Путилин — профессор-нЕвропатолог

 

Через полчаса мы входили с Путилиным в рос­кошную квартиру Приселовых.

В передней элегантный господин Приселов во фра­ке собирался уже облачаться в пальто.

При виде Путилина сильное изумление отразилось на его лице.

¾ А-а, доктор, добро пожаловать, — радушно проговорил он, смотря с недоумением на моего зна­менитого друга.

¾ Позвольте вам представить, господин Приселов, моего старшего и уважаемого коллегу, профессора-невропа­толога... Вишневецкого... — начал я, называя Путили­на первой, попавшей на ум фамилией. — Я пригласил его на консультацию, так как считаю болезнь ва­шей племянницы довольно сложным медицинским случаем.

Путилин и Приселов обменялись рукопожатием.

¾ Очень вам благодарен, доктор, за вашу любез­ность, но... разве действительно болезнь моей племян­ницы опасна?

¾ Не скрою, что случай довольно опасный. Силы больной тают с какой-то непонятной быстротой.

¾ Посмотрим, посмотрим... — потирая руки, про­говорил Путилин, входя в залу. — А больная у себя? Она лежит, коллега?

¾ Сегодня она пробовала вставать, но вот недав­но, почувствовав сильную слабость, легла, — по­спешно ответил Приселов.

Мы втроем направились в комнату больной. В небольшой комнате, роскошно убранной, с массой мягкой мебели, ковров, на кровати лежала моя пациентка. Прелестная молодая девушка, нежная, была сегодня особенно бледна. Глаза горели особым блеском, синие круги окаймляли лентой эти широко раскрытые глаза.

¾ Ну, как мы чувствуем себя сегодня, милая ба­рышня? — задал я мой обычный вопрос красавице-де­вушке.

¾ Очень плохо, доктор, — тихо слетело с блед­ных губ ее. — Все кружится голова, и сердце все за­мирает.

¾ Ничего, ничего, вот профессор, мой друг, по­может вам, барышня.

Путилин с видом заправского профессора подошел к больной.

Он взял ее за руку, вынул часы и стал следить за ударами пульса.

¾ Скажите, пожалуйста, mademoiselle, когда вы чувствуете себя особенно плохо?

¾ По утрам, профессор, — прошептала сиротка-миллионерша.

¾ Как спите вы ночь?

¾ С вечера я засыпаю спокойно, хорошо... Но среди ночи я просыпаюсь от какой-то свинцовой тя­жести, которая душит мою грудь. Мне как бы не хва­тает воздуха. И воздух мне кажется особенно стран­ным — густым... сладким...

¾ Он пахнет чем-нибудь, этот воздух?

¾ О да, да!.. Ах, этот ужасный запах! — стоном вырвалось у моей пациентки.

Она задрожала и в ужасе, закрыв лицо руками, забилась в истеричном плаче.

¾ Не надо, Наташа, не надо, — вкрадчиво-ласково обратился к племяннице дядюшка-опекун. Потом он тихо спросил «профессора» — Путилина:

¾ Что это, галлюцинация обоняния? Я в отчая­нии, профессор... Доктор приписывает это истерично­сти моей бедной племянницы...

¾ Да, да... Кажется, мой коллега совершенно вер­но поставил диагноз, — так же тихо ответил Путилин.

Во все время этой сцены я не спускал глаз с его лица и лица Приселова.

Не знаю, почудилось мне или же это было на самом деле, но я видел, как злобная, ироническая ус­мешка скривила губы последнего. Видел я также, ка­ким пристальным взглядом впивался Путилин в лицо дядюшки-опекуна.

«Тут, очевидно, кроется какая-то мрачная тай­на», — проносилось у меня в голове.

¾ Ну, барышня, я вас скоро вылечу! — улыбнулся больной поощрительной улыбкой великий сыщик. — Скажите, вы испытываете чувство холода в конечно­стях рук и ног?

¾ О да, профессор... Под утро я покрываюсь вся холодным потом, руки и ноги немеют, мне кажется, что я умираю...

Через несколько минут мы были в зале. Лицо Путилина было важно-сосредоточенное.

¾ Вот что, господа, — обратился он ко мне и к хозяину дома Приселову, — у меня намечается мой диагноз болезни бедной девушки, но, для того чтобы поставить его окончательно, мне необходимо при­сутствовать при пароксизмах болезни. Поэтому я останусь сегодня всю ночь около больной.

¾ Но, профессор... будет ли с моей стороны удоб­ным так злоупотреблять вашей бесконечной добротой и любезностью? — повернулся к «профессору» Приселов.

¾ Прошу вас не беспокоиться, — сухо ответил Путилин. — Ни о каком вознаграждении не может быть и речи. Я делаю это для моего коллеги, доктора Z., а также для торжества науки, которая нам, господин Приселов, дороже миллионов этой бедной де­вушки.

Смертельная бледность покрыла лицо дядюшки-опекуна.

¾ Я... я... тронут, профессор... Видит Бог, я так бы хотел, чтобы моя дорогая племянница скорей по­правилась, — пробормотал он.

¾ У вас есть комната, смежная со спальней боль­ной? Я с доктором должен провести там ночь, дабы несколько раз в течение ее следить за больной.

¾ О, конечно, конечно. Рядом маленькая гос­тиная. Я сейчас распоряжусь. Вы извините меня, я должен ехать в клуб.

¾ О, пожалуйста, не стесняйтесь. Вы не нужны нам.

И Путилин, слегка поклонившись, быстро напра­вился к комнате больной.

¾ Отчего вы не предупредили меня, доктор, что вы намерены созывать консилиум? — обратился ко мне великолепный барин-опекун, надевая пальто.

¾ Это вышло несколько случайно, господин Приселов. Вчера из-за границы приехал мой друг, профессор, и я решил воспользоваться его авторитетным советом.

¾ Великолепно... оченьвам благодарен... Я вер­нусь часов около двух ночи. Я распорядился, чтобы чай, ужин был сервирован вам там, где вы пожелае­те. Ну, желаю от души, чтобы ваша знаменитость, вкупе с вами, облегчила страдания моей больной пле­мянницы.

НОЧЬ У ОДРА ПОГИБАЮЩЕЙ

Мы сидели в гостиной мавританского стиля, толь­ко что окончив ужин.

¾ Скажи, пожалуйста, Иван Дмитриевич, что, собственно, подозреваешь ты тут? Уверяю тебя, как доктор, что об отравлении не может быть и речи. Рво­та больной исследовалась три раза, и если бы там находилась хоть йота яда...

Путилин спокойно заметил:

¾ Кажется, я на этот раз попался на удочку. Но знаешь ведь мой характер — я люблю доводить дело до конца. Пойдем в спальню больной... Я хочу посмо­треть, как она...

И мы несколько раз входили.

В углу горели лампады, бросавшие тихий, мирный свет на фигуру спящей девушки.

Ее прелестное личико, окаймленное прядями каш­тановых волос, было неспокойно... Губы шевелились, словно старались забрать как можно более воздуха.

Моментами из ее бурно подымавшейся груди выле­тали тихие, подавленные стоны, бормотания:

¾ Душно... пуститеменя ... Господи... задыхаюсь... Ах!..

Бормотания переходили в громкий крик. Ее руки судорожно хватались за дорогое плюшевое одеяло, и она вдруг вскакивала с кровати, сейчас же опять бессильно опускаясь на нее.

¾ Этого ты никогда не наблюдал, доктор? — тихо спрашивал меня Путилин.

¾ Нет.

¾ Почему же?

¾ Да потому, что, когда я навещал ее, с ней ни­чего подобного не случалось.

¾ Плохой доктор... плохой доктор... — в раздумье произносил Путилин.

¾ Иван Дмитриевич! — вспылил я. — Может быть, ты желаешь преподавать мне медицину?

¾ И очень. Но... только судебную медицину, мой друг...

Было около двух часов ночи. Путилин обратился ко мне:

¾ Вот что, иди и спи. Я побуду около твоей па­циентки вплоть до утра. Я вздремну в этом кресле.

Лишь только я собирался выйти из комнаты боль­ной девушки, как в нее вошел Приселов.

Он был, видимо, слегка навеселе. От него несло сигарами и шампанским.

¾ Как, господа?! Вы не спите? Но, Боже мой, до­рогой профессор, такое ночное бдение может плохо отразиться на вашем здоровье...

¾ О, не беспокойтесь, господин Приселов, я при­вык бодрствовать у одра погибающих, — с еле за­метной усмешкой ответил Путилин. — Теперь я по­прошу вас отсюда удалиться. Я должен следить за дыханием бедной девушки...

Приселов ушел. Ушел и я. Меня клонило ко сну, и я скоро погрузился в него, прикорнув на великолеп­ной тахте.

Не спалось только Путилину.

Мрачнее тучи ходил он взад и вперед по спаль­не бедной девушки, над которой отвратительная старуха смерть уже заносила свою костлявую руку.

¾ Бедный ребенок! — вслух тихо шептал он. — Как мне спасти твою молодую жизнь?.. Для меня со­вершенно ясно, что я — лицом к лицу с самым гнусным, с самым подлым преступлением... И враги тут, бок о бок со мной. И тайна совершаемого злоде­яния — вот здесь, в этой самой комнате, у меня перед глазами. О, какой это поистине дьявольский трагизм: сознавать смертельную опасность и не быть в силах немедленно ее отстранить, парализовать!

И он, нервно хрустя пальцами, подходил к постели сиротки-миллионерши.

На него глядело прелестное молодое лицо, иска­женное мукой неведомых страданий. Моментами по нему молнией проносились судороги, грудь начинала особенно бурно подниматься, конвульсивные движе­ния трогали руки и ноги, и из широко раскрытого рта с воспаленными губами вылетали хриплые бормотания-стоны:

¾ А-ах, душно мне.

Раз, когда Путилин близко наклонился над умирающей девушкой, она раскрыла глаза и поглядела на великого сыщика долгим жалобно-испуганным взгля­дом.

¾ Ну как, дитя мое, вы себя чувствуете? — спро­сил он.

¾ Я умираю. Я, наверное, скоро умру, — тихо слетело сее уст.

¾ Нет, нет, вы не умрете, я спасу вас. — И этого взгляда, полного жалобной тоски, и этого шепота, в котором звенело столько затаенной грусти, Путилин, как он рассказывал мне позже, не мог за­быть всю жизнь.

Больная опять впала в полукошмарное забытье. Холодное отчаяние охватило Путилина.

¾ Господи, да неужели мой чудесный дар рас­крывать многое тайное изменит мне на этот раз? — опять зашептал он, взволнованно шагая но спальне, тускло озаренной светом лампад и крохотным огонь­ком ночника.

О, как ему мучительно хотелось быть на высоте своего исключительного таланта именно на этот раз! В его руках, только в его, находилась жизнь юного, молодого существа...

¾ Ужасно... ужасно... — хрипло вырвалось у не­го, и он бросился в кресло. — Ведь это не единст­венный случай в моей практике. Ведь напал же я на верный след страшного отравления старика мужа Никифорова его молодой женой.

И перед мысленным взором Путилина воскресло это темное дело, словно он раскрыл его только вчера. Воскресли образы, поплыли знакомые лица, фигу­ры этой мрачной житейской трагедии.

Богатый старик-откупщик Никифоров... Высокий, кряжистый, с некрасивой, почти безобразной головой. На шестом десятке, вдовец, вдруг безумно влюбился в молоденькую красавицу девушку из семьи бедного мещанина Федосью Тимофеевну.

Краля была девица — что и говорить. Высокая, кровь с молоком, походка — лебединая, брови — со­болиные, глаза — искрометные. Деньги что не дела­ют? — повенчались.

¾ Я уж тебя ни в чем стеснятьне буду, раскра­савица ты моя! — захлебывался в экстазе последней старческой любви старик-миллионер.

¾ Ни в чем? — сверкала глазами мещанская дочь-красавица.

Но это уверение было только до свадьбы. Лишь только окрутились, старик из тихого голубя обратил­ся в лютого волка. Он начал ревновать свою пышную жену до безумия, до болезненного уродства. Уходя куда-нибудь, он запиралее в роскошном доме на ключ, на «крепкие запоры». Прошло около года. И вдруг старик заболел. Болезнь была диковинно-страшная: день-два — здоров, потом — рвота, мучительные ко­лотья в кишках. Половина медицинского Петербурга пере­бывала у экс-откупщика. Доктора взапуски, утирая нос друг другу, старались поставить верный диагноз, дабы сорвать солидный гонорар за исцеление милли­онера.

¾ Вылечите! Ничего не пожалею!.. Бери сколько хошь тыщ! -умолял старик-муж, мучающийся втройне: и физической болью, и ревностью, и сознани­ем, что он пасует перед молодой женой.

Это была тяжелая картина... Глаза старика выле­зали из орбит, он судорожно хватался за руки докто­ров. Но, увы, ничего не помогало. Страдания все усиливались и усиливались, доктора теряли голову, ничего не понимая.

Случайноему, Путилину, довелось услышать о страшной болезни Никифорова. Сильно заинтересо­ванный, он учредил негласный надзор над семейст­вом, домом миллионера.

¾ Да, да, я помню, что у меня мелькнула мысль, не отравляют ли старика каким-нибудь особенным об­разом, — вслух прошептал великий сыщик.

Он встал с кресла и прошелся по комнате больной девушки. Что это с ним? Как тяжелы и холодны его ноги, каким неровным биением бьется его сердце, ка­кое сильное стеснение в груди!..

Да, так о чем думал он сейчас? Ах, вот, о старике миллионере. Ну, он и принялся за свое исследование.

После целого ряда розысков ему удалось узнать, что у молодой красавицы купчихи имеется зазноба в лице красавца, молодого мануфактуриста Холщевникова. Это еще более усилило его подозрения об от­равлении мужа-старика.

¾ Да, да, тогда я безошибочно начал выводить мою кривую, — шепчет Путилин, с удивлением заме­чая, что его недомогание все усиливается и усилива­ется.

Так же вот, как и теперь, врачи категорически от­рицали возможность отравления, приписывая лютую болезнь старика припадкам острого хронического ка­тара. Но он верил в свой орлиный взгляд, в свой по­разительный нюх гения-сыщика. И вспоминается ему эта ночь, когда он спас несчастного старика миллио­нера. Он, спрятавшись за тяжелую портьеру спальни, провел всю ночь на ногах, не спуская глаз с кровати больного. Старик минутами охал, минутами, когда бо­ли стихали, все звал свою ненаглядную супругу Федосью Тимофеевну.

И она входила, здоровая, сильная, блещущая какой-то плотоядной красотой. С дрожью брезгливости и с выражением ненависти в красивых глазах подходила она к своему мужу.

¾ Ну, что тебе? Опять все охаешь? — чуть за­метно усмехалась она. — Ах ты, а еще молодую жену имеешь.

Эти слова приводили старика в необычайное вол­нение и в состояние как бы бешенства. Он исступленно схватывал красавицу жену за руки и притягивал ее к себе.

¾ Фенечка, лебедка моя... Постой, скоро поправ­люсь, — раздавался его хриплый шепот.

¾ Поправишься! — насмешливо бросала она, отстраняясь от старика-мужа. — Как же ты попра­вишься, когда ты почти ничего не ешь? Ты докторов-то умников поменьше слушай, а ешь побольше, вот тогда скорее оправишься, в силу войдешь. Хочешь, я тебе кашки на курином бульоне принесу?

¾ Хочу, хочу, неси, — с невыразимой нежно­стью глядя на молодую жену, отвечал Никифоров.

И она приносила свою «кашку» и сама кормила его. Как эта трогательная заботливость мало гармо­нировала с дьявольской усмешкой ее грубо чувствен­ного рта!..

¾ Колет... ой, что-то колет, Фенечка! — жало­вался старик муж.

¾ Это у тебя в горле что-нибудь, — успокаивала она его. — Ну, а теперь спи! До утра я больше уж не приду. Сморилась я.

И вот когда она ушла, забыв на ночном столике тарелку со своей «кашкой на курином бульоне», он вышел из своей засады и подошел к кровати больного старика. Тот при виде его испустил подавленный крик ужаса.

¾ Вор... тать ночной! Господи, кто это ты?.. — заметался в ужасе старик.

¾ Ради Бога, Никифоров, не бойтесь меня! Я не враг ваш, а друг ваш, явившийся спасти вас. Я — Путилин. У меня мелькает мысль, что вас медленно от­равляют. Я хочу спасти вас.

¾ Отравляют? Меня? Кто?.. — схватил он за руку его, Путилина. Глаза его были широко раскрыты от ужаса.

¾ А вот это я скоро узнаю.

И вот ему вспоминается, с какой трепетной жад­ностью он принялся в тишине ночи за исследование этой каши. Крик радости вырвался из его груди. Так и есть, так и есть: он не ошибся!

В каше он нашел кусочки истолченного стекла и мелко разрезанной острой свиной щетины, как бы из твердой головной щетки.

¾ Видите это? — показал он страшную примесь старику миллионеру.

Лицо того исказилось смертельным ужасом.

— Господи, кто ж это? Кто ж злодей-то?

¾ Вы хотите, чтобы я показал вам этого изверга?

¾ Хочу, хочу, родной, благодетель мой.

И вот эти шаги, шелест шелковой юбки… Должно быть, вспомнив о том, что «кашка» осталась на сто­ле, в спальню торопливо вошла молодая жена-краса­вица.

¾ Ну, как ты? — начала было она и вдруг за­мерла при виде неизвестно откуда взявшегося посто­роннего человека.

¾ Ваша кашка, сударыня, приготовлена чудес­но! И давно вы ею кормите вашего супруга?

Крик, полный животного страха, прокатился по спальне старика, и красавица грохнулась навзничь.

¾ Вот кто отравитель ваш, бедный господин Никифоров: ваша собственная жена.

Путилин при воспоминании об этом порывисто вскочил с кресла, но покачнулся, зашатался.

¾ Великий Боже, я, кажется, умираю... Я отрав­лен так же, как отравлена эта бедная девушка...

ОТРАВЛЕННЫЙ ПУТИЛИН

Сколько времени я спал, не знаю. Знаю только, что вдруг меня разбудило падение на меня какого-то тела.

Я быстро вскочил. Лучи солнца весело играли в гостиной. Смертельно бледный, с посиневшими гу­бами, на краю тахты полусидел, полулежал Пу­тилин.

¾ Окажи мне медицинскую помощь, доктор, мне очень нехорошо, — услышал я подавленное бормота­ние Путилина.

¾ Ради Бога, что с тобой, Иван Дмитриевич? — вскричал я в сильнейшем испуге.

¾ Сам не знаю... Сильнейшее головокружение и удивительная слабость в руках, особенно в ногах... Сердце готово выпрыгнуть из груди.

Я быстро расстегнул сюртук и жилет и стал вы­слушивать биение сердца моего великого друга.

Оно билось неровно, давая особо характерные не­правильные толчки.

Быстро намочив водой и эфиром салфетку, я при­ложил ее к области сердца гениального сыщика.

¾ Скорее... скорее... открой форточку! — упавшим голосом произнес он...

Через секунду-другую ему стало, по-видимому, легче. Он глубоко вздохнул и сказалмне:

— Ну, а теперь мы должны подать помощь бедной девушке.

Я бросился в ее спальню.

Девушка лежала с почти посинелым лицом, с ши­роко раскрытыми глазами. Зрачки их были до удиви­тельности расширены. Капли холодного пота покры­вали ее лоб, щеки, грудь, руки.

¾ Форточку открывай, доктор, форточку! — прика­зал мне Путилин, слегка пошатываясь на ногах.

Однако прежде чем я успел подойти к окну, у не­го уже был Путилин.

Он схватился за форточку, и в ту же минуту до меня донесся его крик бешенства:

¾ Проклятие!

¾ Что? В чем дело? Что случилось?

Я совершенно растерялся. С одной стороны — при­падок девушки-миллионерши, с другой — непонятно странное, внезапное нездоровье моего дорогого друга и его более чем странное поведение.

Я положительно не знал, куда броситься.

¾ Так... так... так, — бормотал Путилин, — я это знал, я это знал...

¾ Ради Бога, что ты знал? В чем дело, повторяю? Я ровно ничего не понимаю.

¾ Большой гвоздь мне мешает открыть форточку.

¾ Да зачем тебе открывать форточку? — возясь над больной красавицей девушкой, бросал я Путилину. — Поверь, что и без притока свежего воздуха она скоро придет в себя. У нее один из ее обычных при­падков.

Послышался звон разбиваемого стекла. Револьверной ручкой Путилин разбил стекло фор­точки.

В комнату ворвался резкий, чуть-чуть холодный воздух.

Признаюсь, меня охватила мысль, что мой друг сошел с ума.

¾ Иван Дмитриевич, в чем...

¾ Тс-с! Ни звука! Я слышу шаги. Идет дядюшка-опекун.

Я увидел, как Путилин быстро спустил гардину над окном.

Одним прыжком он очутился около больной и взял ее за руку.

В спальню входил Приселов.

Его лицо, далеконе старое, казалось особенно устало-утомленным. Должно быть, клуб его порядочно поизмял.

Около лица он держал платок, от которого несло благоуханием сильных духов.

¾ Как, господа?! Вы не спите? Неужели всю ночь вы провели около моей бедной племянницы?

¾ Да, я спал очень мало, господин Приселов, — резко ответил Путилин.

¾ Не оттого ли вы так бледны, дорогой профес­сор? — насмешливо спросил дядя-опекун.

¾ Очень может быть.

¾ Вы напрасно себя так утомляли, профессор. Доктор, ваш коллега, кажется, очень внимательно следит за течением болезни моей племянницы.

Я не спускал взора с лиц моего друга и Приселова. Совершенно ясно я увидел, как они обменялись взглядом, полным взаимной угрозы и смертельной не­нависти.

«Что все это должно означать?» — мелькнуло у меня в голове.

После впрыскивания малой дозы морфия больная тихо заснула.

¾ Могу я вас попросить, господа, в столовую? Я думаю, что чашка крепкого кофе подкрепит ваши силы после почти бессонной ночи.

И с этими словами Приселов быстро вышел из комнаты своей опекаемой племянницы.

Мы пошли за ним следом.

В узком коридоре Путилин мне шепнул:

¾ Не пей кофе. Не пей ликера. Ничего не пей. Он узнал меня.

¾ Как?!

¾ Очень просто. Повторяю тебе, он узнал меня. «Великий», как ты называешь меня, сыщик столкнул­ся лицом к лицу с не менее великим негодяем... Меж­ду нами начинается ожесточенная борьба.

¾ Ты, стало быть...

¾ Теперь для меня все ясно: девушку, твою паци­ентку, действительно отравляют...

¾ Но чем? — прошептал я, глубоко пораженный.

¾ Вот это-то и надо расследовать, мой плохой доктор, — шепнул мне Путилин.