Перо стоимостью две тысячи долларов

 

 

После всего, что было сказано о 33 пациентах, даже если статьи в журнале несправедливы, что с того?.. Мы считаем, что сам факт опубликования в журнале делает их правильными, выводы правиль­ные.

Джон Шей, атторней обвине­ния, отдел по вопросам врачебной некомпетентности

 

После эмиграции 80-е годы стали вторым сложным периодом в долгой жизни Ревича. В 1983 г. было воз­буждено сразу три дела по его обвинению в неправиль­ном лечении; власти штата Нью-Йорк попытались лишить его права заниматься частной практикой.

Описание всех юридических перипетий могло бы составить отдельную книгу. Хотя невозможно пере­сказать все, что происходило в это трудное для Ре­вича время, в этой главе будет рассказано о людях, которые поддержали Ревича, и о некоторых собы­тиях того времени.

За 2 дня до смерти Сесилия Зайевски впала в кому. Перед этим в течение 2 недель она находилась в по­лусознании. Ее состояние не помешало атторнею Хар­ви Уаксману получить ее согласие на предъявление иска доктору, которого она любила. Вскоре Уаксман возбудил против Ревича дело о неправильном лече­нии от имени Сесилии Зайевски. В середине декабря он изменил иск, теперь истицей значилась уже сестра Сесилии. Позднее он еще раз изменил его, ука­зав в качестве истца племянника Сесилии. Уаксман так никогда и не смог удовлетворительно ответить на вопрос, каким образом он смог получить пись­менное разрешение на предъявление иска от женшины, находящейся в коматозном состоянии.

Подача искового заявления от имени клиента без его разрешения является серьезным нарушением юридической этики, которое чревато лишением пра­ва заниматься адвокатской практикой. После изуче­ния деталей подачи иска Сэм Абади и Рик Джафф, адвокаты Ревича, решили поставить этот вопрос пе­ред федеральным районным судьей Мэри Джонсон Лоу, чтобы выяснить, имеет ли место нарушение норм права в действиях Уаксмана. Однако судья от­казалась удовлетворить ходатайство.

В тот день, когда Уаксман объявил, что он являет­ся адвокатом Зайевски, в ее палате появилась съе­мочная группа телерадиокомпании Эн-би-си. По сло­вам Абади, Уаксман, который не был чужаком в телевизионных.кругах, отрицал, что имел отноше­ние к появлению телевизионщиков.

Автор «Программы дня» Конни Чанг показала дра­матическую историю в двух частях, в которой Ревич был представлен безжалостным убийцей, живущим за счет обманутых больных. Неискушенному зрите­лю оставалось недоумевать, как Ревича вообще до­пустили к врачебной практике. Зрителю показывали больную, пребывающую в коматозном состоянии, и рассказывали о враче, непроверенный метод лече­ния которого создает угрозу обществу.

Вскоре после этого три клиента Уаксмана обра­тились с жалобами на Ревича в отдел по вопросам врачебной некомпетентности штата Нью-Йорк, ко­торый мог рекомендовать лишить его права на част­ную практику. По словам Абади, Уаксман позднее отрицал свою роль в одновременном вовлечении сво­их клиентов в. это разбирательство.

Всего по всем трем гражданским искам родствен­ники Зайевски, Эдит Шнайдер и Энн Рекк, требо­вали уплаты 40 млн долларов за причиненный ущерб. Следует вспомнить, что эти требования предъявля­лись врачу, который брал со своих пациентов в сред­нем 50 долларов за визит. Подобные иски вообще впервые предъявлялись Ревичу за 63 года его практи­ки. Они поставили Ревича и его пациентов в тяжелое положение, поскольку судебный процесс почти обанкротил доктора и привел к временному пре­кращению практики. Фактические подробности судебных разбирательств обнаруживают шаткость ос­нований для возбуждения как гражданских, так и административных процессов.

Энн Рекк обратилась к Ревичу по поводу рака молочной железы. Как и большинству пациентов, ей пришлось долго ожидать приема в комнате, где теснилось много других больных. Ревич не назначал времени приема, он принимал больных в порядке их прихода; исключение составляли очень тяжелые больные, которых он принимал в первую очередь. Приемная становилась местом общения, где люди рассказывали друг другу, насколько успешно идет лечение.

Рекк не была исключением. Когда она впервые появилась у Ревича в октябре 1980 г., в ее левой мо­лочной железе определялась крупная опухоль тол­щиной почти в 4 дюйма, которая быстро росла. У нее также был увеличен подмышечный лимфатический узел — зловещий признак метастазирования. В самом начале лечения она показала свою черно-синюю грудь, сочащуюся выделениями, Эвелин Кайш, дру­гой пациентке Ревича. Следует отметить, что выде­ления часто являются еше одним признаком отми­рания тканей. Через некоторое время, в течение которого женшина получала лечение, она вновь встретилась с Кайш в приемной и снова показала ей свою грудь, которая на этот раз выглядела нормальной. Такое вот обратное развитие опухоли неслыханно для современной медицины.

За время лечения опухоль уменьшилась и стала мягче. Однако в мае 1983 г., через 2,5 года после на­чала лечения, у Рекк появились боли в молочной железе. Через несколько недель она пожаловалась на сильную боль в спине. Ревич попросил ее сделать рен­тген, чтобы узнать, не метастазировал ли рак в по­звоночник. Как позднее объяснил Ревич в отделе по вопросам врачебной некомпетентности, он считал, что поскольку пациентка раньше хорошо реагиро­вала на лечение, она сможет и дальше с успехом продолжать лечиться. Он сказал следующее: «У меня были случаи, когда больные с параличом нижних конечностей после лечения начинали ходить». На сле­дующий день к Ревичу пришел муж Рекк и попро­сил выписать ей Demerol для снятия болей. Энн Рекк никогда больше не появилась у Ревича, но вскоре они с мужем, который был изначально против ее лечения у Ревича, подали на него в суд.

Энн Рекк как-то обмолвилась, что, отправившись в отпуск, не взяла с собой лекарств, Вскоре после этого у нее впервые заболела спина.

Так как в 1977 г. Трафалгарская больница закры­лась, у Ревича не было клиники, где он мог бы сле­дить за состоянием больных и принимать меры в случае осложнений. Пациентам нужно было до четы­рех раз в день измерять рН мочи, часто измерять температуру и звонить в кабинет Ревича каждый раз, когда изменялись показания тестов или симптомы. Совершенно очевидно, что при большом числе па­циентов не каждый из них следовал всем указани­ям, особенно когда требовалось день за днем и неде­лю за неделей постоянно выполнять тесты.

Примерно в течение 2 лет лечение Энн Рекк проте­кало успешно. Прекратив принимать лекарства, она не дала Ревичу шанса сбалансировать процессы в ее орга­низме.

Вторая пациентка, Эдит Шнайдер, прежде чем попасть к Ревичу, побывала у четырех врачей. Каж­дый из них рекомендовал ей мастэктомию (полное удаление молочной железы). Миссис Шнайдер отка­зывалась. Прийдя к Ревичу, она не сказала ему о ре­зультатах посещения других врачей, показав лишь старый рентгеновский снимок. Ревич сказал ей, что снимок устарел, и предложил биопсию, от которой пациентка отказалась.

При осмотре д-р Ревич обнаружил у Шнайдер и вторую опухоль — в другой молочной железе, Ревич высказался против ампутации молочных желез, по­тому что не раз убеждался в том, что радикальные ' операции вызывают в организме значительные сдвиги в сторону усиления процессов катаболизма, дающие толчок к быстрому развитию новых опухолей. Вмес­то этого он предложил ей частично удалить боль­шую опухоль. Она также отвергла его предложение. Поняв, что миссис Шнайдер настроена против лю­бого хирургического вмешательства, Ревич начал ле­чить ее амбулаторно, поскольку не имел возможно­сти помещать своих больных в стационар. При рассмотрении дела в отделе по вопросам врачебной некомпетентности Ревич сказал: «Она очень нервни­чала, без конца звонила мне, и я подумал: «Послу­шай, удали ее, не делай мастэктомию, удали только опухоль».

Несмотря на повышенную нервозность, пациен­тка хорошо реагировала на лечение. В материалах ее гражданского иска против Ревича присутствовало письмо одного из обследовавших ее врачей, д-ра Джона Кастронуово. «Пациентка позвонила, чтобы сообщить... она была у д-ра Эмануэля Ревича, и он дал ей замечательные лекарства... от которых ее опу­холь стала в двое меньше».

После года лечения опухоль в левой молочной же­лезе исчезла, а опухоль в правой стала мягче и мень­ше. Но внезапно по неизвестным причинам женщина запаниковала и обратилась в центр Слоун — Кат-теринга, где ей удалили правую молочную железу.

По-видимому, мастэктомия включила реакцию, и в левой молочной железе появились метастазы. Она решила удалить и левую грудь. Вскоре после этого она и ее муж предъявили Ревичу иск. Учитывая положительные результаты лечения, понятна вся безосновательность подобного иска.

Если бы в каждом таком случае врачам предъяв­лялись иски, все до единого онкологи проводили бы половину времени в суде, а вторую половину в кон­сультациях с адвокатами.

Иск Шнайдер, несомненно, не мог стать основа­нием для лишения Ревича права на врачебную прак­тику. Большинство врачей по крайней мере однажды в жизни сталкиваются с ситуацией, когда пациент предъявляет им иск, многие переживают это нео­днократно. Онкологи в этом смысле особенно уяз­вимы. Обычно власти штата не назначают слушаний по подобным жалобам.

У третьей пациентки, Сесилии Зайевски, был рак толстой кишки. Большая опухоль занимала 2/3 ее вы­ходных отделов. Во время первого обследования Ре-вич обнаружил большую опухолевую массу в облас­ти печени, что заставило его заподозрить метастазы.

Он также отметил, что исходная опухоль находи­лась в опасной близости от стенки влагалища. (Давая показания, Ревич отметил, что многим врачам при обследовании ректальных опухолей у женщин не удается прощупать их вагинально. Это иногда приво­дит к неточности диагноза, поскольку не удается оце­нить размеры опухли спереди.)

Сесилия впервые появилась у Ревича 25 марта 1981 г. В начале лечения уменьшения опухолей почти не про­исходило, хотя боли быстро исчезли. Через несколь­ко месяцев пациентка начала хорошо реагировать на лечение; опухоль в толстой кишке стала гораздо мень­ше. К 10 ноября она почти полностью исчезла.

Одновременно со сморщиванием опухоли у боль­ной прекратились поносы, мучившие ее в течение нескольких месяцев. Через 2 недели после прекраще­ния поноса начались запоры. Это важный симптом, указывающий на то, что произошел сдвиг в сторону усиления анаболизма. В начале декабря опухоль боль­ше не определялась.

На Рождество Сесилия Зайевски была госпитали­зирована с высокой температурой и головокруже­нием. Во время пребывания в больнице ей сделали ультразвуковое исследование брюшной полости. В заключении было указано: «Печень в норме». Через несколько дней женщину выписали из больницы, и она продолжила лечение у Ревича. В марте следующе­го года, спустя год после начала лечения, еще одно обследование в больнице Астора показало, что пе­чень не увеличена.

Зайевски жила с племянником и сестрой, кото­рые противились ее лечению у Ревича. Племянник был настроен настолько негативно, что Сесилии при­ходилось просить родственников, живущих в дру­гом штате, более чем в часе езды, сопровождать ее к Ревичу. По словам Ревича, пациентка жаловалась в телефонном разговоре, что ее близкие выбрасывают ее лекарства, как только появляется такая возмож­ность. Ее брат также жаловался Ревичу на это обсто­ятельство. И снова эффективность лечения попадала в зависимость от того, насколько выполнялись все

предписания.

После года улучшения в состоянии Зайевски про­изошли перемены к худшему. В медицинской карте было указано, что в последние 2 недели жизни она находилась в коматозном состоянии. Во время ее пребывания в больнице ей назначили лучевую те­рапию. Д-р Дуайт Мак-Ки позднее засвидетельству­ет, что истинной причиной смерти пациентки яви­лась инфекция, результат радационного ожога спины.

Сесилия Зайевски на протяжении всего време­ни болезни оставалась признательной пациенткой.

Факты показывают, что во всех этих случаях не было никаких оснований для предъявления претен­зий к д-ру Ревичу и еще меньше оснований для ли­шения его лицензии. Если бы эти больные лечились традиционными методами и в их состоянии наблю­далось бы временное улучшение, после которого болезнь вновь взяла бы свое, сами пациенты, их род­ственники и врачи посчитали бы это печальным, но типичным исходом. Рекк, Шнайдер и Зайевски ус­пешно лечились, их состояние значительно улучша­лось, пока они скрупулезно выполняли все предписания Ревича. У двух женшин состояние ухудшилось после прерывания лечения. У миссис Шнайдер бо­лезнь стала прогрессировать после мастэктомии, и она не вернулась к Ревичу, чтобы продолжить лече­ние. Из всего этого становится ясно, что у истцов было мало шансов выиграть дело.

Но в движение пришли противостоящие Ревичу силы, куда более мощные, чем факты. Уаксман орга­низовал несколько исков против Ревича одновре­менно. В это же время д-р Дейвид Аксельрод, комис­сар по вопросам здравоохранения штата Нью-Йорк, под впечатлением телевизионной «Программы дня» инициирует судебное разбирательство, приостано­вив действие лицензии Ревича на 60 дней — еше до первого слушания дела, — заявив, что деятельность Ревича представляет угрозу для здоровья жителей Нью-Йорка.

Эго заставило многих пациентов Ревича высту­пить в его защиту; они организовали специальную кампанию. Многие пациенты, боясь смерти в случае лишения помощи Ревича, обратились в губернатору штата и объяснили, с какой дилеммой столкнулись.

Первое слушание должно было пройти в крошеч­ной комнатке небольшого отеля за аэропортом Ла-Гардиа. На него явились около 75 сторонников Ревича. Им объявили, что слушание будет закрытым. Рут Спектор ответила: «Это мы еще посмотрим. Идите за мной». Она открыла дверь и провела толпу в комнату. Когда один из членов комиссии предложил им по­кинуть помещение, Рут напомнила, что это откры­тое судебное разбирательство, поэтому они не уй­дут. Тогда чиновник заявил, что требования пожарной безопасности не допускают присутствия в помеще­нии сразу стольких людей.

Среди пришедших на слушание оказался один из администраторов отеля, кузину которого Ревич вы­лечил от рака после того, как другие врачи отказа­лись от нее. По словам Рут, он предложил всем перей­ти в другое, более просторное помещение. Чиновники отказались, Следующие слушания были перенесены в более просторное помещение в отеле «Шератон».

Рут рассказывала, что судей очень заинтересовал один из присутствующих. Высокий загадочный муж­чина с серебряными волосами в облачении священ­ника держался очень прямо. На шее у него висел большой изукрашенный крест. Судей беспокоило, не является ли он влиятельной персоной.

На следующий день в офисе Ревича она встретила загадочного джентльмена. Оказалось, что они виде­лись 3 года назад, но тогда незнакомец выглядел со­всем иначе. Он представлял собой кожу и кости, сложенные в инвалидной коляске. Это был архиепис­коп Эфесский Лоренцо Микаэль де Валич.

Во время второго слушания один из присутству­ющих встал и сообщил членам комиссии, что, если они не снимут временный запрет на медицинскую практику и какой-нибудь из пациентов Ревича из-за этого умрет, они будут нести персональную от­ветственность, и уже им будут предъявлены обвине­ния. Председатель немедленно провел совещание. После него 60-дневный запрет был отменен.

19 слушаний, продолжавшихся в течение 17 меся­цев, изобиловали такими нарушениями судопроизводства, что их хватило бы на роман Кафки. Несколь­ко примеров дадут представление о том, что в дей­ствительности происходило под видом законности.

Один из членов комиссии, д-р Левитан, сказал другому: «Вы его слышали... последнего свидетеля д-­ра Феррари, этого шарлатана!.. Он никогда не слы­шал о Бонадонне!»... Д-р Левитан решил не прини­мать во внимание заявление д-ра Феррари, имеющее отношение к обсуждаемому вопросу, об эффектив­ности лечения по методу Ревича, и назвал его шар­латаном единственно на том основании, что д-р Фер­рари не был знаком с писаниями д-ра Бонадонны.

Атторней, представляющий закрытое Американ­ское онкологическое общество, также внес свою лепту в извращение смысла слушания. Во время восьмого слушания защитникам Ревича стало ясно, что штат ссылается на бумаги из черного ящика. По закону зашита должна иметь доступ к любым документам, которые штат может использовать против ответчика. Но фигурировали документы, с которыми защита не ознакомилась. Эти документы принадлежали Американскому онкологическому обществу. Адвокат Ревича Генри Ротблатт потребовал, чтобы его кли­ент получил доступ к этим документам, поскольку они использовались для обвинения против него.

На следующем слушании атторней Американско­го онкологического общества отказался предоставить Ревичу возможность ознакомиться с ними. После того, как суд потребовал предоставить эти бумаги, атторней отказался выполнить это решение на том основании, что он лично ознакомился с этими бу­магами и не нашел в них ничего имеющего отноше­ние к делу. Несмотря на возражение защиты, что в соответствии с законом одна из сторон не вправе определять, что имеет, а что не имеет значения для обеих, ни адвокат, ни Американское онкологичес­кое общество так и не предоставили эти бумаги для ознакомления другой стороне.

По крайней мере один раз суд позволил предста­вителям штата задавать д-ру Ревичу вопросы, не уве­домив защиту, что они будут касаться конкретного пациента. Как выяснилось впоследствии, так назы­ваемый пациент на самом деле был следователем штата. Томас Флейвин представился д-ру Ревичу боль­ным, у которого обнаружили овсяноклеточную кар­циному почек. Он имел при себе магнитофон, что­бы записать разговор.

Поскольку у Флейвина не оказалось медицинс­кой карты, Ревич отказался его лечить. Флейвин по­пытался спровоцировать Ревича пообещать излече­ние. Однако Ревич не «проглотил наживку».

Вместо того чтобы представить суду запись, сви­детельствующую в пользу Ревича, штат попытался использовать другую тактику, нарушающую основы конституционной зашиты, которая гарантирует от­ветчику очную ставку с обвинителями.

Во время перекрестного допроса д-ра Ревича Джон Шей, атторней отдела по вопросам врачебной не­компетентности, начал задавать Ревичу вопросы, ка­сающиеся его разговора с Флейвином. Флейвин так и не появился, магнитофонная запись в суде не фи­гурировала. Правильное судопроизводство предпо­лагает, что защите представляется возможность про­вести перекрестный допрос свидетеля обвинения до того, как обвинение задаст свидетелю защиты свои вопросы. Перескочив через этот важный этап, Шей создал у судей впечатление, будто Ревич сделал что-то неправильно, хотя никаких доказательств этого предоставлено не было. Шей задал Ревичу несколько вопросов относительно визита Флейвина и создал вокруг Ревича атмосферу неопределенной вины, ни­чем не подтвержденной.

Роберт С. Янг, доктор медицины, доктор юрис­пруденции, доктор философии из Администрации по контролю пищевых продуктов и лекарств был также привлечен к участию в разбирательстве на сто­роне штата против Ревича. Янг показал, что ни одно лекарство Ревича не получило одобрения Админис­трации и что в 1965 г. Администрация отклонила 19 из 20 поданных Ревичем заявок.

Янг также сообщил суду, что требования Адми­нистрации в отношении назначения лекарств при­менимы только к тем из них, которые циркулируют в торговле между штатами. Тем не менее, спустя 2 недели Шей обвинил Ревича в нарушении регла­ментации Администрации, расширив перечень выд­вигаемых против него обвинений.

Возможно, наиболее чистосердечное признание было сделано Шеем на 14-м слушании. Ревич начал объяснять заседателям конкретные случаи, о кото­рых шла речь в отчете CAG, чтобы доказать ошибоч­ность его выводов. Шей тут же прервал его: «Мы здесь не для того, чтобы доказывать или опровергать справедливость выводов группы CAG».

Это замечание побудило ведущего слушания спро­сить у Шея: «Так вы не утверждаете, что отчет был правдивым?» Ответ Шея прозвучал неубедительно: «Это совсем не имеет отношения к делу... Правда это или нет, это не имеет отношения к цели замечания». Озадаченный ответом, ведущий спросил: «Как мож­но ссылаться на то, что может оказаться неправдой?» Шей продолжал в том же духе: «Их заключение... и все, что было сказано о 33 пациентах, даже если все это несправедливо, — что с того? Мы считаем, что сам факт опубликования их в журнале делает их до­стоверными; выводы правильные».

За время, пока проходили 19 слушаний, было представлено множество документов, включая на­писанное Ревичем опровержение отчета CAG. Часто эти материалы становились предметом устного раз­бирательства.

Опровержение Ревичем выводов отчета CAG, воз­можно, было наиболее важным документом всего слушания, поскольку доказывало чрезвычайную эф­фективность метода Ревича в лечении рака.

Если бы решение комиссии оказалось в пользу Ревича, это означало бы признание эффективности его метода. Комиссию более всего интересовало, ре­комендовал ли Ревич трем пациентам, от имени ко­торых предъявлены иски, хирургическое вмешатель­ство. Оценивая метод Ревича, члены комиссии исходили только из собственного опыта и отчета CAG, — нельзя сказать, что они были хорошо воо­ружены для принятия решения.

Комиссия задала Ревичу ряд вопросов, стараясь выяснить, следовал ли он общепринятым методам лечения. Поскольку комиссия не доверяла свидетель­ствам многочисленных пациентов и врачей, доказы­вающим эффективность его метода, исход слуша­ний был предопределен. Все понимали, что метод Ревича принципиально отличается от повсеместно практикуемых методик. Членам комиссии было труд­но принять такой совершенно новый подход к лече­нию, и они неоднократно интересовались, почему он не настаивал на хирургическом лечении этих трех пациентов, исходя из того, что любой метод лече­ния, не соответствующий принятым стандартам, может квалифицироваться как врачебная некомпе­тентность.

К концу 19-го слушания комиссия признала вину Ревича и рекомендовала совету регентов аннулиро­вать лицензию Ревича. Но тут произошли события, давшие Ревичу отсрочку.

До того как представлять Ревича, Ротблатт был пре­успевающим адвокатом, он представлял таких ответ­чиков, как взломщики Уотергейта, зеленые береты и др. Однако во время слушаний по делу Ревича он за­болел. У него был рак кожи с метастазами в мозг, но он держал это в секрете. Болезнь повлияла на его про­фессиональную деятельность: он терял бумаги, у него нарушилась речь, он забывал о заседаниях и иногда неадекватно вел себя в суде. Ко времени последнего слушания Ротблатт был уже тяжело болен, и на по­мощь пришел Сэм Абади из «Абади и Джафф».

Через месяц после заключительного слушания Ротблатт умер. Позднее Абади ссылался на тот факт, что у Ревича был некомпетентный защитник, по­скольку болезнь Ротблатта уже перешла в терми­нальную стадию.

Суд предоставил Ревичу еще одну попытку, что означало, что он сможет представить больше свиде­телей зашиты. Это было хорошо, поскольку к этому времени в пользу Ревича могли дать показания но­вые свидетели, являющиеся высококвалифицирован­ными специалистами. Ревича теперь представляли Абади и Джафф, талантливые молодые люди, гото­вые к продолжению трудной борьбы.

Но затраты на судебные разбирательства по трем гражданским искам и разбирательство в отделе по вопросам врачебной некомпетентности превысили финансовые возможности Ревича. Он все время за­висел от щедрости благотворителей, иначе оплатить счета не удавалось. Когда одни люди не могли боль­ше помогать Ревичу, на помощь приходили другие. Группа сторонников Ревича решила нанять адвоката Тони Денаро. Денаро подходил по двум причинам. Когда-то он вел расследования для отдела по вопро­сам врачебной некомпетентности и вскрывал пра­вонарушения в этой области. Поэтому предполага­лось, что он не побоится защищать Ревича. Кроме того, он согласился на очень скромный гонорар.

Те, кто полагался на Денаро, считали, что его знакомство с Отделом и методами его работы сослу­жат хорошую службу. К сожалению, у Денаро по­явились необычные идеи относительно того, как следует вести дело, которые могли обернуться про­тив Ревича и лишить его шансов выиграть — или по крайней мере возможности подать на апелляцию, Денаро решил, что, поскольку комиссия в любом составе не может быть знакома с методом Ревича, она в принципе не может выносить решение о его компетентности. Вместо того чтобы подготовить

почву для принятия такой позиции и проинформи­ровать комиссию о причине отсутствия клиента, Де­наро ничем не обнаружил своих намерений вплоть до первого слушания.

Позднее Денаро апеллировал к Комиссии по об­разованию (отдел по вопросам врачебной некомпе­тентности состоит в ее ведении) провести новые слу­шания. Он использовал все ту же сомнительную стратегию, и у всех пяти членов комиссии не остава­лось другого выбора, кроме как заявить, что штат больше не обязан назначать новые слушания. Они оставили в силе прежнее решение.

Нью-Йорский совет регентов принял окончатель­ное решение по рекомендациям комиссии отдела по вопросам врачебной некомпетентности. И снова сто­ронники Ревича начали кампанию по его защите. В результате совет регентов с перевесом в один голос постановил провести 5-летнюю проверку работы 92-летнего Ревича на определенных условиях. К концу этого периода должно было быть принято оконча­тельное решение.

По истечении 5 лет совет аннулировал лицензию Ревича на врачебную деятельность.

Харви Уаксман — грозный противник Ревича — любил ездить по Манхэттену в «роллс-ройсе». При малейшей возможности он рассказывал адвокату противоположной стороны о ручке, которую он вертел в руках: «Видите эту ручку? Она стоит 2 тыс. долларов». Помимо юридического он имел также медицинское образование, хотя и не практиковал с тех пор, как стал адвокатом. Его фирма «Пегалис и Уаксман» специализировалась на исках о врачеб­ной некомпетентности. Сам Уаксман любит повто­рять, что его фирма — крупнейшая в стране по та­кого рода тяжбам. Благодаря телевизионным ток-шоу, он, несомненно, является одним из са­мых известных атторнеев, представляющих истцов на таких процессах.

Будучи изобретательным, Уаксман не ограничи­вал свою обличительную деятельность залом судеб­ных заседаний. Он знал, что если штат Нью-Йорка аннулирует лицензию Ревича, он сможет использо­вать это как веский аргумент в инспирированных им гражданских исках против него. Казалось, он в своем рвении готов не оставить камня на камне.

31 мая 1984 г. Уаксман свидетельствовал на парла­ментских слушаниях под председательством конгрес­смена Клода ГТеппера. Слушания транслировались по телевизионным каналам 20 городов, включая Нью-Йорк. В письме, адресованном конгрессмену Пеппе-ру, профессор Харолд и д-р Ладас, смотревшие теле­передачу, писали, что «Уаксман выбрал одного врача, д-ра Эмануэля Ревича, и назвал его шарлатаном».

Супруги Ладас отметили также, что «Уаксман и его клиенты собираются выиграть процесс за счет давления на попечительский совет средствами масс-медиа, вынудить совет принять'решение быстро еще до того, как Ревич сумеет организовать собственную защиту».

Уаксману было хорошо известно, что большин­ство судебных экспертов квалифицируют заранее брошенное обвинение в шарлатанстве как клевет­ническое. Однако свидетельские показания, давае­мые перед Конгрессом, не подпадали под действие закона о клевете.

На процессе по иску Эдит Шнайдер в качестве свидетелей на стороне истца выступили два врача, связанных с Американским онкологическим обще­ством. Одним из них был д-р Херберт. По его соб­ственному признанию, он был членом Комитета по неоправданным методам, причем слова «неоправдан­ные методы», как он сам признал, были эвфемиз­мом, используемым вместо «шарлатанские методы».

Обычно свидетелей не допускают на судебные раз­бирательства до того момента, когда им дают слово, Херберт, имевший степень доктора права, присут-

ствовал в зале и наблюдал действия защиты за день до собственного выступления в качестве свидетеля. Уаксман знал об этом, но ничего не предпринял. Херберт был вызван для дачи показаний в качестве эксперта, но защиту не поставили в известность об этом свидетеле. Когда адвокат Ревича Сэм Абади за­явил протест в связи с тем, что защита не имела возможности предварительно опросить свидетеля, судья отклонила протест.

Судебные разбирательства регулируются бесчис­ленными правилами, которые должны обеспечивать их беспристрастность. Понятно, что если ответчику во время суда будут высказываться определения под­стрекательского или обвинительного характера, труд­но, просто невозможно обеспечить беспристраст­ность. В случае, если такие факты будут иметь место, на судье лежит обязанность вынести порицание сто­роне, позволившей себе оскорбительные выпады, и напомнить присяжным, что они не должны прини­мать во внимание замечания подобного рода. Если оскорбительные замечания носят вопиющий харак­тер или повторяются, это может стать основанием для объявления судебного разбирательства непра­вильным. Свидетели, имеющие юридическое обра­зование, не могут не знать этого.

Заняв свое место за трибуной, юридически под­кованный Херберт несколько раз обозвал Ревича шарлатаном, заявив: «Мы распознали в нем шарла­тана.., Мы считаем его одним из самых жестоких убийц в Соединенных Штатах Америки». После того, как Абади заявил протест, этот врач и судья повто­рил свое замечание, сказав: «Мы в главе «Самые жестокие убийцы» называем Эмануэля Ревича од­ним из главных убийц в стране».

Замечание Херберта помимо прочего еше и не со­ответствовало действительности. Херберт ссылался на книгу «Те, кто крадет здоровье», 1980 г., составлен­ную д-ром Барреттом. Книга представляет собой сборник нападок на хиропрактику, акупунктуру, вита­минотерапию и 20 разновидностей других нетради­ционных методов лечения, статьи написаны разны­ми авторами. Вступительное слово принадлежит перу популярной фельетонистки Энн Ландерс.

Статья об ааьтернативных методах лечения рака названа «Самые жестокие убийцы». В ней д-ра Ревича не называют ни «одним из главных убийц в стране», и как-либо в том же духе. В двух абзацах, посвящен­ных ему, дается очень краткое описание его теории без всякой оценки, за исключением повторения вы­водов, CAG относительно бесполезности его мето­да. Однако в них ошибочно утверждается, что Тра-фалгарская больница Ревича была закрыта по решению суда.

Возможно, самым поразительным в статье было то, что большинство утверждений не имели под со­бой никаких оснований. Так, авторы безапелляци­онно делают обобщения:

«Покровители шарлатанства часто становятся жер­твами эмоциональных связей с шарлатанами. Это могут быть теплота, интерес, дружеское отношение, энтузиазм и сочувствие... Шарлатаны, как правило, оказываются изолированны от научных учреждений и ассоциаций. Они не посылают отчетов о результа­тах своих работ в научные журналы... Шарлатаны, специализирующиеся на лечении рака, ссылаются главным образом на истории болезни людей, кото­рых они якобы вылечили... Попав под очарование шарлатана, эти люди верят, что им помогло именно его лечение... Многие книги о неоправданных мето­дах лечения написаны умно, и читателю кажется, что он извлекает полезную информацию, тогда как на самом деле это не соответствует действительнос­ти... Поддерживать неоправданные методы часто при­зывают ведущие шоу-программ, политиканы и дру­гие широко известные личности».

Книга, на которую д-р Барретт ссылался как на авторитетный источник, таковым не является. Она ско­рее пропагандирует взгляды самого д-ра Барретта и организованной им группы врачей, составляющих «Комитет долины реки Лихай против грабителей здо­ровья». Таким образом, «профессиональное» мнение Херберта, что д-р Ревич шарлатан и «один из глав­ных убийц в стране», базировалось не на научных знаниях или информации, почерпнутой из научно­го журнала, а на неточном цитировании недобросо­вестной статьи, автор которой точно не установлен. Давая показания по делу Шнайдер во время пер­воначального опроса, Херберт сказал, что он читал лекции «почти на всех медицинских факультетах Америки и Канады, а также на многих европейских медицинских факультетах». В таком качестве Херберт мог больше других влиять на умы студентов. В своих лекциях он проводил идею об отсутствии или суще­ствовании незначительной связи между диетой и ра­ком, что в настоящее время в свете самых последних исследований Национального института раковых за­болеваний выглядит по меньшей мере странно.

Уаксман спросил Херберта: «Существуют ли ка­кие-либо утверждения Американского онкологичес­кого общества, имеющие отношение к делу?» Ответ Херберта проливает свет на то, почему другие врачи опасались принимать сторону Ревича или направ­лять к нему пациентов: «Да. Мы письменно указали на него как на шарлатана 20 лет тому назад. Мы в течение 20 лет пытались заставить штат Нью-Йорк отобрать у него лицензию...»

Имеющий большой опыт и влияние д-р Херберт выступает как большой авторитет, когда говорит об Американском онкологическом обществе и его по­зиции в отношении шарлатанства.

Слова Херберта «мы (Американское онкологичес­кое общество) письменно указали на него как на шарлатана 20 лет тому назад» могут относиться к статьям рубрики «Неоправданные методы» от 1961 или 1971 г., которые были почти идентичны. То, что Аме­риканское онкологическое общество пыталось ли­шить Ревича возможности практиковать в то самое время, когда оно приклеило его методу ярлык «нео­правданный»., показывает, что «неоправданный» в понимании Американского онкологического обще­ства может означать «шарлатанский».

Член комитета АОО по разоблачению шарлата­нов сказал присяжным: «Он лжет, когда заявляет, что имеются доказательства эффективности метода, и лжет, заявляя, что добивается улучшения».

Д-р Лоренс Лешан упомянул о том, что он нео­днократно наталкивался на нежелание врачей риско­вать собственной карьерой, изучая метод Ревича. Эн­тузиазм, с которым Херберт нападал на д-ра Ревича, показывает, что эти страхи были не напрасными.

Против Ревича свидетельствовал еще один врач, связанный с АОО. На время дачи показаний д-р Ро­берт Тоб занимал одну из семнадцати профессорс­ких должностей, спонсируемых Американским он­кологическим обществом. Тоб заявил, что считает выводы отчета CAG авторитетными, поскольку он опубликован в ЖАМА, и на этом основании можно утверждать, что метод Ревича не представляет цен­ности.

Был ли д-р Тоб членом комитета АОО по разоб­лачению шарлатанов, осталось неизвестным. АОО дер­жит в секрете имена членов этого комитета, что по­зволяет им выступать в качестве свидетелей, не афишируя роль самой АОО. Выступление именно Тоба в качестве свидетеля истца, тогда как в Амери­ке практикуют сотни тысяч других врачей, согласу­ется с заявлением Херберта относительно желания АОО лишить Ревича лицензии.

В деле Зайевски д-р Питер Байефф использовал те же аргументы, что и Тоб, заявив, что статья в ЖАМА — это авторитетно и она является достаточным основанием, чтобы заявить о бесполезности ме­тода Ревича. Поскольку сам Ревич пренебрег этим замечанием, Байефф заявил присяжным, что счи­тает лечение Ревича причиной смерти Зайевски.

Выступление самого Ревича только облегчило за­дачу присяжных. Насколько хорош он был как врач, настолько беспомощен как стратег и как свидетель.

Ревич пытался использовать судебные процессы для того, чтобы рассказать аудитории о своем методе лечения. Ни его собственные адвокаты, ни адвокаты истцов не смогли, как ни пытались, заставить Реви­ча отвечать на задаваемые ему вопросы. Иногда его ответы не имели никакого отношения к вопросам. В его словах порой содержалась чрезвычайно ценная информация, но оценить ее мог только тот, кто был хорошо знаком с его работами.

Ситуацию осложняло еше и то, что, возможно, в результате стресса английский язык Ревича стал очен