Elvis Presley «I Don't Care if the Sun Don't Shine»

 

Как часто вы испытываете чувство счастья по утрам? Что для вас значит счастье? Испытываете ли душевную эйфорию, просто наблюдая из окна за проезжающими мимо автомобилями, которые и стали причиной вашего пробуждения, а не надоедливый, но так необходимый будильник — гениальнейшее изобретение в мире и спасение человечества, — оповещающий, что пора собираться на работу? Чувствуете, как сердце бьется быстрее обычного лишь от аромата свежесваренного кофе? Вдыхая терпкий дым от чашки с бодрящим напитком, кажется ли вам, что сегодняшний день будет фантастически удачливым, насыщенным хорошими событиями? Ощущаете ли страстное томление от ожидания ближайшего будущего?

Как часто вы просыпаетесь с мыслью, что любите этот мир, каким бы безобразным и несправедливым он вам ни казался? Потому что он есть { все}. Мир — это мы, наши мысли и переживания. Мир — это взлеты и успех, это падения и оглушительный крах надежд. Это семья, наши друзья и любовь. Если не зацикливать внимание на недостатках, то можно увидеть много прекрасного. То, что мы ненавидим в окружающем и окружающих — мы не принимаем в самих себе. Осознав простую истину, что мир — это отражение нас самих — хочется что-то изменить, не так ли?

Если бы я не решила перебороть в себе страх к решительным действиям, то не нашла бы свою тихую гавань в объятиях Кристиана. Было страшно брать инициативу в свои руки и делать первый шаг, но открывшись, я получила взаимную искренность.

Мой мир меняется вместе со мной.

Любовь с Кристианом — согревающая и нежная. Та любовь, что проживет десятки лет, потому что неспешно расцветает и прочнее сплетает наши судьбы, становясь солнцем и луной; моросящим дождем и пылающими звездами; дикой грозой и прозрачным туманом. Когда мы проводим время вместе — существуем только я и он. Все остальное превращается в декорации, и насущные проблемы, сводящие с ума, по щелчку пальцев обращаются в пыль. Неважно, как тревожно бывает порой, мы находим утешение друг в друге.

Не имеет значение то, чем мы занимаемся — незабываем каждый миг. Можем весь день проваляться на кровати в обнимку, вслушиваясь в дыхание друг друга, переплетая наши пальцы и безмолвно целуясь. Или болтать ночи напролет на различные темы, и ничто на свете не способно заставить нас замолчать. К концу учебного года посещения кампусной библиотеки становятся редкими, а прогулки вечерами по побережью — традицией. Мы держимся за руки, слушаем музыку, разделив на двоих одну пару наушников, и провожаем солнце за горизонт. Почти всегда единственными, кто понимает наши шутки, — являемся мы сами.

В таких мелочах кроется настоящее волшебство. Понимая это, мы любим друг друга еще больше.

 

Как и всегда, Кристиан просыпается раньше меня. Это обычное воскресное утро не становится исключением. Он жаворонок, а я люблю долгий сон. Но каким бы сильным ни было мое желание дремать в нашей постели, прижимаясь щекой к подушке, впитавшей запах его волос, я чувствую вкус бекона. Мой рот наполняется слюной, а желудок начинает требовать еду. В конце концов, внезапный и безумный голод вырывает меня из объятий Морфея. Еще не до конца разлепив глаза, я свешиваю ноги с кушетки, оборачиваю вокруг себя тонкое одеяло и на автомате, словно ищейка, плетусь на волшебный аромат жареного мяса.

— Ты знаешь, как разбудить меня, — бормочу я, потирая глаза и останавливаясь у порога хижины, которую мы сделали своим любовным гнездышком и наделили всем необходимым для периодических посещений.

Я морщусь от бьющих в лицо солнечных лучей, но силюсь разлепить глаза. Душисто-теплый ветер запутывается в растрепанных волосах, слабо развевая их. Вижу ласковую улыбку Кристиана, и мой пульс срывается с цепи, словно бешеный пес. Лишь на несколько секунд, но я забываю о голоде, сконцентрировавшись на том, как привлекательно выглядит мой парень, готовя барбекю в пляжных шортах и белой футболке. Он машет мне лопаткой, переворачивает ломтики бекона и подбегает ко мне. Его руки тут же образуют плотное кольцо вокруг моей талии, а прохладные, сладкие губы оставляют крепкий поцелуй на моих губах.

— Привет, — говорит он, накрывая ладонью мою скулу.

— Привет, — я сцепляю пальцы за его спиной, спрятавшись в объятиях от режущего глаза дневного света. — Ты великолепно пахнешь.

Кристиан издает глухой смешок.

— Я пахну свининой.

— Мхмхм, — я утыкаюсь носом в развитую, мускулистую грудь. Футболка на нем впитала запах дыма и пряных специй. — Не просто свининой, а { жареным беконом}. Могу ли я съесть тебя?

Кристиан приподнимает мое лицо, и наши глаза встречаются.

— Я весь твой, — медленно произносит он с дико возбуждающей хрипотцой в голосе.

— И ты вот так просто сдаешься? Что, если я действительно захочу тебя съесть? Вдруг мир настигнет катастрофа, и вопреки всему здравому смыслу выживем только мы? Я и ты. На этой невероятно огромной планете. Исчезнут люди, животные и растения. Чтобы отстрочить неизбежный конец и утолить сводящий с ума голод, я буду вынуждена стать каннибалом и съесть тебя.

— Ничего себе. Вау. Какие оптимистичные мысли у тебя с утра, — его брови изумленно взметаются вверх, а губы кривятся в усмешке. — Да, ты права. Я не стану сопротивляться. Если именно твой ненасытный желудок переварит мою плоть, то все в порядке. Я буду рад, если помогу тебе продержаться в живых чуть дольше.

— Боже. Это так мило. Какой же ты романтик, — я чмокаю его в подбородок.

Кристиан запрокидывает голову в смехе.

— Знаешь, иногда ты говоришь очень странные вещи.

— Но ты так же странно на них отвечаешь. Мы идеальная парочка.

— Безусловно, — соглашается он.

Я хлопаю его по груди.

— Отлично. Но давай не будем рисковать и испытывать на терпение мой желудок. Кто знает, на что я способна в приступе яростного голода. Кажется, в моих глазах ты уже превращаешься в огромный кусок бекона. Поэтому корми меня скорее.

Озаряясь широкой улыбкой, Кристиан целует меня в кончик носа, берет за руку и ведет к грилю. Густой, ароматный дым поднимается вверх и гонится ветром в сторону реки. Меня наполняет чувство умиротворения, когда я нахожусь здесь, вдали от городского шума. Я обнимаю Кристиана со спины, наблюдая за тем, как он готовит, и пользуюсь случаем, чтобы стащить ломтик бекона, но не успеваю поднести лакомство ко рту, как тут же лишаюсь его. Кристиан зачитывает мне получасовую лекцию о вреде сырого мяса, о паразитах и болезнях, которыми могло болеть животное.

— Зануда, — поддразниваю я и обижено надуваю губы.

— Значит, вот так, да? — тихо спрашивает Кристиан и вдруг подхватывает меня на руки, перебрасывая через плечо.

— Немедленно поставь меня на землю, Синклер! — я издаю поросячий визг и колочу его по спине, стараясь сделать тон своего голоса требовательным, но ничего не выходит.

Я не могу прекратить смеяться, когда Кристиан начинает щекотать меня. Он неумолимо двигается к хижине, а я со слезами на глазах смотрю на мясо, от которого мы торопливо отдаляемся и оставляем без присмотра.

Кристиан сходу бросает меня на кушетку, срывая одеяло. Затем на пол летит его одежда, и я заворожена той страстью, что вспыхивает в его глазах, { пожирающих} мое обнаженное тело. Когда он с гортанный стоном наклоняется ко мне, одним резким движением раздвинув рукой мои ноги и устроившись между ними, с неутолимой жадностью впивается в мои губы и входит в меня, я забываю о том, что несколько минут назад так неистово желала бекон, а не Кристиана.

В итоге мясо обугливается, и мы остаемся без завтрака, но насытившиеся друг другом.

После уикенда, проведенного в нашей хижине, необходимо покидать сказочное место и возвращаться в не столь безоблачную реальность. Через два дня я уезжаю в Нью-Йорк и вернусь только в середине сентября. Перед тем, как на три месяца отправиться в незнакомый город и покинуть Кристиана, я хотела проводить с ним как можно больше времени, чтобы создать много светлых воспоминаний и с их помощью всегда, ежесекундно быть с тем, кого люблю.

Все лето Кристиан будет помогать своему отцу с работой. У мистера Синклера — пятидесятилетнего бывшего военного — небольшой бар, не особо популярный, но имеющий своих завсегдатых клиентов. С каждым годом поддерживать этот бизнес становится труднее. Растет арендная плата и конкуренция. За последние полгода поблизости открылось три ресторанчика с подобной тематикой, что и в «Сытой Пристани».

Однажды я спросила, почему бы им не продать бар. Кристин сказал, что это место особенное для его отца, потому что там он встретил свою будущую жену. Миссис Синклер заболела вскоре после рождения Кристиана и умерла. Мистер Синклер оставил службу, посвятив свою жизнь воспитанию сына, и вот уже на протяжении двадцати лет управляет баром. «Сытая Пристань» — его второй дом, как и для Кристиана. Если бы не летняя стажировка, я бы помогала им.

Как раз после хижины мы заглядываем к мистеру Синклеру.

Одноэтажное, скромное помещение в голубо-синих тонах с деревянной отделкой, располагающееся на линии пляжа Батлер, встречает нас негромкой музыкой в стиле регги. Здесь несколько посетителей — все друзья отца Кристиана. Несколько мужчин сидят за одним столом и играют в карты. За барной стойкой находится сам мистер Синклер. Коротко-стриженный, седовласый мужчина плотного телосложения со скучающим видом протирает бокалы. Но увидев нас, он оживляется.

— Как дела, пап? — кивает ему Кристиан.

— Здравствуйте, Винсент, — приветствую я.

— Привет, Леа, — отвечает мистер Синклер, улыбаясь, и переводит сияющие глаза к сыну. — Вы голодны?

— Очень, — хором произносим мы с Кристианом, и Винсент со смехом удаляется в служебное помещение, сказав, чтобы мы располагались.

Мы садимся у окна с видом на океан. Не разжимая рук, смотрим на плывущие издалека тучи. Вскоре мистер Синклер приносит нам две порции рыбных стейков, жареных кальмаров с соусом шацке, большую миску салата с желтоперым тунцом, два бургера и колу. Мужчина собирается уходить, но Кристиан ловит его за локоть.

— Посиди с нами, пап, — просит он.

Предложение сына смущает Винсента. Он поджимает губы, опуская взгляд, и неуверенно мнется на месте.

— Не хочу мешать вам, — он кашляет в кулак, вновь намереваясь вернуться за барную стойку.

— Вы нисколько не мешаете, — возражаю я. — Давайте пообедаем вместе.

— Хорошо.

Мистер Синклер садится рядом с Кристианом. Неловко переглянувшись друг с другом, мы приступаем к еде.

Первая встреча с отцом Кристиана случилась во время зимних каникул. Винсент — мужчина, держащий под контролем свои эмоции, не сумел скрыть удивления, когда Кристиан представил ему меня в качестве своей девушки. Само собой, он знал о Роуз и том, как страдал Кристиан, когда ее не стало. Признаться, поначалу я боялась мистера Синклера, потому что он молчаливый и, вероятно, самый хмурый человек в Сент-Огастине. Но как-то раз за ужином Винсент поделился историями из своей жизни. То, что он пережил, не поддается моему воображению. Побывать на войне, увидеть смерть большинства своих друзей, подорваться на мине и едва не умереть самому, потерять любимую женщину и в одиночестве воспитывать ребенка, храня верность одной единственной, что навсегда в его сердце. Я прониклась глубочайшим уважением к Винсенту и не сомневаюсь, что он замечательный отец и человек.

— Кажется, послезавтра ты покидаешь Сент-Огастин? — уточняет мистер Синклер.

— Да, сэр, — прожевав кусочек стейка, отвечаю я.

— Волнуешься?

— До жути, — признаюсь я.

Винсент доброжелательно улыбается и тянется через стол, чтобы потрепать меня по руке.

— Ты справишься, Леа. Если что-то понадобится, ты всегда можешь обратиться к нам.

— Спасибо.

Я думала, что самая нелегкая стадия осмысления того, что мне предстоит долгое время провести в Нью-Йорке среди восьми миллионов незнакомцев, осталась в прошлом. Но я ошиблась.

Когда мы с Кристианом добиваем наш обед, прощаемся с мистером Синклером и садимся в кроссовер марки «Форд» Кристиана, я впадаю в оцепенение. Мне хочется спрятаться в темном уголке, потому что я думаю, что не буду в безопасности, когда прилечу в Нью-Йорк, и меня встретит совершенно иной мир.

Прощай, живописный и отлично изученный мною городок. Прощай, родители. Прощай, Кристиан.

Внезапно я осознаю, что очень боюсь этого, хотя отчаянно желаю соприкоснуться с неизвестной частью моей жизни. Дверь в будущее открыта, но я замираю на пороге, не в силах сделать шаг вперед.

— Останови машину, — еле слышным шепотом прошу я, сжимая руки в кулаки.

— Тебе нехорошо? — Кристиан отводит взгляд с дороги и устремляет на меня.

Думаю, что {я не в себе}.

Внутренности завязываются в узел, к горлу подступает тошнота, и я стискиваю зубы, чтобы не проблеваться прямо в машине. Однако из меня ничего не выходит, когда Кристиан сворачивает с дороги, и я пулей вылетаю на улицу. Сгибаюсь пополам, обхватив руками живот, и жду, что полегчает, но мерзкое чувство не покидает чертогов моего тела.

Кристиан поглаживает меня по спине, предполагая, что я отравилась.

О, нет. Это не пищевое отравление. Это самая что ни на есть паника.

Я собираю волосы и отбрасываю их назад, провожу рукой по лицу, ощущая болезненную сухость во рту. Вспоминаю, что в подобных случаях мама советовала делать дыхательную гимнастику. Спустя несколько минут все прекращается, и противная тошнота отступает. Как же хорошо, что меня все-таки не вырвало на глазах у Кристиана. Все это время он внимательно наблюдал за мной.

— Ты в порядке?

— Я переволновалась, и только, — отвечаю я.

Кристиан нежно притягивает меня к себе и накрывает ладонями мое лицо.

— Ты же не передумала лететь в Нью-Йорк?

Я мотаю головой.

— Нет. Конечно же, нет.

Он издает странный вздох, как будто расстроен моим ответом, и я догадываюсь, что что-то не так.

— Кристиан? — беру его руку и подношу к своим губам.

— Я не хочу, чтобы мы были далеко друг от друга. Меня не будет рядом целых три месяца. Это чертовски долго. Я медленно схожу с ума, потому что мечтаю поехать с тобой, но не могу оставить отца… — он резко обрывает себя, делает шумный вдох и опускает взгляд. — Ты не представляешь, сколько раз я ловил себя на мысли, что было бы прекрасно, если бы тебе не предложили стажировку. Прости за это, — Кристиан стискивает мои плечи и прижимается подбородком к моей макушке. — Я так сильно люблю тебя, что это даже хуже того, как было до твоего появления в моей жизни. Я пытаюсь не быть эгоистом, но чем ближе твой отъезд, тем сильнее мое желание не дать тебе уйти.

— Малыш, я даже не подозревала об этом, — с раскаянием шепчу я. — Мне жаль, что ты чувствуешь это. И я люблю тебя. Иногда мне тоже хотелось, чтобы произошло что-то, из-за чего не нужно было бы никуда ехать.

— Ты заслуживаешь Нью-Йорка. Поэтому не смей отказываться от своей мечты. Что бы ни произошло.

Я обнимаю Кристиана со всем мучительным воодушевлением, сожалением и благодарностью.

— Мы будем в порядке, — заверяю я.

 

Я верила в это.

{Мы} верили.

Строили счастливые планы и жили мечтами, не сомневаясь в том, что они осуществятся.

После моего возвращения из Нью-Йорка я и Кристиан тайно и спонтанно обвенчались в крошечной часовне Богоматери Ла лече в Сент-Огастине, и границы нашей любви выросли до необъятных размеров. Это чувство окрыляло нас, возвышало до самых небес. Любовь подарила нам крылья, и мы были так счастливы, что не заметили, из чего они сделаны.

Возвышаясь, стремясь оказаться ближе к блистательному солнцу, то, что помогало нам парить, медленно плавилось от его лучей.

А затем мы неожиданно рухнули вниз.

Темные воды накрыли нас с головой, стремительное течение унесло в таинственную, мрачную неизвестность.

Мы потерялись во тьме.

Нам так и не удалось всплыть, сделать вдох и найти друг друга.