Д. Роулинг. «Гарри Поттер и Кубок Огня»

Ну и наконец отдельный раздел я хочу посвятить тому, как Киянская пишет о семье героя. О семье у нас материалов не так много и автора проще поймать за руку, не имея специального образования, а с другой стороны именно по отношению к этим нескольким людям отменно проявляется ее собственное отношение – и к самому герою, и к тем, кто его любил, и, видимо, ко всем людям вообще. Тут мы вернемся к началу, и вспомним, как Киянская использует слова конечно и очевидно. Вольфганга Пестеля, о котором она ничего не знает, но который приехал в Россию, конечно же, не от хорошей жизни, я уже показывала?

Достается от нее братьям Павла и его сестре, причем иногда даже и без очевидно:

 

«Александр Пестель на старшего брата с детства привык смотреть потребительски, как на источник денег и карьерных повышений. Александр был уверен: офицерская карьера может стать успешной только в том случае, если найти место адъютанта у какого-нибудь влиятельного генерала. Об этом своем убеждении он написал брату — и Павел Пестель устроил его судьбу. «Он захотел быть адъютантом, и ты сыскал генерала, который может быть ему всего полезнее. Ты позаботился о его карьере, как отец», — писала Елизавета Ивановна старшему сыну. Стараниями старшего брата Александр был переведен из армии в гвардию, в лейб-гвардии Кирасирский полк."

У читателя создается впечатление, что Оксана Ивановна достаточно глубоко, на основании разных архивных документов, проникла в психологию Александра Пестеля – иначе зачем бы ей так уверенно утверждать о том, что с самого детства он смотрел на брата потребительски? Так вот проблема в том, что знает она об Александре ровно в объеме формулярного списка – то есть когда и где служил (а это о характере говорит немного, да и здесь Киянская путает последовательность мест его службы) и все той же публикации Круглого. В публикации приводится несколько достаточно резких сетований отца на то, что Алекс в целом шалопай – но нигде не говорится о том, что он не любит брата и относится к нему потребительски. У Круглого также приводится история о том, как младший брат попросил помощи (в каких выражениях – она не знает, в публикации Круглого нет цитаты из Александра), родители подкрепили просьбу – и старший охотно помог.

Из этого – без малейших документальных подтверждений – Оксана Ивановна делает выводы о потребительском отношении младшего к старшему. Просто потому что ей это, видимо, представляется очевидным – разве можно не относиться потребительски к тому, кто тебе помогает? В данном случае перед нами снова не факт, а довольно специфическая картина мира, которая существует в голове Киянской, и в которой нет взаимного доверия, любви и семейной взаимопомощи. Написала бы «с чем и поздравляю», но тут уже впору жалеть – как жить-то с таким в голове?

 

"Через два с половиной года Александр Пестель вернулся в армию: вышедший в отставку отец не смог дальше удовлетворять его немалые финансовые запросы".

[Не через два с половиной, а примерно через полтора, и не «вернулся в армию», а «вернулся в гвардию из армии» - есть разница, а?, но тут, видимо, опять напел Рабинович.]

 

Но какая у нас картина складывается, да? «чисто потребительски", "немалые финансовые запросы"?

 

Да, служба требует денег. Но опять же следим за руками и словоупотреблением. Перед нами не безличная и нейтральная конструкция, описывающая факт "содержать сына оказалось дорого", нет мы видим сразу художественную картину - отец, вынужденный удовлетворять сына, и сын у которого есть немалые запросы и все это опять же с негативной коннотацией. При этом ни одной цитаты типа "Александр опять требует денег" не приводится (да их и в принципе не сохранилось. С тех пор несколько его писем опубликовано, так вот ничего похожего). Вся эта картина существует только в голове автора.

 

"Понимая, что его жизнь находится под постоянной угрозой, и боясь, что при разделе родительского наследства братья могут обидеть сестру, он писал отцу: "Что касается

до вотчины в Смоленской губернии, то как будущность непроницаема, и всякого из нас может каждую минуту неожиданно постигнуть смерть, то я думаю, что вам следует немедленно сделать духовное завещание и укрепить владение этим имением безраздельно Соничке. Мы мужчины, мы можем и должны без него обойтись, но это невозможно для бедняжки."

 

В данном случае из "мы мужчины и можем обойтись" Киянская вычитывает страх перед тем, что братья могут нанести сестре обиду и снова читает в сердцах. А не, например, представляет (а это можно сделать с теми же основаниями) - как общее решение братьев (потому что "мы мужчины" и так решили, а не «я так решил за всех»). Почему именно такое прочтение и зачем вообще тут читать хоть что-то, кроме факта, зачем пересказывать своими словами и пытаться раскрыть мысль автора цитаты, которую он не выражал?

 

Дальше она уверенно продолжает фантазировать:

"Нет никаких данных о том, как встретили известие об аресте, а потом и о казни старшего брата Борис и Александр; можно только предположить, что это известие не вызвало в них особых эмоций. Возможно, о брате пожалел Александр — но и то в том смысле, что смерть Павла означала для него самого финансовый крах".

С одной стороны для Оксаны Ивановны сказать «можно только предположить» вместо «очевидно» - это большое достижение. С другой стороны – если никаких данных нет, но на каких основаниях она предполагает, что особых эмоций смерть брата не вызвала? (А не особые? Какие вообще эмоции особые, а какие нет?)

 

Софию Пестель она не обвиняет в потребительском отношении, но легче от этого не становится:

"Судя по семейной переписке, старший брат представлялся теперь девушке загадочным и далеким героем, бесприютным странником, лишенным семейного тепла. И она мечтала стать ему другом. Брат же не собирался делать сестру поверенной в собственных делах. Но он не хотел и разочаровывать Софью, принимая в общении с ней условия ее игры."
"В 1824 году, когда Павел Пестель приехал в деревню к родителям, он, по просьбе сестры, обменялся с нею нательными крестиками. И после отъезда сына мать сообщала ему: «Софья просит сказать тебе, что с того времени, как вы обменялись с нею крестами в день твоего отъезда, она носит свой с гораздо большим удовольствием и просит тебя вспоминать иногда о ней, смотря на твой крест». А еще через два месяца мать написала Павлу Пестелю, что «Софи» «досадует, что ты не женишься, и желала бы тоже, как и я, чтобы ты нашел поскорей молодую прелестную женщину, которая бы принесла бы тебе счастье и деньги».
Отвлекаясь от несомненной литературности в отношениях сестры и брата, можно сказать, что Софью Павел Пестель на самом деле любил, заботился о ней и пытался обеспечить ее будущее."

Следим за руками. "Брат же не собирался делать сестру поверенной в собственных делах. Но он не хотел и разочаровывать Софью". Киянской надо сказать об этих двоих хоть какую-то гадость - и вот она упрекает Павла, что девочка, дескать, представляла его героем - а он не собирался делать ее поверенной в своих делах, хоть и не хотел разочаровывать. А теперь вспоминаем о том, что речь идет о переписке с 10-12-14-летней девочкой. О какой «поверенности в делах» может идти речь, а? Он ей должен был про тайное общество писать или про служебные проблемы излагать?

"Несмотря на явную литературность отношений"....

Это рифмуется с еще одним утверждением:

«Проведя первые свои сознательные годы в родительской деревне, она представляла себе мир по книгам. И это в полной мере проявилось в ее отношениях с окружающими, в том числе со старшим братом.»

Не говоря уж о том, что где-то здесь была пушкинская Татьяна, а не реальная Софи, которая до 12 лет жила в Петербурге(10-11 лет вообще вполне сознательный возраст, особенно по тем временам), у которой были родители, повидавшие свет, побывавшие в разных странах, соседи, трое периодически наезжающих братьев, а не только книги – Киянская абсолютно нигде не раскрывает, каким же образом в ее отношениях с окружающими проявилось то, что она якобы представляла себе мир только по книгам. Про ее отношения с окружающими в книге вообще почти нет. Между тем логика говорит о том, что в деревне основными окружающими для нее были папа и мама. Слушайте, вы представляете себе этого монстра – девочку-подростка, который не любит родителей в простоте душевной, а как-то специфически проявляет в отношениях с ними свою начитанность?

Литературность же отношений видимо в том, что младшая сестра интересуется братом, переписывается с ним, а когда он приезжает домой – обменивается с ним крестиками (что вообще вполне в духе и менталитете эпохи. Почему-то то, что Павел носит на себе кольцо, подаренное матерью и булавку, подаренную отцом – не говорит о литературности их отношений, а вот то, что на нем еще и крестик от сестры – говорит. Логика, где ты?).

Но самое интересное наступает дальше, в эпилоге:

 

«Девушка в один день стала взрослой: парализованная мать и убитый горем отец не могли вести хозяйство, и все хозяйственные заботы упали на ее плечи.

Взаимоотношения Софьи с братом вдруг обернулись жестокой, реалистической стороной. Нательный крестик сестры сопровождал Павла Пестеля на эшафот. Восхищавшаяся в детстве братом-героем, Софья посвятила всю свою взрослую жизнь служению памяти брата-преступника.»

 

Кажется, автор испытывает тут некоторое злорадство, но утверждать не буду – в конце концов у меня, в отличие от Киянской, нет машинки для чтения мыслей. Но здесь опять-таки интересны ее представления о «реалистичности»: переписка, взаимные подарки и уверения в любви, обмен крестиками – это не реалистично и литературно. А вот смерть – реалистично, смерть – это на самом деле. Как вообще жить в мире, где реальностью является смерть, а любовь автор старательно обесценивает?

Впрочем, реальность в это книги и правда в основном литературная, насквозь придуманная Киянской. Смотрим абзац сначала:

«Самообладание изменило Елизавете Ивановне: она заболела острым нервным расстройством, затем последовал паралич. Верная подруга Анастасия Колечицкая, искренне хотевшая поддержать мать казненного преступника, неожиданно для себя оказалась перед закрытыми дверями дома Пестелей. ≪Глубокое горе, в которое нас повергли страшные вести, полученные с последней почтой, делают ее (Елизавету Ивановну. — О. К.) неспособной наслаждаться вашим обществом».

Никаких данных именно о «параличе» у нас нет вообще, и если человек не способен от горя ни с кем общаться – это отнюдь не значит, что он парализован физически. Вот цитата из той же Количицкой от 24 июля 1826 года: «Вчера я навещала несчастное семейство Пестелей; горести бедной матери разбили мне сердце; могла ли я утешить ее?., я могла лишь плакать вместе с ними...» или вот от 23 августа: «Я вернулась от Пестелей, у которых провела три дня; они видят мое искреннее участие в их горе, и это установило доверие между нами…» - ни о какой особенной болезни Елизаветы Ивановны, кроме горя и слез, соседка нигде не упоминает и двери перед ней не запираются

 

Не оставляет меня печальная мысль, что по отношению к Ивану Борисовичу Пестелю автор испытывает такое же злорадство. По отношению к Софье это было – «относишься к брату литературно – получи же реальность!», по отношению к отцу она явно говорит о полученном уроке:

«После казни сына отставной «сибирский сатрап» демонстративно повесил в своем кабинете два его портрета, день рождения Павла стал для Пестеля-старшего днем траура. Слепая вера Ивана Борисовича в русское самодержавие пошатнулась, но самодержавие этого просто не заметило. Пожалуй, судьба Павла Пестеля оказалась для потомков Вольфганга Владимира самым серьезным уроком за все годы их жизни в России.»

Уроком чего, Господи?

И да, кабинет сибирского сатрапа, напоминаю, находится в деревне Васильеве, в Смоленской губернии. Кому он там демонстрировал -то?

 

Впрочем, разговор об Иване Борисовиче – это предмет отдельной темы. По хорошему – отдельного исторического исследования. Дело в том, что никто специально до сих пор не занимался его биографией, в частности – рассмотрением страшно запутанной истории разных претензий по поводу сибирского губернаторства. Киянская ей тоже не занималась, и поэтому с одной стороны пишет достаточно осторожно («Для подведомственной ему Сибири Иван Борисович сделал немало хорошего», «документы свидетельствуют: взяток генерал-губернатор не брал…»), но с другой стороны ее личное отношение к старшему Пестелю отлично видно из того, что например она старательно пересказывает все слухи, сплетни и анекдоты об этом человеке, и старательно же до конца книги именует его сибирским сатрапом - просто в качестве синонима имени. А не, например, нежнейшим из отцов. Ну, согласитесь, важно – как именно человека постоянно называть – обзывалкой или как-нибудь нейтрально, хоть по должности?

 

«Враг «всякой свободной идеи, всякого благородного порыва», «суровый, жестокий, неумолимый» человек, который «любил зло как стихию, без которой он дышать не может, как рыба любит воду» — таким запомнился Иван Пестель знавшим его в период генерал-губернаторства людям».

Тут прекрасен масштаб очередного обобщения. В период генерал-губернаторства его вообще-то знает весь свет – но вот совершенно нейтрального отзыва Вяземского о Пестеле, как о старом приятеле его отца здесь нет, а все это – есть.

«Историки до сих пор спорят, был ли Иван Борисович честным человеком, но излишне доверявшим своим ставленникам, или вором и взяточником, ограбившим всю Сибирь, как о нем писала демократическая пресса».

Оксана Ивановна Киянская – историк. Ей «д окументы свидетельствуют: взяток генерал-губернатор не брал…». Логика, ты где?

Впрочем, с документами, которые свидетельствуют, она тоже обращается более чем вольно. Возьмем и подробно разберем следующий пассаж:

«Большинство из дошедших до нас писем отца к сыну проникнуто практическими соображениями о том, как следует делать карьеру… В качестве примера для подражания в искусстве делать карьеру Иван Борисович рекомендовал сыну себя самого. «Есть средства очень благородные оказывать любезности тем лицам, которые могут быть нам полезны. Не надобно пренебрегать этими средствами, мой друг. Служба прежде всего, но маленькие одолжения, которые может себе позволить честный человек, не должны быть забываемы. Ты довольно знаешь меня, мой дорогой Павел; так вот такой человек, как я, никогда не упускал случая оказывать любезность и внимание моим начальникам, что не входило в мою обязанность как подчиненного» — таков общий совет, который отец дает Павлу Пестелю, только еще вступающему на служебную дорогу. Существовали и советы частного характера: «сблизиться» с графом де Местром, сходить к Аракчееву, приобрести расположение влиятельных при дворе генералов, вообще стараться устанавливать дружеские отношения с теми, кто «пользуется доверием у императора».

В общем, Пестель-старший советует сыну не пренебрегать ничем ради возможности упрочить свое положение и добиться повышения по службе. Из его писем видно: искренность и мораль — не лучшие, по его мнению, средства для достижения карьерных успехов. «Деликатничать» же нужно «только с теми, кто знает этому цену».

Довольно неприглядная картина у нас складывается, да? Старый интриган рекомендует сыну лебезить перед начальством, «не пренебрегать ничем ради возможности упрочить свое положение», и не пользоваться при этом искренностью и моралью – они лишние.

Цитата взята ровно из той же публикации Круглого, привожу ее полностью:

«То, что ты говоришь мне о твоем месте как адъютанта — это очень просто и никогда не бывало иначе, и всегда будет то ж е самое. Те, которые умеют подлизываться, имеют всегда преимущество пред теми, которые не делают этого. Но надо ведь тоже себя поставить на место людей. Ты сам был бы более расположен к тому, кто оказывал бы более старания тебе понравиться. Есть средства очень благородные оказывать любезности тем лицам, которые могут быть нам полезны. Не надо пренебрегать этими средствами, мой друг. Служба прежде всего, но маленькие одолжения, которые может себе позволить честный человек, не должны быть забываемы. Ты довольно знаешь меня, мой дорогой Павел; так вот такой человек, как я, никогда не упускал случая оказывать любезность и внимание моим начальникам, что не входило в мою обязанность как подчиненного... Впрочем, не приходи в отчаяние, мой добрый друг, когда видишь, что получают награды люди, которые заслуживают их гораздо менее, чем ты. Мой собственный пример должен тебя утешить. Я очень часто в продолжение моей службы оставался позади сравнительно с другими, но через некоторое время я опять видел себя не только сравнявшимся с ними, но даже и обогнавшим их.»

(С. 174, Письмо от 21 марта 1814 года)

Скажите, тут правда имеется совет не перед чем н е останавливаться? Скажите, правда вот это его «Те, которые умеют подлизываться, имеют всегда преимущество пред теми, которые не делают этого» - это кредо и руководство к действию? Скажите, правда советы пользоваться средствами «очень благородными» и теми, которые «может позволить себе честный человек» - это о том, что искренность и мораль - не лучшие средства?

А вот еще несколько цитат, взятых ровно из той же публикации о том, каким образом следует добиваться карьерного роста:

«Чтобы получать преимущества и награды от своего государя, надо начать с того, чтобы сделаться способными быть употребляемыми на службу своему отечеству с пользою. Чтобы достичь этого, нужно иметь способности и необходимые знания. Тогда наш государь употребить их на пользу нашему отечеству, управление которым вверено ему свыше. Какое счастье иметь возможность сказать: я служу моему государю с усердием и полезен моему отечеству!»

(с. 169, письмо от письмо И. Б. из Иркутска к сыновьям Павлу и Владимиру)

-

«Кутузов дал тебе шпагу за «храбрость» на поле сражения. Этой наградой ты обязан твоим заслугам, а не протекции и милости. Вот, мой друг, как вся наша фамилия, т.-е. мой дед, мой отец и я, мы все служили России (нашему отечеству); ты едва, вступил в свет, а уж е имел счастье пролить кровь свою на защиту твоего отечества и получить награду, которая блистательным образом доказывает это».

(С. 173, Письмо от 5 ноября 1813 г.)

То есть, разумеется, Иван Борисович озабочен карьерой сына и дает ему советы (не знаю, есть ли у Киянской дети, но если есть – вряд ли она не старалась устроить их в хорошую школу, хороший ВУЗ, не желала им хорошей работы и карьеры и не давала житейских советов) – но нигде, вот вообще нигде, ни одним словом он не советует сыну добиваться этого «любыми методами». В принципе переписка с тех пор полностью опубликована, желающие могут обратиться к 22 тому «Восстания декабристов», или сюда (ссылки).

 

*

Говоря откровенно, даже как-то неловко, что предмет разговора
чересчур неказист удался.

Так что не ясно, для чего мы так длинно
о подобном предмете вообще говорим.

М.К. Щербаков

 

Итак, резюмируя, мы видим следующее: работу Киянской ни в коей мере нельзя назвать «историческим исследованием». В ней полно фактических ошибок, видных глазу не специалиста (и еще бОльшее их число очевидно специалисту); она систематически позволяет себе утверждения, никакими фактами не подкрепленные; крайне вольно и фигурно цитирует источники, доходя до прямой лжи; использует лексику, не соответствующую реалиям заявленной эпохи; иногда просто использует термины ошибочно; с помощью ряда манипулятивных стилистических приемов рисует картину, которая существует ровно в ее голове, и под которую подгоняются и факты и цитаты. В принципе, для подобного рода текстов существует даже специальный термин - Фолк-хи́стори, или фольк-хи́стори (cсылка на вики) — обобщённое название совокупности претендующих на научность, но не являющихся научными литературно-публицистических трудов и идейно-теоретических концепций на исторические темы. К признакам жанра относятся:

-сюжет строится по художественным законам беллетристики, что предполагает тенденциозный отбор лишь тех подробностей, которые укладываются в изначально заданные автором рамки концепции; часть фактов при этом откровенно додумывается, происходит фальсификация истории;

-при этом сохраняется «наукообразие» и декларируется цель именно научного опровержения устоявшихся традиционных представлений о предмете; произведение в жанре фолк-хистори мимикрирует под научное — чем в корне отличается от литературного жанра альтернативной истории;

-настрой на сенсационность; отрицание и/или игнорирование твёрдо установленных наукой фактов;

-нарочитая скандальная грубость изложения, апломб, нападки и «разоблачения» предполагаемого заговора традиционных («официальных») историков;

-стремление поразить читателя масштабами предполагаемых «подтасовок» и «сокрытия правды», глобальность, призыв к коренной ломке представлений о модели всемирной истории или истории отдельных государств;

-часто проводятся явные параллели с современностью; тексты носят публицистический характер «на злобу дня», порой гранича с памфлетом, пытаются «обосновать» те или иные предлагаемые авторами актуальные политические идеи, служат им пиаром.

Практически по всем этим признакам Оксана Ивановна Киянская примыкает именно к этому направлению, наряду с такими авторами как Анатолий Фоменко, Виктор Суворов, Юрий Петухов… Что ж, место достойное.

P.S.:

В качестве вишенки на тортике, оцените еще цитату:

Пажеский корпус с середины XVIII века находился под сильным влиянием масонов. Масоны унаследовали это вли­яние у рыцарей Мальтийского ордена — того самого, Великим магистром которого был сам император Павел I.".

Пажеский корпус. Основанный в 1750 году. До середины XVIII века (согласно построению фразы) находился под влиянием рыцарей Мальтийского ордена, а масоны его, влияние на корпус, унаследовали.
Причем император Павел судя по всему тоже жил до середины XVIII века, иначе откуда он тут?

И ладно Оксана Иановна, ей все можно, но редактор-то куда смотрел?