Использованы разделы из учебного пособия «Основы философии в вопросах и ответах». М.: Издательство «Феникс», 1997. «Почему, зачем человек философствует?

Господин Журден, герои комедии Мольера «Мещанин во дворянстве», с удивлением узнал (уже в достаточно зрелом возрасте), что, оказывается, всю жизнь говорил прозой. «Феномен Журдена» еще больше применим к философии: философствуют все люди — даже те, кто никогда не слышал этого слова.

Великий философ Кант (XVIII в.) считал философию «естественной склонностью души». Ибо «не хлебом единым» живет человек: он стремится иногда и посмотреть на звезды, приподняться над обыденностью, взглянуть на мир и на себя как бы со стороны, задуматься о смысле, о конечных целях происходящего. Каждый человек «немножко» философ, как и «немножко» поэт, «немножко» музыкант — что-то про себя сочиняет, что-то сам себе напевает. И если бы это было не так, не было бы ни стихов Пушкина, ни звуков Моцарта.

Если бы философия (философствование) не затрагивали сокровенные струны души, не выражали высочайшие общественные интересы, не было бы ни Платона, ни Аристотеля, ни Гегеля, не могла бы возникнуть и развиться философия как теоретическая форма сознания, как самосознание культуры. Профессиональная (литературно оформленная) философия, в отличие от стихийного, любительского, «домашнего» философствования, опирается на собственные вековые традиции, хранит и постоянно переосмысливает свою историю. На протяжении веков она разрабатывала определенный, только ей присущий способ аргументации, принципы и приемы концептуального построения и развития своего содержания, своих идей.

Древнегреческий философ Аристотель (IV век до н. э.) подчеркивал, что от философии не нужно ждать практической «пользы», т. е. решения частных, прикладных задач. Мы могли бы сказать так: философия — это не тактика, а стратегия человеческой жизни, она есть удел свободного человека, она есть взгляд в вечность.

Л. Фейербах (XIX в.) полагал, что, философствуя, человек выступает от имени всего своего рода, т. е. реализует свою родовую, общественную сущность»[1].

Какие определения философии Вы встретили в тексте? Почему Кант считал философию естественной склонностью души? Чем отличается профессиональное философствование от стихийного?

«Философские вопросы, — о чем они?

Философские вопросы — это вопросы не об объектах (природных или сотворенных людьми), а об отношении к ним человека. Не мир (сам по себе), а мир как обитель человеческой жизни — вот исходная точка зрения философского сознания.

Что я могу знать? Что должен делать? На что могу надеяться — именно в этих вопросах заключены, по Канту, высшие интересы человеческого разума. Философские вопросы — это вопросы о судьбе, предназначении человека в человечества.

Не философы придумывают эти вопросы. Их «придумывает» жизнь. Философы — в меру своих сил и способностей — решают эти вечные, смысложизненные вопросы. Сам характер философских проблем таков, что простой, однозначный, окончательный результат их разрешения не возможен. Философские выводы всегда гипотетичны, но каждый шаг человеческой истории, каждый новый рубеж обретенного социального опыта открывают перед философским разумом неведомые ранее грани действительности, дают возможность найти все более и более весомые аргументы в философских спорах.

Вопрос об отношении мышления к бытию является основным (высшим) вопросом философии, потому что жизнь, творчество, как каждого человека, так и общества в целом есть диалектическое взаимодействие, взаимопереход противоположностей: материального и идеального, общественного бытия и общественного сознания. Человек — реальный носитель и этого единства, и этого постоянно производящегося противоречия (антиномии). На первый взгляд может показаться, что речь здесь идет о вещах сугубо отвлеченных (абстрактно-гносеологических). Но эти абстракции обретают весьма конкретное содержание в реальном процессе социальной жизни, в истории: могут ли люди изменить свою жизнь к лучшему? С чего начать — с изменения, преобразования внешних, материальных условий жизни или с перестройки духовной, с ломки и переделки собственного сознания? Или же то и другое должно осуществляться одновременно? Но как возможно это?

Философии (философских споров) нет там, где нет человеческих целей, человеческого присутствия. Или где люди не осознают ни свободы, ни ответственности. Философские вопросы — это мировоззренческие вопросы, ответ на которые человек ищет не в преданиях предков (миф), не в вере в авторитет (религия), а в доводах и умозаключениях разума. Даже когда философ критикует разум, он делает это с помощью разума! Всякая философия (иррационалистическая в том числе) есть рациональность»[2].

Какова специфика философских вопросов? Что является их исходной точкой? Где заключена их главная причина? В чем специфика философских проблем? Как абстрактные философские вопросы связаны с конкретными жизненными ситуациями? Почему ответы на эти вопросы всегда рациональны?

«Из чего и как «рождается» философия?

Уже древние философы указали на два таких источника. Важно подчеркнуть, что они отнюдь не исключают, а дополняют друг друга. Один из них назвал Аристотель, другой — Сократ.

Все наше знание, считал Стагирит (Аристотель родился в г. Стагире), а философское знание в особенности, обязано своим происхождением такой счастливой способности человека, как способность удивляться. Чем богаче, сложнее духовный мир личности, тем сильнее развита у нее эта способность: искренне, естественно переживать радостное волнение от встречи с еще не познанным, не разгаданным. Словами Аристотеля выражен оптимистический, рационалистический «дух Афин» — убежденность, глубокая вера человека в собственные силы, в разумность мира и в возможность его познания. Способность удивляться (любознательность) — драгоценное свойство человека, наполняющее его жизнь высоким смыслом, ожиданием все больших и больших радостей от самой свободной игры ума, сближающей мыслящего человека с Богом.

Так же, как здоровому, физически развитому человеку приятна игра мускулов, так и человеку умственно, нравственно развитому приятна и даже жизненно необходима постоянная, непрерывная работа мысли. «Мыслю, — следовательно, существую», — говорит великий философ и ученый Декарт (XVII в.). Об интеллектуальном наслаждении как высшем благе, не сравнимом ни с какими другими благами мира, говорили по-своему Спиноза и Гегель, Маркс и Эйнштейн. Маркс добавлял: духовно богатый человек — всегда нуждающийся человек, ибо он всегда жаждет эти богатства умножить. А Эйнштейн считал, что самой большой и удивительной загадкой мира является то, что он постижим разумом, познаваем.

Но человек не только познает мир. Он живет в нем. Человеческое отношение к миру (и к себе самому) есть переживание, а самым глубоким и сильным в нем является переживание времени, т. е. конечности собственного бытия, переживание неизбежности смерти. Именно смерть называет Сократ (V в. до н. э.) вдохновляющим гением философии. Только человек (даже когда он молод и здоров) знает о неизбежности собственной смерти, и это знание заставляет его думать о смысле жизни — а это и есть философствование.

Все это придает философскому сознанию трагическую, но и возвышенную тональность. Трагизм философского сознания (особенно ярко выраженный в философии Востока) не следует относить только к откровенно пессимистическим этическим и антропологическим учениям (А. Шопенгауэр, Э. Гартман). Трагичен и философский оптимизм, ибо он тоже открывает перед человеком суровую истину без прикрас: жизнь есть борьба, а в борьбе неизбежны жертвы. Реализм философии рассчитан на мужественное принятие любого обоснованного разумом вывода, на полный отказ от иллюзий.

Вот почему чисто рационалистический, просветительский взгляд на философию как на удовлетворение человеческой любознательности явно недостаточен. Он должен быть дополнен: философия – это ответ человека на вызов судьбы, поставившей его – смертное, но единственное в мире мыслящее существо – в положение «один на один» с бесконечной, безразличной по отношению к нему вселенной.

Чисто интеллектуальный источник философской мудрости – аристотелевское «удивление» – составил, развившись, научно-теоретическую компоненту философского знания. Второй источник (назовем его эмоционально-ценностным переживанием человеком себя и мира) роднит философию с религией и искусством, т.е. уже не с теоретическим, а с принципиально иным – духовно-практическим – способом, видом освоения человеком действительности. Специфика, уникальность философии состоит в том, что в ней (и только в ней) оба эти способа человеческой жизнеориентации — научно-теоретический и ценностный, практически-духовный — объединены. Но каждый из них, как мы увидим ниже, сохраняет в этом единстве свою относительную самостоятельность: теоретический вектор философии устремлен, по законам диалектической логики, к все более полному и всестороннему знанию; вектор эмоционально-ценностный (духовно-практический) сосредотачивает в себе нравственный, социальный опыт культуры народа, нации. Его выводы в каком-то смысле не зависят от времени, они вечны, как вечны, например, творения искусства.

Говоря словами Канта, в соотношении теоретического и практического разума первенство, примат принадлежит последнему. Это значит, что философские истины мало понять (и принять) умом. Их нужно еще и выстрадать сердцем. Тогда они становятся убеждением — такой ценностью, за которую люди готовы отдать жизнь. «Никто не умирал из-за онтологических проблем», — говорил французский философ и писатель А. Камю. За философские же истины (за убеждения) — умирают! Если бы философские истины были истинами отвлеченного знания, они бы распространялись в мире чисто «книжным» путем (так и представляли себе дело просветители, считавшие, что смысл жизни можно так же объяснить человеку, как и математическую теорему). Опыт, однако, свидетельствует о другом: из одной социальной среды в другую возможен лишь экспорт философской информации, но не философских идей (убеждений). Чтобы это произошло, нужно, чтобы сравнялся, сблизился социальный опыт этих культур, чтобы люди по обе стороны рубежа стали мучиться одними и теми же болями, теми же или похожими страданиями.

Говоря о специфике и характере философского знания, мы уже не один раз обращались к понятиям социального и духовного опыта. Это неизбежно, так как все наше знание (а не только знание философское) имеет, в конечном счете, один универсальный источник — человеческий опыт. Однако опыт, на который опирается философия — особого рода. Он отнюдь не есть та эмпирия, которая составляет материал для повседневной работы наших чувств. Он не есть ни наблюдение, ни эксперимент ученого (естествоиспытателя). Никакая эмпирия, никакой эксперимент не могут служить основой для всеохватывающих, предельно широких философских обобщений, что нередко истолковывается (скептиками, позитивистами) как аргумент против самой возможности объективного, достоверного философского знания, которое низводится тем самым на уровень только субъективных, необщезначимых мнений и предположений.

Не спасает положение и другой (тоже позитивистский) взгляд на философское знание как на простое «обобщение науки». Во-первых, такой взгляд неверен по чисто историческим соображениям, так как философия намного старше науки (античная и средневековая философия не могла обобщать науку, которой тогда еще не было). Во-вторых, если бы философия могла только что-то обобщать, она бы не несла в себе нового знания, ценность ее в культуре была бы тогда минимальной. В действительности же философия, напротив, не отстает, а опережает науку. Как это возможно?

Ответить на этот вопрос — это значит ответить и на вопрос: как возможно знание о всеобщем? Эмпирический опыт такое знание дать не может: сбор и накопление фактов всегда оставит процесс неполным, не завершенным. Но есть другой путь — диалектический. Он возможен потому, что в мире есть развитие, есть движение от простого к сложному, от низшего к высшему. Познавая высшие, развивающиеся формы, диалектический разум познает, тем самым, общую логику, общие законы движения, присущие не только самой этой форме, но и формам, ей предшествующим. Высшее есть «закон» для низшего, из которого это выросло, развилось. Законы, действующие на самом высоком уровне эволюции, являются общими для эволюции и охваченного ею мира в целом.

Самая высшая в мире реальность — это, человек и мир человека: социальный и духовный. В нем диалектика жизни достигла самого глубокого и полного выражения. Законы этого мира — ключ ко всей диалектике действительности, как анатомия человека — ключ к анатомии обезьяны. Это и дает философии, как человекознанию, право быть категориальным, методологическим орудием познания, освоения, постижения всей бесконечной вселенной, всех ее возможных форм и перевоплощений. Категории философии — это «узелки на память», оставленные в наследство новым поколениям их предшественниками. В них сжат и сконцентрирован весь исторический опыт человечества, зашифрован социогенетический код культуры. Только на этой основе возникает, работает человеческая мысль, в том числе и мысль философская»[3].

В чем, по мнению Аристотеля, источник философского знания? Почему умственная работа приятна для человека? Какой источник философского знания указал Сократ? В чем состоит трагизм философии? В какие компоненты философии вылились два источника философского знания? Почему, по мнению автора, в философии приоритет принадлежит практической составляющей? Какой специфический человеческий опыт становиться источником философии? Каковы отношения между философией и наукой? Какова специфика философских законов?

«Кто же такой философ?

Каждая историческая эпоха, каждая культура знают свой тип производства, в том числе и производства духовного. Философское творчество — один из видов такого производства. История культуры знает много философов «хороших и разных». Но есть и нечто общее, присущее философу как творческой личности вообще, как человеку определенного социально-психологического склада. Это общее нашло свое выражение в тех признаках, которыми наделило философа массовое сознание: он немножко «не от мира сего», безразличен к мелочам жизни, к быту, ведет какой-то особый образ жизни, не считается с общепринятыми нормами и мнениями.

И такой коллективный «портрет» философа близок к действительности! Философский талант — это, прежде всего талант критика. Ничто так не чуждо философу, как чувство самодовольства, как и чувство конформизма (автоматического присоединения к мнению большинства). Для философа нет безусловных авторитетов, его девиз — подвергать все сомнению. Назначение философа — быть не хранителем, а возмутителем спокойствия. Объект критики философа — и наличное бытие, и наличное сознание. Критикуя сознание, философ критикует, тем самым, породивший, оформивший его социальный мир. Слово «критика» настолько близко сердцу философа, что именно с этого слова начинаются названия многих знаменитых, классических философских произведений («Критика чистого разума», «Критика критической критики», «Критика отвлеченных начал», «Критика философских предубеждений...» и другие).

Не каждый человек, даже владеющий большими философскими познаниями, может быть творцом оригинальных философских идей. (Так же, как не каждый знаток поэзии, знаток музыки сам пишет стихи и сочиняет оперы). Философское творчество глубоко личностно. Каждое философское произведение так же уникально, неповторимо, как и произведение искусства. (Этим оно отличается от научных открытий или технических изобретений, где на первое место выступает все же объективная логика, преемственность профессиональной деятельности людей). Философское творчество требует от человека не только ума и таланта, но и большого интеллектуального и гражданского мужества. И жизнь великих философов подтверждает это. Судьба многих и многих из них трагична. Но она же является примером стойкости, твердости духа (судьба Сократа и Сенеки, Мора и Кампанеллы, Радищева и Чернышевского, Шпета и Флоренского). Очень часто философ «неудобен» для власти, если он Действительно философ, а не идеолог, состоящий на государственной службе.

Мечта Платона — поставить философов у руля государственной власти — имеет мало шансов на осуществление, так как исторический опыт пока свидетельствует о другом — о том, что воля к власти (и тут Ницше прав) сильнее аргументов, доводов разума. Вместе с тем общественная и политическая реальность XX века существенно изменила положение философа в обществе: он стал ближе, понятнее широким массам людей, к его голосу начали прислушиваться. А значит и ответственность философа перед обществом возрастает»[4].

Каково типичное представление о личности философа? Какие качества чужды философам, по мнению автора, а какие являются необходимыми? Что такое философское творчество? Каково положение философа в обществе?

«Как, в чем объективируется (или «воплощается») философское знание?

Любое знание объективируется в деятельности, поступках людей, а через них — в вещном или знаковом мире культуры. Инженерно-техническое знание воплощается в технике и технологии материального производства, знание врача — в профилактике и лечении болезней, знание как идентификация (различение и узнавание) вещей, предметов, лиц и т. п. — в широчайшей практике личной и общественной жизни, в реальности бесконечного многообразия жизненных ситуаций. В чем же объективируется мысль, слово философа?

Прежде всего, поставим вопрос так: а какова «аудитория» у философа, кто «слышит» его? Каждый ли философ — трибун? Или он предпочитает оставаться «наедине с собой», никому из посторонних не доверяя свои заветные мысли, как не доверял их никому римский философ-стоик Марк Аврелий (II век)? Да и что, как изменилось в человеческом мире под влиянием, под воздействием идеи и речей философов?

Долгое время, пока философия оставалась элитной формой знания, а фигура самого философа казалась загадочной и исключительной, граница между философским и массовым сознанием была достаточно видной и не нарушалась ни одной из сторон. Философы писали для философов. Народ жил не философией, а мифами. Были, конечно, и опосредующие звенья между элитным и массовым знанием (религиозное реформаторство, художественная литература, философская публицистика), но и они были доступны все еще меньшинству.

Первый «прорыв» философских идей на площадь, на улицу произошел во Франции конца XVIII века — в канун и разгар якобинской революции. Якобинская идеология — прямая наследница Просвещения. Идеи Просвещения (Равенства, Свободы и Братства) на практике обернулись массовым террором, жесточайшим истреблением — во имя светлых идеалов будущего — всех инакомыслящих.

Но настоящая «встреча» теоретического и массового сознания произошла у нас, в России, в начале нынешнего века: теоретическое учение Маркса, которое массы не знали и знать не могли, было воспринято ими «на веру» как зов к свободе и социальной справедливости. Россия, долгое время вынашивавшая мессианскую идею освобождения всех народов мира от зла и насилия, инстинктивно почувствовала в марксизме созвучие в главном — ведь марксизм тоже утверждал особую роль нового исторического спасителя, хотя им был уже не народ, не страна, а социальный класс: пролетариат.

На деле, как показал уже русский философ Н. А. Бердяев (1874—1948), «смесь» философского и массового сознания мало была похожа на науку. Она представляла собою в целом интернациональное (псевдорелигиозное) образование, для которого культ вождей был выше всякой логики, важнее объективной истины. Но было бы неверно, несправедливо свысока относиться к глубоко самой по себе прогрессивной тенденции философского разума — войти в плоть и кровь самых широких масс людей, во все «уголки» их жизни. Но становление в человеческом мире разумности происходит не так просто и легко, как представляли себе просветители. За каждый шаг своего прогресса человечество платит высокую цену»[5].