Глава 1. Нарисовать флейту и море

Люди как птицы

И вот блуждаю я, последний мечтатель земли, по краям ямы, как раненый нетопырь...

Юрий Олеша.

 

Часть первая. 1928 год

 

Часть вторая. 1943 год и другие

 

Послесловие

 

Геру Леонидовну Метаксину, мою соседку по этажу, было очень интересно слушать. Обычно мы поднимались с пятого этажа на крышу, где стояло крепкое дубовое кресло, закалённое снегами и дождями, в него и садилась Гера Леонидовна и таинственным полушёпотом начинала свои рассказы. Иногда она как будто теряла нить повествования, её глаза обнимали всё небо - или дневное, голубое, или вечернее, звёздное, она следила за облаками, самолётами, планерами или птицами, но затем, будто опомнившись, она легко входила в прежнюю колею рассказа, с увлечением продолжая дальше.

Какое-то время я считал эти рассказы фантазиями пожилой, одинокой и очень романтичной женщины.

Но перед смертью она передала мне эти записки, и, вчитавшись в них, проникшись их духом, я счёл всё рассказанное ею за правду.

Именно по этим литературным запискам, а также по рассказу Александра Ковалевича, которому я написал в Италию, и составлена повесть, прочитанная вами.

Мне безумно жаль было Геру Леонидовну! Она была очень одиноким человеком. После смерти мужа ни с кем не заводила знакомств, долгое время жила лишь работой, потом долго болела, но из последних сил наведывалась на почту или к почтовому ящику – ждала писем от нежного друга из Италии. Она завещала после смерти эти письма предать огню, что и было исполнено.

Гера Леонидовна была удивительнейшим человеком, кое-кто даже уверял на полном серьёзе, что она ведьма и что видел, как она летала. Наверное, эти слухи рождались оттого, что она любила, поднявшись на крышу, посидеть там в кресле и посмотреть на небо. Но чтобы летала, была ведьмой? Многие считали это полнейшей чушью, но теперь, после прочтения этих записок, я склонен поверить во всё, что угодно!

Конечно, по прочтении записок остаётся немало загадок. Например, из какой семьи Гера, кто её родители? О них сказано как-то вскользь. Не исключено, что и её отец обладал способностью летать. И ещё... Где всё - таки происходит действие? Города и посёлки в записках зашифрованы, и люди, жившие в действительности, носят другие имена. Но, я думаю, внимательный и интересующийся читатель разгадает большую часть псевдонимов.

Добавлю лишь, что, готовя эти записки к печати, превращая их в художественное произведение, я решил максимально сохранить язык и стиль автора, ведь он так напоминает прошедшую эпоху. Я позволил себе лишь сократить длинноты и опустить повторяющиеся места, а также некоторые бытовые и очень личные подробности.

 

КОНЕЦ

 

 

Сентябрь 1987 года.

Май-август 2017 года.

 

Люди как птицы

И вот блуждаю я, последний мечтатель земли, по краям ямы, как раненый нетопырь...

Юрий Олеша.

 

Часть первая. 1928 год

 

Глава 1. Нарисовать флейту и море

Сидя на краешке крыши и болтая ногами, я наблюдала, как парили птицы, купаясь в золоте дня. Мне так захотелось присоединится к ним, что я встала на нагретую, пахнущую смолой твердь и, взмахнув руками, ушла ввысь.

Меня подхватили свежие воздушные струи. Меж высоких оранжевых домов с лимонными балконами, пронзая изумрудную листву деревьев, волнистой стеной стояла летняя радость.

Я шутя ловила птиц руками, кормила их зерном, ощущая на ладонях острые клювики. Кормление и полёты с птицами были привычными, но всякий раз доставляли мне удовольствие.

Я перевернулась лицом кверху. Лёжа на облаке, как на взбитой перине, я любовалась небесным океаном.

В ослепительно синем небе тожественно и мощно плыли белопенные корабли-облака, словно флот летнего дня.

Насладившись зрелищем, я повернулась лицом к громадной чаше города и стала снижаться.

Спикировав на толстую ветку тополя, я с удовольствием вдохнула запах листвы. Наблюдая как внизу прохаживаются люди, я повторяла про себя стихотворные строки, прочитанные утром:

 

А утром встану у фонтана,

И буду птиц я раздавать.

В волнах мирского океана

Я принесу вам благодать…

Покинув ветку, я полетела над белым городом, усыпанным цветами и зеленью листьев, и тень моя скользила по людным площадям, вишнёвым трамваям, зелёным улицам, пышным скверам и голубым домам.

Иногда мне нравилось делать озорные круги над прохожими, и смотреть, как они протирают глаза, стараясь прогнать видение - но я была реальной, во плоти, и в это трезвые рассудки не хотели верить!

Пролетая мимо концертного зала, я уловила торжественные звуки музыки. Наслаждаясь, я нырнула в эти волны, удивляясь чарам мелодии, её энергии, поднимающей ввысь, заставляющей ликовать каждую клеточку тела.

Я напевала под музыку:

 

Нам досталась награда судьбы -

Выйти к звёздам в тот ветреный вечер.

Хором муз нам назначена встреча

Среди звуков гитар и трубы.

Насладившись музыкой, я опустилась в сквере на скамейку.

Среди пропитанных жарким солнцем деревьев было пыльно и душно. Я пошла туда, где роскошным ковром раскинулись звёзды и чашечки цветов, застывшие во сне.

Цветочный аромат стоял стеной. С ним смешивались янтарные капельки фонтана, веером струившегося в причудливую амфору бассейна.

Мягко опустившись под деревья в бархатно-шелковистую траву, я стала изучать бабочек и жучков, неловко садящихся на стебли, да ящерицу, уснувшую на горячем камне. Божья коровка, сверкнув округлыми крылышками, камешком опустилась мне на руку, и, лёжа на животе, я ожидала, когда она поднимется на мой указательный палец и взлетит.

Тут же ощутила заинтересованный взгляд. Повернув голову разглядела мужчину в белоснежной рубашке и лёгкой светлой шляпе.

Его фигура призрачно колебалась в горячем жёлтом мареве. Едва видимое лицо, казалось, улыбалось. Он что-то говорил, но, ко мне долетел обрывок фразы:

- Ваше платье, похожее на лепесток... прекрасно гармонирует...

Я мысленно послала ему махровый пион с клумбы, и, спустя миг, он, недоумевая и очарованно, вертел его в руках, трогая широкие лепестки.

Наверное, моя улыбка проникла в его сердце и ещё более обескуражила, поэтому, подойдя ближе с цветком в руке, он только смог произнести:

- А как вы это делаете? Это что..., это фокус?

И смешно моргал коричневыми глазами. Его круглая и красивая чёрная бородка слегка топорщилась.

Я ответила ему что-то банальное, заливаясь смехом.

Он улыбался, потом рассеянно вынул луковицу часов на кожаном ремешке, красиво хлопнул крышечкой и сказал:

- Сейчас на аэродроме будет авиапарад. Вы пойдёте?

Мне он показался забавным, поэтому, отделившись от земли, я подошла к музыкально журчащему фонтану, омыла прохладной струёй руки, и, всё так же улыбаясь, пошла с ним по аллее.

Он изредка ронял какие-то фразы, больше улыбался. Мои уста отражались в его шоколадных глазах и были похожи на улыбку ромашки.

Трамвай доставил нас в гудящую, словно улей, толпу.

Лазурное небо уже разрезали четыре машины. Оркестр гремел, в небесную высь уставились сотни глаз. Жадные - вихрастых мальчишек, отчаянные – девчонок в косичках и бантах, восхищённые – дам, восторженные – военных, скрипящих ремнями.

Моторы аэропланов трещали и гудели. Пилоты то круто взмывали вверх, то внезапно падали вниз, совершая сложные пируэты, и мне так хотелось заявить, что умею не хуже, хотя мне и не достичь такой стремительной скорости. Едва уловимым движением воли я устремила стайку проворных птиц вслед за железной машиной, но, сопроводив её пару минут, стайка распалась на два рукава и рассеялась в небесной реке.

Когда восторг от жужжащих, подобно осам, небесных машин несколько поубавился, мой чернобородый спутник захлопнул свой блокнот, в который что-то набрасывал резкими штрихами и взял меня под руку:

- А позвольте узнать, как вас зовут, прелестная незнакомка?

Я сначала промолчала, думая, не сменить ли мне имя, но, вспомнив о суровой богине, всё же решилась назвать себя.

- Вас зовут Гера?! Как жену Зевса? – недоумённо спрашивал мой спутник.

- А что? Не подходит?

- Нет, наоборот, загадочно и чудесно! Имя необычное, настраивающее на нечто серьёзное. Представлюсь и я. Ковалевич Максим. Позвольте пригласить вас в свою мастерскую.

- Вы художник? – просто спросила я. – А сможете нарисовать флейту и море?

- Сочетать флейту с морем? – он вскинул щёточки чёрных бровей в некоем замешательстве. - О, это будет трудно... Но я попробую... Это так красиво. У вас хорошее воображение. А взамен вы научите меня фокусу с цветком?

- У вас такие желания, - немного иронично промолвила я. – Чтобы исполнить их нужно пройти большой путь.

- Я готов пройти этот путь, - шутливо щёлкнул каблуками мой спутник, и в тёмных озёрах его глаз зажглись оранжевые искорки.

Рука художника, изящная и длинная, как лиана, указала мне путь. Говоря о чём-то вечном и неземном, мы шли меж кустов и деревьев, в ту сторону, где лучи утомившегося солнца стали окрашивать мир в импрессионистские тона.

Вызванный нами таксомотор резал пространство, как бритва. Бабочки бессильно бились о стекло, а аромат диких роз сопровождал нашу поездку по окраинам города. Здесь возвышались старинные дома, утопающие в зарослях лавра, тополей и вишен.

Мы мало говорили из-за отчаянного рёва мотора и пения ветра. Но Максим изящным жестом показывал мне наиболее примечательные места, и я понимала его без труда, испытывая лёгкость и подъём.

Мраморная аллея привела нас в симпатичный светло - жёлтый особняк, с аккуратными башенками на крыше, загадочно сияющий стёклами, в которые бились вечерние лучи.

Внутри дома - мраморная лестница, комнаты с поднебесными потолками, важными люстрами, с медными ручками и витражами в дверях. В доме были лишь мы вдвоём, да ещё кто-то третий, но казалось, что обитало сотни людей. Это на нас смотрело множество глаз с картин и скульптур, причём у первых глаза были живые, яркие, то у вторых – потухшие, мёртвые.

- Я украшаю свой дом картинами и скульптурами. Здесь есть мои и чужие. Здесь - и классика, и современность. Я украшаю свой дом древними богами, ангелами, красивыми людьми, мощными красками, мраморными изваяниями, бронзовыми фигурками и сосудами, керамикой, деревом и цветами. Но это ничто – без живого человека, без любви, верности и нежности. Это искусство красиво умирать, не более, - длинно и высокопарно говорил Максим.

Шагая по комнатам, он показывал изящным жестом:

- За этим мольбертом я работаю... За этой конторкой пишу письма... За этим ломберным столиком играю... У этого камина грею руки в холодные зимние вечера...

Максим много и велеречиво рассказывал мне о своих работах, но всё пролетало мимо моих ушей, и, одновременно, всё оседало во мне.

Я охватывала взглядом картины, среди них действительно было много живых и ярких, но были и мёртвые, и немало.

Утомившись от моей дежурной улыбки и общих фраз, он завёл мне граммофон, извинился и удалился, оставив меня одну, наедине с сотнями лиц. Я же выбрала одно – это был милый лик девушки, сидящей в комнате за столом.

На граммофоне крутилась пластинка. Звучала музыка Бизе, это было нечто плавное, кажется «Второе интермеццо». Я же всматривалась в сидящую за столом девушку на картине. Рядом стоял кувшин, чуть вдали светилось зеркало. Вглядываясь в пространство картины, я всё больше проникала в ткань другого, параллельного мира, я вбирала пространство в себя, и вскоре очутилась в той самой комнате, рядом с той девушкой. Я стояла, вглядываясь в воротник и складки её старинного платья (меня она не видела). Потом подошла к зеркалу, в котором, кроме меня, стала отражаться наша комната, и Максим с подносом в руках, на котором янтарём сверкали бокалы, в растерянности искавший меня.

Я обернулась и помахала рукой с картины, но он не догадался посмотреть на нас с незнакомкой, тут же вышел из комнаты.

Я ринулась назад, и попала в последние лучи нашего летнего вечера, и успокоила моего художника своим появлением.

- О, Гера, вы словно солнечный луч, можете внезапно приходить и также тихо таять, - промолвил он изумляясь. Глаза его горели удивлением и тайной.

- Я посетила её дом, - указала я пальцем на картину, - и видела вас оттуда. Вы и сами были будто созданы кистью художника иного мира.

То, что я сказала, потрясло его, хотя, как мне показалось, он мне всё же не поверил. Но лицо Максима лучилось и сияло, он мне говорил много ласковых и забавных вещей, водил по дому, показывал и комментировал свои чудесные картины и скульптуры, и мне казалось, что я попала в лабиринт ещё нехоженых тропок, по которым ещё нужно пройти, и тайны разгадать.

В бокалах зашумело вино, менявшее цвет от светло-соломенного с зеленоватым оттенком до золотистого, с очень тонким ароматом, и когда мы испробовали его, то у меня слегка поплыла голова.

Вошла женщина с тёплым и добрым взглядом, которую Максим представил как домработницу Люсю. Она унесла посуду.

Мне захотелось домой, и Максим вызвался меня проводить. Вечер был гранатовым, уютным, над тёмно-зелёным каштаном повисла синяя звезда. Мы быстро мчались в пролётке сквозь вечернюю мглу.

Дверь подъезда моего дома была уже закрыта, пришлось звонить в дворницкую. Прощаясь со мной во дворе моего дома, под звёздным шатром ночи, Максим осмелился дотронуться губами до моей руки.

- Я хочу писать вас, и я буду вас писать... Можно мне посетить вас ещё раз? – лепетали его уста.

- Я подумаю над предложением, и сама найду вас, - таков был мой ответ, и белый костюм моего мастера остался сиять под моим окном.