От Талмуда до Давида Риккардо

 

Уже на заре становления цивилизации люди не могли не задаться вопросом о том, в чем заключается сама функция денег, почему одни товары стоят дороже других, как правильно вести хозяйство, чтобы не допустить его разорения, куда вкладывать накопления и т. д. От этих вопросов они неминуемо должны были перейти к вопросам о месте личности в общественной экономике и о том, по каким законам эта экономика развивается, а это значит, что создание экономических учений было неминуемо.

По мере развития общества и появления современных государств значение этих учений непрерывно возрастало – они становились той теоретической базой, с помощью которой и государство в целом, и его граждане в отдельности пытались улучшить свое экономическое положение, повлиять в ту или иную сторону на экономику своей страны. Монархи и политические лидеры, торговцы и бизнесмены все чаще и чаще обращались к экономистам за советами, искали в их трудах ответы на волнующие их вопросы, и от того, насколько верными были эти ответы, в немалой степени зависел и успех предпринимаемых ими шагов. Но поистине грандиозную роль экономические учения начали играть в ХХ веке. И дело не только в том, что под знаменем одного из них – марксизма-ленинизма – произошло самое грандиозное событие этого века. Достаточно вспомнить, какую огромную роль сыграли чисто теоретические выкладки экономистов в деле восстановления экономики Западной Европы после Второй мировой войны, как именно выстраивали свои экономические реформы президент США Рональд Рейган и премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер, какие споры вызывали в постсоветской России экономические концепции Гавриила Попова или Егора Гайдара, как эти концепции самым непосредственным образом сказывались на материальном благополучии населения, чтобы окончательно убедиться в необычайной важности этих учений в жизни современного общества. И так как эти учения имеют самое непосредственное отношение ко всем вопросам, связанным с деньгами, то автор просто не мог позволить себе обойти молчанием ту выдающуюся роль, которую играли в развитии этих учений евреи на протяжении по меньшей мере двух последних тысячелетий.

Те, кто занимается историей развития экономических учений, обычно в качестве первооткрывателей этой темы называют древних греков – Ксенофонта, Платона, Аристотеля. Именно их выкладки впоследствии легли в основу трудов римских экономистов, а затем и Фомы Аквинского. И при этом почти никто из них ни словом не обмолвливается о Талмуде, о содержащихся в нем высказываниях еврейских мудрецов, которые в итоге складываются во вполне стройное экономическое учение.

Впрочем, это понятно: на протяжении многих столетий Талмуд был (да и, в сущности, остается таковым и по сей день) закрытой для всего остального человечества книгой. Причем отнюдь не потому, что евреи хранили ее в тайне, – а потому, что не так-то просто ухватить сам стиль талмудического мышления, не так просто понять многие выкладки этой книги, и не случайно столь расхожим стало выражение про «талмудические дебри». Однако евреи всегда уделяли изучению этой книги довольно значительную часть своего личного времени, активно применяли ее положения на практике и, возможно, самим этим фактом в определенной (и совсем не малой) степени объяснялось то, что еврейские бизнесмены и торговцы вели свои дела зачастую куда успешнее, чем их нееврейские конкуренты. В связи с этим трудно не вспомнить высказывание лауреата Нобелевской премии в области экономики за 2005 год профессора Роберта (Исраэля) Умана о том, что он не создал ничего нового – все свои идеи, принесшие ему эту премию, он почерпнул у мудрецов Талмуда.

И если с возникновением капитализма значительная часть трудов античных и средневековых экономистов оказалась нерелевантной, то положения Талмуда сохранили свою актуальность. В первую очередь это объясняется тем, что и вышеупомянутые экономисты разрабатывали свои концепции, исходя из реальностей рабовладельческого и феодального строя. И в результате как только люди перестали делиться на рабов и господ, феодалов и крепостных, их воззрения безнадежно устарели. Евреи же даже в период существования своей государственности умудрились избежать рабовладения, так как Тора и иудаизм в целом самым резким образом выступают против рабства. В результате все их экономические концепции строились на отношениях между свободными производителями и свободными потребителями товаров – то есть, по сути дела, тех отношениях, к которым западная цивилизация перешла только в эпоху буржуазных революций и становления капитализма. А следовательно, базовые положения Талмуда просто по определению не могли устареть в обществе, которое наконец-то, спустя более пятнадцати столетий после создания этой книги, доросло до нее.

Основу экономики и ценообразования, согласно воззрениям еврейских мудрецов, составляет баланс между спросом и предложением: если на рынке имеется достаточное число товаров, то они и продаются по доступным большинству населения ценам. В случае перепроизводства цены неминуемо начинают падать, в случае дефицита – расти. Однако при этом задолго до Адама Смита еврейские мудрецы сформулировали основное положение его теории трудовой стоимости: цена товара включает в себя, с их точки зрения, и стоимость сырья, и трудовые затраты, и стоимость затрат, и величину риска, связанного с доставкой этого товара на рынок, и его редкость на этом рынке.

За полторы тысячи лет до Уильяма Пети (1623–1687) они определили стоимость земельного участка суммой дохода, который можно получить с него за определенное число лет (или, выражаясь языком самого Пети, суммой «годичных рент»). Правда, при этом они исходили из совершенно других соображений, чем У. Пети. Если, согласно последнему, число годичных рент равняется продолжительности совместной жизни трех поколений одной семьи, которую Пети определил в полтора года, то еврейские мудрецы основывали свой вывод на словах Торы о том, что никто не может купить землю в свое вечное владение – в юбилейный год (то есть максимум через 49 лет после ее условной продажи) она должна вернуться к своему прежнему законному владельцу или его потомкам.

В Талмуд впервые в истории человечества вводятся и такие понятия, как «средняя рыночная стоимость», «средняя стоимость рабочей силы» и так далее. Из него же еврейские торговцы почерпнули долгое время отвергаемую в Европе мысль о том, что снижение цены и увеличение скорости оборота приносит в итоге куда большую прибыль, чем попытки продать товар как можно дороже, а также идеи сортировки товара по качеству и продажи каждой группе населения того сорта товара, который ей по карману…

В сущности, в позднее Средневековье многочисленные «придворные евреи», услугами и советами которых пользовались многие монархи, и были одновременно первыми придворными экономистами – возможно, не писавшими теоретических трудов, но зато обладавшими обширными знаниями в этой области и умевшими применять их на практике.

Одним из таких евреев (правда, по всей вероятности, крестившимся и отдалившимся от собственного народа) был финансовый советник королевы Елизаветы Томас Грешем, сформулировавший фундаментальный закон денежного обращения – «закон Грешема».

Грешем одним из первых указал на то, что порча, то есть выпуск неполновесной монеты, лишь на первых порах увеличивает доходы королей, а затем неминуемо приводит к росту цен и к утечке полноценных денег за границу, а также к их оседанию в виде сокровищ.

Разработанная в Талмуде теория баланса между спросом и предложением в немалой степени стала причиной того, что именно евреи стали создателями фондовых бирж и бирж ценных бумаг практически во всех странах мира. А в 1771 году португальский еврей Жозеф де Пинто издал свой «Трактат о кредите и обращении», который на протяжении более чем полувека был настольной книгой для многих брокеров, банкиров и финансистов во всем мире.

 

Знакомьтесь: Давид Риккардо

 

И все-таки первым великим экономистом-евреем Нового времени, безусловно, является Давид Риккардо (1772–1823).

Давид Риккардо был третьим сыном преуспевающего маклера Лондонской биржи Авраама Исраэля – глубоко религиозного сефардского еврея, предки которого были изгнаны из Португалии, какое-то время обретались в Италии, а затем переехали в Голландию, где заняли видное место в финансовом и деловом мире. В ХVIII веке часть представителей этой семьи, среди которых был и Авраам Исраэль, перебралась из Амстердама в Лондон. Стремясь дать сыну традиционное еврейское образование, Авраам отправил маленького Давида в школу талмуд-тора, где в то время наряду с Талмудом изучались и основы бухгалтерии и торгового дела. В 14 лет Риккардо начинает работать в маклерской конторе отца, где уже очень скоро проявляются его незаурядные коммерческие способности. В 21 год Риккардо решил жениться на дочери квакера и принять христианство, после чего – в соответствии с незыблемыми еврейскими законами – отец выгнал его из дома, отрекся от него и лишил права на наследство.

 

 

Давид Риккардо

 

Однако Риккардо уже успел к тому времени получить то еврейское наследство, которое дороже любых денег, – многовековые знания своего народа, накопленный им интеллектуальный потенциал, еще сокрытый в то время под семью печатями тайны для неевреев. Используя эти знания, он вскоре открыл собственную маклерскую контору, которой руководил столь успешно, что к 25 годам уже обладал миллионным состоянием. Материальная независимость позволила Риккардо заняться самообразованием, и в течение короткого времени он приобретает поистине энциклопедические познания в математике, физике, химии, геологии и минералогии. В 1799 году он проглатывает главный труд Адама Смита «Исследование о причинах богатства народов» и начинает заниматься экономическими исследованиями.

В начале ХIХ века одна за другой выходят его статьи, в которых он пытается синтезировать идеи Смита с хорошо знакомыми ему идеями Талмуда: «Цена золота» (1809), «Высокая цена слитков как доказательство обесценивания банкнот» (1810), в которых объясняет причины инфляции и пути ее снижения; «Влияние низких цен на прибыль акционерного капитала» (1815), «Проект экономики прочного денежного обращения» (1816). Но настоящей научной сенсацией стал выход в свет в 1817 году его фундаментальной монографии «Начала политической экономии и налогового обложения», заложившей, по общему признанию, основу классической школы политической экономии. В этой работе впервые было показано, как именно функционирует экономика, и перед ее читателем открылась удивительная картина того, как за внешне стихийными экономическими процессами таятся действующие с математической точностью законы – такие же объективные, как законы природы.

Считая вслед за Смитом, что миром правит человеческий эгоизм, личный интерес каждого индивидуума, Риккардо настаивал на том, что этому личному интересу должна быть дана полная свобода. Свободный рынок и свободная конкуренция личных интересов и производителей товара и являются, с точки зрения Риккардо, главной и прогрессивной движущей силой развития экономики, а потому должны всячески поощряться. Далее он развил смитовскую теорию трудовой стоимости, показав, что она определяется не только живым, но и прошлым трудом, вложенным в средства производства, дал определение капитала и его строения, показал, откуда извлекается прибыль и каким образом добиваться ее увеличения – как за счет скорости оборота, так и за счет роста производительности труда и деловой инициативы.

Немало внимания уделял Риккардо и вопросам денег и денежного обращения. Уже в ранних своих статьях он рассматривал деньги как товар, обладающий внутренней стоимостью, определяемой затрачиваемым на них трудом. Он отмечал, что количество денег должно соответствовать стоимости товарной массы, находящейся в обращении, а излишки денег должны изыматься банком. Однако в своей монографии «Начала…» он постепенно отошел от этой концепции и, в соответствии с рядом положений еврейских мудрецов, стал трактовать деньги лишь как техническое средство.

С Талмудом перекликаются и многие другие положения теории Риккардо: например, введенное им различие между стоимостью и меновой стоимостью товара, а также включение в стоимость амортизации средств производства и прошлого труда.

«Начала политической экономии и налогового обложения» принесли Давиду Риккардо поистине всеевропейскую известность. Однако он никогда не ограничивал свою деятельность исключительно рамками сухой теории. Активно включившись в общественную деятельность, ученый дважды избирался шерифом, а в 1819 году он был избран в палату общин и уже в качестве члена парламента пытался воплотить в жизнь свои экономические идеи, прежде всего принцип свободы торговли. Любопытно, что крещение Риккардо привело к его разрыву с еврейским народом, но в итоге превратило его не только в общественного, но и в религиозного лидера – он стал главой английских христиан-унитариев. И, как сообщают историки, в качестве главы этой секты добивался свободы и равноправия для всех вероисповеданий, в том числе и для евреев.

Еврейские корни были и у другого выдающегося экономиста – Жана Шарля Леонардо Сисмонда де Сисмонди (1773–1842), считающегося отцом «экономики социализма». Однако Сисмонди уже, безусловно, не был евреем: еще его прадед бежал из Италии в Швейцарию, где принял христианство и разорвал все связи с тем народом, к которому принадлежал по крови.

Но подлинный переворот, причем не столько в экономической науке, сколько в человеческой истории, предстояло совершить другому крещеному еврею, на основе идей которого росли и воспитывались несколько поколений людей на огромном географическом пространстве. Да, я говорю о Карле Генрихе Марксе (1818–1883) – незаурядном мыслителе и экономисте, страстном антисемите и революционере, в учении и личной жизни которого весьма причудливым образом переплелись его еврейское происхождение и его же ненависть к евреям.

 

«Давай, дружок, за Маркса тихо сядем…»

 

– Папа, – спрашивает еврейский мальчик у отца в старом еврейском анекдоте, – а кто такой Карл Маркс?

– Карл Маркс, – отвечает ему отец, – был экономистом.

– Как наша тетя Роза?

– Ну что ты?! Тетя Роза – старший экономист…

Что ж, в главном еврейский папа был, безусловно, прав: сам Карл Маркс считал себя прежде всего экономистом. Главный труд его жизни – так и оставшийся незаконченным «Капитал» – прилежно изучали тысячи и тысячи пролетариев в марксистских кружках, организаторами и учителями в которых чаще всего были именно молодые евреи. С какой-то удивительной легкостью они пробирались через все тернии его текста и знакомили с его основными положениями своих учеников. Когда же эти ученики пробовали начать изучать этот текст самостоятельно, то уже минут через десять у них начинала невыносимо болеть голова и они вынуждены были признать, что в одиночку продраться через эти дебри невозможно…

 

 

Карл Маркс

 

К этой загадке «Капитала» мы вернемся чуть ниже, а пока заметим, что практически все биографы Маркса (а имя им – легион) утверждают: несмотря на то, что он происходил из семьи, многие поколения которой дали еврейскому народу блестящих ученых-талмудистов, что он был внуком и племянником известных раввинов, сам Маркс был крайне далек от еврейства, совершенно несведущ в иудаизме. Отсюда, дескать, и берет начало его неприязнь ко всему, что связано с этими понятиями. Однако, если принять на веру эту версию, в итоге – учитывая характер личности Маркса, образ жизни и саму суть его учения – можно скатиться в болото самых нелепых теорий, начиная от теории о неком врожденном и передающемся по наследству складе ума и стиле мышления до веры в переселение душ.

Напротив, вся жизнь Маркса и его труды свидетельствуют о том, что он отнюдь не был так далек от еврейства, как сам это любил представлять. И это же самым непосредственным образом следует из фактов его биографии. Отец Маркса, преуспевающий юрист, сам крестился в 1819 году только для того, чтобы иметь возможность заниматься юридической практикой в Пруссии, а своих восьмерых детей крестил лишь в 1824 году. Карлу Марксу было тогда уже шесть лет, то есть он находился в возрасте, в котором еврейский ребенок уже получил начальное религиозное образование: во всяком случае, он уже умеет читать и писать на иврите, знает молитвы, знаком с основными еврейскими законами вроде законов о соблюдении кашрута и субботы, а также – пусть еще и поверхностно – с текстом Торы.

Будучи крещенным только в шесть лет, Карл Маркс должен был знать все это. Кроме того, опять-таки по словам некоторых биографов, отец Маркса не сразу порвал все связи со своими еврейскими родственниками (правильнее, конечно, говорить о том, что это еврейские родственники не сразу порвали все связи с семьей отца Маркса, но простим биографам эту ошибку). Это означает, что какое-то время после крещения – возможно, вплоть до раннего подросткового возраста, – Маркс бывал и в доме деда, и в доме своего дяди. И не так уж трудно догадаться, что он там мог видеть склонившихся над Талмудом евреев, живо обсуждающих одну из его страниц. Вольно или невольно, но столь пытливый и интеллектуальный еврейский мальчик должен был прислушиваться и впитывать в себя все эти разговоры.

И если мы примем эту версию на веру, то тогда все действительно становится на свои места.

Как крещеный еврей, стремившийся всеми силами своей души забыть о своем еврейском происхождении и сделать все, чтобы о нем забыли все окружающие, Маркс подхватывал и развивал самые махровые антисемитские идеи. На статьи одного из вождей немецких антисемитов-интеллектуалов Бруно Бауэра, в которых тот призывал силой запрещать евреям исповедовать их религию, видя в ней источник всех зол, Маркс откликнулся в 1844 году двумя статьями, названными им «По еврейскому вопросу». В них он с одобрением цитирует обвинения Баэура в том, что «евреи определяют судьбу целой австрийской империи силой своих денег… и решают судьбу Европы». Но далее Маркс утверждает, что дело не в религии, а в еврейских деньгах, которые и делают евреев «всеобщим антисоциальным элементом нашего времени». И на основе этой мысли он и предлагает свое окончательное решение еврейского вопроса: «чтобы сделать еврея невозможным», необходимо ликвидировать «предварительные условия» и «саму возможность его финансовой деятельности». «Ликвидируйте еврейское отношение к деньгам, – писал он, – и тогда как еврей с его религией, так и извращенный вариант христианства, который он навязал миру, просто исчезнут… Эмансипировав себя от барышничества и денег, и тем самым от реального и практического иудаизма, наш век эмансипирует себя».

Уже в этих статьях Маркс провозгласил, что «деньги – это ревнивый Бог Израиля, помимо которого не может существовать никакого другого». Затем на страницах «Капитала» он не раз мельком возвращается к идее, что евреи олицетворяют собой подлинный капиталистический дух и что «капиталист знает, что за всеми товарами, как бы жалко они ни выглядели и как бы плохо ни пахли, маячат на самом деле деньги и стоят обрезанные евреи».

Ненависть Маркса к евреям проявлялась не только в отношении даже к единомышленникам вроде Лассаля, но, и таким же выкрестам, как и он сам. Почему, например, спрашивал он, владелец «Дейли Телеграф» и крещеный еврей Иосиф Моисей Леви так «старается, чтобы его причислили к англосаксонской расе, если мать-природа написала о его происхождении безобразными прописными буквами прямо посередине лица?!».

Однако при этом почти все исследователи отмечают, что вся теория Маркса о рычагах исторического процесса и смене формаций, несомненно, заимствована из иудаизма, берет свои истоки в ТАНАХе и Талмуде.

«К. Маркс, который был очень типичным евреем, в поздний час истории добивается разрешения все той же библейской темы… То же еврейское требование земного блаженства в социализме К. Маркса сказалось в новой форме и в совершенно другой исторической обстановке. Учение Маркса внешне порывает с религиозными традициями и восстает против всякой святыни, – писал великий русский философ Николай Бердяев. – Но мессианскую идею, которая была распространена на народ еврейский как избранный народ Божий, К. Маркс переносит на класс, на пролетариат. И подобно тому, как избранным народом был Израиль, так теперь новым Израилем является рабочий класс, который есть избранный народ Божий, народ, призванный освободить и спасти мир. Все черты богоизбранности, все черты мессианские переносит на этот класс, как некогда перенесены они были на народ еврейский».

Бердяеву принадлежит и другое гениальное наблюдение: по самому своему построению и стилю «Капитал» – этот главный труд Маркса – очень напоминает… Талмуд: то же нагромождение доказательств, те же пространные отступления в сторону от основного предмета с последующим возвращением к нему, тот же полемический стиль и та же многосторонность полемики.

В связи с этим становится понятным сразу целый ряд исторических фактов.

Во-первых, именно этим объясняется, почему марксизм нашел столь большое число поклонников среди еврейской молодежи того времени: они увидели в нем хорошо знакомые им с детства мессианские идеи, и, соответственно, Маркс стал для них Машиахом, Мессией, или, по меньшей мере, его предтечей.

Во-вторых, понятно, почему эти евреи с такой легкостью осиливали «Капитал», в то время как для рядового нееврейского читателя это было практически непосильной задачей. Сам стиль мышления этой книги был совершенно чужд и непонятен нееврею, в то время как для еврея все обстояло как раз наоборот: он был знаком с этим стилем мышления в буквальном смысле слова со школьной скамьи. И потому не стоит удивляться, что лучшими учителями марксизма и в России, и во всем мире были именно евреи. Как не стоит удивляться тому, что для изучения этой книги они основывали специальные кружки – точные копии тех «хаврутот», то есть групп ешиботников, которые коллективными усилиями изучали Талмуд.

О неразрывной связи личности Маркса с еврейством пишет и Пол Джонсон в своей «Популярной истории евреев»:

«… его отношение к истории как позитивной и динамичной силе в человеческом обществе, управляемой железными законами, как к Торе атеиста, является истинно еврейским. Его коммунистическая вера глубоко коренится в еврейском апокалипсисе и мессианстве. Его понятие власти – кадетократическое. Контроль за судьбами революции должен быть в руках элитарной интеллигенции, которая штудирует книги и понимает законы истории. Они формируют то, что он назвал “менеджмент” – директорат. Пролетариат – люди без собственности – являются просто средством, чья обязанность – повиноваться – как у Ездры-летописца; в них он видел не знающих закона “людей земли”.

И методология Маркса была совершенно раввинистской. Все его выводы проистекали исключительно из книг. Он в жизни не бывал на фабрике и даже отказывался, когда Энгельс звал его. Подобно Гаону из Вильны, он обложился книгами и решал загадки вселенной в своем кабинете… Он называл свою работу “научной”, но она была не более научной, чем теология. Он обладал религиозным темпераментом и был абсолютно неспособен вести объективное эмпирическое исследование. Он просто занимался поисками любого правдоподобного материала, который являлся бы “доказательством” выводов, к которым он уже пришел и которые были столь же догматичны, как у любого раввина или каббалиста…

Без своего покрова фальшивых доказательств теория Маркса о том, как развиваются история, классы и производство, не слишком отличается от лурианской каббалистической теории мессианской эры. Особенно развитой Натаном из Газы до такой степени, что ее можно подогнать вообще под любые факты. Короче, это вообще не научная теория, а некая комбинация умных еврейских суеверий.

И, наконец, Маркс был вечным студентом-раввинистом в своем отношении к деньгам. Он вечно ждал, что ими будут обеспечивать его исследования, – сначала от семьи, затем от торговца Энгельса, о чем свидетельствуют его бесконечные письма попрошайки-шнорера. Но его исследования, как и у многих ученых-раввинов, так и не были закончены. Опубликовав первый том своего “Капитала”, он никак не мог привести в порядок все остальное и оставил свои бумаги в полнейшем беспорядке, после чего Энгельс ухитрился составить из них 2-й и 3-й тома. В итоге великий комментарий к Закону Истории кончается путаницей и сомнениями. Что произойдет, когда придет мессия, когда “экспроприируют экспроприаторов”? Маркс не говорит – он не знает. Но это не мешало его пророчествам относительно мессии – революции, которую он назначал последовательно на 1849 год, август 1850, 1851, 1852, период “между ноябрем 1852 и февралем 1853”, 1854, 1857, 1858 и 1859. Его последняя работа, как и у Натана из Газы, в значительной степени посвящена объяснению, почему революция так и не пришла».

Впрочем, подвергать учение Карла Маркса о прибавочной стоимости разгромной критике тоже не стоит. Примененный им талмудический метод исследования, который вызывал явное раздражение у его противников и тайное – у его сторонников, в итоге оправдал себя: Марксу действительно удалось создать, по меньшей мере, необычайно стройное и логичное, а значит и весьма убедительное, учение. И именно в этой логичности и стройности в немалой степени заключается секрет его огромной силы воздействия на умы.

Да, совершенно игнорируя ценность деловой инициативы, лишая капиталиста права получить прибыль за счет усилий на организацию производства, поиск рынка, а также за то, что Талмуд называет «платой за риск» (риск разорения, риск ущерба при доставке скоропортящегося или легко бьющегося товара и т. д.), Маркс, вне сомнения, был необъективен. Но его концепция о том, что капитал – это стоимость, которая в процессе оборота, покупая такой специфический товар, как «рабочая сила», создает прибавочную стоимость, была значительным шагом вперед в понимании сущности экономических процессов. Его ясные, прозрачные формулы об источниках прибыли, нормы прибыли и влияющих на них факторах, открытый им закон о тенденции нормы прибыли к понижению были чрезвычайно важны в первую очередь… капиталистам, так как, основываясь на них, можно было куда более рационально управлять производством и вкладывать капиталы, чем следуя исключительно собственной интуиции. Говоря словами другого крупного еврейского экономиста П. Самуэльсона, выяснилось, что «марксизм слишком ценен, чтобы оставить его одним марксистам».

Значительная часть теоретических выкладок К. Маркса уже давно включена в учебники по экономике и менеджменту и изучается на соответствующих факультетах всех университетов США и Западной Европы как неотъемлемая часть теории бизнеса. И если позитивность той роли, которую сыграла марксистская теория классовой борьбы, выглядит сегодня весьма сомнительно, то ценность его экономической теории несомненна – вопрос заключается лишь в том, кто и для чего ее использует.

 

Новые придворные евреи

 

Да, именно так – как «новых придворных евреев» – можно охарактеризовать роль еврейских экономистов ХХ – начала ХХI века. Активную научную работу они, как правило, совмещают с практической деятельностью, выступая в качестве финансовых и экономических советников банков, президентов крупных корпораций.

Наиболее значительную роль евреи-экономисты сыграли в США и в СССР, что было обусловлено самим ходом истории и тем специфическим местом, которое еврейская интеллигенция в частности и евреи в целом занимали в этих странах. Одним из основателей новой американской экономической науки с полным правом можно назвать уроженца Харькова Саймона Кузнеца (1901–1985), эмигрировавшего во время гражданской войны в России за рубеж и с 1922 года обосновавшегося в США. Здесь он окончил Колумбийский университет, в 1926 году защитил докторскую диссертацию и приступил… не к научной, а к вполне практической деятельности: с 1926 по 1930 год Кузнец занимается анализом динамики производства и цен, циклических колебаний и сезонных изменений в торговле и выдает «на-гора» предельно конкретные рекомендации бизнесменам и торговцам о том, как использовать эти колебания с максимальной выгодой и избежать возможных убытков.

 

 

Саймон Кузнец

 

В 1930-1950-е годы Саймон Кузнец уделяет основное внимание вопросам взаимодействия между крупным капиталом и государством, разрабатывает фундаментальную методику исчисления национального дохода и формирования госбюджета страны, и снова его выводы получают практическое воплощение, берутся на вооружение правительством США, а самого Кузнеца в годы Второй мировой войны приглашают в качестве экономического консультанта правительства США для разработки оптимальной модели функционирования экономики в военный период.

По окончании войны С. Кузнец занимался сравнительным анализом экономического роста различных стран, выявляя его причины и доказывая, что добиваться поступательного развития экономики тех или иных государств можно только с учетом их экономической истории, а также той роли, которую играют в ней отдельные группы населения, в том числе и евреи. Именно за эмпирически обоснованное объяснение причин экономического роста Кузнец и был удостоен в 1971 году Нобелевской премии по экономике. Немалую роль сыграл Саймон Кузнец и в развитии экономической науки в Израиле, возглавив в 1954–1964 годах американский комитет по поддержке проведения экономических исследований в Израиле, а с 1964 года став членом попечительского совета Института экономических исследований имени М. Фалка в Иерусалимском еврейском университете.

Для понимания той роли, которую сыграли евреи в развитии политической экономии в США, чрезвычайно показательна и фигура другого лауреата Нобелевской премии – Пола Самуэльсона (г. р. 1915). Будучи профессором Массачусетского технологического института, Пол Самуэльсон в годы Второй мировой войны и в послевоенный период был официальным консультантом Министерства финансов США, затем консультировал Федеральный банк и корпорацию «РЭНД», а в 1960-х стал советником президента Д. Кеннеди. В своих экономических воззрениях П. Самуэльсон пытался синтезировать идеи неоклассической политической экономики с идеями великого английского экономиста Дж. М. Кейнси. Сформулированные Самуэльсоном концепции «максимальной полезности», «принципа соответствия» и «скрытых предпочтений» помогли властям США сбалансировать национальную экономику, а его работы в области потребительского кредита легли в основу политики всех банков США в 50-70-е годы.

 

 

Пол Самуэльсон

 

Роберт Мертон Солоу

 

Одним из учеников, а затем и основных соавторов и соратников П. Самуэльсона был другой видный еврейский экономист Роберт Мертон Солоу (г. р. 1924). В 27 лет Солоу стал доктором экономики, но еще до этого – в 25 лет – начал преподавать в том же Массачусетском технологическом институте, а в 1958 году получил звание его профессора. Как и Самуэльсон, Солоу сочетал научную деятельность с практической – был экономическим советником президентов Дж. Кеннеди, Л. Джонсона и Р. Никсона, затем главой Федерального резервного банка, а в 1980 году был избран президентом Американской экономической ассоциации. Уже этот послужной список свидетельствует о том, насколько ценны были даваемые Солоу консультации и насколько справедливыми и эффективными оказывались его теоретические выкладки.

Уже в своих работах 1960-1970-х годов («Истоки безработицы в США», 1964; «Теория капитала и темпы оборота», 1965; «Теория роста», 1970 и других) Солоу предложил отказаться от взгляда, согласно которому экономический рост гарантируется непрерывным увеличением инвестиций и вовлечением в производственную сферу все больших людских ресурсов. Он был первым, кто с концептуальных позиций выступил с требованием качественного, а не только количественного определения факторов долговременного экономического роста.

Однако и Самуэльсон, и Солоу следовали в целом в фарватере неокенсианства, то есть были сторонниками активного вмешательства государства в экономические процессы с целью корректирования уровня инфляции и безработицы. И именно неокенсианцам бросил свой вызов профессор Чикагского университета Милтон Фридмен (1912–2006), когда, основываясь на полученном им в детстве классическом еврейском религиозном образовании, заявил, что главным стабилизирующим фактором экономики являются деньги и только деньги, а лучшее, что может сделать государство, – это просто контролировать самое себя, следя, чтобы рост объема денежной массы не превышал ожидаемых темпов роста валового национального продукта, обычно составляющих 3–5 %.

Так родилось принципиально новое экономическое учение – монетаризм, которое сегодня имеет множество сторонников среди экономистов и политиков всего мира, включая и такого видного политического деятеля Израиля, как Биньямин Нетаниягу.

В основу своего учения Фридмен положил уравнение:

 

MV=PQ,

 

где М – предложение денег, V – скорость обращения денег, Р – уровень цен, а Q – физический объем произведенных товаров и услуг.

Левая часть этого уравнения – MV – представляет собой общее количество расходов покупателей на приобретение произведенных благ, а правая – PQ – общую выручку продавцов этих благ.

 

 

Милтон Фридмен

 

По мнению Фридмена, люди обычно предъявляют довольно стабильный спрос на деньги для покупки производимых в данный момент товаров. Количество денег, которое население желает иметь, определяется уровнем номинального числа национального продукта (ЧНП). Если фактическое предложение денег равно количеству денег, которое население желает иметь, в экономике устанавливается денежное равновесие. Если же предложение денег увеличивается, то естественная реакция населения – потратить имеющуюся у них на руках излишнюю наличность, то есть восстановить равновесие. Это расширяет совокупный спрос, а следовательно, и способствует росту ЧНП до объема, восстанавливающего равновесие. Таким образом, стабильность соотношения между ЧНП и М обусловливает стабильность V.

Но этот процесс имеет предел. Поначалу при увеличении количества денег в обращении люди еще сохраняют веру в стабильность экономики и в стабильность цен. Рост количества денег стимулирует на этом этапе рост производства Q. Расширение массы обращающихся денег ускоряет платежный оборот и способствует инвестированию дополнительного капитала.

Однако на следующем этапе инфляция неминуемо набирает темпы: цены начинают расти быстрее, чем М. Все хотят избавиться от денег – скорость обращения денег увеличивается быстрее, чем М. Возникает понятие «горячих денег»: люди обнаруживают, что, несмотря на увеличение денежной суммы, товаров удается приобрести меньше, чем раньше. Как следствие, уменьшаются прямые и косвенные налоги государства, и оно прибегает к новой эмиссии денег, а это означает и новый виток инфляции. В связи с этим Фридмен выступал за принятие закона о том, что денежное предложение М должно расширяться теми же темпами, что и ожидаемые темпы роста валового национального продукта Q, – в этом случае, по его мнению, стабилизируются и скорость обращения денег V, и уровень цен Р.

Таким образом, Фридмен выступал против представления об инфляции как о неизбежной плате за достижение уровня производства и высокой занятости. Правительство, по его мнению, должно воздерживатьс