Анализ стихотворения Н.А. Некрасова «Элегия»

ЭЛЕГИЯ

(А. Н. Еракову)

Пускай нам говорит изменчивая мода,

Что тема старая — «страдания народа»

И что поэзия забыть ее должна,—

Не верьте, юноши! не стареет она.

О, если бы ее могли состарить годы!

Процвел бы божий мир!.. Увы! пока народы

Влачатся в нищете, покорствуя бичам,

Как тощие стада по скошенным лугам,

Оплакивать их рок, служить им будет муза,

И в мире нет прочней, прекраснее союза!..

Толпе напоминать, что бедствует народ

В то время, как она ликует и поет,

К народу возбуждать вниманье сильных мира —

Чему достойнее служить могла бы лира?..

Я лиру посвятил народу своему.

Быть может, я умру неведомый ему,

Но я ему служил — и сердцем я. спокоен...

Пускай наносит вред врагу не каждый воин,

Но каждый в бой иди! А бой решит судьба...

Я видел красный день: в России нет раба!

И слезы сладкие я пролил в умиленье...

«Довольно ликовать в наивном увлеченье,—

Шепнула муза мне: — Пора идти вперед:

Народ освобожден, но счастлив ли народ?..»

 

Позднее стихотворение "Элегия" (А. Н. Е<раков>у) (1874) кажется нарочито старомодным, подчеркнуто традиционалистским. Оно написано александрийским стихом (6-стопные ямбы с парной рифмовкой), выдержано в высоком, торжественном стиле, дидактически-назидательно, насыщено мотивами, восходящими к поэзии прошлых времен. Некрасов отказался от мысли начать его следующим остроумным двустишием: "Старо, не правда ли, печь хлебы из муки? / Однако ж из песку попробуй, испеки!" Это двустишие удачно предваряло бы последующие строки, однако его некоторая смешливость не была бы вполне уместной в скорбном и величественном контексте всего остального. В результате начата "Элегия" так:

Пускай нам говорит изменчивая мода, Что тема старая "страдания народа" И что поэзия забыть ее должна, Не верьте, юноши! не стареет она.

Это непосредственный отклик на лекцию известного филолога О.Ф. Миллера, в которой он утверждал, что Некрасов повторяется, продолжая варьировать исчерпанную им уже тему "страданий народа". Поэт возражает: нет, эта тема неисчерпаема, "не стареет". Уже Пушкин употреблял глагол "стареет" с ударением на втором слоге, Некрасов же в данном случае предпочитает архаическую форму. Здесь он несколько похож на старца, поучающего "юношей" и отвергающего всякую новомодность.

... Увы! пока народы Влачатся в нищете, покорствуя бичам, Как тощие стада по скошенным лугам, Оплакивать их рок, служить им будет Муза...

О некрасовской Музе см. в разделе, посвященном" стихотворению "Вчерашний день, часу в шестом...". "Влачатся", "тощие", "покорствуя бичам" — явственные отзвуки пушкинской "Деревни" (1819), нескрываемая цитата. Антикрепостнический пафос Пушкина, как видно, не устарел и тогда, когда уже отменено крепостное право.

К народу возбуждать вниманье сильных мира — Чему достойнее служить могла бы лира?..

Где Муза, там, конечно, и лира, опять-таки как и в пушкинских стихах; и следующая строка некрасовской "Элегии" стала хрестоматийной — как бы эпиграфом ко всему творчеству поэта, произносимым с лирико-завещательной интонацией:

Я лиру посвятил народу своему. Но это отнюдь не гарантия того, что народ возблагодарит посвященную ему лиру. У Некрасова есть стихи, в которых выражено горькое сомнение в этом ("Я настолько же чуждым народу / Умираю, как жить начинал", "И песнь моя бесследно пролетела, / И до народа не дошла она"). В. "Элегии" поэт тоже сомневается в признании народа: "Быть может, я умру неведомый ему..." Далее мысль поэта обращается к последствиям крестьянской реформы 1861 г. Решила ли отмена крепостного права больные проблемы крестьянской жизни? В "Кому на Руси жить хорошо" сказано, что распавшаяся "цепь великая", одним концом ударив по барину, другим ударила по мужику. В стихотворении "Как празднуют трусу" Некрасов с горечью замечает: "В жизни крестьянина, ныне свободного, / Бедность, невежество, мрак". Сходный мотив прозвучал и в "Элегии":

Я видел красный день: в России нет раба! И слезы сладкие я пролил в умиленье... "Довольно ликовать в наивном увлеченье, — Шепнула Муза мне. — Пора идти вперед: Народ освобожден, но счастлив ли народ?.."

Следующая строфа начинается историко-стилистической фигурой, суть которой такова: что бы я ни делал, я занят одним. "Внимаю ль песни жниц..." и пр. (ср. у Пушкина: "Брожу ли я вдоль улиц шумных..."). Слово "песни" — либо винительный падеж множественного числа от "песня" (и тогда глагол "внимаю" — переходный), либо дательный единственного от "песнь". Скорее первое, хотя есть возможность двоякого понимания. Так вот, что бы ни делал поэт, он все время ищет ответ на вопрос о том, осчастливила ли свобода крестьян, внесла ли она перемену "В народные судьбы? в напевы сельских дев?/ Иль так же горестен нестройный их напев?" Пушкин в авторских примечаниях к "Евгению Онегину" комментировал свой стих из IV главы "В избушке распевая, дева...": "В журналах удивлялись, как можно было назвать девою простую крестьянку, между тем как благородные барышни, немного ниже, названы девчонками". Некрасовские слова "напевы сельских дев" как бы солидарны с мнением Пушкина о том, что о поющей крестьянской девушке можно писать в высоком слоге.

Заключительная строфа "Элегии" начинается словами "Уж вечер настает". Они отсылают нас к строке из элегии Жуковского "Вечер": "Уж вечер... Облаков померкнули края..." В XIX в. не забывали эту элегию старого мастера. Отрывок из нее, как раз начиная с указанной строки, вошел в либретто оперы Чайковского "Пиковая дама" (1890). Жанр элегии, то есть задумчиво-грустного стихотворения, привлекал Некрасова, автора стихотворных циклов "Последние элегии" и "Три элегии (А.Н. Плещееву)", последний создан в год написания рассматриваемого стихотворения, в котором слышен элегический отзвук из Жуковского.

В последней строфе лирический герой бродит в "прохладной полутьме", благословляет "сельские труды", шлет проклятия "народному врагу", молится за "друга" и поет. Громкой песне внемлет и вторит природа — долы, нивы, горы, лес.

Но тот, о ком пою в вечерней тишине, Кому посвящены мечтания поэта, — Увы! не внемлет он — и не дает ответа...

У разных поэтов варьируется сходный мотив: пророк, проповедник, певец, поэт заворожил природу, которая благодарно прислушивается к нему, а вот живые люди, к которым он обращается, глухи, невосприимчивы к его вдохновенному слову. См. "Пророк" Лермонтова, "Бэда-проповедник" Полонского, "Слепой" А.К. Толстого. Некрасов, как видно, подключается к этой прочно сложившейся традиции. А заключительная строка прямо отсылает нас к концовке 1-го тома "Мертвых душ" Гоголя: "Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ. Не дает ответа". Это одно из многих обращений Некрасова к гоголевскому творческому опыту.