в бане, чтобы не сломались, и затем их носки  загибались в специальном устройстве. На сезон хватало. Большим достижением стало изготовление ветряка из двух скреплённых между собой досок под прямым углом. Их вращение передавалось генератору, который давал ток, а последний заряжал аккумулятор. Это давало возможность по вечерам включать две лампочки, одну в ближней комнате, вторую во дворе на время дойки. В мою обязанность с братом входило следить за тем, чтобы во время сильного ветра вращение ветряка было не очень сильным, для чего плоскость лопастей нужно было поворачивать параллельно ветру. В дальнейшем до появления местной электростанции у нас  использовался усовершенствованный ветряк промышленного образца, лопасти которого были металлическими. Оба ветряка устанавливались на деревянных столбах. Развивая тему электричества можно отметить, что усилиями моего отца и Синицына Николая Степановича в деревне в 1967 году появилась своя электростанция на 850 ватт. В качестве двигателя использовался мотор «Л-3» мощностью в три лошадиные силы. В начале потребителями электроэнергии были только два дома, а затем присоединился и дом семьи Морозовых. Дежурили по неделе, в обязанность дежурного входило обслуживание мотора, его заправка своим бензином, включение и выключение, слив и залив воды в радиатор в холодное время. Станция просуществовала ровно 10 лет, к тому времени мотор пришёл в негодность и отец сильно заболел. В дальнейшем наш дом

18

освещался индивидуальной станцией армейского образца. Пиком рассвета деревни стала организация и проведение свадьбы моего брата Толи с избранницей Шурой Цепакиной в июне 1976 года.  После торжественной церемонии заключения брака, которая проходила во Дворце Строителей города Череповца, родственники и гости к месту проведения свадьбы на четырёх лодках типа «Прогресс» преодолели путь по Рыбинскому водохранилищу. Мне, чтобы попасть на торжество, пришлось первым сдать зачёт по информатике за первый курс Череповецкого высшего инженерного училища радиоэлектроники. Гостей было много как местных, так и из города Череповец. Гуляли два дня. В окнах стояли букеты сирени, в тёмное время горел электрический свет, звучала весёлая музыка, заранее записанная на кассетный магнитофон. Записями были не только песни известных исполнителей, но была и плясовая музыка, записанная моим отцом игры на гармошке. Я до сих пор сожалею, что мы не смогли её сохранить. По настоятельной просьбе старший товарищ моего отца Ёршиков Николай Андреевич её увёз к себе в город Ленинград для переписи, но своё обещание обязательно её вернуть, не выполнил, и драгоценная запись была утрачена. Молодые и гости танцевали и плясали на улице, веселье лилось рекой. В один из моментов молодую жену незаметно увели в лесной массив под названием «серёдыш», название которого в то время соответствовало действительности, так как со всех сторон его окружали поля. Не растерявшийся молодой муж проявил смекалку и нашёл свою жену с помощью своей охотничьей собаки по кличке «Чанка». С появлением электричества появились и телевизоры. Первый в деревне телевизор «Аврора» с диагональю 51 см стал у Синицыных, а потом появился и у нас «Рекорд-6» с диагональю 37 см. Первыми многосерийными фильмами мне запомнились «Сага о Фарсайтах» и «Адъютант его Превосходительства». Совершенствование произошло и в другой сфере. С появлением мотора «Л – 6» мощностью в шесть лошадиных сил и бензопилы «Дружба» появилась возможности пилить дрова, доски с применением технических средств. Раньше тёс пилили двуручной продольной пилой с ручками сверху и снизу. Для этой цели использовались козлы, на которые клалось бревно для распила. Мать стояла наверху, а отец внизу и контролировал ровность распила по черте.  Распиленные доски применялись при строительстве лодки, которая была необходима для ловли рыбы в Рыбинском водохранилище, а также и для других целей. Рыбы в море было очень много, она хорошо ловилась: судак, лещ, щука, жерех, язь, сом, налим, линь, «синьга» - синец, окунь, плотва. Некоторые виды рыб называли и так: «берш». «густера», «тарабарка».  В море рыбу ловили сетями и на блесну, а в реке «Самосорка» на удочку, на спиннинг, на «крюки»-жерлицы. Рыбаки профессионалы в море рыбу ловили сетями, применяли курляны, ловили и тралом. Вначале сети отец плёл сам с использованием берца (продольная дощечка с шириной требуемой ячеи) и плоской иглы с прорезью, куда наматывалась тонкая капроновая нить. Позднее сети были покупными. Берц называли и челноком. Рыбалка занятие увлекательное, как и охота, была летняя и зимняя.  Большое удовлетворение доставляла ловля окуней и щук.  Снасти были самые примитивные. Зимой по льду ловили на зимние блёсны, которые изготавливали сами из медных пластинок нужной формы, к ним на керосиновой лампе припаивали крючки из тонкой проволоки, «бородки» на конце естественно отсутствовали. Позднее крючки стали применять покупные. Леску использовали толщиной 0,4 – 0,6мм, её наматывали  на небольшую палочку, в которую вбивали два гвоздика. В дальнейшем снасти стали более цивильными, но от этого количество улова не увеличивалось. Ранней весной в притоке реки Аксёне, мы называли её канавой,  рыбу ловили специальными устройствами – ловушками: «долгуша», «кужа», «крылач».  «Долгуша» - узкое изделие из продольных тонких берёз ил ивы длиной 2-2,5м с одной стороны скреплённых воедино, прутья между собой скреплялись тонкой проволокой. Вторая сторона служила входом,

19

она была в виде прямоугольника  и была достаточно широкой. Долгуша ставилась в русло канавы входом против течения. Попавшая рыба прижималась течением в узком месте и выйти обратно практически не могла, так как развернуться ей было невозможно. «Кужа»  от долгуши отличается тем, что она имеет узкое входное горло. «Кужа» ставилась как по течению, так и против него. «Крылач» - изделие из 3-4 колец диаметром примерно 1.5 м, обтянутых мелкой прочной сетью, с одной стороны скреплённых воедино в «чупу». «Чупа» это место соединения сетки с кольцом, в которое вставляется кол при установке. «Крылач» от «кужи» отличается тем, что его можно ставить в более широкое русло. Для этой цели у него имеются две направляющие, каждая из которых крепятся одной стороной к первому обручу, а обе вторые к кольям. Колья направляющих вставляются в дно у каждого берега. Проверка наличия рыбы проверяется поднятием багра за кольцо «чупы». «Курляна» - точная копия «крылача». Отличается большими размерами и ставится в большом водоёме, используется рыбаками - профессионалами.     В верховье реки «Самосорка» после схода воды образовывались каржины, в которых оставалась небольшая рыбёшка- окуньки и сорожки. Мы ногами поднимали ил со дна (мутили воду), из-за отсутствия кислорода рыбёшка сама себя выдавала поднятием своих ртов на поверхность воды, оставалось её руками выбросить на сушу. Ловили рыбу на спиннинг, который вначале изготовляли сами. На удилище годился тонкий ствол можжевельника, направляющие кольца гнули из проволоки, а для катушки использовали использованный шарико-подшипник и два фанерных кружка, скреплённых между собой на ширину подшипника. При забросе такого изделия создавался специальный треск, но это не влияло на улов, так как рыбы в реке было много. Позднее снасти были современными. На удочку ловили окуней, а на спиннинг и на жерлицы щук. Иногда ловить сорожек ходили на крутой берег реки Самосорка у бывшего села Логиново за четыре километра от деревни. Место это называлось Лобановой горой. Клёв был очень хороший, но поймать сорожек было непросто, так как они, в отличие от окуней, червяка берут за кончик и поэтому часто срываются с крючка. На этом крутом песчаном берегу гнездились особого вида ласточки, весь берег был в гнёздах. Мы из детского любопытства совали в отверстия руки и доставали либо яйца, либо птенцов, которых затем клали обратно. Мать тоже очень любила рыбалку как зимнюю, так и летнюю. Был случай, когда ей в «долгушу» попала очень большая щука, домой её пришлось  нести по частям.  Второй интересный случай с участием матери произошёл на зимней рыбалке  на Рыбинском водохранилище в девяностые годы. Просверлив для матери лунку, я стал неподалёку и вижу, что у матери клёв пошёл, её окуни прыгали около лунки. Это заметил и другой рыбак, который подъехал на мотоцикле и начал ловить. Мать этим временем таскала окуня за окунем, при этом заметно приседая и делая движения не свойственные истинным рыбакам-мужчинам. Окуней у неё уже образовалось довольно приличная куча, а у прибывшего рыбака дело не шло, он нервно менял лунки и всё ближе и ближе приближался к матери.   Наконец не выдержав, бросил на лёд свою цивильную снасть и, подойдя к удачливому рыбаку, громко спросил: «Да скажи хоть, на что ловишь-то?».  Каково же было его удивление, когда к нему повернулась старушка в шубе и зимней шапке, а сверху ещё и платок, а когда увидел её примитивную снасть, то его удивление было ещё больше.  От изумления увиденного городской рыбак произнёс: «Вот приеду домой, расскажу, ведь никто не поверит!». В тот удачный выезд мама поймала 62 окуня, а я только 47,  несмотря на то, что мои снасти были лучше.     

 Другим увлечением была охота. Дичи было много как боровой, так и водоплавающей. Тетерева, глухари, рябчики, утки, ондатры   часто были желанной добычей. Наиболее удачной  

20

была охота на уток и на зайцев из-под собаки, а также ловля енотов из нор с помощью норных собак.   Барсуков ловили крайне ограниченно, только по нужде для больных, так как барсучий жир был незаменим при многих болезнях.  Шкурки лис, енотов и ондатр в то время были востребованы и шли на изготовление воротников и шапок. Вокруг деревни ещё не заросли поля и на них проходили тетеревиные тока. На этих полях около деревень Воротишино и Костино заготовляли сено приезжавшие косцы из села Мякса и в 1956 году из деревни Павлоково Череповецкого района. Открытие охоты в августе месяце было большим праздником, в нём участвовали и большие и малые. Выпивку готовили заранее, а на закуску шли свежие охотничьи трофеи. Большим знатоком охотничьих дел и страстным охотником являлся мой брат Толя.  Из всей дичи, которая окружала деревню, он не смог добыть только один вид-рысь, хотя и был близок к этому. Сколько самых разных курьёзных случаев может вспомнить каждый охотник! Я приведу только два. Один случился со мной во время охоты на тетеревином току на поле в деревне Костино. Я находился в шалаше, было раннее туманное утро. Стали слетаться тетерева, их распушившиеся хвосты белели в сумерках. Выбрав нужный момент, я выстрелил в одного их них. Когда подошёл к нему, чтобы его забрать, то услышал трепетание  второго, который находился в десяти метрах от первого. Получилось так, что они оба оказались на линии выстрела, только ближнего я видел, а дальнего из-за тумана нет. Второй случай произошёл на совместной охоте с моим другом детства Курочкиным Николаем Фёдоровичем. Мы уже возвращались домой, шли по лесной дороге, разговаривали. Вдруг неожиданно вылетел тетерев и полетел вдоль дороги. Мы быстро, как выяснилось, одновременно сделали по выстрелу, тетерев упал. Но кто его поразил, так и осталось загадкой. Самых курьёзных случаев на охоте мой брат Толя смог бы рассказать  не менее десяти!  Теперь уже нет  этих полей, все они заросли деревьями и тетеревиный ток остался только в моих воспоминаниях.  В настоящее время охотничьи угодья в пределах деревень Воротишино и Костино поделены между двумя коллективами и их дичью являются в основном лоси и кабаны.

В деревню Воротишино любили приезжать для отдыха многие жители с других населённых пунктов. Начиная с 1959 года, к нам регулярно более десяти лет подряд в летнее время приезжали из Ярославля Валентина Фёдоровна и Борис Цвелевы, а с 1964 года вместе с ними и их дети Валера и Таня. Их приезда мы всегда ждали и радовались, когда отец, приходя с работы, нам приносил приятную новость. В дальнейшем  родительский дом разражался смехом внуков Павла, Юры, Серёжи, Лёши и внучек Иры и Наташи, которые находили себе занятия по душам, ведь рядом находились речка, лес, ягоды, грибы. Материнское тепло привлекало всех и взрослых и детей, всех объединяло.

Расширялась и развивалась деревня Веретье.

Деревня Веретье была центром цивилизации на «заморской» стороне, так как имела всю инфраструктуру для сельского поселения. В деревне находился сельский совет, правда, он имел печать «Голосовский», по названию деревни Голосово, в которой был до переселения. Имелась почта, начальная школа, медицинский пункт, т<