Сталин и Мао заключают договор о дружбе, союзе и взаимной помощи

 

1 октября 1949 г. в Пекине на площади Тяньаньмэнь Мао Цзэдун торжественно провозгласил образование Китайской Народной Республики. Это было историческое событие не только в многотысячелетней истории Китая, но и в мировой истории. Оно на деле стало поворотным пунктом в развитии мировых событий, особенно в регионе Азии и Тихого океана. Советский Союз явился первой страной, признавшей новый Китай. Странным – и это бросилось в глаза всем – было то, что Сталин как глава правительства не послал положенного в таких случаях официального поздравления – ведь это была не просто смена очередного правительства, а рождение принципиально нового государства. Со стороны китайского руководства данный поступок мог получить только резко отрицательную реакцию, что незамедлительно и последовало.

Как сообщал в Москву советский посол Н.Н. Рощин (кстати, он являлся и послом при чанкайшистах, но по каким-то странным причинам не был заменен другим лицом, что также вызывало по меньшей мере недоумение, поскольку при сменах режимов, как правило, заменяют и послов), Мао Цзэдун был крайне недоволен тем, что КНР не получила официального поздравления со стороны Советского Союза, хотя от правительств ряда других государств такого рода поздравления пришли в адрес Пекина. Н.Н.Рощин после своей беседы с Мао Цзэдуном 16 октября 1949 г. писал:

«Вслед за этим Мао, вернувшись к вопросу о новых победах лагеря мира и демократии, остановился на создании Германской Демократической Республики, подчеркнув, что значение этого события видно из того, что тов. Сталин лично обратился с посланием к президенту Новой Германской Республики. В то время, когда Мао говорил, что читал текст этого послания, можно было совершенно ясно понять, что он крайне переживает, что Китай до сих пор не получил поздравления от тов. Сталина по случаю создания Китайской Народной Республики. Мао в разговоре несколько раз подчеркнул, что Германская Демократическая Республика создалась на 12 дней позже, чем Китайская Народная Республика»[926].

Едва ли нужно комментировать данный пассаж. Единственное, что вызывает вопрос: почему так поступил Сталин? Из-за соображений осторожности, чтобы не вызывать недовольство западных держав? Но, как говорится, все уже было сделано до этого, и питать опасения задним числом было просто нелогично. Может быть, вождь хотел этим продемонстрировать, что в Китае сменилось только правительство, и ничего более! Это тем более алогично. По крайней мере, данный демонстрационный шаг Сталина не находит разумного объяснения, а тем более оправдания. Полагаю, что все это не могло не сказаться на предстоявших в Москве переговорах. Тем более, что спорных и дискуссионных проблем и без того было более чем достаточно, хотя внешне данный факт никак не проявлялся.

16 декабря 1949 г. Мао Цзэдун поездом прибыл в Москву. Его сопровождали два помощника – Чэнь Бода, Ши Чжэ – и еще несколько человек. Никого из высокопоставленных официальных лиц в его свите не было. На Ярославском вокзале советским правительством была устроена торжественная встреча со всеми принятыми в то время в СССР высочайшими официальными почестями. Сталина на этой церемонии не было. По существовавшему в те годы дипломатическому протоколу Сталин встречать высоких гостей или провожать их на железнодорожные вокзалы или в аэропорты лично не выезжал. Так было и на этот раз. Мао Цзэдуна встречали от имени Сталина два заместителя председателя Совета Министров СССР – В.М. Молотов и Н.А. Булганин, а также министр внешней торговли М.А. Меньшиков, зам. министра иностранных дел А.А. Громыко и другие официальные лица. На церемонии встречи присутствовали сотрудники посольства КНР в Москве во главе с послом Ван Цзясяном и послы социалистических стран.

В тот же день состоялась встреча Сталина с Мао Цзэдуном. Есть свидетельства того, что при первой встрече Сталин, увидев Мао, сказал: «Я никак не ожидал, что вы такой молодой и такой крепкий. Вы одержали великую победу, а победителей не судят»[927].

Как пишет А.М. Ледовский, беседа носила очень теплый, дружественный, откровенный и взаимно уважительный характер. Это опровергает распространившиеся в некоторых странах в годы «холодной войны» вымыслы, будто Сталин очень долго не принимал Мао Цзэдуна и относился к нему без должного внимания и уважения[928].

Относительно последнего замечания А.М. Ледовского, что Сталин относился к Мао без должного внимания и уважения, существуют и прямо противоположные версии. Этого вопроса я коснусь несколько позже. Здесь я приведу свидетельства Н.Т. Федоренко – переводчика Сталина на переговорах, поскольку они представят для читателя несомненный интерес, так как касаются не только хода самих переговоров, но и атмосферы, царившей на них, такие нюансы, которые знакомы были лишь немногим.

Н.Т. Федоренко пишет: «Встречи и беседы Сталина и Мао Цзэдуна проходили обычно на подмосковной даче в Кунцеве. Время всегда было ночное. За длинным столом, в самом начале которого сидел Сталин, как правило, располагались члены Политбюро ЦК ВКП(б). Мао Цзэдун занимал место рядом с хозяином, если не считать переводчика, который находился между ними. Китайские товарищи занимали места по соседству со своим лидером.

Стол всегда был сервирован: у каждого места – обеденный прибор, бокалы, рюмки, минеральная вода, несколько бутылок грузинского сухого вина. Водка не подавалась. На столе также стояли блюда с парниковыми овощами и зеленью…»[929]

Касаясь содержания самих переговоров, Федоренко отмечает, что темы собеседований были самые различные. Строгой повестки дня не существовало. Разговор практически происходил между Сталиным и Мао Цзэдуном. Остальные молчали. Однако в ходе непринужденного разговора собеседники обменивались суждениями по военным, политическим, экономическим и идеологическим вопросам. Именно так были согласованы принципиальные положения Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи между Советским Союзом и Китайской Народной Республикой. Конкретные переговоры по содержанию статей договора велись также между делегациями – советской во главе с А.И. Микояном и китайской, возглавлявшейся Чжоу Эньлаем[930].

Несомненный интерес представляет то, каким воспринимался Сталин во время переговоров, как он вел их и какое впечатление на участников переговоров производила его манера вести переговоры. По словам Федоренко, Сталин во время бесед с Мао Цзэдуном был всегда спокоен, выдержан, внимателен к гостю. Он никогда не отвлекался ни на что другое. Был всецело сосредоточен на содержании беседы. Следил за точностью выражений, строением фразы, отбором слов при переводе. Он был предельно взыскателен к изложению мысли, формулировкам, речевой нюансировке. Можно сказать, что все это было внешним проявлением. Сталин искусно носил маску, за которой скрывалось нечто непостижимое. Тем более что он обладал мягкостью жестов, тонкостью интонаций… Сталин обладал какой-то гипнотической силой, грозностью, демонической державностью. Весь его облик, манера держаться, беседовать как бы говорили окружающим, что власть должна быть таинственной, ибо сила власти – ее неразгаданность. Отсюда и культ его личности окружен загадочностью, секретностью, окутан великой таинственностью. Конечно, Н.Т. Федоренко говорил о личных своих ощущениях, которые, быть может, не всегда объективны. Само место собеседований, как он его воспринимал, напоминало поле ночных демонических сил. Достаточно было Сталину появиться в комнате, как все вокруг будто переставали дышать, замирали. Вместе с ним приходила опасность. Возникала атмосфера страха[931].

Полагаю, что в данном случае переводчик точно передает дух и атмосферу, которая, по всей вероятности, должна была сказываться и на ощущениях самого Мао. Это достигалось, в частности, тем, что каждая встреча Сталина с Мао Цзэдуном приносила нечто неожиданное, непредсказуемое. Содержание бесед всецело определялось хозяином, который, однако, никогда заранее не раскрывал темы разговора. Обычно беседа начиналась с отвлеченных сюжетов.

В одном из интервью, данных Н. Федоренко журналу «Аргументы и факты», ему был задан весьма интересный и важный, с моей точки зрения, вопрос:

«– Было заметно, что отношения Сталина и Мао – это отношения „старшего брата“ и „младшего брата“?

– Отношение Сталина к Мао Цзэдуну менялось со временем. Сначала… Сталин считал Мао крестьянским лидером, который, как редиска, „сверху – красный, внутри – белый“. Чан Кайши в то время казался надежнее. Но постепенно Сталин увидел в Мао настоящего „кормчего“ с железной хваткой. Я участвовал тогда в переговорах с Чан Кайши и видел, как того стали быстро отодвигать на второй план, превращая во „врага китайского народа“.

…Для Мао Сталин был „глыбой“, тонким аналитиком, великим артистом и режиссером политического действа. Но, возвеличивая Сталина, он возвеличивал и себя, готовя себя на роль преемника – пусть пока только на Дальнем Востоке, а потом… Кто знает? Позднее мне стало казаться, что Сталин начинает побаиваться того, что Мао, руководивший революционными процессами в огромной стране, когда-нибудь станет вровень с „учителем всех времен и народов“ или даже где-то оттеснит его на второй план»[932].

Но прервем пока повествование об атмосфере встречи и тех впечатлениях, которые произвел Сталин на ее участников. Обратимся к главным предметам самого визита и, соответственно, переговоров двух лидеров. Сначала переговоры проходили в Кремле, но последующие беседы переместились на «ближнюю» сталинскую дачу в Кунцево. Обычно они шли с 10 часов вечера до 2 – 3 часов утра. Повестки дня – или, если говорить точнее, скорее «повестки ночи» – как таковой не было. Но над всем властвовала жесточайшая воля, жесточайшая дисциплина Сталина. Он руководил всем. Об этом чуть ли не в один голос говорят те, кто так или иначе был причастен к переговорам.

Мао Цзэдун начал с заявления о том, что в настоящее время главнейшим вопросом является вопрос о мире. Он особо подчеркнул, что Китай нуждается в мирной передышке продолжительностью в 3 – 5 лет, которая была бы использована для восстановления предвоенного уровня экономики и стабилизации общего положения в стране. Решение важнейших вопросов в Китае находится в зависимости от перспектив на мир. Он поинтересовался мнением Сталина о перспективах сохранения мира. Ответ Сталина был оптимистичным:

«В Китае, таким образом, идет война за мир. Вопрос о мире более всего занимает и Советский Союз, хотя для него мир существует уже в течение четырех лет.

Что касается Китая, то непосредственной угрозы для него в настоящее время не существует: Япония еще не стала на ноги и поэтому она к войне не готова; Америка, хотя и кричит о войне, но больше всего войны боится; в Европе запуганы войной; в сущности, с Китаем некому воевать, разве что Ким Ир Сен пойдет на Китай?

Мир зависит от наших усилий. Если будем дружны, мир может быть обеспечен не только на 5 – 10, но и на 20 лет, а возможно, и на еще более продолжительное время»[933].

Разумеется, главным, определяющим предметом переговоров выступал вопрос о заключении договора между двумя странами. Существовало два варианта – скорректировать существовавший (1945 г.) договор и заключить совершенно новый договор. Западные исследователи отмечают, что Сталин не был склонен отказываться от прежнего договора и заключать принципиально новый. Мотивы были таковы, и о них пишет, в частности, известный биограф Мао Цзэдуна Ф. Шорт: «На самом деле Сталину было прекрасно известно, чего ожидал от него Мао. Китай рассчитывал на то, что Москва аннулирует подписанный с Чан Кайши Договор о советско-китайской дружбе и заключит новый, выдержанный в духе взаимоотношений, которые должны существовать между братскими социалистическими странами.

Однако Сталин вовсе не стремился к этому. Его нежелание формально объяснялось тем, что договор с Чан Кайши вытекал из трехсторонних соглашений, достигнутых в Ялте. Вот почему, как было сказано Мао, отказ хотя бы от одного пункта даст США и Великобритании законные основания поставить под вопрос и другие параграфы, в частности, касающиеся советских прав на бывшие владения Японии на Курилах и Южном Сахалине. Сталин произнес эту громкую фразу намеренно, давая ею понять: если Мао хочет новых отношений с Москвой, то строиться они будут на условиях России. Существующий договор оставался в силе; признавая его, Мао тем самым признавал и ведущую роль Сталина. Лишь для того, чтобы подсластить пилюлю, Сталин заметил, что правительствам обеих стран никто не помешает в неформальном, рабочем порядке наполнить подписанный документ более современным содержанием.

Подобные словесные игры были хорошо знакомы Мао.

…Однако сейчас ставки в игре были неизмеримо выше. Взаимоотношения с СССР являлись краеугольным камнем политики Мао в контактах со всеми остальными странами мира. Если Китай так и останется в положении подчиненного, то чего ради вершилась революция? Если Россия будет упрямо придерживаться старых обязательств, то что заставит капиталистические страны строить новый фундамент отношений с Китаем?»[934]

Что же, определенная логика в рассуждениях западного автора, безусловно, присутствует, и она как бы косвенно подтверждается записью переговоров между двумя лидерами. Сталин поставил вопрос так: следует ли объявить о сохранении существующего Договора о союзе и дружбе между СССР и Китаем от 1945 г. или заявить, что будут внесены изменения, или теперь же внести в него соответствующие поправки?

Сталин, далее, конкретизировал свою позицию: договор был заключен между СССР и Китаем в результате Ялтинского соглашения, предусматривавшего главнейшие положения договора (вопрос о Курильских островах, Южном Сахалине, Порт-Артуре и др.). Это означает, что указанный договор заключался, так сказать, с ведома Америки и Англии. Имея в виду это обстоятельство, Сталин в своем узком кругу решил пока не изменять никаких пунктов этого договора, так как изменения хотя бы одного пункта могло бы дать Америке и Англии юридический повод поставить вопрос и об изменении пунктов договора, касающихся Курильских островов, Южного Сахалина и др. Поэтому было найдено возможным формально сохранить, а фактически изменить существующий договор, т.е. сохранить формально право Советского Союза на содержание своих войск в Порт-Артуре, но по предложению Китайского правительства вывести находящиеся там части Советской Армии. Такую операцию можно было бы проделать по просьбе китайской стороны.

Что касается КЧЖД, то и в этом случае можно было бы формально сохранить, а фактически изменить соответствующие пункты соглашения с учетом пожеланий китайской стороны.

Если, однако, эта комбинация не удовлетворяет китайских товарищей, говорил Сталин, то они могут выдвинуть свои предложения[935].

По вопросу о КЧЖД и Порт-Артуре Мао высказался в том духе, что нынешнее положение с КЧЖД и Порт-Артуром соответствует интересам Китая, так как сил одного Китая недостаточно для того, чтобы успешно бороться против империалистической агрессии. Кроме того, КЧЖД является школой по подготовке китайских железнодорожных и промышленных кадров.

Со своей стороны Сталин продолжал убеждать Мао оставить в силе существующий договор, мотивируя это тем, что увод советских войск еще не означает, что Советский Союз отказывается от помощи Китаю, если она, эта модель, потребуется. Дело в том, что нам, как коммунистам, далее говорил Сталин, не совсем удобно держать свои войска на чужой территории, особенно же на территории дружественной страны. Ведь при таком положении всякий может сказать, что если советские войска находятся на китайской территории, то почему, например, англичане не могут держать своих войск в Гонконге, а американцы – в Токио?

Мы, убеждал Сталин, выиграли бы в международных отношениях, если бы советские войска по взаимному согласию были выведены из Порт-Артура. Вывод советских войск вместе с тем явился бы серьезным подспорьем китайским коммунистам в их взаимоотношениях с национальной буржуазией. Все увидят, что коммунисты сделали то, чего не мог сделать Чан Кайши. С национальной буржуазией китайские коммунисты должны считаться.

Договор обеспечивает за СССР право держать свои войска в Порт-Артуре. Но СССР может не использовать этого права и увести войска по просьбе китайского правительства. Однако, если это не подходит, то войска в Порт-Артуре можно оставить на 2, 5 или 10 лет, как выгодно Китаю. Пусть не поймут, заключил Сталин, что мы хотим бежать из Китая. Мы можем оставить свои войска и на 20 лет[936].

Мао Цзэдун в конце концов внял доводам Сталина и признал, что при обсуждении вопроса о договоре в Китае китайская сторона не учла позиции Америки и Англии в связи с Ялтинским соглашением. Поэтому, заключил он, мы должны поступать так, как выгодно общему делу. Этот вопрос следует обдумать. Однако уже теперь становится ясным, что сейчас изменять договора не следует, как не следует спешить с выводом войск из Порт-Артура[937].

Далее Мао поставил вопрос о займе в 300 млн. долларов, а также о содействии СССР в создании в Китае сети воздушного сообщения, флота и другие проблемы экономического порядка. Сталин обещал оказать в этих вопросах необходимую помощь, обратив особое внимание на то, в чьих руках находятся банки, как осуществляется контроль за добычей вольфрама, молибдена, нефти. Особый интерес он проявил к сырью, из которого производят каучук, поскольку Советский Союз испытывал в нем большую потребность.

В заключение первой беседы, видимо, желая сделать приятное своему гостю и показать, что он ценит его теоретические и политические произведения, Сталин предложил перевести на русский язык его работы.

«Сталин: Мы хотели бы получить от Вас список Ваших работ, которые можно было бы перевести на русский язык.

Товарищ Мао Цзэдун: Я занимаюсь просмотром своих работ, которые были напечатаны различными местными издательствами и содержат массу ошибок и искажений. Окончание просмотра материалов я планирую к весне 1950 года. Однако мне хотелось бы получить помощь советских товарищей: во-первых, поработать над текстами с русскими переводчиками, и, во-вторых, получить помощь в редактировании китайского оригинала.

Товарищ Сталин: Это можно сделать. Однако, нуждаетесь ли Вы в редактировании Ваших работ?

Товарищ Мао Цзэдун: Нуждаюсь и прошу выделить для этой цели соответствующего товарища, скажем, кого-либо из членов ЦК ВКП(б).

Товарищ Сталин: Если есть нужда, то это сделать можно»[938].

Во второй беседе от 22 января 1950 г. Сталин поставил на обсуждение две группы вопросов: одна касалась существующих соглашений между СССР и Китаем; вторая группа вопросов касалась текущих дел о Маньчжурии, Синьцзяне и др. Мы считаем, заявил он, что эти соглашения надо менять, хотя раньше мы думали, что их можно оставить. Существующие соглашения, в том числе договор, следует изменить, поскольку в основе договора лежит принцип войны против Японии. Поскольку война окончена и Япония оказалась разбитой, положение изменилось, и теперь договор приобрел характер анахронизма[939].

Как видим, за короткое время позиция Сталина в вопросе о заключении договора кардинально изменилась. Очевидно, трезвый анализ ситуации привел его к выводу, что оставлять прежний договор – значит создавать себе много новых проблем. Кроме того, он, очевидно, пересмотрел свою прежнюю позицию касательно возможной реакции западных держав на заключение договора и пришел к заключению, что что-либо существенное они сделать будут не в состоянии.

Мао весьма позитивно откликнулся на эту перемену в позиции Сталина. По его словам, исходя из нынешней обстановки, мы считаем, что нам следовало бы закрепить существующие между нами дружественные отношения при помощи договоров и соглашений. Это имело бы положительный резонанс как в Китае, так и в области международных отношений. В договоре о союзе и дружбе должно быть зафиксировано все то, что гарантирует процветание наших государств, а также предусмотрена необходимость предотвращения повторения агрессии со стороны Японии. Кроме того, китайский руководитель высказался за то, что в новом договоре следовало бы предусмотреть пункт о консультации по международным вопросам. Включение этого пункта в договор усилило бы наши позиции, поскольку среди китайской национальной буржуазии существуют возражения против политики сближения с Советским Союзом в вопросах международных отношений[940].

По вопросу о Порт-Артуре Москва предложила, чтобы соглашение о Порт-Артуре оставалось в силе до подписания мирного договора с Японией, после чего русские войска выводятся из Порт-Артура. Мао проявил также заинтересованность в том, чтобы Порт-Артур мог бы быть базой для нашего военного сотрудничества, а Дальний – для советско-китайского экономического сотрудничества. В Дальнем имеется целый ряд предприятий, которые мы не в силах эксплуатировать без помощи со стороны Советского Союза. Нам следует развивать там экономическое сотрудничество[941]. К взаимному удовлетворению был решен и вопрос о КЧЖД – имелось в виду совместное управление этой дорогой. Были также обсуждены и решены по взаимному согласию вопросы, относящиеся к Маньчжурии, Синьцзяну и ряд других.

В заключение беседы Мао Цзэдун заявил: «Я хотел бы отметить, что присланный Вами в Китай авиаполк оказал нам большую помощь. Им перевезено около 10 тыс. человек. Разрешите мне поблагодарить Вас, товарищ Сталин, за помощь и просить Вас задержать этот авиаполк в Китае с тем, чтобы он оказал помощь в переброске продовольствия войскам Лю Бочэна, готовящимся к наступлению в Тибет.

Сталин: Это хорошо, что Вы готовитесь к наступлению. Тибетцев надо взять в руки. По поводу авиаполка поговорим с военными и дадим Вам ответ»[942].

Следует отметить, что во время переговоров Мао поднял вопрос об оказании содействия СССР в освобождении Тайваня. Лидер ЦК КПК попросил разнообразную военную помощь для осуществления операции в отношении Тайваня. Планируя сделать это в 1950 году, Мао аргументировал легкость достижения победы расчетами на восстание населения острова и самих гоминьдановских войск. И вновь Сталин ответил уклончиво. На просьбу китайского лидера направить своих летчиков-волонтеров или секретные воинские части для ускорения захвата Тайваня советский вождь заявил, что оказание помощи не исключено, но формы помощи надо обдумать. После подписания договора в Китай для организации ПВО Шанхая от налетов гоминьдановской авиации с Тайваня была срочно командирована группа советских войск общей численностью более 4 тыс. человек. В ее состав входила авиадивизия и другие подразделения.

Теперь, мне кажется, стоит отметить, что не все во время пребывания Мао в Советском Союзе было гладко. Об этом есть некоторые конкретные свидетельства И.В. Ковалева – представителя Сталина при ЦК КПК. Приведу лишь несколько эпизодов, о которых чуть ли не через 40 лет поведал сам Ковалев. Вот что он сообщил газете «Дуэль».

«Когда я передал Мао слова Сталина, что тот готов в любую минуту встретиться с ним, Мао очень нервозно реагировал на этот ответ Сталина и, в конечном счете, сделал такое заявление, что он готов в ближайшие дни покинуть Советский Союз. Он хотел, чтобы Сталин назначил ему прием и чтобы на приеме присутствовал я, и чтобы все вопросы, какие нужно было изложить, повторяю, об экономической помощи Китаю, исходили бы от меня как от советника, там, на месте, изучавшего эту проблему. Сложность была еще и в том, что он воздерживался от звонков Сталину, а Сталин воздерживался от звонков ему. И таким образом, были длительные паузы, когда Мао оставался на даче в одиночестве, как бы в качестве узника. Когда я рассказал об этом Сталину, он ответил: „Вам надо бывать там чаще“, однако каких-либо перемен, изменений режима в пребывании Мао не произошло, и Мао по-прежнему находился по существу в одиночестве. Эта изоляция продолжалась и во время его поездки в Ленинград»[943].

По словам Ковалева, Сталин рассматривал Мао как человека, который относится без особого уважения к Сталину; он, по-видимому, рассматривал его как незрелого марксиста-ленинца, но открыто это не высказывал. Он хотел показать, что, так сказать, «ты не я, мы на равных с тобой разговаривать не будем, ты у меня посидишь и подождешь, пока я тебя приму. Или проси – я приеду сам»[944].

И что вызывает крайнее недоумение, так это заявление Ковалева о том, что Сталин фактически «сдал» члена Политбюро ЦК КПК Гао Гана, снабжавшего Сталина секретной информацией о положении внутри руководства китайской компартии и другими важными сведениями. Ковалев замечает: «До сих пор не могу понять только один момент. Сталин, прощаясь с Мао, передал ему папку с материалами Гао Гана, хотя не мог он не понимать, что тем самым отдает верного марксиста-ленинца и надежного друга СССР на растерзание политическим противникам»[945].

Словом, не все было так гладко, как пыталась представить пропаганда. Но главное было достигнуто – был заключен договор и ряд важных соглашений.

Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи между СССР и КНР был подписан 14 февраля 1950 г. Он состоял из 6 статей. В соответствии с 1-й статьей обе стороны совместно будут предпринимать все имеющиеся в их распоряжении необходимые меры в целях недопущения повторения агрессии и нарушения мира со стороны Японии или любого другого государства, которое прямо или косвенно объединилось бы с Японией в актах агрессии. В случае, если одна из Договаривающихся Сторон подвергнется нападению со стороны Японии или союзных с ней государств, и она окажется, таким образом, в состоянии войны, то другая Договаривающаяся Сторона немедленно окажет военную и иную помощь всеми имеющимися в ее распоряжении средствами[946]. Статья 2 договора выражала стремление обеих стран к скорейшему заключению мирного договора с Японией. Статья 3 гласила, что обе стороны не будут заключать какого-либо союза, направленного против другой Стороны, а также не будут участвовать в каких-либо коалициях, а также в действиях или мероприятиях, направленных против другой Стороны. Статья 4 предусматривала взаимные консультации друг с другом по всем важным международным вопросам, затрагивающим общие интересы Советского Союза и Китая. В статье 5 обе стороны брали на себя обязательство в духе дружбы и сотрудничества и в соответствии с принципами равноправия, взаимных интересов, а также взаимного уважения государственного суверенитета и территориальной целостности и невмешательства во внутренние дела другой Стороны – развивать и укреплять экономические и культурные связи между Советским Союзом и Китаем, оказывать друг другу всякую возможную экономическую помощь и осуществлять необходимое экономическое сотрудничество. Статья 6 гласила, что настоящий Договор вступает в силу немедленно со дня его ратификации; обмен ратификационными грамотами будет произведен в Пекине.

Настоящий Договор остается в силе в течение 30 лет, причем, если одна из Договаривающихся Сторон за год до истечения срока не заявит о желании денонсировать Договор, то он будет продолжать оставаться в силе в течение 5 лет и в соответствии с этим правилом будет пролонгироваться.

Как известно после истечения срока действия договора он не был пролонгирован, и таким образом, стал достоянием истории.

Помимо договора были подписаны также Соглашения о Китайской Чанчуньской железной дороге, Порт-Артуре и Дальнем, в силу которого после подписания мирного договора с Японией Китайская Чанчуньская железная дорога передается в полную собственность Китайской Народной Республики, а советские войска выводятся из Порт-Артура, и Соглашение о предоставлении правительством Советского Союза правительству Китайской Народной Республики долгосрочного экономического кредита для оплаты поставок промышленного и железнодорожного оборудования из СССР.

В связи с подписанием Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи и Соглашения о Китайской Чанчуньской железной дороге, Порт-Артуре и Дальнем г. министры иностранных дел двух государств А.Я. Вышинский и Чжоу Эньлай обменялись нотами о том, что заключенные 14 августа 1945 года между Китаем и Советским Союзом соответствующие Договор и Соглашения потеряли силу, а также, что оба правительства констатируют полную обеспеченность независимого положения Монгольской Народной Республики в результате референдума 1945 года и установления с ней дипломатических отношений Китайской Народной Республикой.

Что касается 300-миллионного кредита в американских долларах, то в соглашении о нем указывалось, что кредит предоставляется в течение пяти лет, начиная с 1 января 1950 года, равными частями по 1/5 кредита в течение каждого года для оплаты поставок из СССР оборудования и материалов, в том числе оборудования для электростанций, металлургических и машиностроительных заводов, оборудования шахт для добычи угля и руд, железнодорожного и другого транспортного оборудования, рельсов и других материалов для восстановления и развития народного хозяйства Китая.

В заключении приведу некоторые детали, связанные с завершением визита Мао Цзэдуна в Москву, поведанные Н.Т. Федоренко:

«Приближалась февральская дата – день подписания Договора о дружбе, союзе и взаимной помощи между Советским Союзом и Китаем.

– Нам хотелось бы, товарищ Сталин, устроить небольшой приём после подписания договора, – обратился Мао Цзэдун с этой просьбой во время очередной встречи.

– Естественно, – сказал хозяин.

– Но не в Кремле, где меня разместили, а в другом месте, например, в „Метрополе“.

– А почему не в Кремле?

– Видите ли, товарищ Сталин, Кремль – это место государственных приемов Советского правительства. Не совсем это подходяще для нашей страны – суверенного государства…

– Да, но я никогда не посещаю приемов в ресторанах или в иностранных посольствах. Никогда…

– Наш прием без вас, товарищ Сталин… Нет, нет, просто немыслимо.

– Мы вас просим, очень просим, пожалуйста, согласитесь, – настаивал Мао Цзэдун.

Наступила пауза, с ответом Сталин не спешил. Он как бы сосредоточивался. Мао Цзэдун исповедально ждал согласия хозяина, не сводя с него глаз.

– Хорошо, товарищ Мао Цзэдун, я приду, если вы этого так хотите, – произнес Сталин наконец и заговорил на другую тему. Так был нарушен собственный обет, который Сталин неукоснительно соблюдал весь свой век»[947].

И завершает свое интересное повествование Н.Т. Федоренко следующим аккордным пассажем:

«И я повел Сталина… в банкетный зал, где его встретили громкими рукоплесканиями и шумными возгласами восторга. Это было всеобщее ликование – и мрачных пессимистов, и очень осторожных оптимистов. На какой-то миг Сталин остановился, окинул взглядом собравшихся. Он попросил меня провести его к Мао Цзэдуну, который стоял за длинным столом „президиума“. Они поздоровались, пожали друг другу руки и обменялись общими фразами относительно здоровья и дел. Затем китайские товарищи во главе с Чжоу Эньлаем начали подходить к Сталину, чтобы поздороваться и обменяться рукопожатиями. Настроение у всех было приподнятое. На некотором отдалении стояла когорта: Берия, Маленков, Хрущев, Ворошилов, Микоян, Шверник, Суслов, Булганин.

Начались тосты. Слышались громкие здравицы. Один за другим провозглашались спичи. Все ораторы, и не только они, не сводили глаз с двух фигур, стоявших рядом и время от времени вступавших в разговор. Это были различные реплики, в основном из уст Сталина. Наконец, Сталин, видимо, утомился от нескончаемых оваций восторженной аудитории, стал как бы взывать глазами – не пора ли остановиться. Но тщетно. Ничего похожего. В ответ лишь новые волны оваций.

Все с нетерпением ждали самого главного – слова Сталина. Именно он должен и может сказать нечто сокровенное, что выразит истину момента, глубокий смысл исторического события. И это мгновение наступило. Прикоснувшись к бокалу с вином, Сталин сделал жест рукой – внимание, мой час.

Он провозгласил тост за Мао Цзэдуна, за успехи Китайской Народной Республики.

И все дружно осушили до дна. Снова раздался взрыв аплодисментов, восторженных возгласов и общего ликования»[948]. Через пару дней после подписания договора Мао покинул не очень гостеприимную Москву и ее не менее радушного хозяина. При отъезде Мао Цзэдун произнес речь. В ней он дал оценку договору, заявив: «Все видят, что сплочение великих китайского и советского народов, закрепленное Договором, является долговечным, нерушимым и непоколебимым. Это сплочение неизбежно повлияет не только на процветание великих держав Китая и Советского Союза, а также на будущность всего человечества и поведет к победе справедливости и мира во всем мире.» Закончил он свою речь стандартными дифирамбами в честь советского вождя – «Да здравствует учитель революции во всем мире, лучший друг китайского народа товарищ Сталин!»

История отношений Сталина и Мао Цзэдуна – это, конечно, не копия отношений между двумя великими государствами. Но она в немалой степени помогает многое понять из того, как складывались и развивались по самым разным направляющим эти отношения. От нерушимой дружбы к неистовой враждебности и даже пограничным столкновениям. Но, как говорится, что было, то было – историю не переделаешь.

 

Сталин и война в Корее

 

Война в Корее была, можно сказать, последним серьезным испытанием для Сталина в области мировой политики. После заключения договора с Китаем обстановка на Дальнем Востоке оставалась напряженной, что объяснялось тем, что китайские коммунисты активно готовились к высадке на Тайвань. Сталин к их планам относился двояко: с одной стороны, он не высказывал возражений, с другой стороны, перспектива новой войны, в которую так или иначе будет вовлечен Советский Союз, его отнюдь не прельщала.

Но как бы неожиданно (только на первый поверхностный взгляд) угроза войны надвинулась с другой стороны. 25 июня 1950 г. мировая общественность с тревогой узнала о начале войны в Корее. Проблема того, кто ее начал, имеет традиционное решение: Советский Союз, Китай и страны народной демократии, а также так называемые прогрессивные силы мира однозначно назвали агрессором Южную Корею. Большинство же стран мира однозначно определили в качестве нападающей стороны Северную Корею. Мне кажется, что в мою задачу не входит выносить вердикт о том, кто начал войну, поэтому данную проблему я оставлю в стороне. Хотя, если судить по тому как развивались события на различных этапах этой войны, первыми выступили северные корейцы. Американский историк Ф. Шорт пишет: «Ситуация в Корее все меняла. Вашингтон еще мог закрыть глаза на то, что по общему признанию являлось продолжением гражданской войны в Китае. Но вряд ли стоило ожидать от США такого же поведения, если бы коммунистический режим в северной части полуострова решился бы на неприкрытую агрессию против юга – фактического протектората Америки. 27 июня Белый дом заявил, что направил в Южную Корею свои войска, а 7-й флот США возьмет под свой контроль Тайваньский пролив.

Реакция Мао на эти заявления оказалась достаточно сдержанной. Для защиты мостов через реку Ялу китайские части противовоздушной обороны были передислоцированы на приграничную полосу Северной Кореи, а в Маньчжурию направлено подкрепление с юга. Комментируя эти меры, один из китайских военачальников сказал, что „зонт лучше всего приготовить еще до того, как пойдет дождь“. От планов высадки десанта на остров Цюэмой пришлось отказаться»[949].

Особо следует оттенить активную и в целом агрессивную роль, которую во всей корейской авантюре играли США. Но это – тема специального исследования.

Одновременно с началом войны в боевых действиях стали принимать участие американские военно-воздушные и военно-морские силы под предлогом прикрытия эвакуации американских граждан, а на самом деле для помощи южнокорейскому режиму и оккупации Тайваня.

Положение все более осложнялось, поскольку северокорейские войска стремительно продвигались на юг и вскоре заняли столицу Южной Кореи Сеул. США предприняли самые энергичные действия, чтобы мобилизовать не тол<