Инверсия, реверсия, смещение в пространстве и времени,

Изменение цветности и диспаратности. Феномены

Инвертированного зрения. Проблема перцептивной

Адаптации и ее экспериментальное исследование.

Создание искусственных органов чувств. Феномены

Псевдоскопического восприятия. Правило правдоподобия.

Феномены "кожного зрения"

РшГр?20Р11 ^Т0Р^Ь1Х сетчаточные изображения были намеренно пе-
* ревернуты вместо их обычного положения вверх дном.

СМЕЩЕННЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ *

С целью подробнее рассмотреть проблему пер­цептивного обучения мы должны обратиться к со­вершенно иным доказательствам, более опосредство­ванным, а именно: к вопросу о том, насколько хо­рошо может взрослый человек адаптироваться к при­чудливым изменениям своего зрительного мира.

До Кеплера было принято думать, что сетчаточ­ные изображения перевернуты, так как лучи света преломляются в хрусталике. Леонардо считал, что свет должен пересекаться внутри глаза в двух местах (в зрачке и стекловидном теле), чтобы получилось пра­вильное перевернутое изображение. Вероятно, Лео­нардо предполагал, что из-за перевернутого вверх ногами изображения и мир должен казаться нам пе­ревернутым. Но так ли это?

Эта проблема подробно рассматривалась Гельм-гольцем, который доказывал, что несущественно, какого рода изображения дают систематическую информацию о внешнем мире объектов, так как они известны нам благодаря осязанию и другим органам чувств.

Он был убежден в том, что мы должны учиться видеть мир, связывая зрительные ощущения с так­тильными, и что у нас нет специального механиз­ма, который бы осуществлял инверсию изображе­ний. Ссылаясь на случаи, когда взрослые люди, ро­дившиеся слепыми, становились после операции зрячими, Гельмгольц утверждал, что раннее обуче­ние важно для восприятия. Гельмгольц не видел в этих фактах непосредственного подтверждения не­обходимости обучения перцептивной системы "пе­ревертывать" сетчаточные изображения, но он ду­мал, что те трудности, которые испытывают многие такие больные при назывании предметов и оценке расстояний, служат доводом в пользу эмпирической теории, утверждающей, что восприятие зависит от обучения. Мы уже рассмотрели часть тех трудностей, которые возникают при интерпретации подобных случаев.

Мы можем согласиться с утверждением Гельм-гольца о том, что для того, чтобы правильно видеть веши, необходимо обучение; к этому выводу мы при­ходим, в частности, анализируя эксперименты, в ко-

* Грегори Р. Глаз и мозг. М.: Прогресс, 1970. С. 222-239.

Перевернутые изображения

Эти эксперименты делятся на две группы: экс­перименты, в которых изменялись положения или ориентация изображений на сетчатке, и эксперимен­ты, в которых намеренно искажались изображения. Мы начнем с классической работы английского пси­холога Дж. М. Стрэттона. Он носил линзы, пере­ворачивающие изображение, и был первым челове­ком в мире, который имел правильные, а не пере­вернутые сетчаточные изображения.

Стрэттон изобрел множество оптических приспо­соблений для смещения и перевертывания сетчаточ-ного изображения. Он использовал системы линз и зеркал, в том числе специальные телескопы, вмон­тированные в оправу очков, так что их можно было носить постоянно. Эти системы линз переворачива­ли изображение как в вертикальном, так и в гори­зонтальном направлении. Стрэттон обнаружил, что если носить пару таких оптических приспособлений, чтобы обеспечить бинокулярное зрение, то напря­жение, которое испытывает человек, слишком ве­лико, так как при этом нарушается механизм нор­мальной конвергенции. Поэтому он носил приспо­собление, переворачивающее сетчаточное изображе­ние, только на одном глазу, другой же глаз был за­крыт. Когда же он снимал переворачивающие лин­зы, то закрывал оба глаза. Прежде всего он обнару­жил, что, хотя перевернутые изображения были от­четливыми, предметы казались иллюзорными и не­реальными. Стрэттон писал:

"...запечатленные в памяти зрительные впечат­ления, возникшие при нормальном зрительном вос­приятии, продолжали оставаться стандартом и кри­терием для оценки реальности. Таким образом, пред­меты осмысливались совершенно иначе, чем воспри­нимались. Это относилось также к восприятию мое­го тела. Я ощущал, где находятся части моего тела, и мне казалось, что я увижу их там, где я их ощущаю, когда же линзы удалялись, я видел их в ином поло­жении. Но и прежняя тактильная и зрительная лока­лизация частей тела продолжала восприниматься как реальная".

Позже, однако, предметы иногда начинали вы­глядеть почти обычными.

Первый эксперимент Стрэттона продолжался три дня. В течение этого времени он носил оптическое

приспособление приблизительно двадцать один час. Он делает следующее заключение:

"Я могу почти с уверенностью сказать, что цент­ральная проблема — вопрос о значении перевертывания обычного сетчаточного изображения для зрительного восприятия вертикального направления — полностью решена этим экспериментом. Если бы перевертывание сегчаточного изображения было абсолютно необходимо для восприятия вертикали... трудно было бы понять, ка­ким образом сцена в целом могла, хотя бы временно, восприниматься как правильно расположенная верти­кально, в то время как сетчаточный образ — благодаря линзам — оставался неперевернутым".

Однако предметы лишь иногда выглядели нор­мальными, и Стрэттон провел второй эксперимент, и на этот раз уже восемь дней носил монокулярное переворачивающее изображения устройство. На тре­тий день он писал:

"При ходьбе в узком промежутке между мебелью мне требовалось значительно меньше внимания, чем до сих пор. Когда я писал, я мог без труда наблюдать за своими руками, не испытывая неприятных ощущений".

На четвертый день он обнаружил, что ему стало легче правильно определять ту руку, которая испы­тывает особенно большие затруднения при выпол­нении какой-либо операции.

"Когда я смотрел на свои ноги и руки, даже если я пытался сосредоточиться на их новом виде, я ви­дел их скорее правильно ориентированными по вер­тикали, чем перевернутыми".

На пятый день Стрэттон легко мог гулять вок­руг дома. Когда он бросал быстрый взгляд на пред­меты, они казались ему почти нормальными, но когда он начинал рассматривать их внимательно, они воспринимались им как перевернутые. Части его собственного тела, казалось, находились не там, где нужно, особенно его плечи, которых он, конечно, не мог видеть. Однако к вечеру седьмого дня он впер­вые на прогулке получил удовольствие от красоты местности.

На восьмой день он снял переворачивающие изоб­ражение очки и обнаружил, что "...картина была стран­но знакомой. Зрительные впечатления непосредственно узнавались как старые, относящиеся к доэксперимен-тальным дням; однако изменение того расположения предметов, к которому я привык в течение последней недели, давало картину, неожиданно сбивающую с тол­ку, и это продолжалось в течение нескольких часов. По­чти невозможно было понять, что происходит, хотя предметы были просто перевернуты".

Когда читаешь отчеты Стрэттона и тех исследо­вателей, которые проделывали аналогичные опыты, возникает впечатление, что в их зрительном мире всегда есть нечто странное, хотя они испытывали большие затруднения в описании того, что же имен­но было неправильно в этом зрительном мире. По-видимому, они переставали замечать эту странность раньше, чем их перевернутые зрительные изображе­ния начинали восприниматься как нормальные, но когда их внимание привлекалось к некоторым спе­циальным деталям, последние казались им совер­шенно неправильными. Мы читали о таких ситуаци­ях, где написанные слова виделись на правильном месте в зрительном поле и на первый взгляд воспри­нимались как нормальное письмо, но когда испыту-

емые пытались прочесть эти слова, они казались им перевернутыми.

Стрэттон продолжил свои исследования, про­вел эксперименты, которые — хотя они и менее из­вестны — представляют большой интерес. Он скон­струировал систему зеркал, вмонтированных в спе­циальное устройство, которое укреплялось на чело­веке (рис. 1). Это приспособление вызывало смеще­ние зрительного изображения своего собственного тела таким образом, что тело казалось человеку рас­положенным горизонтально впереди него, на уров­не его собственных глаз. Стрэттон носил это при­способление в течение трех дней (в целом около двад­цати четырех часов). Он сообщает:

"У меня было такое чувство, будто я мысленно нахожусь вне своего собственного тела. Это было, конечно, преходящее впечатление, но оно возника­ло несколько раз и, пока длилось, было очень яр­ким... Однако наступил особенно интересный мо­мент, когда исчезла реальность состояния, и мои действия, за которыми я наблюдал, сопровождались своего рода призраками этих действий, называвшихся старыми зрительными терминами".

Стрэттон суммирует результаты своей работы следующим образом:

Рис. 1. Эксперимент Стрэттона, в котором он видел самого себя (в зеркало), подвешенным в про­странстве перед глазами. Стрэттон совершал загород­ные прогулки с этим приспособлением

Различные чувственные восприятия, на какие бы явления они в конечном итоге ни распространялись, орга­низуются в единую гармоничную пространственную систему. Эта гармония заключается в совпадении на­ших ощущений с тем, что мы ожидали... Существен­ными условиями гармонии являются те, которые необ­ходимы, чтобы создать надежную связь между двумя органами чувств. Эта точка зрения, которая сначала возникла на основе данных, полученных в опытах с пе­ревернутыми изображениями, теперь получила более широкое обоснование: ее, видимо, подтверждают фак­ты, полученные в более поздних экспериментах, кото­рые показывают, что тактильные ощущения локали­зации частей тела могут коррелировать со зритель­ными впечатлениями о местоположении тех же час­тей тела, причем не только в любом направлении, но также и в любом месте зрительного поля.

Вслед за Стрэттоном аналогичные опыты были проведены другими исследователями. Для того чтобы повернуть поле зрения обоих глаз на 75\ Дж.С.Браун использовал особые призмы и обнаружил, что эта процедура ухудшает восприятие глубины, причем по мере тренировки восприятие улучшалось очень незна­чительно или не улучшалось вовсе, хотя оказалось, что автор и его испытуемые могут ориентироваться в своем наклонном мире. Более поздние исследования такого рода были проведены Эвертом* который по­вторил эксперимент Стрэттона, но использовал не одну, а две переворачивающие изображение линзы, хотя его испытуемые и чувствовали напряжение в гла­зах, которое было отмечено еще Стрэттоном. Заслуга работы Эверта состоит в том, что он произвел систе­матическое и объективное измерение способности испытуемых локализовать предметы. Он сделал вывод, что Стрэттон несколько преувеличивает размеры адап­тации, которая наблюдается в подобных условиях, и что это привело к противоречиям, не разрешенным еще до сих пор.

Изучение этой проблемы было продолжено Дж. и Дж. К. Патерсонами, применявшими биноку­лярную систему, сходную с системой Эверта. После четырнадцати дней ношения этого приспособления полной адаптации к ситуации так и не произошло. Проведя восемь месяцев спустя повторный экспе­римент с этим же испытуемым, авторы нашли, что в то время, когда испытуемый носил линзы, он про­являл те же изменения в поведении, которые были свойственны ему и при первом ношении перевора­чивающих изображение очков. Таким образом, по-видимому, обучение в подобных условиях представ­ляет собой скорее ряд специфических адаптации, надстраивающихся над исходными формами воспри­ятия, чем коренную перестройку перцептивной си­стемы.

Наиболее широкое исследование этой проблемы на людях, предпринятое в последнее время, было проведено в Инсбруке Эрисманом и Колером. Колер и его испытуемые носили очки, искажающие изобра­жение, длительное время. Результаты эксперимента Колера, так же, как и Стрэттона, протоколировались в виде словесных отчетов. Соответственно традициям немецкой гештальтпсихологии и более поздним ра­ботам Мишотта по восприятию причинных отноше­ний, Колер делает акцент на "внутренней структуре" восприятия. Этот подход чужд традициям американс­кого бихевиоризма; однако жаль, что во время экспе­римента не было достаточно точной регистрации дви­жений испытуемого. На основании словесных отчетов трудно представить себе этот "адаптированный мир" испытуемых, так как их ощущения, по-видимому, были причудливо спутаны и даже противоречили друг другу. Так, например, пешеходов, очевидно, они ви­дели на правильной стороне улицы, хотя их изобра­жения были перевернуты справа налево, но части их одежды казались им перепутанными. Написанные сло­ва были для испытуемых одним из наиболее сложных объектов. Когда они бросали на письмо беглый взгляд, оно казалось им нормальным, но если они пытались его внимательно рассматривать, оно воспринималось как зеркальное.

Осязание оказывало существенное влияние на зрение: на первых стадиях адаптации предметы нео-

жиданно начинали восприниматься как нормальные, когда испытуемый прикасался к ним: они выгляде­ли нормальными и тогда, когда их перевернутое изоб­ражение было физически невозможным. Так, напри­мер, свеча казалась перевернутой нижней частью вверх, пока ее не зажигали, после чего она вдруг воспринималась как нормальная, а пламя — идущим вверх.

Рис. 2. Курица Пфистера с призмами, отклоня­ющими свет, попадающий в ее глаза

Эти эксперименты положили начало ряду иссле­дований, в которых на животных надевались разно­го рода очки. Когда очки, перевертывающие изобра­жение, надевались на обезьяну, то это приводило к ее полной неподвижности в течение нескольких дней; она просто отказывалась двигаться. Когда наконец она начинала двигаться, она пятилась назад. Этот факт интересен, так как эти очки как раз нарушают вос­приятие глубины. Аналогичные опыты были прове­дены также с цыплятами и курами. Пфистер надевал на глаза кур призмы, переворачивающие изображе­ние справа налево, и изучал их способность клевать зерна. У кур этот навык резко нарушался, и даже после трехмесячного ношения очков никакого ре­ального улучшения не наблюдалось. То же отсутствие адаптации было обнаружено Сперри и у земновод­ных. Когда изображение, попадающее на сетчатку их глаз, поворачивалось на 180°, оказалось, что язык двигается в поисках пищи в неправильном направ­лении, и, предоставленные самим себе, эти живот­ные умерли бы от голода. Сходные результаты были получены Хессом на цыплятах, глаза которых за­крывались призмами, которые не переворачивали изображения, а смещали их на 7° вправо или влево. Хесс обнаружил, что такие цыплята всегда клюют в стороне от зерна и никогда не адаптируются к сме­щению изображений, вызываемому клиновидными призмами (рис. 2). На основании своих эксперимен­тов Хесс сделал следующие выводы:

"По-видимому, врожденные зрительные реакции у цыплят, касающиеся расположения предметов в их зрительном мире, не могут изменяться под влиянием обучения, если от цыпленка требуется, чтобы он ус­воил реакцию, антагонистичную инстинктивной".

Рис. ЛАлпарат, предложенный Хелдом и Хей-ном для того, чтобы выяснить, возникнет ли пер­цептивное научение у пассивного животного. Актив­ный котенок слева возит по кругу котенка справа. Они получают одинаковые зрительные впечатления. Но только активный котенок может выполнить зри­тельные задания, имея зрительный опыт, ограни­ченный лишь этой ситуацией

 

Все эти различные эксперименты довольно ясно показывают, что животные проявляют значительно меньшую адаптацию к смещению или переворачи­ванию сетчаточных изображений, чем люди, и только у обезьян имеется некоторая способность к такого рода адаптации.

Существуют новые данные, полученные, глав­ным образом, в работах Р. Хелда и его сотрудников, особенно Хейна, показывающие, что для компен­сации смещенных сетчаточных изображений очень важно, чтобы субъект осуществлял активные кор­ригирующие движения. Хелд считает, что активные движения жизненно необходимы для подобной ком­пенсации и что они очень существенны для всякого перцептивного обучения. Один из его эксперимен­тов с котятами особенно изобретателен и интересен. Он воспитывал котят в темноте, позволяя им зри­тельно ориентироваться только в ситуации экспери­мента, которая была, мягко выражаясь, необычной. Два котенка помещались в корзинки, прикреплен­ные к противоположным концам перекладины, ко­торая могла вращаться вокруг центра, при этом кор­зинки тоже начинали вращаться. Эта "карусель" была устроена так, что вращение одной корзинки вызы­вало аналогичное вращение другой (рис. 3), и таким образом оба котенка получали одни и те же зритель­ные впечатления в одно и то же время. Один коте­нок, находясь в корзинке, перемещался пассивно, в то время как другой был активен, его лапки были свободны, и он сам двигал свою корзинку и кор­зинку соседа. Хелд обнаружил, что зрительное вос­приятие сформировалось только у активного котен­ка, пассивное животное оставалось по существу сле­пым. Таким образом, на основании опытов Хелда можно допустить, что активное осязание — суще­ственный фактор, необходимый для развития зри­тельного восприятия.

Искаженные изображения

Исследования влияния на зри­тельное восприятие перевернутых и смещенных сетчаточных изображе­ний показывают, что животные, стоящие на эволюционной лестни­це ниже человека и обезьяны, не обнаруживают никакой адаптации. У обезьяны процессы адаптации весьма ограничены; что же касается человека, то не совсем ясно, на­сколько он может адаптироваться к таким условиям. Словесные отчеты в известной мере противоречивы, в отношении моторной адаптации еще мало данных, однако несомнен­но, что после нескольких дней ношения очков, пе­реворачивающих сетчаточные изображения, люди довольно успешно справляются с этими нарушени­ями восприятия. Мы еще не знаем окончательно, происходит ли при этом перестройка восприятия, или новые реакции просто надстраиваются над ста­рыми. Неизвестно даже, насколько фундаментальна реорганизация процессов восприятия, которая тре­буется в этих условиях, потому что в нашей обыч­ной жизни мы тоже имеем дело со смещениями сет­чаточных изображений, например, при наклонах го­ловы и рассматривании чего-либо (главным обра­зом, самих себя) в зеркале.

До сих пор мы анализировали опыты с перево­рачиванием или смещением сетчаточных изображе­ний, однако экспериментально можно получить и другие нарушения зрительного восприятия. Эти на­рушения важны, поскольку они вызывают скорее внутреннюю реорганизацию самой перцептивной системы, чем простое изменение соотношения между осязательными и зрительными впечатлениями. Эти зрительные нарушения можно получить, если но­сить специальные линзы, искажающие, а не просто смещающие изображение на сетчатке.

Дж. Дж. Гибсон, изучая влияние ношения призм, отклоняющих все поле зрения в сторону (на 15° впра­во), на зрительное восприятие, обнаружил, что эти призмы, кроме отклонений, неизбежно вызывают искажения сетчаточных изображений, которые по мере ношения призм постепенно уменьшаются. Он произвел точные измерения адаптации к искривле­ниям изображений, которые создаются этими приз­мами, и установил, что эффект адаптации умень­шается, даже если глаза испытуемого двигаются сво­бодно. Практически адаптация проявлялась несколько более отчетливо при свободном прослеживании гла­зами деталей рисунка, чем в тех случаях, когда ис­пытуемый фиксировал взгляд настолько, насколько это возможно.

Существует другой тип адаптации, на первый взгляд сходный с обнаруженным Гибсоном в его опытах с искажающими изображение призмами, а позже - линзами, но, по существу, совершенно от­личный от него как по своему происхождению, так и по тому значению, которое он имеет для теории

расстояний от камеры до испытуемого можно ме­нять величину изображений и вызывать искажения (рис. 4).

Телевизионная камера

восприятия. Это явление известно под названием структурное последействие (figural after-effect). На про­тяжении последних нескольких лет оно привлекало пристальное внимание исследователей.

Структурное последействие возникает в тех слу­чаях, когда испытуемый фиксирует взор на рисун­ке в течение некоторого времени (скажем, полми­нуты). Если подобным образом взор фиксирует изог­нутую линию, то сразу же после этого в течение нескольких секунд прямая линия кажется изогну­той в противоположном направлении. Этот эффект близок к эффекту Гибсона, однако для структурно­го последействия существенно то, что глаза долж­ны быть неподвижны, в то время как в опытах Гиб­сона с искажающими очками глаза могут двигаться свободно.

Эти явления свидетельствуют о том, что в пер­цептивной системе человека может иметь место осо­бый вид адаптации, которая представляет собой не только простую перегруппировку тактильных и зри­тельных ощущений, а изменение механизмов зри­тельного восприятия пространства. Неизвестно, име­ются ли подобные коррекции у более низко органи­зованных, чем человек, представителей животного мира.

Иво Колер недавно сделал значительное откры­тие. Он носил очки, не искажающие сетчаточные изображения, а окрашивающие их наполовину в красный, наполовину в зеленый цвет, так что все выглядело красным, если смотреть налево, и зеле­ным - если смотреть направо. Колер открыл новый эффект адаптации, о существовании которого рань­ше и не подозревали. Влияние красного и зеленого цвета на восприятие постепенно уменьшалось, и, когда очки снимались, вещи казались красными при взгляде направо и зелеными — при взгляде налево. Это явление совершенно не похоже на обычные после­довательные образы, возникающие вследствие адап­тации сетчатки к окрашенному свету. Эффект Коле­ра связан не с положением изображения на сетчат­ке, а с положением глаз по отношению к голове, и таким образом он является результатом процессов компенсации, протекающих не в глазах, а в мозге. Существует всего несколько типов инверсии изображений, которые могут быть получены с по­мощью простых оптических приспособлений, одна­ко в настоящее время К. У. Смит предложил для этих целей новые технические приемы. Смит использует телевизионную камеру и монитор, смонтированные так, что испытуемый наблюдает за своей собствен­ной рукой на экране монитора, который может быть соединен с камерой таким образом, что можно по­лучить любые желаемые изменения изображений.

Таким путем можно получить изображения, пе­ревернутые слева направо или сверху вниз, в то вре­мя как движения глаз и рук испытуемого остаются свободными. В этом эксперименте рука испытуемого помещается за занавеской так, чтобы он не мог ее видеть (поскольку эта аппаратура далеко не порта­тивна, исследование чаще ограничивается коротки­ми экспериментальными сеансами, а не продолжа­ется в течение нескольких дней). Камера может быть установлена в любом положении и давать помимо переворачивания изображений смешение изображе­ния в пространстве. С помощью различных линз и

Рис. 4. Эксперимент Смита, в котором исполь­зовались телевизионная камера и монитор, для того чтобы менять видимое положение или величину соб­ственных рук испытуемого. Испытуемый мог рисо­вать или писать при больших изменениях зрительно­го образа своей руки

Опыты Смита показали, что в целом перевора­чивание изображения сверху вниз, как правило, дает большие нарушения, чем слева направо, причем комбинированная инверсия изображений (одновре­менно и сверху вниз, и справа налево) иногда вы­зывает меньше затруднений, чем каждая инверсия в отдельности. Изменения величины изображения практически не влияют ни на способность испытуе­мого рисовать объекты, ни на его почерк.

Смещение изображений во времени

Развитие телевизионной техники сделало воз­можным смещение изображения не только в про­странстве, но и во времени. Временная задержка изоб­ражений - это новый вид смещения, изучение ко­торого обещает дать весьма интересные результаты. Этот вид смещения изображений достигается с по­мощью описанных выше телевизионной камеры и монитора, а также видеомагнитофона, снабженно­го бесконечной лентой, благодаря чему возникает временная задержка между регистрацией изображе­ния камерой и подачей его на монитор. Испытуе­мый таким образом видит свою руку (или другой предмет) в прошлом, с временным отставанием, которое регулируется расстоянием между за­писывающей и воспроизводящей головками видео­магнитофона (рис. 5).

Эта ситуация представляет не только теорети­ческий интерес, она важна также и в практическом отношении, потому что и в авиации, и при управ­лении многими другими механизмами, работающи-

ми с отсрочкой, необходим контроль со стороны человека, но если подобная отсрочка нарушает на­выки оператора, это может стать серьезной пробле­мой. Установлено, что короткие отсрочки (порядка 0,5 сек.) делают движения резкими, плохо скоорди­нированными, так что рисование становится почти невозможным, а письмо явно затрудняется. Трени­ровка не дает улучшения, или оно невелико.

А

Задержанный сигнал

Задержка,создавае­ма» нциюмагни-тофоном

Телевизи­онный сигнал

Бесконечная лента видео­магнитофона

Телевизионная камера

Рис. 5. Эксперимент Смита с введением вре­менной отсрочки между действием и его зритель­ным восприятием. Отсрочка задавалась с помощью бесконечной ленты видеомагнитофона

Какие выводы мы можем сделать?

Мы сделали обзор экспериментов с различного рода смещениями сетчаточных изображений. Во всех случаях смещение было планомерным, то есть про­изводилось согласно определенному принципу; был исследован широкий диапазон смещений: по верти­кали и по горизонтали (отдельно по каждому на­правлению или по обоим одновременно); искаже­ния, наблюдаемые при фиксированном взгляде или при свободном движении глаз; смещения изображе­ния во времени.

Результаты этих опытов не так просто оценить, однако в целом, по-видимому, можно сказать, что при всех возможных смещениях изображений чело­век проявляет известную адаптацию — исключение составляет только смещение изображения во време­ни, — в то время как у всех других животных, кроме обезьян, ее нет.

Означает ли это, что дети должны учиться ви­деть? Конечно, эти опыты еще не дают оснований для такого вывода, но если у взрослых людей дей­ствительно наблюдаются существенные изменения в перцептивной системе для компенсации упорядо­ченных изменений сетчаточных изображений, то предположение о важной роли обучения в восприя­тии кажется вполне правдоподобным. К сожалению, мы еще не знаем, насколько фундаментальна та ре­организация перцептивной системы, которая про­исходит при адаптации, и в какой мере при этом над старыми перцептивными связями надстраива-

ются новые. Во всяком случае, очевидно, что пер­цептивная система человека обладает большой гиб­костью и способна адаптироваться к новым условиям. А это очень важно для приспособления к изменяю­щемуся миру.

Там, где имеет место адаптация - в экспери­ментах Стрэттона и Гибсона с человеком, в которых производилось переворачивание или искажение сет-чаточного изображения, — еще не вполне ясно, ка­ким образом мир начинает восприниматься испыту­емым как нормально ориентированный. По-видимо­му, странность этого мира просто перестает заме­чаться, а это уже совсем иной вывод, чем тот, кото­рый делается исследователями. В опытах Хелда, где пара котят воспитывалась в темноте и только актив­ный котенок из каждой пары научался видеть, — а также в ранних, самых первых аналогичных иссле­дованиях Ризена, который воспитывал шимпанзе в полной темноте и после помещения их на свет об­наружил у них медленное развитие зрения, - оста­ется неясной та интерпретация фактов, которая да­ется исследователями.

Животные, выросшие в темноте, как правило, пассивны и научаются очень немногому. В некоторых аналогичных случаях отключения зрения у человека также были отмечены существенные трудности в развитии; один из таких людей не мог даже на ощупь отличать шар от куба. Эти эксперименты интересны и важны, но в настоящее время мы еще не можем с уверенностью оценить вое значение этих наблюде­ний. Ясно лишь, что восприятие человека легко под­дается модификации посредством обучения (студен­ты-медики, впервые пользующиеся микроскопом, знают это по опыту), однако очень трудно устано­вить, что именно дано нам от рождения, а что при­обретено в результате обучения.

В добавление к этим трудностям, при рассмотре­нии данной проблемы мы встречаемся еще с одной своеобразной трудностью логического порядка, ко­торая связана с пониманием самого термина "вос­приятие", особенно когда речь идет об опытах над животными. Возьмем, например, опыты Хелда с ак­тивным и пассивным котятами: представим себе, что пассивный котенок выучился видеть, понимая под этим, что структура его сетчаточных стимуляций организовалась у него в образы отдельных предме­тов в то время, когда активный котенок крутил его на "карусели". Но как мы узнаем, что котенок на­учился видеть (то есть что у него сформировались образы отдельных предметов)? Как можно ожидать от него соответствующих поведенческих реакций, если они никогда раньше не связывались с его вос­приятием предметов? И здесь возникает основная проблема, а именно: должны ли мы понимать под восприятием то, что нам известно из нашего соб­ственного перцептивного опыта или мы должны ог­раничиваться изучением поведения, которое регули­руется информацией, получаемой от органов чувств? С точки зрения строгого бихевиориста, субъектив­ный опыт не может быть предметом исследований по восприятию, однако мы вынуждены признать, что в концертном зале или в картинной галерее люди проникают во внутренний мир художника, настоль­ко важный для них, что это и побуждает их посе­щать такие места. Что бы ни утверждали художествен-

ные критики, не внешнее поведение деятелей ис­кусства, а скорее их переживания, интересуют слу­шателей и зрителей. Но можем ли мы судить о пер­цептивном опыте животных? По-видимому, нет, и в этом-то и заключается трудность. Мы не понимаем этого воспринимаемого мира животных, так же как нам непонятен и мир, воспринимаемый младенцем; каково бы ни было поведение животных, оно не рас­крывает нам полностью их внутренний мир. В дан­ном случае особенно важную роль играет язык: он выходит за пределы непосредственной ситуации "сти­мул — внешняя реакция", однако как у младенца, так и у животных нет языка, хотя в данном случае он более всего необходим, — и в этом и состоит слож­ность изучения данной проблемы.

А.Д.Логвиненко

МОДИФИКАЦИЯ ЗРИТЕЛЬНЫХ НАПРАВЛЕНИЙ, ЗРИТЕЛЬНОГО

ПРОСТРАНСТВА И ВИДИМОГО МИРА *

Инвертированное зрение

Стрэттон показал, что при длительной инвер­сии сетчаточных изображений к испытуемому по­степенно возвращается способность видеть мир в пра­вильной ориентации (Stratton, 1896; 1897). Однако, спустя тридцать лет, американский психолог Иверт, повторив эксперимент Стрэттона, не наблюдал адап­тации ни у одного из своих испытуемых (одним из испытуемых был сам Иверт). И это несмотря на то, что его эксперимент длился около двух недель, т. е. в полтора раза больше, чем у Стрэттона (Ewert, 1930). Так возникла проблема адаптации к инвертирован­ному зрению. Последующие попытки внести ясность в эту проблему не принесли ничего нового. Прове­денные в американских университетах два длитель­ных эксперимента по адаптации к инверсии укрепи­ли скепсис бихевиорально ориентированных психо­логов относительно возможности перцептивной адаптации к инверсии (Petterson, Petterson, 1938; Snyder, Pronko, 1952). В то же время австрийский психолог Колер, имевший гештальтистскую ориентацию, ра­ботая с инвертированным зрением, полностью под­твердил выводы Стрэттона о возможности перцеп­тивной адаптации (Kohler, 1964).

Внимательный анализ экспериментальных днев­ников, которые велись этими авторами во время проведения хронических экспериментов, позволил нам обнаружить следующие примечательные факты (Логвиненко, 1974, б). Во-первых, ход перцептивной адаптации, как он открывался испытуемым во вре­мя хронического эксперимента, бьи одинаков во всех экспериментах независимо от того, какой оконча­тельный вывод делался экспериментатором относи­тельно исхода эксперимента. Во-вторых, по мере адаптации к инверсии испытуемые теряли способ­ность оценивать ориентацию своих зрительных об­разов. Иными словами, испытуемые в ходе опыта затруднялись с ответом на прямой вопрос о том, как они видят мир - правильным или перевернутым. Это обстоятельство выглядит по меньшей мере стран­ным, ибо речь идет не о каких-то нюансах в зри­тельной картине, а о ее ориентации относительно вертикали. В-третьих, даже авторы, по мнению ко­торых их эксперименты завершились полной перцеп­тивной адаптацией, опускали в своих дневниках та­кой важный момент, как собственно наступление правильного видения. Складывается впечатление, что правильное видение у их испытуемых появлялось постепенно. Однако трудно себе представить процесс, в ходе которого постепенно и незаметно для испы­туемого изменяется вертикальная ориентация зри-

* Логвиненко А.Д. Зрительное восприятие пространства. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. С. 74-96.

тельной картины на противоположную. В-четвертых, почти все исследователи указывали на то, что при­стальное вглядывание в зрительную картину, ее ин­троспективный анализ позволяли все-таки обнару­жить перевернутость визуального поля даже в кон­це длительного адаптационного периода. В свете это­го факта становится понятным, почему те авторы, которые брали за критерий адаптации исчезнове­ние каких бы то ни было признаков перевернутос­ти, делали вывод об отсутствии адаптации (Ewert, 1930; Petterson, Petterson, 1938; Snyder, Pronko, 1952), а авторы, придерживавшиеся более широкого тол­кования понятия образ, считали общее впечатле­ние "естественности", "нормальности" визуального мира достаточным основанием для утверждения о полной перцептивной адаптации (Stratton, 1896; Kohler, 1964).

Поскольку предыдущие исследователи инверти­рованного зрения оставили больше вопросов, чем получили ответов, нами было предпринято собствен­ное исследование инвертированного зрения и про­ведено несколько хронических экспериментов (Лог­виненко, 1974, а; Логвиненко, Жедунова, 1980, 1981). Оказалось, что феноменология инвертированного зрения слишком сложна для традиционного поня­тийного аппарата психологии зрительного восприя­тия. Поэтому изложение собственного понимания психологического механизма адаптации мы предва­ряем анализом тех изменений, которые вносит в зре­ние инвертоскоп.

Начнем с того, что инвертоскоп ограничивает оптическое пространство (в наших экспериментах его размеры составляли 25°хЗО°) и инвертирует его. По­скольку инвертоскоп обычно крепится на голове испытуемого так, чтобы его оптическая ось совпа­дала с главным эгоцентрическим зрительным направ­лением, то инверсия оптического пространства при­водит к инверсии зрительного пространства. Одна­ко, помимо изменения ориентации зрительного пр