Спасительный кофе Андрея Кончаловского

 

Ситуация сложилась аховая: денег мало, заказов нет. Впору почитать Чернышевского – «Что делать?» И тут я почти случайно встретил Андрея Кончаловского.

Он тоже искал себе работу во Франции. Жил несколько лет в Париже и ничего не мог найти. Это очень сложно. Никакие режиссеры не нужны. Он всем показывал свою великолепную «Сибириаду», эпохальную картину, прекрасно владел французским и английским. Но ничего не мог сделать.

Раньше мы с ним знакомы не были, только знали друг друга по именам. Есть такой Кончаловский, есть такой Зацепин. Я не говорил Андрею, что ищу работу. Рассказал, что у меня была работа с Войтехом Ясным, но он уехал. И я теперь не знаю, что делать. Наверное, буду возвращаться в Россию. Он сказал:

-Не торопись, еще будет возможность. Будет у меня работа, я тебя приглашу. И студия у тебя будет, и все будет!

Окропил мои изрядно подувядшие надежды радужными брызгами живой водички.

А вскоре Андрей позвонил и сказал, что будет снимать рекламу кофе. И предложил написать музыку. Я с удовольствием согласился и написал несколько тем. И еще показал ему песню «Небо мое» с Ободзинским. Она ему понравилась.

-Давай, - говорит, - сделай эту тему!

А музыки требовалось всего двадцать девять секунд. Я написал, походил к нему на съемки.

Там героиня ролика выныривала из бассейна, ей подносили чашку дымящегося кофе, в которую до этого ассистент усердно задувал сигаретный дым. Выходило очень эффектно. Правда, запах был ужасный, но дама улыбалась: какой кофе!..

Музыка получается анонимной, отдаешь ее - и все, тебя вроде не существует, но ты получаешь три тысячи долларов. Хотя настоящему французу заплатили бы пять. За двадцать девять секунд.

Я записал несколько тем на кассету и отдал музыкальному редактору, с которым общался. Мало ли, может, позовут... Хотя Кончаловский сказал, чтобы я даже не пытался: туда не попадешь никогда. Хорошая у тебя музыка или плохая – путь закрыт!

Так и получилось. Меня никто потом не позвал.

Я был очень благодарен Андрею. У меня появились хоть какие-то деньги на жизнь. Я пошел в Советское консульство и подал заявление на возвращение в Россию. Это было третьего мая, кажется, тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года.

Спрашиваю:

-Когда можно ждать ответа?

Мне какой-то Сергей Иванович отвечает:

-Через два месяца.

Прихожу через два месяца. Сергея Ивановича уже нет, сидит какой-то Иван Сергеевич.

Говорю:

-Иван Сергеевич, я тут оставлял письмо Сергею Ивановичу. Прошло два месяца…

А он мне очень ласково:

-Ну что вы, два месяца!.. Такого не бывает. А какое, кстати, письмо?

Открывает ящик стола, а там мое заявленьице! Как лежало, так смирехонько и полеживает. Никто его никуда и не отсылал.

-Что вы, Александр Сергеевич! - повторяет добрейший Иван Сергеевич. - Два месяца - это нереально. Полгодика, год – другое дело!

Сразу вспомнился Гоголь. Сколько времени пролетело с тех пор, а все так же мило и приятно.

Мои французские друзья очень удивлялись тому, что меня не пускают на Родину, к себе домой. Нет логики? А может, у меня полно тайных сведений? Может, я шпион? Приеду и все передам кому надо. А так, глядишь, годик пройдет, моя секретная информация устареет… Есть логика, есть!

Прошло полтора года. Раздалась команда: «Запускайте Берлагу!..»

А я ведь рассчитывал, что уеду через пару месяцев, как обещали, поэтому от каких-то предложений по работе уже успел отказаться. Смиренно ждал. Потом смотрю: а мне уже и есть нечего!.. Сижу в своей комнате, кругом Париж, а у меня – полное отсутствие денежных знаков и продуктов питания...

 

НОЧНОЙ МУЗЫКАНТ

 

Знакомых, практически, нет, помочь некому. Французский язык я уже немного знал. Мне сказали, что в одном месте есть бар, где можно очень прилично зарабатывать. Надо просто играть на аккордеоне.

Ну, на аккордеоне я раньше умел играть хорошо. Купил на последние деньги маленький аккордеончик и отправился в этот бар.

Туда надо было приходить к одиннадцати вечера и играть до пяти-шести утра. В мои тогдашние шестьдесят лет это было не очень полезно для оставшегося здоровья. К тому же я не привык работать по ночам, а днем спать не могу.

Бар этот особо ничем не отличался от других. Туда приходили очень дорогие «ночные бабочки», с виду и не распознаешь их профессию. Они брали по две-три тысячи франков. Уходили с богатыми клиентами в отель, потом возвращались. Все выглядело скромно и интеллигентно.

А играть можно было что угодно. Просто фон. Часто заказывали русские песни - «Дорогой длинною», «Катюшу». В основном, - французские, американские песни, какие на слуху в Европе. Вальсы русские играл. Там очень популярен вальс «Амурские волны».

Однажды в бар заглянул…композитор Никита Богословский! Правда, тогда, будучи занят игрой, я его не заметил. Зато он меня, как потом выяснилось, с партийным ленинским прищуром разглядел хорошо. Это было уже его второе роковое появление в моей жизни. Но об этом – позже.

Платили в этом баре мне так. Наливали за игру шкалик водки. На самом деле – воду. Настоящую же водку продавали, и эти деньги отдавали мне. Каждая порция водки стоила восемьдесят франков. Я получал по сто, а то и двести долларов за ночь игры. И выпивал несколько шкаликов воды из-под крана, не пьянея. Иногда, правда, выходила всего двадцатка. Вроде бы неплохие заработки. Но музицировать требовалось шесть ночей в неделю!..

Я приходил домой в шесть-семь утра и ложился спать. Просыпался в двенадцать часов дня и уснуть больше не мог. В итоге спал, как Ильич, по четыре-пять часов в сутки и стал уставать. Я уже не мог подниматься по лестнице в свой скворечник. Пройду четыре ступеньки – ноги наливаются свинцом. Сил совершенно не стало. Пошел к врачу. Тот сказал:

-Надо сделать анализы, но и так видно, что у вас анемия, резкое малокровие.

Короче, не хватает каких-то красных кровяных шариков, которые переносят кислород. Слабость от того, что мышцам не достает питания.

Доктор сказал, что надо немедленно ложиться в больницу. А все происходило перед Новым годом, числа двадцать девятого декабря. Я пришел в больницу, рассказал про рекомендации врача. Медперсонал зашушукался. Я понял: из-за того, что у меня нет страховки. Как им меня, бедолагу, взять? И отпустить не имеют права. Возьму где-нибудь, завалюсь, да отдам концы, а они будут отвечать.

Капиталистический гуманизм победил. Меня оставили в больнице и сделали анализы. Картина получилась ужасная. Красные шарики куда-то все раскатились. Влили мне триста пятьдесят кубиков французской крови и назначили уколы витаминов В-12. Через несколько дней я вышел из больницы с рекомендацией колоть витамины всю оставшуюся жизнь. Раз в месяц - по уколу…Несколько лет я сам себе колол, но потом перестал. И вроде бы все нормализовалось.

Из больницы ушел расстроенным: в том ночном баре уже работать не мог. Режим не подходящий. К тому же там все прокурено, а я некурящий. Продержался месяц всего.

После больницы пришли деньги за фильм. Я с облегчением вздохнул. И… купил аппаратуру. Еще до этого, когда были деньги, я потихоньку прикупил колонки, дорогой пульт, и сейчас приобрел все остальное для студии.

В это время я жил у моего друга Алена, брата моей бывшей жены Женевьевы, который мне очень помогал. По работе он переехал в другое место, и квартира пустовала. Поэтому я уже не платил за жилье. Хороший дом в приличном районе, а вот ванны почему-то не было. Я сам там соорудил душевую кабину. Грамотно провел трубы, спаял, сварил все, что надо. Ален остался очень доволен. Он до сих пор там моется и меня вспоминает теплыми французскими словами. А я его – русскими.

Продукты покупал в магазине. Что-то сам готовил. Ходить в рестораны позволить себе не мог. Хотя в ресторанах типа «Макдональдса», бывал. Еще - в китайских, там вкусно и дешево. В Москве же, кстати, – все наоборот, в китайских почему-то очень дорого.

Меня потом в России спрашивали: Париж, ночной бар, а романы?.. Увы, было не до романов! Жил в постоянном ожидании разрешения на выезд, в стрессовом состоянии. Познакомили, правда, меня с одной дамой, актрисой. Даже была перспектива жениться. Но зачем? Что, работа от этого появится? Или жить на деньги этой дамы? Нет, решил уехать, надо собираться!

 

С ЯСНЫМ – ПОЛНАЯ НЕЯСНОСТЬ!

 

После выхода из больницы у меня появился ученик, играл на рояле. Но это были копейки. Если у нас в музыкальной школе занимаются два раза в неделю по несколько уроков, то во Франции могут - раз в неделю по полчаса. Это несерьезно, мертвому припарки. Так пришлось перебиваться до следующего ноября...

А до этого у меня был очень забавный случай. Я же два раза ездил в Америку к Войтеху Ясному. Он заверил, что скоро будем работать. Со своим земляком, Франком Даниэлем, доцентом того же Колумбийского университета, он сделал сценарий по Александру Солженицыну «Карл Маркс в Москве». Такая фантастическая комедия о том, как Маркс приехал в Россию и увидел, что он натворил. Я тогда сказал Войтеху: чехи оккупировали колумбийский университет…

Я подумал, что после участия в такой картине меня уже точно не пустят в Советский Союз…

И вот однажды, когда я сидел у Ясного, к нему пришел энергичный, небольшого роста еврей. Он назывался просто консультантом. Знал все студии, всех режиссеров, кому, что надо. Ясный сказал:

-Вот есть восемь миллионов долларов. Думаю, на фильм этого должно хватить.

Консультант пожевал губами и вздохнул.

Снять-то фильм можно, - сказал он. - Но после этого больше уже никогда снимать не придется. Потому что с таким бюджетом хороших актеров не взять и ничего приличного не выйдет. Конечно, может, вы продадите фильм и еще восемь миллионов заработаете. А, может, и нет. Тем не менее, второго фильма вам уже никто не даст!..

Ясный показывал один из своих фильмов, который он снял в Чехословакии. Замечательный! Но первый вопрос, который задают в Америке: «А что вы сделали в прошлом году?» Ясный сделал какой-то фильм с маленьким бюджетом. Он не имел средств для воплощения своих идей. Но это никого не волнует. Раз не было денег, значит, вы никому не нужны!

И на этом все кончилось.

Композитору-иностранцу в Америке все же полегче, чем режиссеру. Мне достаточно послушать национальную музыку, чтобы написать в нужном стиле. Режиссер же, снимая в Америке, должен быть или американцем, или, по крайней мере, молодым. Он должен все знать до деталей. Потому что актеры могут быть из разных стран. Тот не так сел, тот не так держит. Режиссер должен поправить и объяснить, как это делают в Америке. Скажем, в интерьере американского дома вот такого быть не может, а должно быть так. Ясный же - иностранец. Хотя и хорошо знает английский. Но ему уже за шестьдесят. И получается: во-первых, иностранец, во-вторых, за шестьдесят, в третьих, в прошлом году ничего не снял. А то, что снял десять-пятнадцать лет назад, – уже не показатель.

Вот так. Ясный до сих пор фильма не получил. И, к сожалению, уже не получит.

Там я познакомился еще с одним режиссером, нашим эмигрантом. Он помогал делать дипломные фильмы режиссерам-выпускникам.

-Не знаю, - сказал он, - сколько мы сможем заплатить композитору. Нам дают всего сто тысяч. Играть будут наши актеры. Мы каждый год делаем по такому фильму. Его потом продают, расходы возвращаются, что-то даже зарабатываем. Так что тебе мы, возможно, заплатим три-пять тысяч. Хочешь?

Я говорю:

-Да, очень хочу!

Мне дали сценарий, средний, на мой взгляд, бытовая мелодрама. Режиссер-дипломник дал мне кассету музыки - в каком ключе он хотел бы, чтобы я сделал. Я вернулся в Париж и там написал несколько тем. Требовалось еще две песни. Я сочинил. И все это очень понравилось американскому режиссеру. Я сказал, что нуждаюсь в материале, потому что надо дальше сочинять музыку. Мне прислали одну сценку без текста. Говорю:

-Этого мало!

Мне отвечают:

-Срочно переписываем и высылаем кассету!

Месяц с нетерпением жду кассету… Звоню режиссеру. И слышу:

-Мы уже взяли другого композитора.

-Как так?!.

-Ты же молчишь, - отвечает. - Решили, что передумал. Кассету-то мы послали в тот же день.

А через два дня получаю злополучную кассету. Она каким-то образом вместо самолета попала на пароход и спокойненько целый месяц плыла по океану...

Просто наваждение!.. Как будто Америку от меня заговорили! То негра Кэша не нашел, то у Ясного дела – швах, то кассета не летит, а плывет… Хорошо, хоть не утонула.

А тут еще и семейная жизнь не сложилась. Денег нет. Надо возвращаться в Россию!

А там за это время Гайдай сделал фильм без меня. Музыку написал Максим Дунаевский. Когда я приезжал по туристической путевке в Советский Союз, мы встречались с Гайдаем, и он дал мне прочитать сценарий. Я был готов написать музыку к фильму, но работать мне пришлось бы во Франции. Мы решили посоветоваться с директором «Мосфильма» Сизовым. Тот сказал, что он «за», но один ничего решить не может. Надо посоветоваться. Ему ответили: «Не целесообразно!»

Когда после больницы я получил деньги за фильм и купил аппаратуру, то поехал в Германию и очень недорого приобрел «Мерседес». А во Франции за каких-то шестьсот франков нашел прицеп, такой, с какими ездят отдыхать. На нем было написано «Блины». Кто-то торговал с него блинами. Я его сам перекрасил в белый цвет.

Наконец, в ноябре из России пришло разрешение…

Купленный «Мерседес» оставался в Германии. Оттуда я собирался поехать в Россию. Приехал в Гамбург на «Жигулях» с прицепом, возникла проблема – куда девать «Жигули»? Приятель посоветовал продать машину арабам-владельцам гаража. Те не захотели. Даже бесплатно на запчасти. А машина числится на мне, ее надо как-то оформлять. Поехали на автомобильное кладбище, но с французскими номерами и там брать не стали. Тогда мы подъехали туда ночью, и, сняв номера, оставили мои несчастные «Жигули», которые никому оказались не нужны даже даром… Не довелось мне их вернуть на таможню.

А «Мерседес» у меня был белый. Так что возвращался я в Союз на «белом коне». С прицепом.