Джон Болл и встреча в Блэкхите — КиберПедия 

Эмиссия газов от очистных сооружений канализации: В последние годы внимание мирового сообщества сосредоточено на экологических проблемах...

Механическое удерживание земляных масс: Механическое удерживание земляных масс на склоне обеспечивают контрфорсными сооружениями различных конструкций...

Джон Болл и встреча в Блэкхите

2017-06-13 230
Джон Болл и встреча в Блэкхите 0.00 из 5.00 0 оценок
Заказать работу

 

12 июня около 60 тыс. кентских повстанцев — более чем все население Лондона — прибыли в Блэкхит, пустынную возвышенность, расположенную приблизительно в четырех милях от южного конца Лондонского моста; отряды повстанцев из Эссекса расположились по другую сторону Темзы у Майл-Энда, всего в миле к востоку от городской стены.

Ночью повстанцы хорошо потрудились, и теперь с высоты Блэкхита в зареве пожаров Лондон был виден как на ладони: на юге горели две тюрьмы, Кингз-Бенг и Маршалси, из которых предварительно выпустили всех заключенных; в Темзе тускло отражались языки пламени, пожиравшего бордели Бэнксайда, некогда приносившие немалый доход епископу Винчестерскому — землевладельцу, на чьей территории они располагались; на западе яростно полыхал принадлежащий Сэдбери дворец Ламбет, а на севере, в Хайбери, горел приорат казначея Хейла.

Взоры лондонцев тоже были прикованы к зареву пожаров, но горожане, раздираемые классовыми противоречиями внутри цеховых гильдий, некогда объединенные в свободные общества ремесленников и торговцев, а теперь попавшие в зависимость от нового класса богатых купцов и хозяйчиков, не услышали призыва объединиться в отряды народной милиции и стать на защиту стен родного города. Правители побоялись вооружать простой люд (хотя еще относительно недавно правом на ношение оружия обладал каждый свободный человек), поэтому большой колокол собора Сент-Мартин-легран так и не забил тревогу.

Поскольку мэр города Уильям Уолворт, будучи членом гильдии рыботорговцев "Фишмонгерс компани" и представителем нового класса торговой плутократии, ныне преобладавшего в правительстве Лондона, вложил в притоны Бэнксайда солидный капитал, пожары, а значит, и существенные убытки, не могли не вызвать его яростного гнева. Приказав закрыть все ворота города и поднять мосты, он ультимативно потребовал от повстанцев прекратить продвижение к Лондону, ибо "путь им туда никогда не будет открыт". Однако один из его же посланцев, некий ольдермен* Джон Хорн, сумел поговорить с Тайлером с глазу на глаз и попросил его не обращать на ультиматум мэра особого внимания, так как основная масса лондонцев с нетерпением ждет прихода повстанцев и постарается сделать все для их беспрепятственного проникновения в город; он также добавил, что определенные шаги в этом направлении уже предпринимаются.

* Ольдермен — в Англии член магистрата или совета графства. В данной работе чаще употребляется в первом значении.

Следующий день, 13 июня, был праздником тела Христова*, и повстанцы отмечали его с подобающей торжественностью.

* Oдин из важнейших религиозных праздников католической церкви.

Над алтарем, покрытым белоснежной тканью, развевалось краснокрестное знамя покровителя Лондона св. Георгия; точно такое же было установлено перед алтарем, воздвигнутым на площади у собора. Легкий ветерок колыхал 60 треугольных вымпелов, а над городом все еще висели клубы дыма от пожарищ.

Все собравшиеся на площади преклонили колена, и Джон Болл отслужил торжественную мессу. Затем он прочитал уникальную в своем роде проповедь, суть которой навсегда вошла в историю английской общественной мысли. Причем тему эту он взял не из Святого Писания, а из народной присказки:

Адам пахал,

и Ева пряла нити паутин,

А кто же был над ними господин?

По-видимому, эта проповедь стала первым в Европе призывом к равенству всех людей. В достоверности имеющегося у нас текста, конечно, приходится сомневаться, поскольку восстанавливать его приходилось по самым разным источникам, к тому же вышедшим, как правило, из-под пера врагов Джона Болла. Вот как, например, о нем писал Уолсингхэм: "Он пытался доказать... что все люди по своей природе сотворены равными, что деление на слуг и господ произошло против воли Бога, но в результате несправедливого и жестокого угнетения одних людей другими".

А приблизительно через два столетия историк Джон Стоув цитировал одно из высказываний Джона Болла следующим образом: "Если бы Богу были угодны вилланы, он бы с самого начала определил, кому быть рабом, а кому — господином. Таким образом, им (народу. — Прим. перев.) следует понять, что именно сейчас Бог дает им возможность покончить с несправедливой системой крепостничества и насладиться долгожданной свободой" *.

* Stowe John. Chronicles.

Затем, по словам того же Стоува, Джон Болл изложил основные задачи восстания — казнить архиепископа, советников короля и судейских, "подобно тому, как поле очищают от сорняков", и на этой основе создать под эгидой короны общество равных, "где все будут обладать равной свободой, знатностью и властью".

По свидетельству летописцев тех времен, их более всего ужаснуло требование Болла о предоставлении всем людям равенства политического, ибо тем самым он посягал на святая святых феодального общества, предлагал разрушить сложную классовую структуру с ее многоступенчатой социальной иерархией и установившимися отношениями. И, уж конечно, Болл не упустил возможности публично развить свою мысль о том, что жизнь народа не улучшится до тех пор, пока "все не станет общим"; возможно, он уже тогда имел в виду какую-то простую форму общего владения землей и ее плодами.

Проповедь прошла с огромным успехом. По словам Уолсингхэма, среди слушавшего ее простого люда неоднократно раздавались приветственные восклицания о том, что мантии архиепископа достоин только Джон Болл, и никто иной. А Стоув раздраженно писал, что Джон Болл "также проповедовал и многие другие безумные мысли".

Современному читателю может показаться довольно странным, что, за исключением нескольких стычек местного значения и упорной обороны замка Рочестер, массовое вооруженное восстание, угрожавшее всему общественному устройству и продолжавшееся уже без малого две недели, практически не встретило организованного сопротивления. Но ведь не следует забывать, что события эти происходили задолго до создания регулярной армии и постоянных полицейских сил. К тому же активный народный протест считался тогда таким же невероятным и противоестественным, как, скажем, бунт лошадей или коров. Да и время восстания было выбрано весьма удачно: королевское войско морем плыло в Португалию, и спешно вернуть его не представлялось возможным, а Джон Гентский со своим отрядом находился в Шотландии — так что реально противостоять восставшему народу было просто некому. Запершись в Вестминстерском Дворце, 14-летний Ричард и члены Королевского совета со страхом смотрели на зарево пожаров, выслушивали доклады и... подальше от опасности уходили в самые дальние покои лондонского Тауэра.

И хотя дворянам не пристало торговаться и договариваться с плебсом, на этот раз знати пришлось ублажить толпу, немного поиграть с ней, чтобы впоследствии, собрав силы, разогнать взбунтовавшийся сброд и заставить его вернуться в свои хлева и амбары.

Прискакавший верхом в Тауэр рыцарь сэр Джон Ньютон имел пристыженный вид, поскольку его против собственной воли вынудили поклясться доставить королю послание от восставшего народа. Когда его ввели к сгоравшему от нетерпения Ричарду, он долго и пространно молил короля простить его за то, что невольно стал посланником столь презираемого им дела.

"Ну, говори же, — возбужденно потребовал юный монарх, — мы заранее прощаем тебя!"

В смущении рыцарь поведал Ричарду и членам совета о том, что повстанцы заверяют короля в их верности короне, что они пришли в Лондон с целью спасти его от злонамеренных советников, прежде всего от архиепископа Сэдбери и Джона Гентского, чье правление принесло народу бесправие и угнетение, а стране — великий позор. Далее они смиренно просили короля выйти к ним без страха и сомнений, дабы иметь возможность лично ознакомиться с желаниями народа и узнать все, что должно знать его королевскому величеству.

Выслушав послание, члены совета с облегчением вздохнули. До тех пор, пока толпа сохраняла верность королю, все они могли с надеждой взирать на будущее, рассчитывая на то, что можно будет без особого ущерба немного поиграть с чернью, а затем беспощадно ее сокрушить. Но придворные вельможи прекрасно понимали, что, как только король потеряет доверие народа, все они будут обречены и тогда, по словам старого графа Солсбери, "с ними и их наследниками будет покончено, а Англия превратится в пустыню". Сокрушенный и опозоренный сэр Джон Ньютон, сыновья которого оставались заложниками у повстанцев, вернулся к Тайлеру и передал ему, что король доволен переданным ему посланием и на следующее утро готов встретиться с верными ему представителями народа на территории королевского владения в Роттерхите, расположенном вниз по течению на южном берегу Темзы.

Ранним утром следующего дня там собралась огромная толпа. Впереди нее находилась небольшая группа облаченных в доспехи повстанцев, а над их головами развевалось несколько знамен св. Георгия; у самой кромки берега стояли руководители восстания во главе с Тайлером и Боллом. Приближался момент исключительной важности и значения — первая в истории встреча между королем Англии и представителями народа для честного и открытого обсуждения проблем простого люда. Все с нетерпением смотрели вверх по течению, и вот наконец их взору во всем своем великолепии предстал украшенный золотом и пурпуром королевский барк, направляемый множеством одетых в специальную форму гребцов. На его корме под балдахином высился трон, а над ним на мачте гордо реял расшитый золотом и серебром королевский флаг. Барк, сопровождаемый эскортом из четырех меньших по размеру судов, медленно приближался и вскоре остановился, мягко покачиваясь на волнах в 20 ярдах от берега. Свиту короля составляли члены совета и придворные вельможи, которым нашлось место на борту барка, включая даже таких ненавистных простому люду угнетателей, как архиепископ Сэдбери и казначей Хейл.

Не успел барк остановиться, как в толпе встречающих одновременно раздались и крики приветствия, и возгласы негодования: первыми приветствовали короля, а вторыми проклинали окружавшую его свиту, в которой народ видел своих злейших врагов. Только вожди восстания сохраняли полное достоинства молчание. Наконец долгожданная беседа началась: король встал и юным, еще не окрепшим голосом крикнул: "Господа! В чем заключаются ваши пожелания? Видите, я пришел поговорить с вами!"

В ответ повстанцы пригласили короля сойти на берег, чтобы спокойно обо всем побеседовать, поскольку на таком расстоянии обсуждение было крайне затруднительным. На борту барка состоялось короткое совещание, так как и знать, и король в равной мере опасались столь близкого присутствия вооруженной черни. Затем вперед вышел граф Солсбери и прокричал:

— Господа, это абсолютно невозможно. Взгляните, вы одеты и выглядите совершенно неподобающе для того, чтобы король разговаривал с вами.

Тут же опустились весла, барк развернулся и направился в сторону Тауэра. В толпе повстанцев раздались гневные возгласы: "Измена! Измена!"; в воздух взметнулись сжатые кулаки. Но хотя многие повстанцы были вооружены знаменитыми английскими луками, стрелы которых поражали цель на расстоянии 200 ярдов, ни один лук не был направлен на барк, и юный король со своей свитой смог спокойно удалиться.

Так закончилась первая встреча короля Ричарда с представителями его народа. Теперь придворные вельможи, попрятавшиеся от стрел, которые так и не были вынуты из колчанов, знали точно, что в компании с королем им ничто не грозит, что молодой Ричард — единственное оружие, с помощью которого можно нанести поражение взбунтовавшейся толпе и сохранить свое господство.


5. Повстанцы в Лондоне

Итак, критический момент настал — это было ясно как лидерам восстания, так и любому мыслящему простолюдину. Король, нарушив свое обещание, отказался говорить с ними, и в этом снова были повинны "зловредные советники". Что же теперь? Ведь огромное повстанческое войско нельзя держать в бездействии, как платную армию в мирное время: принесенные с собой запасы пищи подходили к концу, денег практически ни у кого не было, а без них достать провизию в сельской местности представлялось делом маловероятным. Многие вилланы уже подумывали о возвращении домой, о работе, которую необходимо доделать, чтобы не голодать зимой. Вопрос требовал безотлагательного решения, пока повстанческое войско не начало таять на глазах. В Лондоне имелось все, что им было жизненно необходимо — еда, вино, крыша над головой и... король. Но Лондон с его бастионами, мощными стенами и укрепленными воротами был неуязвим: попасть в него можно было только через узкий мост, но взять его приступом было практически невозможно.

Пока вооруженные вилланы в ожидании какого-либо решения неторопливо беседовали друг с другом, из города верхом прискакал ольдермен Хорн, истинный друг простого люда. Встревоженные лидеры окружили его, затем Тайлер отдал приказ: "На Лондон!" Повстанцы с одобрительными возгласами построились в колонны и, распустив знамена с изображением св. Георгия, двинулись по направлению к столице.

И вот они у Лондонского моста, перед мощной сторожевой башней городских ворот: опускная решетка на запоре, у бойниц в готовности застыли вооруженные воины.

Дальше — стальная синева Темзы, подъемный мостик и узкая дорога, с обеих сторон обрамленная небольшими домами. За Темзой — высокая стена, со всех сторон опоясавшая город, многочисленные башни и шпили которого образовывали нечто вроде гигантской диадемы, а над всем этим высился величественный собор св. Павла с его взметнувшейся на 500 футов в небо остроконечной колокольней. В восточной части города была видна резиденция короля — мощная неприступная крепость Тауэр. Ни одна армия мира не смогла бы приступом взять Лондон. Неужели мужественная решимость народа разобьется об эту твердыню? Неужели Хорн был неверно информирован? А может быть, он их просто предал?

Авангардом повстанческого войска был небольшой отряд лучников и копейщиков под предводительством Тайлера. Он остановил их на некотором расстоянии от ворот и пошел дальше один. Ни одна стрела не была выпущена на него со стен башни. Подойдя к воротам, он через задвижное оконце что-то сказал командиру гарнизона ольдермену

Сибли, и... вдруг опускная решетка плавно поползла вверх, подъемный мост со скрипом и скрежетом начал опускаться. Сибли вышел из ворот, подошел к Тайлеру, и они обнялись. Лондон отдавал себя во власть восставшего народа! Теперь — через мост и в город. Лондонцы, заполнившие обе стороны узкой улицы, восторженно приветствовали повстанцев, угощая их добрым английским элем и всевозможными яствами: радостные возгласы приветствий слышались из каждого окна. Колонны дошли уже до широкой площади, осененной крестом собора св. Павла, где обычно устраивались сходки и собрания, когда город потрясла новая волна приветственных криков - это в Лондон через открытые для них ворота Олдгейта вступили повстанцы из Эссекса, предводимые Джеком Строу (Соломинкой) и лондонцем Томасом Фаррингдоном.

Как поведут себя повстанцы в Лондоне, став безраздельными хозяевами огромного и богатого города? Ведь в роскошных домах зажиточных купцов и знатных вельмож можно поживиться так, что по крестьянским меркам хватило бы на всю жизнь — да к тому же грабеж захваченного города всегда считался законной наградой армии-победительницы! И тем не менее даже враждебно настроенные по отношению к восставшим летописцы были едины в том, что пребывание повстанцев в Лондоне не сопровождалось ни грабежом, ни насилием, что за все, кроме, конечно, подарков и угощений, они платили положенную плату. Руководители восстания обратились к повстанцам и к горожанам со строгим предупреждением, гласившим, что любой, кто попытается использовать создавшуюся ситуацию в преступных целях, будет немедленно повешен. "Мы — ревнители Истины и Справедливости, — говорилось в обращении, — но не воровства и грабежей".

Однако повстанцы пришли в Лондон не для осмотра его достопримечательностей; вскоре последовал приказ, и вся крестьянская армия разделилась на несколько крупных отрядов. Один из них направился к центру правосудия Темплу, чтобы уничтожить все хранящиеся там записи и документацию, другой — с аналогичной миссией в юридическую корпорацию Линкольнз-инн. Принимать какие-либо меры против ненавистных "чиновников и судейских" не пришлось, поскольку все они заблаговременно попрятались. Часть повстанцев была послана снести тюрьмы Флит и Нью-гейт и освободить заключенных; многие из узников отбывали там наказание за неуплату налогов или нарушение трудового законодательства, хотя, конечно, среди них были и воры и бандиты, которые, оказавшись на свободе, без сомнения, вернулись бы к прежнему ремеслу.

Большой отряд окружил лондонский Тауэр и установил за ним постоянное наблюдение. Повстанцы расположились лагерем на зеленых склонах тауэрского холма, где вскоре задымили бивачные костры. Часть мятежников захватила приорат св.Иоанна в Клеркенвелле, принадлежавший королевскому казначею Роберту Хейлу, более известному в народе под кличкой "Роб-грабитель", и подожгла его. Сам Хейл в это время находился в Тауэре.

Наиболее многочисленный отряд повстанцев отправился сводить счеты с самым ненавистным врагом простого люда — герцогом Джоном Гентским, который на награбленные во Франции (да и в Англии тоже) средства построил себе один из роскошнейших в Европе дворцов. Савой — таково было его официальное название — занимал обширную территорию между районом Стрэнд и Темзой. Одновременно он являлся штаб-квартирой герцога, где хранились счета, книги записей и награбленные им сокровища — драгоценные камни, гобелены, боевые доспехи, роскошные одежды, изысканная мебель и редкое по тем временам богатство — ковры. Не исключено, что во всем королевстве не было иного места, где было бы собрано подобное богатство, и это стало еще одной причиной страстного желания повстанцев предать дворец полному разрушению. И лондонцы с огромным удовольствием им в этом помогли.

Обнаруженную во дворце немногочисленную челядь с миром отпустили на все четыре стороны. Весь отряд серьезнейшим образом предупредили, что разгром дворца я вдается актом правосудия и любая попытка хоть что-либо утаить для себя будет считаться обычным воровством со всеми вытекающими отсюда последствиями. Толпа ринулась во дворец, безжалостно круша и ломая все подряд: драгоценные камни в специально принесенных для этой цели ступах раздробили в сверкающую пыль, все остальное, предварительно порвав и разбив на куски, утопили в реке или приготовили к сожжению. Один из повстанцев попытался спрятать под одеждой несколько небольших серебряных изделий, но был уличен и немедленно повешен. Несколько крестьян забрались в винный погреб и напились там до бесчувствия — никто даже не попытался их спасти, когда дворец превратился в огромный пылающий костер, пожравший их вместе со всем тем, что являлось символом могущества и величия герцога.

Успешное окончание этих акций возмездия ознаменовалось братанием с лондонцами, после чего руководителе восстания собрались в доме Томаса Фаррингдона. Там они пришли к окончательному соглашению относительно своих требований юному королю и составили список тех, кто смертью должен был ответить за свои деяния в прошлом или же представлял собой угрозу новой свободной Англии - Англии "короля Ричарда и народа". В число таких лиц вошли прежде всего Джон Гентский, архиепископ Сэдбери, лондонский епископ Джон Легге, королевский казначей Хейл и ряд других. Затем во все города страны были направлены гонцы для оповещения населения и координации дальнейших действий.

В это время король и его советники, к которым добавился мэр Лондона Уолворт, сидели в Тауэре, бессильные что-либо предпринять. В руках восставших находилась столица, основные города графств Кент и Эссекс, а такие все главные дороги. К ним уже присоединилось немало городов и маноров в графствах Восточная Англия, Хертфордшир и Кембриджшир, и можно было ожидать, что их примеру последует множество других. Взбешенный Уолворт требовал незамедлительных действий, обещая в течение одного дня собрать несколько тысяч вооруженных воинов из семей богатых купцов, гарнизона Тауэра (в нем было 600 солдат) и наемников сэра Роберта Ноллиса, находившихся в его владениях совсем недалеко от Лондона. С такими силами, уверял он, можно разбить мятежников у Тауэра, а затем и полностью освободить от них столицу. Однако против этого плана выступил Солсбери, считавший, что стычки с вооруженными повстанцами растекутся по сотням узких улочек города и если к мятежникам присоединятся лондонские ремесленники и подмастерья — а именно этого от них и следовало ожидать, — то все будет окончательно потеряно. По его мнению, следовало всячески тянуть время, игравшее на руку королю, предоставляя дворянству в провинциях возможность собраться с силами и прийти к ним на помощь. Ведь мятежники, говорил Солсбери, темные люди, совершенно неискушенные в государственных делах; они с готовностью поверят слову короля и вполне удовлетворятся несколькими уступками с его стороны. Прежде всего необходимо начать с ними переговоры, выяснить их намерения и пообещать все, что поможет оттянуть время, ибо, чем дольше все это будет продолжаться, тем больше народ будет уставать, постепенно потянется по домам, и вскоре армия мятежников начнет таять сама собой. Вот тогда и настанет момент окончательно сокрушить их военной силой.

Пришел вечер. В наступившей темноте ярко светились походные костры и зарево догорающего Савоя, когда из Тауэра к повстанцам вышли два пожилых рыцаря, боевые доблести которых давно отошли в прошлое. Один из них нес в руках пергаментный свиток, скрепленный печатью короля. Их немедленно окружила толпа. Один из рыцарей взобрался на принесенный кем-то табурет, призвал всех к молчанию и при свете факелов прочел обращение короля: "Пусть крестьяне с миром возвращаются по домам, и король им все простит. Дома они изложат свои обиды и просьбы на бумаге и перешлют ему... Король вместе с лордами и членами Совета рассмотрит их и примет такое решение, которое будет на благо ему, народу и королевству"*.

* Anonimalle Chronicle

Возможно, повстанцы и были темными людьми, но все-таки не настолько, чтобы принять предложение, подобное этому. Толпа возбужденно загудела, раздались гневные возгласы, отчетливо услышанные всеми обитателями Тауэра, и престарелые посланцы были просто счастливы невредимыми вернуться к королю. А немного позже через уличных глашатаев Уот Тайлер получил новое послание: король приказывал представителям верного ему народа собраться на следующее утро в Майл-Энде, где он своей королевской милостью позволит им высказать все обиды ему лично и постарается, насколько это в его власти, облегчить их судьбу.

 

Король дарует свободу

 

В семь часов утра в пятницу 14 июня распахнулись главные ворота лондонского Тауэра, поднялась вверх опускная решетка, подъемный мост мягко коснулся земли по другую сторону рва с водой, и из-под каменной арки на него, горделиво восседая на породистых конях, вступила блестящая кавалькада придворных вельмож, разряженных в шелка, бархат и дама*. Король отправлялся на встречу со своим народом.

* Дама — узорчатая шелковая ткань. — Прим. перев.

Впереди процессии в расшитых королевскими знаками плащах красовались герольды; затем следовал королевский оруженосец сэр Обри де Вер, держа перед собой символ государственной власти — громадный обнаженный меч; сразу за ним верхом на крупном коне сам король — маленькая разряженная фигурка с золотой диадемой вокруг головы. Далее, держась как можно ближе к Ричарду, теснилась знать, прекрасно понимавшая, что король остался единственной защитой как их самих, так и всего, что они олицетворяли. Среди них находились три герцога - два единокровных брата короля, герцог Кентский и сэр Томас Холланд, а также командующий войсками наемников сэр Роберт Ноллис. И даже пожилая мать-королева не отставала от них в своей ярко раскрашенной карете. Недоставало только двух знатных вельмож, чьей крови народ жаждал более, чем кого-либо еще, — Сэдбери и Роберта Хейла. Казалось, их специально бросили на произвол судьбы и... повстанцев, поскольку, как все заметили, когда великолепная кавалькада выехала из Тауэра, ворота остались открытыми, а подъемный мост — опущенным, хотя внутри дворца находились два "зловредных советника", вызывавшие лютую ненависть всего народа.

Вряд ли этот выезд доставлял юному Ричарду удовольствие; ведь ему предстояло принести в жертву кого-то из своих друзей и поступиться собственной гордостью монарха. Люди, густой толпой стоявшие на всем пути, в почтении снимали перед ним головные уборы, но злобно указывали на его свиту, выкрикивая в их адрес угрозы и оскорбления. Два раза короля останавливали, чтобы вручить петиции. А когда процессия пересекала зеленые луга Уайтчепела, оба его единокровных брата вдруг запаниковали, свернули на обочину, пришпорили коней и, не разбирая дороги, поскакали куда-то по полям.

Огромный пустырь Майл-Энд не вместил всех желающих; никогда еще в Англии не собиралось столько людей сразу. О точном количестве собравшихся можно только гадать: по мнению автора "Анонимной хроники", там было не менее 100 тыс. человек, хотя Фройссарт считает, что их число не превышало 60 тыс. Впереди под развевающимися знаменами стояла небольшая группа руководителей восстания; за ними, как бы приготовившись к битве, выстроились шеренги вооруженных повстанцев — лучники, копейщики, меченосцы, знаменитые "бурые топоры", а еще дальше — серые ряды крестьян в простых домотканых одеждах, державшие в руках вилы, серпы, дубины и топоры. Король приблизился, остановился, и тут же все это многотысячное скопище простых людей как один упало на колени, единодушно восклицая: "Да здравствует король и верный ему народ!" Но вот затихло эхо этого восторженного порыва, и вперед выступили руководители восстания — Уот Тайлер, Джон Болл и Джек Строу. Они смело подошли к королю, склонили головы в почтительном поклоне, и от имени всех собравшихся Уот Тайлер потребовал от его величества абсолютного права и разрешения лишить жизни любого человека, которого народ сочтет предателем интересов страны и короля. Затем Тайлер достал лист бумаги и громко, пункт за пунктом зачитал условия повстанцев, сводившиеся в сжатом виде к следующему: "...весь народ должен быть освобожден от ига ныне существующей крепостной зависимости, и ни один человек не должен служить другому, иначе как по доброй воле и обоюдному согласию;...каждому человеку предоставляется право свободно покупать, продавать и торговать в любой части Англии;...всем участникам восстания объявляется полная амнистия за любые совершенные ими в ходе его поступки... и они не должны подвергнуться никаким преследованиям".

На придворных этот документ, без сомнения, произвел оглушающее впечатление. Потрясенные, они застыли в оцепенении. Да и было от чего - ведь это означало ни много ни мало, а конец их царствования, которое они привыкли считать богоданным на вечные времена. Здесь не место подвергать требования повстанцев сколь-либо тщательному политическому анализу; вполне достаточно заметить, что для простого народа они знаменовали поистине революционные перемены — конец вековой несправедливости и лишений, возможность начать новую жизнь.

Один Ричард, несмотря на юный возраст, уже прошедший хорошую школу царственных манер, ничем не проявил своих чувств. Он молча, не слезая с седла, выслушал Тайлера, коротко ему кивнул, выражая полное согласие со всем сказанным, и заверил, что даст указание немедленно приступить к претворению этой программы в жизнь. Для этой цели он прикажет своим чиновникам подготовить специальные хартии для каждого графства, которые будут иметь силу государственного закона. Король торжественно вручил Тайлеру знамя с королевскими вензелями, тем самым принимая его под свою защиту и давая ему право на свободу действий. Гордый и упоенный достигнутым успехом Тайлер принял знамя, преклонив колено. Затем юный монарх медленно объехал ряды повстанцев, благосклонно принимая знаки почтения, в то время как следовавшие за ним герольды громко возвещали о принятии королем всех требований народа.

Ликованию повстанцев, казалось, не было предела: они смеялись, выкрикивали приветствия, прыгали от радости и обнимались. Наконец-то все они стали свободными людьми! В те минуты ими владело искреннее убеждение в том, что избавленный от злонамеренных советников король, их добросердечный, богом помазанный и посвященный на царствование господин, является главой и вождем своего верного народа.

Однако после встречи Ричард отправился не в Тауэр, а в Королевскую гардеробную — сильно укрепленное здание в центре города у Картер-Лейн, недалеко от собора св. Павла, где хранилась значительная часть его драгоценных одежд и домашней утвари. Оставленный открытым лондонский Тауэр казался брошенным на произвол судьбы, и уже вскоре вооруженные крестьяне там братались и пили вместе с защитниками гарнизона - "терлись друг о друга бородами", как писали об этом летописцы. Если бы стража Тауэра была намерена защищаться на стенах и у ворот, повстанцам никогда бы не удалось пробиться внутрь.

Именно туда, не теряя времени, Тайлер поскакал во главе небольшого отряда специально отобранных повстанцев. Королевское знамя обеспечило им беспрепятственный вход в ворота замка, и они немедленно приступили к поискам Сэдбери и Хейла. И того и другого нашли молящимися у алтаря в небольшой изящной часовне св. Иоанна, расположенной в центре главной башни замка. Оба они прекрасно понимали свою обреченность, поэтому смело встретили посланцев неминуемой смерти. Готовясь к этому, Сэдбери утром исповедовал Хейла и отпустил ему грехи; сам же он еще раньше получил отпущение грехов от своего исповедника.

"Вот, дети мои, перед вами я, ваш архиепископ, — обратился к повстанцам Сэдбери, — и, если вы причините мне вред, папа отлучит от церкви всю Англию, вы же — навечно утратите свои души". Несмотря на это, их вывели на Тауэрский холм и подвели к бревну, которому предстояло сыграть роль плахи. Сэдбери помолился, дал прощение своему палачу и стал на колени. Неискушенному в этом деле повстанцу пришлось несколько раз ударить топором, прежде чем голова архиепископа Кентерберийского отделилась от тела. Судьбу Сэдбери разделили Хейл, Джон Эпплдор — духовник короля, и Джон Легге — главный сборщик налогов. В соответствии с обычаями тех времен отрубленные головы были насажены на пики и выставлены для всеобщего обозрения на воротах Лондонского моста. В известном смысле повстанцы даже пощадили "зловредных советников", избавив их от официальной королевской казни за измену, когда осужденного вешали не до полного удушения, вспарывали живот, в еще живом виде потрошили, а затем расчленяли тело на четыре части и каждую из них выставляли напоказ в четырех различных частях города. В законе эта казнь именовалась "повешение, потрошение и четвертование".

Тем временем вокруг собора св. Павла и вдоль Чипсайда были расставлены столики на козлах, за которыми 30 королевских чиновников, как и было обещано, деловито выписывали "вольные хартии"для мэноров. Закончив очередной лист, чиновник растапливал на маленькой свечке сургуч, выливал его на пергамент, пришлепывал королевской печатью, и с этого момента лист становился официальным документом.

Некоторые отрывки таких пергаментов сохранились в местных архивах и до наших дней. Вот что говорится в одном из них, составленном для графства Хертфордшир: "Мы, Ричард, милостью Божией король Англии и Франции и правитель Ирландии, приветствуем всех наших судебных исполнителей и иных верных слуг, кому будет предъявлена настоящая хартия. Да будет вам известно, что своей особой милостью мы отпускаем на волю всех наших вассалов, подданных и прочих в графстве Хертфордшир и настоящей хартией освобождаем каждого из них от крепостной зависимости. Мы также даруем полное прощение вышеозначенным вассалам и подданным за все преступления, акты измены, нарушения закона и грабежи, совершенные ими в любых формах всеми вместе или каждым из них в отдельности. Мы также отменяем все приговоры и постановления, принятые против них за таковые нарушения. Тем самым мы даруем им всем и каждому из них в отдельности наше полное королевское расположение, в подтверждение чего и даем сию хартию. Засвидетельствовано лично мною в Лондоне 15 июня в четвертый год моего правления" *.

* Цитата по Walsingham Thomas. Historia Anglicana.

Остаток этого дня и весь следующий день повстанцы разгуливали по улицам Лондона, размахивая вольными хартиями, наслаждаясь вновь обретенной свободой и требуя, чтобы все, кто попадался на пути, клялись в верности "королю и его народу". В тех случаях, когда горожане указывали повстанцам на кого-либо как на известного притеснителя или угнетателя, его немедленно допрашивали и нередко принуждали возместить нанесенный ущерб. Некоторых даже обезглавили, поскольку король дал на это право, и среди них Джона Имворта — начальника тюрьмы Маршалси, которого даже враждебно настроенная к повстанцам "Анонимная хроника" называла не иначе, как "мучителем, не знающим жалости". Его выволокли из святилища Вестминстерского аббатства и тут же на улице казнили.

В резне приблизительно 160 фламандцев — непопулярного национального меньшинства в Лондоне — долго было принято считать виновными восставших крестьян, однако в настоящее время исследователи склонны полагать, что это дело рук самих лондонцев. Собственно говоря, фламандцы и не могли вызвать никакой вражды со стороны крестьян, большинство которых вообще не знало об их существовании. Скорее дело в том, что, будучи уроженцами областей, составляющих сейчас часть территории Бельгии и Голландии, фламандцы были, как правило, искуснейшими ткачами и весьма успешно конкурировали с членами лондонских швейной и ткацкой гильдий; те их, естественно, ненавидели и не упустили случая свести старые счеты. Этих несчастных буквально вытаскивали из собственных домов и церквей и прямо на улице резали насмерть. А для того, чтобы жертвой случайности не стал лондонец, был даже придуман, образно говоря, "экспресс-тест": подозреваемому приказывали быстро сказать по-английски "хлеб и сыр", что фламандцы обычно произносили с сильным акцентом, и, если задержанный отвечал как фламандец, его тут же предавали смерти. Заодно были разграблены и разгромлены дома многих банкиров и ростовщиков из Ломбардии, но и это было делом рук горожан, натравленных на пострадавших, скорее всего, их деловыми конкурентами или должниками.

Постепенно многие крестьяне начали расходиться по домам. Они победили, добились свободы и теперь стремились поскорее вернуться к своим семьям и фермам; повстанческое войско медленно, но неуклонно начало таять.

По неизвестной причине Тайлер не предпринял никаких действий против Королевского совета. Он даже не поставил у здания Гардеробной часовых, тем самым позволив беспрепятственно входить и выходить оттуда знати, герольдам и гонцам. Члены же совета тем временем собрались вокруг короля, размышляя о майл-эндской встрече и ее последствиях, как над шарадой. Более того, совет, не замечая явной нелепости подобного акта, выпустил очередное воззвание, как будто он все еще управлял страной. Но реальная власть находилась в руках народа.

 

Восстания в провинциях

 

В то время как в Лондоне происходили вышеописанные события, простой люд предпринимал решительные шаги и в ряде других мест. И хотя сообщения, доставлявшиеся по плохим дорогам конными или пешими гонцами, приходили с относительно большим разрывом во времени, провинциальные центры были довольно хорошо информированы о том, что происходило на юге страны. Так в графствах Хертфордшир, Суффолк, Норфолк, Кембриджшир и некоторых других массовые выст<


Поделиться с друзьями:

Индивидуальные и групповые автопоилки: для животных. Схемы и конструкции...

Своеобразие русской архитектуры: Основной материал – дерево – быстрота постройки, но недолговечность и необходимость деления...

Особенности сооружения опор в сложных условиях: Сооружение ВЛ в районах с суровыми климатическими и тяжелыми геологическими условиями...

Двойное оплодотворение у цветковых растений: Оплодотворение - это процесс слияния мужской и женской половых клеток с образованием зиготы...



© cyberpedia.su 2017-2024 - Не является автором материалов. Исключительное право сохранено за автором текста.
Если вы не хотите, чтобы данный материал был у нас на сайте, перейдите по ссылке: Нарушение авторских прав. Мы поможем в написании вашей работы!

0.066 с.