Некоторые структурные детерминанты институциональной поддержки

Выше упоминались некоторые типы детерминант масштаба и степени институциональной поддержки режима и диссидентов, включая случаи политизированного недовольства и оппозиционных аттитюдов в попу­ляции, организационные ресурсы и организационные навыки лидеров.

24-1012

Данный и последующий разделы определяют более точно и обобщенно некоторые структурные и функциональные детерминанты институцио­нальной поддержки, которые применимы к организациям как режима, так и диссидентов. Вариации в масштабах политизированного недовольства и оппозиционных аттитюдов не берутся в расчет в этом анализе, но если интенсивность политизированного недовольства населения пренебре­жимо мала, столь же пренебрежимо малыми будут и масштабы его, ка­кой бы ни была природа институтов. Можно изучить паттерны инсти­туциональной поддержки в таких популяциях с целью предсказания последствий будущего роста политизированного недовольства. Однако при этом не следует делать вывод, что незначительное политическое на­силие является следствием этих паттернов. В начале и середине 1960-х гг. Румыния, Швейцария и Берег Слоновой Кости практически не испы­тывали политического насилия, несмотря на огромные различия меж­ду ними в типах институциональной поддержки режима. Отсутствие в них насилия не свидетельствовало об особой действенности различия в их институциональных характеристиках, а являлось, скорее, след­ствием очень низких уровней RD во всех трех странах, как это эмпири­чески оценивалось в одном из недавних исследований¹⁴.

Следует различать структурные и функциональные детерминанты. Структурные характеристики — масштаб, сложность и организацион­ная сплоченность — детерминируют способность организаций к прове­дению любых согласованных акций и удовлетворению любых функций своих членов. Для недовольных решающими являются три функции организационной деятельности:

• обеспечение социетальных ценностных возможностей;

• политических ценностных возможностей;

• каналов выражения протеста.

Первые две функции — инструментальные, третья — экспрессивная. Социально-психологические основания, на которые они опираются, описаны в главах 2 и 3. Эти функции являются решающими в двух смыслах. Во-первых, те способы, которыми они удовлетворяются, позволяют сделать вывод о том, имеет ли недовольство деструктивные или конструктивные последствия для того индивида, который являет­ся членом и данного института, и более широкого общества, частью которого является сам этот институт. Во-вторых, степень, в кото­рой они удовлетворяются именно с помощью организации, отчасти де­терминирует согласие и лояльность их последователей. Если функции удовлетворяются плохо или удовлетворяются одной организацией хуже, чем другой, различные организации могут утрачивать не только свою сплоченность, но и своих последователей.

Организационный масштаб

Одна из двух обсуждавшихся выше детерминант уровня институцио­нальной поддержки — это ее масштаб, доля популяции, которая прини­мает участие в деятельности режимных или диссидентских организа­ций. Масштаб таких организаций устанавливает пределы, в рамках ко­торых действуют другие структурные и функциональные переменные.

Гипотеза RI.1. Институциональная поддержка режима сильно изменяется с долей попу­ляции, принадлежащей к режимно-ориентированным организациям. Гипотеза DI.1. Институциональная поддержка диссидентов сильно изменяется с долей популяции, принадлежащей к диссидентски-ориентированным организациям.

Через литературу о восстаниях «красной нитью» проходит предпо­ложение о том, что сила диссидентов зависит от организованной базы народной поддержки и что предпосылкой успеха правительства явля­ется распространенность влияния правительственных организаций за счет уменьшения влияния диссидентских организаций. Парет и Шай проводят различие между «правительственной базой» и партизанской «народной базой»¹⁵. Например, в Алжире, Южной Африке, Малайе и Филиппинах использовалось переселение с целью уменьшения мас­штабов деятельности диссидентских организаций и их коерсивного контроля. Прогресс революционной войны в Южном Вьетнаме оцени­вался и участниками ее, и наблюдателями с точки зрения доли населе­ния или числа поселений, находящихся под контролем Сайгона и На­ционального Фронта Освобождения¹⁶. Масштабы деятельности дисси­дентской организации сравнительно с режимом также оказывают свое влияние на формы борьбы, отличные от внутренней войны. Чем боль­ше, например, масштаб экстремистских политических партий или оппозиционных профсоюзов, тем более вероятно распространение ан­типравительственных беспорядков. В большинстве стран профсоюзы носят режимно-ориентированный характер и численность их в отноше­нии к несельскохозяйственной рабочей силе имеет тенденцию изме­няться обратно пропорционально уровням гражданской борьбы. К при­меру, в тропической Африке, где профсоюзные лидеры весьма лояльны к националистическим лидерам, масштаб охвата профсоюзов корре­лировал с коэффициентом -0,53 с величиной гражданского насилия в 1961-1963 гг. Вывод заключается в том, что политическая ориен­тация профсоюзов удерживала их членов в рамках институциональ­ной поддержки режимов. Однако в Латинской Америке, где профсоюзы нередко находятся под контролем диссидентских лидеров, масшта­бы юнионизации* в тот же период коррелировали с величиной борьбы на уровне +0,24¹⁷.

Организационная сплоченность и сложность

Чем больше консенсус по поводу цели и кооперативное взаимодей­ствие между членами организации и чем больше внутренняя дифферен­циация, тем более эффективна будет организация в преследовании це­лей своих членов, какими бы эти цели ни были. С точки зрения режи­мов и режимно-ориентированных организаций, эти характеристики особенно важны для установления эффективных ценностных возмож­ностей и поддержания неразрушительных средств выражения гнева. С точки зрения диссидентов они также способствуют эффективному созиданию и распределению ценностей, но наиболее важно то, что они дают диссидентам возможность, защитить своих членов от атак и орга­низовать эффективное сопротивление.

Гипотеза RI.2. Институциональная поддержка режима сильно изменяется в зависимости от уровня сплоченности и сложности режимно-ориентированных организаций.

Сплоченность — это степень консенсуса целей и кооперативного вза­имодействия между членами; сложность — это степень иерархической и функциональной дифференциации внутри организации¹⁸. Высокий уровень сплоченности основывается на консенсусе по поводу средств и целей организационной деятельности; в иных случаях высокие уровни кооперативного взаимодействия трудны для достижения, за исключе­нием использования насильственных средств. Сплоченность и сложность не обязательно совпадают. Возмущенные толпы часто обладают высо­кой степенью сплоченности, но редко — достаточно большой сложностью. Агрегатные политические партии обладают, как правило, высокой сте­пенью организационной сложности, но гораздо меньшей сплоченностью. Революционные движения обычно отличаются высокой степенью и сплоченности, и сложности. Ни одно из них не является необходимым условием другого; однако они выступают усиливающими условиями, и степень институциональной поддержки, вероятно, является скорее функцией их результирующего действия, нежели их суммы.

Режимно-ориентированные организации. Многие теоретические аргу­менты атрибутируют нестабильность политических систем организаци-

То есть вовлеченности работоспособного населения в состав профсоюзов. — Примеч. пер.

онной слабости и утверждают или подразумевают, что политическая стабильность усиливается и может быть основана на учреждении диф­ференцированных сплоченных организаций, ориентированных на ре­жим. Корнхаузер говорит, что высокий темп массового поведения, т. е. народных движений, действующих против политического порядка, наиболее вероятен, «когда элиты бывают доступны прямому вмеша­тельству неэлит и когда неэлиты доступны прямому вмешательству элит» — условие, которое он атрибутирует недостатку или слабости ас­социированных групп, служащих связи элит и неэлит¹⁹. Хантингтон предполагает, что возрастающая мобилизация и участие в политике продуцируют политический распад — нестабильность — в той мере, в какой они не связаны с организацией и институционализацией²⁰. Эйк утверждает, что политически дезинтегративные эффекты мобилизации наилучшим образом минимизируются политическими системами, об­ладающими четырьмя характеристиками. Они должны быть: авторитар­ными, осуществляющими централизованный контроль над политиче­скими и другими ресурсами; паттерналистскими, внушающими своим последователям ощущение цели и помогающими им «найти связи и зна­чения» в изменяющемся обществе; создающими и поддерживающими взаимную идентификацию между правителями и управляемыми; со­здающими согласие в рамках контекста правящей элиты²¹. Аптер пола­гает, что напряженностями, которые вызываются социальными изме­нениями, можно управлять через «высокую степень правительственно­го регулирования социальной жизни для того, чтобы вносить большую согласованность ценностей и институтов...» Легитимация плотного контроля наилучшим образом осуществляется через «ретрадициона- лизацию», т. е. через утверждение текущей практики путем символи­ческого обращения к традиционно знакомым паттернам институцио­нального контроля²².

Гипотезу относительно режима поддерживают также эмпирические свидетельства. Стабильность британской политической системы обще­признанно приписывают эволюции сложных и ответственных поли­тических институтов, поддерживаемых широко распространенным фундаментальным согласием по поводу процедур политической дея­тельности, если не обязательностью целей политической деятельности. Подобным образом нестабильность французских правительств ассоци­ируют с фундаментальным недостатком консенсуса относительно форм, процедур или целей политической деятельности и недостатком органи­зационного развития большинства французских политических партий²³. Экштейн атрибутирует стабильность и эффективность норвежской политической системы высоко ценимому среди норвежцев поведе­нию в стиле согласия и сотрудничества, а также масштабу схожести паттернов организации во всех секторах коллективного действия²⁴. Примером использования сравнительных данных может служить наш вывод о том, что стабильность политической партийной системы в 119 странах на протяжении 1961-1963 гг. сильно и отрицательно кор­релировала с уровнями гражданской борьбы. Стабильность партий­ной системы измерялась дихотомически, различаясь между теми стра­нами, где имелся продолжительный и большой опыт организационной партийной деятельности (включая как одно-, так и многопартийную системы), и теми, где партий не было вовсе либо они носили эфемер­ный или личностный характер. Эта мера коррелировала с общей ве­личиной насилия на уровне -0,34. Связь также удерживалась, когда страны подразделялись в соответствии с типом политической системы: среди полиархических (плюралистских) стран корреляция состав­ляла — 0,21, среди элитистских (новых независимых) -0,27 и среди центристских -0,47²⁵.

Сплоченность диссидентских групп. Высокие уровни взаимодействия и взаимно усиливающие ощущения депривации и требований дей­ствия, обычно имеющие место среди диссидентов, необязательно могут обнаруживаться в организованном окружении. Многое из того, что го­ворится в литературе по поведению толпы и насилия черни, можно интерпретировать с позиций влияния толпы на усиление групповой сплоченности. Ле Бон утверждал, что участники революционных толп характеризуются «исчезновением сознательной индивидуальности, преобладанием неосознанной индивидуальности, обращением к сред­ствам суггестии и заражением чувствами и идеями одного и того же направления»²⁶. Мартин подчеркивал влияние толпы на усиление раз­деляемых, но обычно подавляемых импульсов, дающих им норматив­ную санкцию: «Условия толпы — это высвобождение подавляемых импульсов, которое становится возможным вследствие того, что конт­ролирующие идеи перестают функционировать в непосредственном окружении»²⁷. Другие авторы полагают, что толпа способствует коллек­тивному действию лишь до той степени, в какой ее члены разделяют общие для всех ощущения и мотивы: «Толпа воздействует только на высвобождение подготовленных импульсов»; коллективность способ­ствует выражению агрессивных импульсов, но не создает их²⁸. Некото­рые теоретики делают акцент на важности бихевиористского зараже­ния в таких группах. Франк пишет, что действия эмоционально возбуж­денной личности отчасти зависят от других людей, находящихся в ее окружении. Наличие других людей, ведущих себя насильственным об­разом, является «мощным стимулятором... Заразительность любой сильной эмоции, будь то радость, горе или ярость, вероятно, выступает одной из наиболее потенциальных причин такого явления»²⁹.

Некоторые эмпирические исследования группового поведения пока­зывают, что взаимное усиление ощущений и связи в условиях фруст­рации способствуют возникновению агрессии. Стотленд сравнивал ре­акции субъектов на фрустрирующего супервайзера в двух вариантах ситуаций:

• когда они работали в одиночку;

• когда они имели возможность общаться с другими, работавшими над выполнением таких же заданий.

Вторые выражали более сильную открытую враждебность по отно­шению к супервайзеру — предположительно вследствие того, что у них формировалась точка зрения, независимая от фрустратора, и они мог­ли более определенно выражать свое мнение³⁰. Пепистоун и Рейчлинг целенаправленно формировали сильно сплоченные и слабо сплочен­ные группы, а затем подвергали их воздействию оскорбительных нота­ций. При этом они обнаружили, что сплоченные группы выражали бо­лее сильную враждебность и заявляли об этом более открыто, нежели другие³¹. Аналогичным образом Френч обнаружил, что организован­ные группы, члены которых прежде работали вместе, выражали агрес­сию более открыто и свободно, нежели группы неорганизованных не­знакомцев³². Сравнимый феномен наблюдался в недавних эксперимен­тах по выработке решений, где предполагалось, что при определенных условиях группы принимают гораздо более рискованные решения, не­жели в тех случаях, когда их члены действовали раздельно³³. Некото­рые типы фрустрации явно увеличивают сплоченность. Козер считал, что свой вклад в сплоченность группы вносит также враждебность в отношении других внешних групп³⁴, а Тибо обнаружил, что сплочен­ность низкостатусных групп ощутимо возрастала перед лицом продол­жительной фрустрации³⁵.

Свидетельства о коллективных действиях выявляют важность высо­ких уровней взаимодействия и групповой сплоченности во всем, что содействует насилию. Индивидуальное поведение и в толпе, и в рево­люционных организациях характеризуется высоким, иногда исключи­тельно сильным взаимодействием их членов. В ходе развития рево­люционных организаций, как полагает Хоппер, недовольные люди узнают друг о друге, принимая участие в совместной деятельности.

«Их негативные реакции на базовые факторы жизненных обстоятельств разделяются другими и начинают распространяться [среди всех чле­нов организации]... Благодаря этому, индивидуальное недовольство имеет тенденцию становиться сфокусированным и коллективным». Такое коллективное возбуждение «служит тому, чтобы интегриро­вать недовольство и смуту, разрушать старые паттерны поведения и подготавливать путь для развития новых паттернов»³⁶. Такого рода процесс был законспектирован одной работницей из Йерреса, аресто­ванной в качестве зачинщицы французских хлебных бунтов 1775 г., которая сообщала полиции, что, будучи далекой от того, чтобы стать лидером, она «была увлечена... была возбуждена, так же, как кто угод­но другой, и что она сама не осознавала, что говорила и что делала»³⁷. Уэйда и Дэйвис на основе ретроспективного исследования японо-аме- риканцев, которые участвовали в восстании в Манцанарском лагере для перемещенных в 1943 г., описывают ощущение групповой идентифика­ции, которое охватывает разгневанную толпу, поддерживая чувство правоты в своих действиях: «Там индивид утрачивает, возможно, боль­шую часть идентичности и уникальности, которая делает его индиви­дом. Его роль как члена толпы обеспечивает его защитной маской, за которой он может присоединиться к такому действию, которое он не мог бы совершить в собрании друзей и знакомых. Теряя меру своей идентичности, человек в толпе теряет чувство индивидуальной ответ­ственности и в то же время приобретает ощущение силы в выражении чувств, которые он разделяет с другими присутствующими, но которые сам он не мог бы выразить, во всяком случае выразить эффективно. Это ощущение силы, которое, как освобождение от напряжения, является одним из аспектов свободы, даже если оно выражает индивидуальность, и может отчасти служить объяснением, почему действия толпы могут приносить такое удовлетворение многим ее членам. Один из участни­ков восстания, которое мы изучали, подчеркнуто утверждал, что он "чувствовал себя прекрасно", когда восстание было в прогрессивной стадии»³⁸.

В той степени, в какой недовольные чувствуют себя подобным обра­зом, взаимодействие между ними облегчается. Два французских исто­рика рабочего движения пишут о новом городском пролетариате, что «...спектакль однообразной бедности возникал вследствие идентич­ности условий, способствовавших взаимной осведомленности обез­доленных. Рабочие массы, встречаясь на заводах, общались вновь в убо­гих лачугах и нездоровых окраинах больших индустриальных горо­дов... Это чувство принадлежности к той же категории отверженных, отделенных от остальной части нации, помогало в том, чтобы дать всем чувство принадлежности к одному классу париев, живущих вне коллек­тивности»³⁹.

В качестве поддержки такой интерпретации можно привести срав­нительное исследование склонности рабочих к забастовкам в одиннад­цати западных странах на протяжении двадцатипятилетнего периода. Керр и Зигель обнаружили, что большинство из тех рабочих, которые тяготеют к участию в забастовках, работают в тех отраслях индустрии, где рабочие образуют относительно однородные группы, географиче­ски или иным образом изолированные от более крупных коллективов и сильнее «склонны к солидарности»⁴⁰. В более раннем исследовании Крук также обнаружил, что многие всеобщие стачки эволюционирова­ли из диспутов в шахтах, на лесосеках, текстильных фабриках и портах, причем большая часть этих предриятий характеризовалась «изолиро­ванной» массой работников⁴¹. Подобно этому восстаниям черных аме­риканцев способствовала вынужденная сплоченность бедняков гетто. Свидетельства, которые приводятся в главе 4, показывают, что в неко­торых восстаниях в гетто имела место дифференциация участников на недавних иммигрантов и старожилов, причем участие последних было более активным; старожилы, вероятно, испытывали не только большее недовольство, но также и более сильное стремление к взаимодействию с другими. Эффекты сплоченности, способствующие насилию среди многих групп диссидентов, очевидно, носят иной характер, нежели сре­ди тех, кто находится в ситуации изоляции или деградации. Частоту студенческих демонстраций и бунтов отчасти атрибутируют относи­тельной однородности и высокой степени взаимодействия, характер­ным для студенческой культуры, в сочетании с особенно сильным не­довольством по поводу условий, складывающихся в более обширном обществе. Американская революция вряд ли могла бы стать успешной, если бы среди молодых людей из верхушки колониальных средних классов не было консенсуса относительно целей, основанного на их совместном обучении в школе и схожести социоэкономического про­исхождения, а также на их взаимодействии в колониальной политике и позже в комитетах корреспонденции.

Характеристики диссидентской организации. Выживанию и эффек­тивности действий диссидентских групп в значительной степени спо­собствуют развитие лидерства, дифференциация организационных функций и учреждение формальных структур для выполнения этих функций. Организационное развитие не является ни предпосылкой, ни суррогатом сплоченности; но оно может быть использовано для ее увеличения и расширения групп до гораздо более крупных размеров. Организационная дифференциация равным образом важна для мо­билизации ресурсов, как и для других групповых целей. Большое вни­мание, уделяемое лидерству в диссидентских организациях, — это мол­чаливое или открытое признание его роли в создании и расширении институциональной поддержки диссидентов. Лидеры формулируют доктрины, оправдывающие политическое насилие, и доводят их до своих последователей — как действующих, так и потенциальных; они устанав­ливают типовые способы действий и дают соотвествующие санкции тем, кто их непосредственно использует; обеспечивают средства и сигналы к насильственным акциям; минимизируют вероятность возмездия для своих последователей. Точного соответствия между лидерством и раз­витием массового политического насилия не существует. Некоторые революции потерпели неудачу вследствие чьего-то желания установить эффективное лидерство, другие провалились, несмотря на его наличие, хотя некоторые из революций, увенчавшихся успехом, не обладали эффективными лидерами до тех пор, пока революционный процесс не развился в полной мере⁴². Тем не менее установление единого лидер­ства и руководство местными организациями играет важную роль, ког­да приходится сталкиваться с организованным сопротивлением.

Одной из функций, которые наиболее часто атрибутируют револю­ционному лидерству, является формулировка доктринальных оправда­ний насилия. Кантрил так описывает эту функцию в условиях широко распространенного недовольства: «Эти критические ситуации... созда­ют плодородную почву для возникновения лидера толпы, потенциаль­ного диктатора, революционного или религиозного пророка... Такого рода лидеры возникают благодаря тому, что они дают людям интерпре­тацию, которая вносит упорядоченность в их хаотичный психологиче­ский мир. Умный лидер почувствует причины неудовлетворенности своих последователей, осознает, какие из старых причин лояльности действующему режиму остались непотрясенными, а какие подвергают­ся серьезным сомнениям. Он распространяет среди смущенных и нетер­пеливых душ рациональные взгляды, которые, с их точки зрения, соче­тают в себе лучшее из старого с лучшим из нового»⁴³.

Использование призывов и развитие организационных средств дает возможность синтезировать разнообразие интересов и неудовлетворен- ностей и поставить их на службу целям диссидентских лидеров. Роз- берг в своем исследовании организации движения May-May расска­зывает о том, как лидеры кикуйю решили привести массы к присяге, на которой следовало базироваться движению для того, чтобы создать широкую организацию, которая должна была преодолеть фракцион­ность внутри племени. Поскольку организация уже существовала, кон­троль над ней смогли получить более воинственные группы⁴⁴. Воззва­ния, которые эффективны для мобилизации поддержки на короткий период времени, не обязательно будут благоприятны для поддержания деятельности диссидентов в течение длительного времени. Например, если диссидентские организации переходят от демонстративной дея­тельности к инструментальной, доктрины, которые служили для оправ­дания насильственных акций, потребуют, вероятно, новых интерпрета­ций. Биттнер утверждает, что радикальные убеждения имеют опреде­ленное полемическое неудобство, подвергая риску само продолжение радикальных движений, и что их принципиальной организационной задачей является компенсация этого неудобства⁴⁵.

О различных типах лидеров говорят, что они выполняют различные организационные функции. Хоффер атрибутирует ответственность за дискредитацию предшествующего политического порядка «человеку воинствующего слова». Если режим оказывается дискредитированным с его помощью или благодаря другому средству, революционное дви­жение консолидирует «человек дела»⁴⁶.. На самой ранней стадии раз­вития революции Хоффер предлагает проводить различие между «спо­койным, исполненным достоинства» агитатором, который «возмущает людей... тем, что он говорит», и активистом, который просто побужда­ет людей к действию. На последующей, «популярной стадии» лидер­ство обеспечивается пророком, который пропагандирует «особое, отли­чительное знание причин тревоги и недовольства», а позже — рефор­матором, который предлагает специфическую программу действий⁴⁷. Дискуссии о харизматическом лидерстве делают акцент на символиче­ских функциях лидеров; харизматический лидер символизирует всеоб­щую нужду и может даже превращать ее в доктрину революционного действия со стороны своих последователей⁴⁸. «Во всех случаях лидер — это символ, — пишет Петти. — В некотором смысле, подобно любому символу, он опосредует для своих последователей некоторые жизнен­ные принципы»⁴⁹. Таких людей их последователи наделяют экстраор­динарным могуществом и наличием таких качеств, которые позволяют им выражать функции физиологического состояния тех, кого они ве­дут за собой, как свои собственные.

Высококомпетентный лидер необходим для создания ситуции перма­нентного насилия и направления его в определенное русло. Мак-Алис- тер предполагает, что существует тесная связь между эффективностью революционного насилия и степенью революционной организованности и единства⁵⁰. Сравнительное исследование сельского бандитизма в Ко­лумбии и городского терроризма в Венесуэле приходит к выводу, что эффективное организационное единство является предпосылкой про­ведения целеориентированной революционной политики и что высоко- политизированное лидерство необходимо, если диссиденты намерены поддерживать кампанию противостояния как правительству, так и большинству граждан. Если лидерство не является политически ком­петентным, политическое насилие может быть продолжено лишь при наличии широко распространенного политического недовольства⁵¹. Если диссидентская организация была создана как полувоенное фор­мирование или же трансформировалась в него, предпосылкой успеха военных операций является иерархия лидерства. Политические и орга­низационные умения их лидеров могут содействовать достижению лич­ных целей самих лидеров, направляя спонтанное насилие на свои соб­ственные мишени. Так с успехом поступали большевики в России в 1917 г.; такой же путь избрали лидеры Французской коммунистической партии в 1968 г.

Последний пример проясняет, что нельзя обнаружить точного соот­ветствия между существованием диссидентского лидерства и расшире­нием масштабов насилия. Компетентное лидерство и сложная обста­новка способствуют институциональной поддержке диссидентов; эта поддержка может быть использована скорее для минимизации, неже­ли увеличения политического насилия. К примеру, государственный переворот в предреволюционной ситуации, может предупредить мас­совое насилие, быстро устраняя ненавистные символы политической репрессии и вселяя надежды на смягчение депривации⁵². Вообще, если диссидентские лидеры изначально в большей степени привержены к усилению ценностных позиций своих членов, нежели к самому осуще­ствлению насилия, они будут приспосабливать свою тактику к потреб­ностям ситуации, с которой сталкиваются. Если тактические сообра­жения подказывают им, что преимущества наилучшим образом до­стигаются с помощью минимального насилия, то они, вероятно, будут ориентировать своих членов скорее на минимизацию, нежели на уси­ление насилия. Возможно также, что необходимость удовлетворения потребностей своих наиболее интенсивно неудовлетворенных последо­вателей в выражении враждебности из-за опасения утратить контроль над ними могут подвигнуть лидеров на более насильственные действия, нежели они сочли бы целесообразным по тактическим соображениям. Позднее, чтобы минимизировать деструктивные последствия такой тактики, они могут развивать более рутинные, менее насильственные символические средства протеста тех типов, которые используют сами режимы (см. следующий раздел). Один из возможных результатов та­кого процесса — ритуальное использование демонстраций и забастовок, сопровождаемое высокими уровнями вербального выражения враж­дебности.

Другие организационные функции, в которые вносит свой вклад лидерство, — это обеспечение своим последователям нормативной и физической поддержки и, как следствие этого, усиление групповой сплоченности и ослабление коерсивного воздействия со стороны режи­ма. Главная функция доктрин, формулируемых лидерами, состоит в том, чтобы обеспечить своих последователей нормативными оправда­ниями оппозиции. Осведомленность последователей о том, что они являются членами организованной группы единомышленников, усили­вает групповую сплоченность и дает ощущение безопасности перед лицом внешнего давления. «Мы должны висеть все вместе, или же мы, без сомнения, будем висеть по отдельности!» — это чувство, общее для многих мятежников, включая тех американских колониальных лиде­ров, которые дали ему такое выражение. Само по себе наличие лидер­ства также может снижать воспринимаемую угрозу возмездия, дей­ствуя наподобие громоотвода. Рядовой член диссидентской организа­ции может быть убежден, что основной удар негативных санкций режима падет скорее на лидера, нежели на него.

Специфические организационные характеристики диссидентских групп широко изменяются в зависимости от обстоятельств формиро­вания группы, целей лидеров и последователей, социальной и экономи­ческой обстановки действия и характера ответа режима на их деятель­ность. Хотя здесь не предпринимается попытки анализа этих факторов, заслуживает внимания тот момент, что диссидентские организации обычно отражают паттерны, общие для социальной среды, в которой они действуют. Наиболее очевидная причина состоит в том, что мно­гие диссидентские организации, особенно те, у которых цели носят ско­рее ограниченный, нежели революционный характер, бывают перво­начально нейтральными или режимно-ориентированными ассоциа­циями и лишь впоследствии втягиваются или вовлекаются в открытую оппозицию режиму. Такие случаи имели место со многими милле- нарианистскими религиозными движениями, с политическими парти­ями и ассоциациями, которые прибегали к насильственному сопротив­лению, когда общепринятые средства политической активности оказы­вались для них закрытыми, а также с радикальными профсоюзными организациями наподобие Интернациональных Рабочих Мира. Более распространенная причина кроется в том, что люди просто лучше де­лают то, что умеют делать. Диссидентские лидеры с наибольшей вероят­ностью действуют эффективно, если используют организационные ме­тоды, в которых имеют опыт. Они с наибольшей вероятностью могут привлекать к себе последователей и приобретать их лояльность, ис­пользуя свою власть теми способами, с которыми эти последователи знакомы. В литературе проводится немало параллелей между преобла­дающими паттернами групповой организации и диссидентской органи­зации. Массовые протесты в средневековой Европе имели тенденцию принимать форму религиозных движений — единственного типа орга­низации, отличного от родственных кланов и феодов, известного боль­шинству сельских и городских жителей того времени⁵³. Многие заго­ворщические организации в Европе XIX в. имели сходство с миро­любивыми тайными обществами той эпохи⁵⁴. Организация и тактика партизанских отрядов в менее развитых странах часто имеет значи­тельное сходство с организацией и тактикой традиционных банд. Ре­гиональные сепаратисты и революционеры, контролирующие значи­тельные территории, часто используют существующие административ­ные структуры и процедуры, если же таковых не существует, — копируя модель того режима, которому они противостоят, либо зарубежные модели. Захваченные документы местного правительства, учрежден­ного мятежниками в провинции Конго Куилу в середине 1960-х гг., демонстрируют ритуалистическую приверженность административ­ным процедурам национального и колониального конголезских прави­тельств⁵⁵.

Коммунистические революции были главным источником орга­низационного вдохновения для других революционных движений се­редины XX в., и описаны они более детально, чем любой другой тип ре­волюционных организаций. Наиболее подходящие и эффективные модели дают китайская и вьетнамская революционные организации, разработанные в ходе затяжных революционных войн. Русский комму­нистический организационный опыт был связан с маломасштабными тайными операциями в России и Европе до 1918 г., а после этого и вне России — с процедурами для проведения революционной политики, когда большевики находились у власти. Организационные паттерны и процедуры, подходящие для такого рода операций, менее эффективны и, вероятно, во многих отношениях дисфункциональны для ведения революционных войн⁵⁶. База для азиатских революционных движений обеспечивалась кадровой партией — «организацией мастеров, которая может служить в качестве скелетной структуры сложного процесса мобилизации и действия»⁵⁷. Мобилизация требует и агитации среди потенциальных сторонников, и создания сложных интегрированных структур, «способных сплотить своих членов, чтобы они выполняли приказы с безоговорочным повиновением»⁵⁸. Мао следующим образом описывает некоторые типы политических и военных структур комму­нистов в районах Китая, находившихся под номинальным контролем японцев. Каждая область «должна быть подразделена на отдельные компании или батальоны, формируемые в соответствии с подразде­лениями. В каждый из "военных районов" назначаются военные коман­диры и политические комиссары. В подчинение им назначается не­обходимое число офицеров как военных, так и политических. При военных штабах должен иметься персонал, помощники, офицеры по снабжению, а также медицинский персонал. Контроль над ними осуще­ствляет начальник штаба... В политических штабах создаются бюро пропаганды, организации движения народных масс и разнообразных смешанных функций. Правом контроля над ними наделяются полити­ческие председатели»⁵⁹.

Предписываемые паттерны связи между военными и политически­ми организациями могут изменяться, равно как и исполняемые адми­нистративные процедуры. Однако без значительных исключений и сто­ронники, и противники, и аналитики современной революционной войны атрибутируют способность революционных организаций, со­зданных по коммунистической модели, выстоять и добиться успеха перед лицом массированного противника, прежде всего, их организаци­онной разработанности⁶⁰.