Я читаю и пишу на английском, но сны мне снятся на амхарском

Ханна Джорджис

Сложно быть автором в семье, в которой говорят на нескольких языках - родственникам нравится мое творчество, но они думают, что пишу я не для них

Моим первым языком стал амхарский, который я выучила под тщательным руководством безумно любящей меня бабушки. Официальный язык Эфиопии (второй по распространенности семитский язык после арабского) связал меня с ней в то время и до сих пор живой нитью объединяет разговоры нашей большой семьи. Между нами тысячи километров, нас разделяют океаны и паспорта. Но когда мы звоним друг другу, наша любовь путешествует через моря именно на амхарском языке.

Слова влияют на то, как я смотрю на мир, как я преодолеваю проблемы и как я расслабляюсь. Они дают мне покой, порядок и организованность. Я начала писать еще до того, как узнала, что писателям платят (по крайней мере, в теории), просто ради того, чтобы прояснить шум мыслей в моей голове.

Однако, будучи рожденной в Америке дочерью иммигрантов из Эфиопии и Эритреи, лучше всего я знаю английский. Легче всего моей воле поддается грамматика, которую я освоила в американских школах под поверхностным руководством учителей, желавших адаптировать язык дочери иммигрантов к местной среде. Классические литературные произведения, которые я читала в детстве, равно как и книги, возглавляющие рекомендательные списки сейчас, - это книги белых, для которых творчество на английском никогда не ставится под вопрос. Тем не менее иногда я все еще вижу сны на амхарском. Мои наиболее глубокие и сложные для схематического изображения чувства приобретают яркое выражение на амхарском языке.

Когда в январе этого года я впервые за почти 10 лет вернулась в Эфиопию, мой младший двоюродный брат Кидус посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, сердце его сияло. Он сказал, что знает, что я писательница: он видел мои статьи на Фейсбуке и читал их все. На мгновение он замолчал, прежде чем снова взглянуть на меня, тихое чувство вины появилось там, где раньше было лишь волнение. Приглушенным голосом он сказал, что читал мои работы, хоть и не совсем все понял. Мягкое обвинение повисло в воздухе: ты пишешь на английском; твои статьи написаны не для меня.

Для писателя в обществе мигрантов выбор языка творчества - непростая задача. Поэтесса Сафия Эльхильо судано-американского происхождения называет себя "языковым предателем" за то, что пишет на английском (а не на арабском). Кубино-американский писатель Густаво Перес Фирмат, который пишет как на английском, так и на испанском языках, рассказал Национальному Общественному Радио (NPR): «У меня такое чувство, что я не владею ни одним языком достаточно свободно... Слова подводят меня в обоих языках».

Я наткнулась на сборник стихов Переса Фирмата "Bilingual Blues" 1995 года спустя 10 лет после его публикации. Первый год в старшей школе, я, влюбленная в литературу, но только начинающая любить поэзию, увидела свое отражение в его задумчивых иммигрантских размышлениях:

Тот факт, что я

пишу вам

на английском,

уже искажает

содержание моих мыслей.

Предмет размышлений:

как вам объяснить,

что английский - не родной для меня язык,

как и никакой другой.

На самом деле, я всегда сомневаюсь, на каком языке изъясняться. На английском проще всего; я плаваю в нем каждый день. Но английский - не тот язык, на котором я люблю. Амхарский тягуч и сладок; он медленно стекает с моего языка. Но я разучилась читать и писать на амхарском - алфавит, висящий над моей кроватью, нужен больше для украшения, нежели для обучения. Эритрейский язык тигринья слишком богатый и сложный, чтобы цепляться за него. Даже моя мама, семья которой родом из северного региона Эфиопии Тыграй и граничащей с ним Эритреи, не говорят на языке тигринья. Поэтому я и застряла где-то между и посередине, пытаясь вплести смысл в язык, время и пространство.

Меня вдохновляют работы художников и писателей, которые вкладывают в работу свое собственное "я", независимо от языка(ов), который(ые) им доступны, независимо от того, на каком(их) языке(ах) можно передать все сложности их многогранных историй.

Я видела, как африканские писатели видоизменяли колониальные языки, чтобы критиковать те самые режимы, благодаря которым эта речь слышна на континенте, и как латиноамериканские авторы, такие как Хунот Диас, отказываются выделять курсивом испанский и отмечать его иностранность.

Я знаю, что могу обращаться к произведениям этих и других писателей-иммигрантов, чтобы увидеть примеры сопротивления и переосмысления границ английского как языка, хранящего опыт иммигрантов. В те минуты, когда на английском языке невозможно передать силу наших историй, мы устно отправляем работу "на родину", и, в конце концов, любовь наших семей преодолевает любой языковой барьер.

№ 65