Я читаю и пишу на английском, но чувствую на амхарском

 

Ханна Гиоргис

 

Очень трудно заниматься журналистикой при том, что в семье говорят на нескольких языках: моим родственникам нравится то, о чем я пишу, но считают, что я пишу не для них.

Амхарскому, моему первому языку, меня кропотливо учила говорить любимая бабушка. Государственный язык Эфиопии (второй по распространенности язык семитской группы после арабского) с детства тесно связывает меня с бабушкой, и вся моя большая семья все еще говорит на нем с удовольствием. Нас разделяют тысячи километров и несколько океанов, мы жители разных стран, но когда мы говорим по телефону друг с другом, именно амхарский язык проносит нашу любовь через огромное расстояние.

Слова формируют мое видение мира, отражают то, как я справляюсь с проблемами, и как я отдыхаю. Они дают мне ощущение комфорта, упорядоченности и организованности. Я начала заниматься журналистикой до того, как узнала, что журналистам платят (по крайней мере в идеале) за то, чтобы они могли из хаоса вычленить смысл.

Однако как рожденная в Америке дочь эфиопских и эритрейских иммигрантов, лучше всего я знаю английский язык. Я выучила грамматику и могу ее почти свободно подчинять своей мысли, хотя в американских школах учителя не особо прилагали усилия для моего обучения, но настойчиво хотели избавить от изъянов язык дочери иммигрантов. Книги классиков, которые я читала в детстве, и книги, возглавляющие списки рекомендованной литературы даже сейчас, написаны белокожими писателями и блестящим английским языком. Но иногда я все еще думаю на амхарском. В том случае, когда мои чувства невозможно выразить словами английского языка, амхарский раскрывает их во всей полноте.

Когда я приехала в Эфиопию в этом январе впервые за 10 лет, мой младший двоюродный брат Кидус посмотрел на меня, широко улыбнувшись и распахнув глаза. Он сказал, что знает о моей профессии журналистки и прочитал все мои статьи на Facebook. На мгновение он заколебался перед тем, как взглянуть на меня снова, и тогда я поняла его немой укор, хотя совсем не давно он был восхищен. Тихим голосом он добавил, что все равно прочитал бы все мои работы, несмотря на то, что не до конца их понимал. Его безобидные слова подразумевали: ты пишешь на английском, а значит, не для меня. Это мягкое обвинение свалилось на меня тяжелым грузом.

Писатели-эмигранты всегда рискуют, когда пишут не на родном языке. Поэтесса Сафия Эльхильо родом из Судана и гражданка Америки называет себя предателем родного языка, так как пишет на английском, а не на арабском. Писатель Густав Перез Фирмат, гражданин Америки кубинского происхождения, пишет как на английском, так и на испанском. В своем интервью на радио NRP он признался, что у него не получается хорошо писать ни на одном из двух языков.

Я наткнулась на сборник стихотворений Переза Фирмата, выпущенный в 1995 году, только спустя 10 лет после его публикации. В то время я была первокурсницей, влюбленной в прозу, только начинала погружаться в поэзию, и тогда я нашла себя в его размышлениях об эмигрантах:

 

Тот факт, что я

пишу вам

на английском,

уже искажает то, что я

хотел бы вам сказать.

А именно:

как вам объяснить, что английский

не мой родной язык,

хотя как будто родного языка

у меня и вовсе нет

 

Тем не менее, передо мной всегда стоит трудная задача – на каком языке выражать свои мысли. Конечно, на английском проще, он окружает меня повсюду. Но в английский я не влюблена. Амхарский для меня терпкий и богатый, слова плавно перекатываются по языку. Только читать или писать на амхарском я уже не могу, алфавит висит на стене над моей кроватью как предмет декора, а не обучения. Эритрейский язык тигринья очень сложно учить. Даже моя мама не говорит на тигриньском, хотя ее семья родом из округа Тыграй, граничащего на севере Эфиопии с Эритреей.

Меня вдохновляют журналисты и писатели, которые вкладывают всю свою душу в работу, используя любой доступный им язык, который способен передать всю многогранность их мыслей и идей.

Я знаю африканских писателей, которые намеренно подстраивают свой родной язык под нормы бывших метрополий, чтобы быть воспринятыми критиками этих стран. По той же причине латиноамериканские авторы, например, Юно Диас, не используют в испанском диалектальных особенностей.

Я знаю, что могу научиться у других авторов-иммигрантов как выходить за рамки английского языка, чтобы передавать свои чувства как иммигранта. В те моменты, когда английский не способен выразить глубину наших переживаний, мы разговариваем со своими семьями на родном языке, и тогда их любовь помогает преодолеть любой языковой барьер.

 

 

№ 73

 

Я читаю и пишу на английском, но в душе все еще амхарский

 

Ханна Гиоргис

 

       Весьма непросто быть творческой личностью в семье, говорящей на нескольких языках. Моим родственникам нравится, что я пишу, но я думаю, что делаю это не для них.

       Первый язык, на котором я научилась говорить, под тщательным присмотром моей любящей бабушки, был амхарский. Амхарский является официальным языком Эфиопии (второй по распространенности семитский язык после арабского). Тогда он помогал мне поддерживать связь с ней и до сих пор помогает, будто живой провод, связывает с длительными семейными разговорами. Мы находимся на расстоянии в тысячи миль, разделенные океанами и паспортами. Но когда мы созваниваемся друг с другом, именно амхарский переносит нашу любовь прямиком через моря.

       Слова формируют мое видение мира, то как я преодолеваю трудности и то, как я расслабляюсь. Они утешают меня, дают слаженность и стройность мысли. Я начала писать еще до того, как узнала, что писателям платят (по крайней мере в теории), просто чтобы понять смысл всей этой шумихи.

       Но будучи рожденной в Америке от эфиопских и эритрейских иммигрантов, я лучше всего знаю английские слова. Грамматику я изучала в американских школах под небрежным наставлением учителей, уверенных в том, что мой язык, как дочери иммигрантов, подстроиться под систему обучения. Но грамматика, действительно, охотно дается тебе, если заниматься ей с должным энтузиазмом. Белые авторы уверены, что книги, написанные на английском, несомненно, являются показателем качества произведения. Этот канон классической литературы, принятый мной как данное еще в детстве, справедлив и по сей день для книг, возглавляющих списки рекомендаций. Но время от времени, в моих мыслях все еще амхарский. Когда мои переживания довольное глубоки и трудны для понимания, они принимают в моем сознании ясные образы амхарксого (языка).

В январе этого года, впервые, за почти 10 лет я вернулась в Эфиопию. Кидус, мой двоюродный брат с сердечным восторгом смотрел на меня, широко выпучив глаза. Он сказал мне, что видел и читал все мои статьи в Фейсбуке. Но вдруг он прервался на секунду, и эмоциональный подъём будто сменился чувством вины. Он промолвил еле слышно, что, хоть и читал мои работы, но так до конца и не понял их. Легкое обвинение повисло в воздухе: ты пишешь на английском; твои статьи не для меня.

Для писателя в диаспоре выбор языка для творчества – задача не из легких. Поэтесса Сафия Эльхилло, называет себя «предатель языка», потому что пишет на английском, а не на арабском. Густаво Перес Фирмат, кубино-американский писатель, пишущий как на английском, так и на испанском языках, говорил по Национальному Общественному Радио: «У меня такое чувство, что я не владею ни одним из них... Слова подводят меня на обоих языках.»

Как-то я наткнулась на книгу стихотворений Переса Фирмата «Двуязычный Блюз» от 1995 года, спустя 10 лет после ее выхода в свет. Будучи первокурсницей, очарованной литературой, но только начинающей любить поэзию, я увидела свое отражение в его глубоких диаспорических раздумьях:

Суть в том,

что я пишу тебе

на английском,

что уже является искажением моей мысли,

которую я хотел донести до тебя.

Проблема моя в следующем:

Как объяснить тебе, что английский чужд мне,

впрочем, я не гожусь ни на что другое.

 

На самом деле, я никогда точно не знаю какой язык использовать для объяснения моих действий. Английский проще всего, я в нем как рыба в воде. Но английский – не тот язык, что я люблю. Амхарский же приятный и громоздкий, слова на нем требуют времени для произношения, а не просто слетают с языка. Но я не могу больше читать и писать на амхарском – алфавит, который висит над моей кроватью, уже более походит на украшение, нежели на что-либо поучительное. Язык тигринья в Эритрее довольно объемный и сложный для восприятия. Даже моя мама, семья которой родом из северной части Эфиопии, региона Тыграй, расположенного на границе с Эритреей, не говорит на тигринье. Так я и нахожусь то в разрыве, то соединении, пытаясь собрать воедино смысл через язык, пространство и время.  

Меня вдохновляют художники и писатели, способные вложить всю свою индивидуальность в произведения на любом(-ых) языке(-ах). Это люди, способные прочувствовать все хитросплетения историй, о которых они должны поведать читателю.  

Я видела африканских писателей, которые перепрофилировали колониальные языки, дабы вызвать критику тех политических режимов, которые внедряли свои требования на материк. Латинские авторы, такие как Джуно Диас, отказываются выделять курсивом испанский, тем самым, не указывая на то, что этот язык – иностранный.

Я понимаю, что могу обратиться к тем или иным авторам-иммигрантам за тем, чтобы посмотреть другими глазами на границы английского, чтобы узнать о способах противодействия ему, как языку, документирующему большой опыт эмигрантов. В те моменты, когда английский не способен передать всю силу наших историй, мы на словах передаем «домой» наше творчество. И в конечном итоге, наша семейная любовь преодолевает любой языковой барьер.      

 

 

№ 74

 

Я умею читать и писать по-английски, но всё ещё думаю на амхарском языке.

Ханна Гиоргис

 

Сложно быть творцом в семье, где говорят на нескольких языках. Моим родным нравится то, что я стала писателем, но, по их мнению, я пишу не для них.

Первый язык, на котором я научилась говорить, это амхарский, я переняла его от моей любящей бабушки. Это официальный язык Эфиопии (второй по распространённости семитский язык после арабского), он соединяет меня с ней. До сих пор вся наша большая семья общается по-амхарски. Нас разделяют тысячи миль, океаны и государственные границы. Но когда мы созваниваемся, амхарский язык доносит нашу любовь через все эти расстояния.

На этом языке я могу выразить, как я вижу мир, как справляюсь с проблемами, как я отдыхаю. Они дают мне утешение, упорядочивают и организуют меня. Я пишу с тех пор, как узнала, что этим можно зарабатывать (по крайней мере, теоретически), и чтобы разобраться в себе.

Но, будучи дочерью иммигрантов из Эфиопии и Эритреи, рождённой в Америке, в нашей семье я лучше всех владею английским языком. В американской школе я смогла осилить кое-какую грамматику “галопом по Европам”, так как учителя настаивали: чтобы влиться, я должна владеть языком. Ещё ребёнком я познала одно правило в литературе, и даже сейчас ситуация особо не изменилась: все литературные рейтинги состоят из авторов, для которых английский язык является родным, так что для них владение английским в совершенстве – не проблема. Иногда я всё-таки думаю на амхарском и слышу его во снах. Когда мои чувства глубоки и искренни, и они не поддаются какому-либо структурированию, их легче всего передать в яркой форме амхарского.

Когда в январе этого года я впервые за 10 лет вернулась в Эфиопию, мой младший двоюродный брат Кидус смотрел на меня широко раскрытыми глазами и просто сиял от радости. Он сказал, что знает о том, что я писатель, и что он прочёл все мои статьи в Фейсбуке. Он становился на секунду, и его лицо вдруг стало виноватым, хотя до этого на нём было только восхищение. Он тихо сказал, что прочёл мои работы, хоть и не всё понял. Лёгкий упрёк повис в воздухе: ты пишешь по-английски, твои статьи не предназначались для меня.

Для писателя, живущего в национальной диаспоре, выбор языка, на котором он будет творить, очень непрост и таит в себе много дальнейших трудностей. Сафия Эльхилло, поэтесса суданско-американского происхождения, называет себя “предательницей языка”, потому что пишет по-английски, а не по-арабски. Кубанско-американский писатель Густаво Перес Фирмат, который пишет и по-английски,
и по-испански, в своём интервью на Национальном общественном радио сказал: “Мне кажется, я не владею в совершенстве ни одним из них… Мне тяжело найти слова в обоих языках”.

Я случайно наткнулась на сборник стихов Переса Фирмата 1995 года (через 10 лет после его публикации) под названием “Двуязычный блюз” (Bilingual Blues). Будучи первокурсницей, влюблённой в литературу, а поэзией в то время я только начала интересоваться, я узнала себя в его тягостных раздумьях человека из диаспоры:

То, что я пишу по-английски,

Уже искажает то,

Что я хотел сказать.

Вопрос в том,

Как объяснить тебе,

Что я не принадлежу английскому,

Хотя, в сущности, мне нигде не место.

 

И в самом деле, я никогда до конца не уверена, на каком языке объясняться. На английском проще, он окружает меня каждый день. Но на английском я не могу выразить любовь. Амхарский вязкий и сладкий, он медленно сходит с моего языка. Но я не умею читать и писать на амхарском, да и амхарский алфавит висит над моей кроватью скорее для красоты, а не в образовательных целях. Язык тигринья, на котором говорят в Эритрее, очень сложный и им тяжело овладеть. Даже моя мама, чья семья происходит из Тыграя, северного района Эфиопии, граничащего с Эритреей, не говорит на тигринья. Так что я нахожусь где-то между, и пытаюсь сплести воедино языки, время и пространство.

Меня вдохновляют художники и писатели, которые вкладываются в свои работы, на каком бы языке они ни обращались к публике, на каком бы языке они ни пытались объять все проблемы в своих историях.

Я видела, как африканские писатели использовали языки колонизаторов для усиления критики самих режимов, которые принесли эти языки на континент. Латиноамериканские писатели, например, Хунот Диас, отказывались выделять испанский курсивом, который по сложившейся традиции использовался, чтобы подчеркнуть “иностранность” этих слов. 

Эти и другие писатели-иммигранты служат мне примером стойкости, они переосмысливают рамки английского как языка документирования опыта иммигрантов. Когда мы не можем выразить все свои невзгоды через английский, мы вместо этого делимся с нашими семьями, словно отправляем нашу работу “домой”, и, в конце концов, любовь наших семей пересекает любые языковые барьеры.

 

 

№ 75

 

Я читаю и пишу по-английски, но думаю по-амхарски

Ханна Гиоргис

Быть творческим человеком в семье, где говорят на нескольких языках, совсем непросто: родным нравятся мои произведения, но им кажется, будто я пишу не для них.

Мой родной язык – амхарский, ему меня выучила заботливая бабушка. Именно амхарский, государственный язык Эфиопии, второй по распространённости из семитской группы после арабского, это та невидимая связующая нить, которая и по сей день объединяет нашу многочисленную семью. При общении по телефону, когда между нами тысячи километров, страны и океаны, амхарский язык передает всю теплоту и привязанность на другой конец света.

Язык – это призма, через которую я смотрю на мир, на свои проблемы, это моё утешение. Язык поддерживает меня, придаёт уверенности, расставляет все на свои места. На заре своей карьеры я не сильно задумывалась о заработке писательским трудом – просто хотела познать это ремесло.

Я родилась в Америке в семье эмигрантов из Эфиопии и Эритреи, так что лучше всего владела английским. Могла без труда управляться с грамматическими конструкциями, чему меня обучили школьные учителя, перед которыми только и стояла задача загнать в рамки мой иммигрантский английский. Всё детство читала классические произведения из списков рекомендованной литературы – романы писателей белой расы, для которых английский язык – нечто само собой разумеющееся, главный инструмент самовыражения. Иногда по-прежнему вижу сны на амхарском. Самые глубокие и неописуемые мои чувства принимают в них вид выразительных амхарских слов.

В январе я впервые за десять лет побывала на родине в Эфиопии. Мой двоюродный брат Кидус встретил меня восхищенно-сияющим взглядом. Он знал, что я писательница и уже видел все мои статьи в Facebook. Но через мгновение восхищение в его глазах сменилось выражением тихой вины. Робким голосом он признался, что многое не понял в моих работах, как ни старался. Мягкий укор повис в воздухе: твои статьи не предназначены для меня – они на английском.

Выбрать язык творчества – рискованное дело для выходца из этнической диаспоры. Сафия Эльхиллу, американская поэтесса суданского происхождения, называет себя «лингвоизменницей», потому что пишет на английском, а не на арабском. Густаво Перес Фирмат, кубино-американский писатель, пишущий на английском и испанском языках, в интервью NPR признался: «Такое чувство, что я не владею ни одним из этих языков… И в одном, и в другом слова подводят меня».

В 1995 году Перес Фирмат выпустил сборник стихов «Bilingual Blues» («Меж двух языков»), который я открыла для себя только десять лет спустя, когда перешла в старшую школу. Чтение уже стало моей страстью, но любовь к стихам только зарождалась. Я увидела себя в его грустных размышлениях:

 

Я пишу к тебе

По-английски, и от того

Слова мои заведомо ложны.

Я хочу всего лишь

Объяснить, что язык этот

Для меня чужой,

Но на другом я выражаться не умею.

 

Я тоже всегда теряюсь, на каком языке лучше заявлять о себе. Английский окружает меня каждый день, на нём – проще всего. Но на английском я не могу любить. Амхарский сладок и тягуч, на нём можно говорить только неторопливо. К сожалению, я разучилась читать и писать на нём. Амхарский алфавит у меня над кроватью висит только для красоты. Тигринья, язык Эритреи, объёмный и трудный. Даже моя мать, родом из Тыграй, района на севере Эфиопии, граничащего с Эритреей, не говорит на нём. В результате мне остаётся стоять на распутье и пытаться объединять смыслы сквозь языки, пространство и время.

Меня вдохновляют на это артисты и писатели, которые вкладывают душу в своё творчество, вне зависимости от того, на каком языке оно преподносится и какой язык лучше передаёт то, что они хотят сказать миру. Например, некоторые африканские писатели используют языки колонизаторов для критики режимов, принесших эти языки на их континент. Есть такие латиноамериканские писатели, как Хунот Диас, которые отказываются писать на «итальянском» испанском, вроде как по-иностранному.

Опыт писателей-эмигрантов учит меня переосмысливать границы английского языка как средства самовыражения. Даже если описать мое культурное наследие, уложившись в нормы английского, не представится возможным, я обязательно передам его родной земле в устной форме, ведь любовь семьи сильнее любых языковых барьеров.

 

 

№ 78