Маори Новой Зеландии: вождеств пока нет.

В отличие от Тикопии при описании традиционного маорийского общества мы имеем дело с реконструкциями его прошлого состояния. С этим связано наличие многих противоречий, которые невозможно устранить, ибо это общество давно уже исчезло. И тем не менее имеет смысл его рассмотреть, ибо в нашем распоряжении такое первоклассное исследование, как монография Р. Ферса "Примитивная экономика маори Новой Зеландии" (408).

В хозяйстве маори главную роль играло земледелие. Основной культурой был батат (кумара). Но в некоторых местах главным источником пищи было собирательство. Люди, жившие у моря, на берегах рек и озёр, занимались рыболовством. Известную роль играла охота. Животноводство в доконтактный период отсутствовало.

В середине XIX в. маори делились на примерно 50 племён — иви, каждое из которых произошло от одного из членов каноэ, которые прибыли к берегам Новой Зеландии. Племена, происшедшие от членов одного каноэ, образовывали аморфное объединение, которое называлось вака, что означает каноэ. Число членов племени варьировалось от нескольких до многих тысяч людей.

Племена в свою очередь делились на амбилатеральные родственные группы — хапу, которые были основными единицами общества маори. Численность хапу — в среднем 200‑300 человек (914. С. 26). Как правило, хапу составляла одну деревню. Но бывало, что в деревне жило несколько таких групп. В таком случае каждая хапу занимала особый квартал, отделённый от других изгородями. Браки обычно заключались между членами одной хапу.

Ячейкой более низкого порядка была вануа, которую обычно определяют как расширенную семью. В её состав входило 3‑4 поколения людей. Мнения исследователей о характере вануа довольно противоречивы.

С одной стороны утверждается, что вануа образовывало одно домохозяйство, которое располагало несколькими строениями: для сна, приготовления пищи, хранения запасов, сборищ, что вануа была базисной ячейкой маорийской экономики, члены которой жили, работали и ели вместе (408. С. 125; 913. C. 218‑219).

С другой стороны, эти же авторы пишут, что семья, состоявшая из мужа, жены и детей, в какой‑то степени сама обеспечивала себя пищей, обладала в какой‑то степени экономической независимостью и могла в некоторых случаях жить в отдельном доме (408. C. 106‑108). Если вануа владела каноэ, сетями, то другие вещи (орудия, посуда, оружие) принадлежали отдельным людям (408. С. 334, 339; 913. С. 219). Сообщается и об участках земли, которые принадлежали отдельным людям и обрабатывались ими самими или с помощью членов их элементарных семей (408. С. 334).

В целом об отношениях в сфере жизнеобеспечивающей экономики у маори известно немного. Сообщается, что у маори было невозможно, чтобы одна семья голодала, когда у других имелась пища (408. С. 280). Это говорит о наличии у них, по крайней мере, помогодачи.

При ловле рыбы сетью с берега руководитель делил улов на равные доли согласно числу семей, участвовавших в работе. Когда происходила ловля большой сетью, то после дележа обычно оставалось много рыбы, которую мог взять каждый. После ловли сетью с каноэ, когда судно приближалось к берегу, его ждали женщины и каждая получала долю. При этом никто не уходил с пустыми руками, хотя преимущество отдавалось работникам (С. 276‑277). В целом пища, добытая совместным трудом, распределялась между всеми членами общины согласно потребностям, но с учётом их вклада в производство (С. 280).

Рыба, пойманная при помощи удочки, доставалась рыбаку. На севере при ловле акул каждый человек клал свою добычу отдельно и дележа не было (С. 278).

Среди маори в прошлом широко практиковался дачевозврат. Если человек сам не пользовался вещью, то она могла быть взята другим, иногда даже без спросу. Когда человек обращался к другому с просьбой дать ему в пользование вещь, то ему могло быть в этом отказано. Но это происходило не часто. При возвращении вещи иногда делался платёж в форме дара (С. 336). Здесь мы сталкиваемся с перерастанием дачевозвратных отношений в услугоплатёжный метод эксплуатации. Довольно развит был у маори услугоплатёж. Плату за услуги получали люди, изготовлявшие каменные тесла, резчики по дереву, специалисты по строительству каноэ и домов, татуировщики, жрецы (С. 168, 205‑209, 289‑294).

Был развит у маори и дарообмен, который может быть подразделён на два основных вида. Один — такой, который был оболочкой товарообмена. Примером может послужить обмен между береговыми жителями и населением внутренних районов островов. Первые поставляли рыбу, вторые — птицу, крыс, лесные продукты.

Второй вид — церемониальный обмен, в котором главным было не желание получить определённый продукт, а установить и укрепить социальные связи. С развитием дарообмена связано существование у маори принципа эквивалентности — ути. Каждый дар должен был возмещён равным по ценности отдаром (С. 395‑406).

Разновидностью церемониального обмена были различного рода дароплатежи, которыми сопровождались важнейшие события в жизни человека: рождение, брак, смерть. Дароплатежи сочетались с пирами или даже происходили в форме пиров. У южных племён группа мужа давала пир группе жены. Возмещением был пир при рождении ребёнка. Его устраивали родственники мужа, хотя родственники жены при этом вкладывали пищу (С. 305‑306).

Однако самые грандиозные пиры устраивались вождями. Общество маори было стратифицированным. Основными социальными слоями были люди высокого ранга — вожди или аристократы, коммонеры и рабы. Последними становились пленники, захваченные на войне. Вожди хапу назывались рангатира. Вождь старшей хапу был одновременно и вождём племени — арики (303. С. 50‑52).

Вождь племени был должностным частным собственником земли племени (408. С. 368‑370, 384‑385). Территория племени делилась на территории хапу, каждая из которых ревниво оберегала свою землю, не допуская нарушения границ. Земля хапу была распределена между вануа и индивидами. В одних случаях люди пользовались участками земли в одиночку, в других — группами (С. 371‑375). Таким образом, и у маори собственность на землю была расщеплённой.

Принадлежность к слою вождей была наследственной. Но вождь должен был быть не только родовитым, но и богатым. Важнейшим видом богатства была пища. Значительная доля этого богатства обеспечивалась трудом самого вождя, его жён, слуг и рабов. У вождей в отличие от людей низкого ранга было много жён. Только им в основном принадлежали и рабы (C.115‑120).

По некоторым данным вожди высшего ранга были освобождены от грубой физической работы. Но они занимались резьбой по дереву, изготовлением оружия, украшений. В целом труд у маори рассматривался как почётное дело (C.163‑164). Но источником богатства вождей был не только их собственный труд, а также труд их жён и рабов. Они получали подарки от своих и приверженцев и вообще от всех, кто хотел заслужить их милость (С. 119, 284).

Из работы Р. Ферса трудно понять, получали ли приношения только арики или также и рангатира. Речь у него в основном идёт об арики. Сообщается, что у некоторых племён арики получали первые плоды урожая. Узнаём мы также, что в старые времена выдающийся вождь приглашал людей соседних хапу работать в его лесах или обеспечить его птицей и рыбой из своих ресурсов. Члены этих хапу делали ему дары в знак признания его лидирующей роли в племени (С. 286). Вождю высокого ранга люди оказывали гостеприимство и делали ему подарки, когда он посещал их деревню (С. 287). Число и ценность подарков увеличивались с рангом и наследственным положением вождя (С. 288). Арики обладали определёнными правами на некоторых морских животных — китов, дельфинов, черепах, выброшенных на берег на их территории, и на любую белую цаплю, которую видели на их землях. Вождь получал дань от вассальных племён (С. 201, 284).

Но отношения вождя и коммонеров не были односторонними. Вождь должен был отличаться щедростью (408. C.118‑119; 914. С. 37). Он проявлял широкое гостеприимство, принимая соседних вождей со всей их свитой. Вокруг него толпились родственники, ожидая от него отплаты за все услуги, которые они ему оказывали. За все дары, которые ему давались, ожидалась отплата. Он должен был оказывать помощь членам племени, которые находились в нужде (408. С. 288).

Таким образом, хотя через руки вождя проходила большая масса ценностей, он ни в один момент не имел в своём распоряжении их слишком много. Р.Ферс считает, что доходы и расходы вождя уравнивали друг друга (С. 289). Вряд ли с ним в этом можно согласиться. Поток ценностей, включая пищу, шедших с периферии редистрибутивной системы к её центру, в целом превышал обратный поток. Таким образом, у маори наряду с рабством и, может быть, приживальчеством, существовала ещё одна форма эксплуатации.

Не очень ясны отношения между арики и рангатира. Имеется сообщение о том, что во время посещения племенным вождём деревни главарь её ставил перед ним лучшую пищу, причём часть её выступала в качестве подарка (С. 287). Ежегодные подарки давались вождями низкого ранга арики во время урожая (С. 284). Но в целом большая часть приношений поступала непосредственно к арики, минуя руки рангатира. Племя у маори не было вождеством. Имеется даже прямое сообщение, что рангатира мало обращали внимания на власть арики (303. С. 56). Хапу одного племени могли враждовать, мстить друг другу за убийства, грабить, даже сражаться друг с другом (408. С. 368, 372; 303. С. 56).

Всё это говорит о том, что рассматриваемые отношения эксплуатации были ещё не протополитарными, а преполитарными. Об этом свидетельствует существование межплеменных дароторжеств, которые принимали форму грандиозных пиров.

Организовывали их вожди. Для этого мобилизовались ресурсы всего племени. Такому пиру предшествовала длительная подготовка. Расчищалась новая земля под батат, заготовлялись рыба, птица, крысы. Иногда всё это начиналось за год до праздника. Кроме пищи, накапливались также и вещи: маты и одежда.

Когда подготовка закончилась, посылались приглашения, причём не отдельным индивидам, а хапу. Гости нередко приносили с собой дары. Собранная пища складывалась в форме пирамиды. Количество её было велико. В одном случае было выставлено 109104 литра (109,1 м3) батата, из которых 72736 (72,4 м3) съели, и 290 свиней. Присутствовало на празднике 5 тысяч человек (408. С. 318‑320).

В случае большого пира в первый день устраивалось угощение. Являлись женщины с корзинами готовой пищи и распределяли поровну между всеми присутствовавшими. На следующий день происходило церемониальное раздаривание пищи. Производилось оно либо главным вождём, либо, чаще, человеком им назначенным. Раздариватель шёл от кучи пищи к куче и выкликал определённую хапу гостей. Распределение пищи между группами шло примерно в соответствии с её численностью и рангом людей, их составляющих. Получив пищу, каждая группа часть её готовила для потребления.

Гости оставались в деревне, пока не истощались запасы пищи. Пища потреблялась в огромных количествах, часто её даже расходовали впустую. По другим данным, гости, получив пищу, уносили её с собой. Во всяком случае, каждый такой крупный пир опустошал запасы деревни. В результате несколько месяцев, вплоть до нового урожая, она вела полуголодное существование.

Пир, данный одним племенем другому, накладывал на последнее обязательство отплатить в будущем. Этикет требовал, чтобы бывшие гости превзошли бывших хозяев в обилии пищи и вещей. При этом теперешние гости приходили на праздник с дарами. Два племени старались превзойти друг друга (408. С. 299‑327; 282. С. 99; 768).

Кроме рассмотренных выше образов эксплуатации, у маори существовал такой её метод как военный грабёж. Войны у маори в большинстве своём представляли кратковременные набеги. Сломив сопротивление защитников деревни, победители подвергли её грабежу. Захватывали добычи столько, сколько можно было унести с собой. Брали пищу, маты, украшения, рыболовное снаряжение, корзины, сосуды. Всё, что не могли унести, разрушали. Деревня сжигалась. Часть пленных убивали и съедали. Другую часть превращали в рабов.

Чаще всего после успешного набега нападающие стремились вернуться домой. Но серия побед могла привести к захвату территории. Все прежние жители истреблялись, изгонялись или обращались в рабов.

В некоторых случаях между враждующими сторонами заключался мир. С такой просьбой обращалась слабейшая сторона. Условием мира могла быть уступка территории. Иногда побеждённые обязывались давать в определённые сезоны в качестве подарков победителям особые виды пищи (птиц, крыс, угрей). Здесь мы сталкиваемся ещё с одним методом эксплуатации — данничеством. Но подобного рода данничество было у маори редким явлением. Когда данники восстанавливали силу, то прекращали уплату (879а; 879в. С. 75‑87).

4. О‑ва Тробриан: вождества возникают

Традиционное общество маори стояло перед гранью, отделяющей преполитарную стадию от политарной. Не исключено при этом, что некоторые из аборигенов Новой Зеландии уже перешагнули её. Во всяком случае, в XIX веке в значительной степени под европейским влиянием у них возникли короткоживущие социальные образования, которые исследователи называют вождествами. Возможно, что они действительно являлись таковыми. Но об их социально‑экономической организации ничего неизвестно (см. 845).

Протополитарных обществ существует множество. Но в них этот строй выступает в основном как уже вполне сложившийся. Единственный известный нам пример переходного состояния от преполитарной стадии к протополитарной дают меланезийцы о‑вов Тробриан.

Эти острова расположены на востоке от Новой Гвинеи в Соломоновом море. Главным в группе является остров Киривина (другое название — Бойова). Открыты острова были в 1773 году. ещё в 40‑х годах XIX в. к туземцам стали проникать стальные топоры, но первоначально они были сосредоточены в руках немногих людей, участвующих в куле и их ближайших родственников. Начало прямых контактов с европейцами относится к 70‑80 годам XIX в. В основном это были моряки. Некоторые из них покидали корабли, становились торговцами, женились на туземках и поселялись на Киривине.

Около 1895 г. в тробрианской лагуне был найден жемчуг, что привлекло внимание европейских торговцев. В последнее десятилетие XIX в. начала действовать методистская миссия, обращавшая туземцев в христианство. В 1904 г. острова посетил известный этнограф Ч.Г. Селигмен (800). В 1905 г. была создана постоянная правительственная станция. Вместе с белыми пришли болезни, в результате которых численность населения уменьшилась. На 30 июня 1921 г. на островах жило 8781 человек, на 31 января 1935 г. — 8537, из которых 7093 обитало на о. Киривина (254, С. 15‑17, 24, 43, 45, 57; 896. С. 25‑33).

Б. Малиновский вёл полевые исследования в 1915‑1918 гг. В общей сложности он провёл на островах около двух лет. В 1931‑1936 гг. администрация на архипелаге была представлена Л. Остином, изложившим результаты своих наблюдений в ряде статей (252; 253, 254). С мая 1950 г. по май 1961 гг. на севере Киривины занимался полевой работой Г. Пауэлл (727, 728). С июня по октябрь 1971 г. и с мая по ноябрь 1972 г. на Киривине вела этнографические изыскания А. Вейнер (896, 897).

Основным занятием тробрианцев являлось земледелие, носившее подсечно‑огневой характер. Главная культура — ямс. Возделывались также таро, бананы. Выращивались свиньи, жители прибрежных деревень занимались рыболовством.

Важной социальной единицей на Тробрианах была деревня (608. С. 57; 727. С. 121). На островах существовало 4 материнских рода, которые подразделялись на множество подродов. Одни из подродов были привилегированными, "вождейскими", другие — коммонерскими. В некоторых деревнях ядро обитателей состояло из членов одного подрода, но в большинстве жило несколько подродов.

Как указывал Б. Малиновский, подроды исконно считались собственниками земли (609, 1. С. 334, 341). Земля делилась на поля, а последние — на участки. Все участки были закреплены за определёнными людьми, которых Б. Малиновский также характеризует как собственников (С. 90, 371, 380). Человек мог иметь право на несколько таких участков. Но это не обязательно означало, что он их обрабатывал. Можно было иметь одни участки, а пользоваться другими. В общине всегда были люди, за которыми не был закреплён ни один из участков. Это — члены подродов, входивших в состав не этой, а других деревень, а также младшие члены местных подродов. Некоторые сельчане могли иметь участки, но не в тех полях, которые были предназначены для обработки.

Все они нуждались в земле, и все получали её. Им давались в пользование участки, которые числились за другими (С. 329‑330, 371‑372). Вопрос о распределении участков решался в ходе переговоров между заинтересованными лицами. Оформлялось всё это на особом совете (С. 90, 371). В среднем человек обрабатывал от 3 до 6 участков. Наиболее старательные могли использовать до 10 участков (С. 90).

Человек, получивший в пользование чужой участок, после уборки отдавал тому, кто имел на него права, 2‑3 корзины ямса, что составляло 1/20 урожая. Вряд ли это можно считать эксплуатацией, тем более, что человек, имевший право на землю, в свою очередь давал пользователю ответный дар, превышающий по размерам первый (С. 372). Правда, за этим следовал новый ответный дар, но всё равно экономическая выгода, получаемая человеком, имевшим права на участок, была ничтожной.

Главное заключается в том, что каждый тробрианец всегда мог получить столько земли, сколько мог обработать. "Каждый, — пишет Б. Малиновский, — обеспечивался землёй, достаточной для удовлетворения его нужд" (С. 373). Хотя земля продолжала считаться собственностью подродов, практически все члены деревенской общины независимо от своей принадлежности к тому или иному подроду имели право пользоваться всей её территорией (С. 329).

Об отношениях в сфере жизнеобеспечивающей экономики известно немного. От человека, который имел бетель или табак, ожидали, что он будет давать и другим. Многие люди, чтобы избежать дележа и в то же время не покрыть своё имя позором, скрывали от других наличие этих вещей (608. С. 178). Всё это говорит о том, что дачеделёж, если и существовал у тробрианцев, то лишь в пережиточных формах. Ничего неизвестно о разделодележе или даже разделе. Существовала помогодача продуктами. Каждый, кто оказывался в нужде, автоматически получал всё необходимое от родственников (609, 1. С. 374).

Если человек нуждался в помощи трудом, то ему её тоже оказывали. Причём помогали обычно свойственники. После работы всегда следовало распределение пищи, которое однако не рассматривалось как плата за труд (608. С. 160).

Несколько жителей деревни могли сообща поочерёдно обрабатывать участки друг друга. Здесь по существу мы наблюдаем переход от помогодачи к помогообмену. Каждый участник работой на участках других отплачивал труд этих других на своём собственном участке (С. 161).

Когда готовились большие празднества, главарь деревни собирал её членов, и они вначале обрабатывали его участок, а затем участки всех остальных. Каждый хозяин давал пищу группе в тот день, который она посвящала работе на его участке. Перед началом работы устраивалась праздничная еда, а затем в её процессе несколько пиров, последний — в самом конце. Иногда такую работу предпринимало несколько деревень совместно (С. 160‑161).

На островах Тробриан существовал услугоплатёж. Оплачивалась работа умельцев, а также колдунов (С. 181‑183). Платили создателям танцев и песен за право использовать их. Платили за использование каноэ (С. 186). Племянник платил дяде по матери за то, что последний обучал его магическим обрядам (C. 185‑186).

В целом, в обществе тробрианцев происходила непрерывная циркуляция вещей и пищи. Как писал Б. Малиновский, реальное положение дела на Тробрианах характеризуется тем, "что вся племенная жизнь пронизана постоянным даванием и получением, что каждая церемония, каждый правовой акт сопровождался материальным даром и отдаром, что богатство, даваемое и получаемое, является главным инструментом социальной организации, власти вождей, уз родства и отношений свойства" (С. 167).

Кроме услугоплатежа, на Тробрианах существовали дарообмен и товарообмен. Последний частичной происходил в форме дарообмена. Но нередко он выступал и в форме подлинной торговли (C. 181‑188). Со всем этим связано наличие у тробрианцев понятия эквивалентности — мапула (С. 182).

Всё, что известно об экономических отношениях в сфере жизнеобеспечивающей экономики у тробрианцев, говорит о том, что их община во многом уже отличалась от позднепервобытной. В то же время в целом ряде отношений она была сходна с последней. На Тробрианах муж и жена владели имуществом раздельно. Существовала особая собственность мужа и особая собственность жены. Когда один из супругов умирал, то вещи наследовали его или её родственники (С. 177).

Подлинный дарообмен в значительной степени относится уже к сфере престижной экономики. Целиком к этой сфере принадлежала знаменитая кула, о которой уже шла речь.

Существовала у них развитая система дароплатежного обращения. Дароплатежи были связаны, прежде всего, с браком и смертью. Человеку, который должен был произвести платёж, помогали члены его подрода, а также иные родственники. Помогосбор был обычным явлением как при брачных, так и смертных дароплатежах.

После смерти человека происходила целая серия обменов между членами разных подродов. Только при одном таком обмене из рук в руки перешли 30 тысяч связок сушёных банановых листьев, 212 юбок. Всего было совершено 1035 передач. Связки сушёных банановых листьев не использовались ни для каких иных целей, кроме как для дарообмена. Обмен ямсами и ценными предметами происходил при заключении брака (896. C. 55‑115, 178‑187).

Мужчина из года в год должен был значительную часть своего урожая ямса отдавать мужу сестры. Как сообщил Б. Малиновский, этот платёж носил название уригубу (608. C. 181). С ним не согласна А. Вейнер. Она утверждает, что слово "уригубу" использовалось тробрианцами для обозначения дарений не ямса, а свинины, кокосов, орехов арековых пальм. Причина ошибки, по её мнению, заключается в том, что всё это шло в большинстве случаев тому же человеку, которому давался ямс (896. C. 139‑140, 204).

Однако сама же она в дальнейшем признает, что на юге о. Киривина слово "уригубу" использовалось для обозначения и ямсовых платежей, шедших от родственников жены её мужу (С. 246, 248). Все это позволяет нам употреблять слово "уригубу" в том смысле, в котором его использовал Б. Малиновский.

А. Сейнер уточняет, что платежи ямсом шли не только от братьев женщины, но и от её отца и формально предназначались самой женщине. Однако фактически их получал муж (С. 196‑197). Уригубу никогда полностью не возмещалось, хотя человек, получивший его, время от времени давал брату жены подарок — ценности, свиней (608. C. 180‑181).

На о. Киривине существовало 80 главных деревень. В одной из самых больших — Омаракана проживало 92 человека, в то время как в Йасанаи — 43, что даёт среднюю цифру 65 жителей на деревню (727. С. 121). В деревнях, в которых было несколько подродов, один из них считался старшим. И признанный лидер этого подрода был главарём деревни. Несколько деревень образовывали группу, которая в целом ряде отношений выступала как единое целое. Группа деревень, объединённая вокруг Омаракана, насчитывала в своём составе 325 человек (С. 121).

Один из подродов группы деревень признавался старшим, а его глава — лидером группы. Вполне понятно, что лидером группы деревень был главарь деревни, являвшейся центром этой группы. Если главарём деревни мог быть и коммонер, то лидером группы деревень обязательно член аристократического подрода.

Одни лидеры группы деревень ограничивались таким своим положением. Другие стремились распространить свою власть за пределы своей группы деревень, подчинив себе другие группы. И когда это удавалось, возникали объединения групп деревень во главе с лидером одной из таких групп. В таком случае возникала трехступенная структура: деревня — группа деревень — объединение групп деревень.

Но такая структура вырисовывается лишь в работе Г. Пауэлла (727). Какие‑то намёки на неё имеются в одной из статей Л. Остина, который пишет о деревнях, конфедерациях деревень и дистриктах (254. С. 18). У Б. Малиновского речь идёт только о деревнях и объединениях деревень, которые он именует дистриктами. На главном острове архипелага существовали такие дистрикты как Киривина, Тилатаула, Кубома и Луба (609, 1. С.369). Под дистриктом Б. Малиновский понимал то образование, которое у Г. Пауэлла выступает как объединение групп деревень.

Не во всем одинаково изображают Б. Малиновский и Г. Пауэлл и связи внутри объединений деревень.

Взгляды Б. Малиновского на отношения между вождём и подвластными ему людьми с годами претерпели известные изменения. Он всегда писал, что вождь получает приношения из всех деревень своего дистрикта. Но в своих ранних работах исследователь подчеркивал, что эти приношения вождю связаны не с его должностью, а с местом, которое он занимал в системе отношений свойства. Каждый подрод из числа живущих в деревнях дистрикта, находящегося под управлением вождя, даёт ему жену. Эта связь является постоянной, ибо если данная жена вождя умирает, то подрод незамедлительно заменяет её другой женщиной. В результате все мужчины подрода как классификационные братья женщины должны платить ежегодно уригубу её мужу, т.е. вождю. Обычно они вручают свою долю ямса главе подрода, а тот от их имени передаёт собранное вождю. Таким образом, каждый мужчина дистрикта работает на вождя, но не как его подданный, а как свойственник (608. С. 64, 180‑181; 610. C. 111‑112).

Правда, Б. Малиновский и в ранних работах признаёт, что члены дистрикта дают вождю и другие приношения: первый улов рыбы, орехи, плоды, которые уригубу не являются. Но всё это вождь, по его словам, отплачивает в полной мере (350. С. 111). Он даже приводит слово, обозначающее приношение вождю, — покала. Но отношение между уригубу и покала остаётся у него не ясным. Мы узнаём лишь, что существует несколько разновидностей покала (608. С. 180‑181).

В одной из более поздних работ Б. Малиновский отчётливо отделяет подношения вождю, называемые покала и бабубула, от уригубу. Указывая, что приношения, обозначаемые как уригубу, составляли основную массу того, что получал вождь, он в то же время подчёркивает, что только часть их были истинной уригубу, т.е. поступали от матрилинейных родственников его жён. Другая часть приношений только называлась уригубу, но в реальности ею не являлась. Эту вторую часть люди давали вождю фактически в качестве не свойственников, а подданных. В отношении этой части можно говорить лишь об оболочке, видимости уригубу, но не подлинной уригубу. Среди приношений вождю дистрикта Киривина истинная уригубу составляла лишь 50 % (609, 1. С. 192, 196, 392‑396).

Подданные не только давали вождю плоды своих трудов. Они совместно работали на полях вождей, главарей, вообще влиятельных и богатых людей, причём на огородах вождя могли трудиться целые деревни. Хозяин давал работникам пищу (608. C. 160‑161). Внешне это выступало как обычный трудовой помогосбор, но по существу перед нами эксплуатация.

Уточнить картину позволяют работы Г. Пауэлла. У него покала имеет место уже в рамках деревни и даже подрода. Она выражается в форме даров и услуг, которые поступают от молодых членов подрода старшим его членам, в первую очередь главе подрода, от которого в свою очередь идёт помощь и материальные блага молодым. Приводится пример, когда молодой член подрода работал на его главаря, чтобы дать последнему возможность больше трудиться на лидера группы деревень (727. C. 125‑127). Признанный главарь подрода выступает как опекун земли, деревьев, магических обрядов и других форм подродовой собственности. Он даёт право пользоваться этой собственностью членам подрода или жителям деревни, что позволяет ему требовать от них покала. Соответственно он может лишить тех, кто не признает его главенства, материальных преимуществ, которых они добиваются (С. 133).

Физическая сила в норме не используется внутри деревни, тем более главарём из числа коммонеров. Последний может только убеждать, но не отдавать приказы. В целом лидер коммонерского подрода имеет мало выгод от своего положения. Он не может стать многожёнцем и накопить больше богатств, чем другие старшие члены подрода и деревни. В то же время он несет ответственность за дела подрода (С. 128, 133).

Лидер группы деревень тоже действовал скорее убеждением, чем принуждением. Но в силу лидерства в группе деревень он мог временами проявлять почти диктаторскую власть над жителями своей деревни (С. 133, 137).

Новый лидер группы деревни мог ожидать более или менее автоматического признания его главенства главарями других деревень и их приверженцами. Их зависимость оформлялась путём выдачи женщин определённых подродов замуж за него. В результате этого они платили уригубу. Что же касается подродов, которые относились к собственному роду лидера, то они платили ему покала. Но отношения последнего типа часто рассматривались как недостаточно эффективный механизм зависимости. В результате создавались фиктивные отношения свойства. Те или иные подроды, относящиеся к роду лидера, объявлялись родственниками той или иной его жены и, как следствие, начинали платить уригубу (С. 134). В общем, лидер группы деревень имел больше богатства, власти и престижа, чем главарь деревни (С. 138).

Когда существовало объединение групп деревень, то новый лидер группы деревень, являвшейся центром этого объединения, не мог рассчитывать на автоматическое признание своего главенства. Он во многом должен был создавать это объединение заново (С.118) (Примечание: Возможно, что это результат европейского влияния, которое в первые десятилетия XX в. привело к определённому ослаблению власти вождей, по крайней мере, в некоторых дистриктах (608. С. 464‑467; 254. С. 21‑22). В таком случае в недалёком прошлом объединения групп деревень, т.е. дистрикты, были более постоянными и прочными. Но если дело обстояло именно так, то перед нами по существу возврат к состоянию, предшествовавшему образованию прочных дистриктов. Поэтому и в случае правильности такого предположения тробрианский материал все равно даёт нам картину становления вождества.). И обычно ему это удавалось.

Механизм известен: он брал в жёны женщин из других групп деревень, прежде всего родственниц лидеров этих групп. В результате последние начинали платить ему уригубу. Сам вождь объединения групп деревень не платил уригубу никому более старшему по рангу, хотя делал это в отношении 1‑2 мужей женщин своего подрода (С. 136).

Отношения вождя и людей, плативших ему уригубу и покала, не были односторонними. Вождь давал последним подарки различного рода: ценности, свинину, ямс, разные плоды. Но это, разумеется, не возмещало полученного от них (608. С. 180‑181).

Чем более крупным было объединение групп деревень, тем более абсолютной становилась власть его главы в своей группе (727. С. 138). Примером могут послужить главари деревни Омаракана, которые были одновременно лидерами группы деревень и вождями объединения групп деревень. Размеры этого объединения не оставались неизменными, но само оно на протяжении многих лет существовало. Его обычно именуют дистриктом Киривина.

В одной из работ Б. Малиновского утверждается, что в прошлом главарь Омаракана имел 40 жён и получал 30‑50% всей огородной продукции дистрикта Киривина (608. С. 64). В другой говорится о 60 жёнах, от родственников которых вождь получал 300‑350 тонн ямса в год (610. С. 112). И, наконец, ещё цифры: 60‑80 жён (609, 1. С. 392‑393).

Рядом исследователей они были поставлены под сомнение (419. С. 90‑91; 305. С. 186). Документально засвидетельствовано, что в 1893‑1895 гг. вождь Омаракана — Нумакала (Нумукала, Энамакала) имел 19‑20 жён (419. С. 90; 420. С. 186; 529. С. 47). У его преемника — Тоулувы в первые годы пребывания на острове Б. Малиновского было 16 жён (608. С. 64), к 1918 г. у него оставалось только 12 (609, 1. С. 392).

В том же 1918 г. после уборки урожая Тоулува получил от своих подданных 20014 корзин ямса. Если принять во внимание, что каждая корзина вмещала примерно около 15 фунтов, или 6,80 кг ямса (254. С. 18), то общий доход вождя превышал 136 тонн. Сообщая об этом, Б. Малиновский тут же отмечает, что это количество приблизительно в 4 раза превышало размер обычных поступлений. Но именно таким, по его мнению, был объём приношений вождю в старые времена. 9444 корзин составляла настоящая уригубу. Она поступила от 35 человек. Остальные 42 человека дали либо фиктивную уригубу, либо их приношения даже формально не относились к ней. Правда, к последней категории относилось лишь 472 корзины (609, 1. С. 392‑396).

Чтобы оценить масштабы дохода вождя, нужно учесть, что у самых лучших хозяев в наиболее плодородных частях острова урожай ямса не превышал 300 корзин (т.е. 2040 кг). У остальных людей, живших в тех же районах, урожай колебался от 200 корзин (1360 кг) до 75 (510 кг) (254. С. 17‑18).

В 1959 г. главарь Омаракана — Матаката имел 13 жён. В этом году он получил платежи от 76 человек, из которых 57 (75%) жили за пределами этой группы деревень. Сам он выплатил 3 человекам, которые все жили в его деревне (727. С. 125; 728. С. 591).

В результате поступлений из других групп деревень главарь Омаракана был столь богат, что не зависел от поддержки ведущих людей своей группы. В добавление к этому он создал группу людей, положение которых в его деревне и центральной группе деревень зависело исключительно лишь от него. Её ядро составляли люди, которые происходили из других групп деревень. Эта группа использовалась вождём как исполнительная сила, как мощный отряд, выполняющий его приказы (727. С. 138).

Б. Малиновский пишет о том, что правитель Омаракана имел в своём распоряжении 1‑2 наследственных служителей, обязанностью которых было убивать людей, нанесших сильную обиду вождю. Вождь выносил приговор, эти люди его приводили в исполнение. Кроме того, вождь располагал колдунами, которых оплачивал. Он им приказывал, чтобы тот или иной человек умер от чёрной мегии. И вождь принимал меры, чтобы это стало известным всем (607. С. 10‑12; 608. С. 64‑65). Сам вождь имел репутацию колдуна. Тоулува, например, за использование чёрной магии был приговорён австралийским судом к двум месяцам заключения (252. С. 19).

Между деревнями одной группы войн не бывало. Иначе обстояло дело с группами деревень. Но когда вспыхивал конфликт между группами деревень, входящих в объединение, возглавляемое вождём, то последний вмешивался, не допуская его превращения в вооруженное столкновение. Причём требование превратить конфликт подкреплялось угрозой применения силы: из столичной деревни посылался отряд личных приверженцев вождя (727. С. 139).

Всё вместе взятое говорит о том, что на Тробрианах начало формироваться настоящее вождество. Одним из важных признаков этого — возникновение иерархии людей, имеющих право на подношения со стороны рядовых членов общества. К ней безусловно относились лидеры групп деревень и вождь объединения таких групп. Они образовывали зачаток класса, протокласс. Входили в эту иерархию, по‑видимому, и главари деревень. Во всяком случае, все они, хотя у них было всего лишь по одной жене, были обеспечены лучше, чем рядовые члены общества (609, 1. С. 192). О том, что люди, обрабатывавшие землю подрода, делали постоянные платежи его главе, пишет А. Вейнер (896. С. 42, 146, 157, 202),

Возникло движение прибавочного продукта от рядовых членов общества к главам деревень, от них — к лидерам групп деревень и далее к вождю объединения групп деревень. Правда, сколько‑нибудь стройной системы здесь ещё не оформилось. Прибавочный продукт от рядовых членов общества мог поступить и поступал прямо вождю, минуя промежуточные звенья. Но общие контуры системы в целом уже наметились.

Другой признак — появление у вождя права на жизнь и смерть его подданных, возникновение верховной собственности вождя на личность людей. Это связано с зарождением государства.

Но самое важное: вождь дистрикта считался собственником всей его земли. Это в равной степени относится к правителям как Киривина, так и Тилатаула, Кубома. Все они именовались хозяевами, господами земли, что было основанием для получения ими в качестве подати части урожая (607. С. 3‑4; 609, 1. С. 328, 334). В одной из работ Б.Малиновский говорит