Подъём и спад до появления Фед. Резерва

 

В предыдущей главе мы возложили вину за цикл подъёмов и спадов на Фед. Резерв в соответствии с теорией Мизеса-Хайека, выигравшей Нобелевскую Премию в 1974 г. Но как насчёт тех циклов подъёмов и спадов что произошли до создания Фед. Резерва? Эти циклы также характеризуются массивной кредитной экспансией и последующим спадом и в полной мере соответствуют тому что говорят Мизес и Хайек о деловом цикле[104]. Последовательность событий настолько очевидна что для того чтобы не увидеть её требуются серьёзные усилия.

Паника 1819 г. была результатом чрезмерной эмиссии бумажных денег банками всех уровней. Эта эмиссия не соответствовала количеству золота в банковских сейфах. Крушение этих банков создало серьёзные нарушения во всей экономике. Нанятый правительством США в 1816 г. Второй Банк Соединённых Штатов (Second Bank of United States), второй национальный банк страны, присоединился к этой эмиссии бумажных денег превратившись в своего рода мотор инфляции. Критики осудили Банк именно за это[105]. Сенатор от штата Делавер Уиллиам Уеллс (William Wells) предсказал такой результат во время дебатов по вопросу о найме этого Банка. Национальный банк, предупреждал он, просто добавит бумажных денег вместо того чтобы служить ревизором банков штатов[106].

После той паники многие комментаторы утверждали, что банковская система будет стабильна только при стопроцентном резервировании, а не при частичном резервировании и искусственно создаваемом кредите. Говоря проще, если банки не смогут выпускать и давать в долг бумажных денег больше чем золота в их хранилищах, то не искусственных бумов, не набегов на банки не будет. (Уиллиам Гоудж (William Gouge) описал эту позицию в Краткой Истории Денег и Банковского Дела (A Short History of Money and Banking [1883]), одном из лучших трактатов XIX века о деньгах и банковском деле). Когда начинается, кризис сторонники твёрдых денег обычно призывают правительство позволить событиям развиваться без помех, чтобы процветание быстрее восстановилось. Газета New York Evening Post писала: «Время и законы торговли восстановят равновесие, если законодатели не поспешат вмешаться в естественный ход событий»[107]^.

В то время многие утверждали, что у экономического спада были монетарные причины. Банки увеличили количество денег в обороте что, в свою очередь, привело к росту цен. Высокие цены стимулировали Американцев покупать больше заграничных товаров тем самым отбив охоту у иностранцев покупать американские товары. Иностранцы, получив американские банкноты, предъявили их к обмену на золото, и золото начало утекать из США. Этот отток золота из страны заставил банки, терявшие теперь свои резервы золота, сократить кредит. Сокращение кредита подорвало бум, который перешёл в спад. Если бы банки не увеличивали количество денег в обращении, то не искусственного бума, не экономического хаоса, получившегося в результате, не произошло бы[108].

Позже банкам было позволено приостанавливать выплаты золотом (говоря проще не выдавать вкладчикам денег по их законным требованиям) но продолжать свою деятельность. Осознание того что на такого рода помощь от правительства можно рассчитывать создало долгосрочную проблему моральной опасности, повлиявшей на дальнейшее поведение банков. Зачем быть честным и осторожным, если можно рискнуть сделать состояние, зная, что в случае чего правительство придёт на помощь?

В 1830-е годы Второй Банк Соединённых Штатов (Second Bank of United States) спровоцировал инфляционный бум, приведший к неизбежному краху. Уиллиам Леггет(William Legget), автор времён президента Джексона, понял рудименты делового цикла 1830-ых, указав в своих заметках на искусственный банковский кредит как основу цикла подъёмов и спадов. Он предупреждал что «поочерёдное увеличение и сокращение количества бумажных денег, свойственное такой разрушительной системе как наша, будет и дальше приносить неизбежные последствия, нездоровую деловую активность, а вслед за ней прострацию, внезапную и разрушительную»[109]. Его анализ деловых спадов близок к Австрийской теории делового цикла:

Что стало, что должно стать, следствием такой внезапной и чудовищной инфляции валюты? Бизнес стимулирован к наиболее нездоровой активности; большое перепроизводство в ремёслах; огромные спекуляции имуществом всякого рода по нереальным ценам; и наконец, огромный и ужасный крах, когда ненадёжный и непрочный фундамент ломается под громадным строением кредита, и здание падает наземь хороня под обломками многие тысячи тех ликовавших на обманчивых высотах надёжности. Сегодня люди ложатся спать думая, что богаты, а проснувшись, обнаруживают себя лишёнными даже самой малости. Они рассчитывают, наивные создания! на бесконечную щедрость банков, чьи убедительные увещевания завели их на скользкие пути спекуляции (как не вспомнить взлёт и падение на рынке жилья). Но теперь им надобно знать, что банки не помогут им даже если захотят, а если захотят, то не смогут. Они были вполне вольны давать в долг, когда это не было нужно; но теперь, когда необходимо продолжать прожекты, за которые не взялись бы, если бы не соблазн их, средств дополнительных нет в наличии [110].

Написано в декабре 1837 г.:

Любой трезво смотревший на события последних трёх лет должен был предвидеть последствия, что мы сейчас наблюдаем... Он увидит, что банки старались изо всех сил своих, подражая друг другу, ввести бумаги свои в обращение и наполнить страну своими жалкими заменителями денег. Он увидит, что они использовали всё искусство обмана и обольщения, дабы соблазнить людей принять предложенные ими средства; так постепенно возбудили они жажду к спекуляции, которую стимулировали они старательно пока не выросла та до безумной лихорадки и люди, в маниакальном возбуждении, бросались безумно во всякого рода рискованные предприятия. Они каналы прокладывали там, где торговле они не требовались; они дороги строили в местах, где желающих путешествовать не было; и города строили, где не жил никто... [111]

Леггет не был бы удивлён нашими попытками возложить вину за кризис на спекулянтов, алчных бизнесменов и прочих злых бук. В период экономического спада, говорил он, обыкновенный человек «сбит с толку в своих попытках понять причины конфуза и с готовностью слушает любое объяснение, возлагающее вину за беду на тех, которые и раньше ему не нравились»[112].

Чтобы предотвратить повторения паник и рецессий, которые ему пришлось пережить, и вину за которые он чётко и последовательно возлагал на искусственную кредитную экспансию, Леггет призывал к созданию свободной банковской системы, в которой к банку будет такое же отношение, как и к обычной фирме, и в которой банк не сможет рассчитывать на юридическую и финансовую помощь правительства, вздумай он действовать безответственно. Жесткая конкуренция заставит банки быть честными в выпуске бумажных денег и выпускать ровно столько, сколько золота есть у них в хранилищах. Поскольку у других институтов не будет причин накапливать банкноты определённого банка, банки будут всё время чувствовать спрос к погашению бумаг звонкой монетой и этот спрос заставит их оставаться честными. Вот чему научил его опыт 1830-ых.

Паника 1857 г. была результатом пятилетнего бума, основанного на солидной кредитной экспансии. Неудивительно что наиболее капиталоёмкие отрасли того времени, прокладчики железных дорог и горнодобывающие компании, сильнее всего расширились за время бума[113]. Штаты даже поддерживали железнодорожные облигации, обещая возмещение по ним если железнодорожная компания не сможет. Президент Джеймс Бьюканен (James Buchanan) принял решение позволить ликвидации идти своим чередом, заметив в своём ежегодном послании: «Вполне очевидно, что наши текущие неприятности проистекают единственно из нашей экстравагантной и порочной системы бумажных денег и банковского кредита». Позднее Бьюканен предупреждал, что до тех пор, пока банкам будет позволено расширять кредит за пределы своих депозитов, «эти спады будут повторяться через регулярные интервалы времени»[114].

Монетарная система, основанная в соответствии с законами «О национальных банках» от 1863 и 1863 г. (закон, в соответствии с которым создавалась система национальных банков, которые должны были выпускать банкноты единого образца; в соответствии с законом, национальные банки находились в частной собственности, но получали разрешение на осуществление банковских операций непосредственно от федерального правительства; для регулирования процесса создания национальных банков и контроля за их деятельностью в рамках Министерства финансов США было создано Управление контролера денежного обращения; банкноты, выпускавшиеся национальными банками, должны были оформляться по единому образцу, разным было только указываемое на банкноте название банка-эмитента; кроме этого закон подразумевал создание системы обязательных банковских резервов: национальные банки, должны были формировать резервы для обеспечения выпущенных банкнот и принятых вкладов; резервы могли состоять из собственно запасов денежных средств и остатков на счетах в крупных банках в финансовых центрах; также национальные банки в качестве обеспечения выпускаемых ими банкнот должны были приобретать государственные ценные бумаги; закон был принят в 1863 г. с целью упорядочения банковской системы — ранее на уровне штатов создавалось значительное число банков, которые выпускали банкноты собственного образца и принимали депозиты, но часто не обладали достаточной финансовой устойчивостью и вскоре банкротились; предполагалось, что принятие закона побудит банки штатов перерегистрироваться в качестве национальных банков; однако на практике многие банки штатов считали не выгодным действовать в соответствии с ограничениями, налагаемыми на операции национальных банков; в 1865 г. на банкноты, выпускаемые банками штатов по собственным образцам, был введен 10% налог, что позволило вытеснить эти банкноты из обращения) называют «системой с квазицентральным банком»[115]. Эта инфляционная система снова запустила цикл подъёма и спада, в полном соответствии с Австрийской теорией, кульминация которого произошла в виде паники 1873 г. с последующим спадом. Годы, предшествовавшие панике, были временем железнодорожного бума, стимулировавшегося частично кредитной экспансией, частично содействием правительства в виде земельных грантов и кредитов под низкий процент. Экономика в целом переживала родственные бумы производства стали, транспорта, зарплат, параллельно с ростом цен в этих областях. Профессор Михаель Розеф (Michael Rozeff) сравнивает тот бум с бумом на рынке жилья в наши дни, который также был стимулирован комбинацией регулятивных и монетарных мер[116].

В любом случае бедственное положение экономики в 1870-ые частенько преувеличивают. Среднегодовой рост национального продукта в течение десятилетия, закончившегося в 1879-ом, был 6,8%, а среднегодовой рост реального продукта на душу населения был 4,5%. Статистика переписи США демонстрирует увеличение занятости в промышленности с 2,47 миллионов в 1870 г. до 3.29 миллионов в 1880 г. Занятость в сельском хозяйстве за те же годы увеличилась с 12,9 млн до 17,4 млн.[117] Судя по всему историки решили считать тот период абсолютной «депрессией» по причине постоянного понижения уровня цен приблизительно на 3,8% в год. Согласно экономисту Мюррею Ротбарту проблема в том, что «большинство экономистов и историков приучено думать, что если цены резко падают, то результатом должна быть депрессия: отсюда их удивление процветанием и экономическим ростом в то время»[118] Милтон Фридмен и Анна Шварц, не сторонники Австрийской теории, предположили нечто похожее о 1870-ых.

Спад был глубоким и резким — и здесь нет никаких сомнений. Но резкое понижение финансовых величин, гораздо более очевидное и гораздо лучше задокументированное, чем поведение совокупности плохо измеряемых физических величин, могло заставить современников и последующих студентов преувеличить глубину и продолжительность спада. Обозреватели деловой активности тогда, не в меньшей степени, чем нынешние, считали само собой разумеющимся, что резкое понижение цен было несовместимо с резким ростом производства. Тот период заслуживает более тщательного изучения именно потому, что идёт в разрез с устоявшимся мнением [119].

Уиллиам Грахам Саммер (William Graham Summer) из Иельского Университета, писавший в 1870-ые, обнаружил заблуждение инфляционистких схем, которые привели к столь большому экономическому бедствию в Американской истории в его время, заблуждение, продолжающее существовать и в наши дни: «Поэтому если количество денег увеличивается, будет иллюзией считать что и капитал увеличивается... Если банки дают в кредит не только капитал, но и «отчеканенный капитал» время от времени должны случаться ликвидации, должны случаться попытки убедиться в существовании капитала представляемого бумагами. Когда выясняется, что за бумагой ничего нет «кредит ломается» и должно произойти урегулирование, ликвидация, делёж квот, и новый старт... Реальный размер нашего капитала разделён и мы должны свыкнутся с мыслью что мы владеем всего лишь 50-ю или 75-ю процентами от того что мы думали что имеем. Мы ставим меньшие цифры против всего и примиряемся с меньшими надежами, но опыт вскоре забывается и старый процесс инфляции и иллюзий начинается снова»[120].

Забытая депрессия

 

Депрессия 1920-1921 гг., о которой часто забывают, особенно поучительна для нас сегодня. Во время и после окончания Первой Мировой Войны Фед. Резерв заметно увеличивал количество денег в обращении и когда наконец начал увеличивать учетную ставку (ставка, по которой центральный банк дает кредиты коммерческим банкам через дисконтное окно или по которой центральный банк готов учитывать и переучитывать первоклассные векселя или предоставлять кредиты коммерческим банкам под обеспечение векселями, напр., ставка процента, по которой банки Федеральной резервной системы предоставляют кредиты другим банкам; инструмент денежно-кредитной политики, в значительной мере определяющий общий уровень процентных ставок) экономика замедлилась в полном соответствии с Австрийской теорией делового цикла[121]. К середине 1920 г. спад производства достиг 21% за 12 месяцев. Состояние было хуже, чем в 1930 г., в конце первого года Великой Депрессии. Но в Америке мало кто знает об этом спаде. По-видимому, потому что этот спад был очень коротким по сравнению с Великой Депрессией 1930-ых. В отличие от ужасных времён, когда правительство объявило о намерениях всех спасти, рынку позволили произвести необходимые корректировки и в короткое время экономика восстановилась.

Не удивительно что многие современные экономисты, изучавшие депрессию 1920—1921 гг., не могут объяснить почему восстановление было столь быстрым, несмотря на то что федеральное правительство и Фед. Резерв воздержались от использования любых макроэкономических инструментов — расходов на общественные работы, дефицит бюджета, инфляции — словом обычных мер, рекомендуемых для борьбы с экономическими. спадами. Экономист-кейнсианец Роберт Гордон (Robert A. Gordon) отмечает что «политика правительства по сдерживанию депрессии и стимулированию восстановления была минимальной... Несмотря на отсутствие стимулирующей политики правительства восстановление не заставило ждать»[122]. Другой историк экономики вскользь признаёт что «экономика быстро восстановилась после депрессии 1920—1921 гг. в начался период энергичного роста», но предпочитает не комментировать развитие событий, явно противоречащих его приверженности монетарным и фискальным стимулам[123].

Сравним действия США и Японии. В 1920-ом Японское правительство заложило основы плановой экономики с целью искусственного поддержания высокого уровня цен. Согласно экономисту Бенджамину Андерсону, «Большие банки, индустриальные концерны и правительство собрались вместе, уничтожили свободу рынков, остановили снижение цен на товары и удерживали уровень цен в Японии выше снижающегося мирового следующие семь лет. В течение этого времени Япония вошла в хроническую стагнацию промышленности и в конце концов, в 1927 г., получила столь серьёзный банковский кризис, что множество больших банков рухнули, как и многие отрасли промышленности. Это была глупая политика. Попытавшись избежать потерь от падения цен за один год производства, Япония потеряла семь лет»[124].

США, в отличие от Японии, позволили экономике самой придти в норму. «В 1920—1921 гг.», пишет Андерсон, «мы приняли наши потери, перестроили финансовую структуру и вытерпели нашу депрессию, и к 1921 г. снова начался рост... Рост производства и занятости, начавшийся в августе 1921 г., был основан на радикальной чистке кредитной слабости, резком сокращении производственных затрат и свободе частного предпринимательства. Он не был основан на правительственной помощи бизнесу». Федеральное правительство не сделало того, что Кейнсианские экономисты с тех самых пор советуют: принять не сбалансированный бюджет и увеличить государственные расходы. Вместо этого консервативный взгляд, что правительство должно сократить расходы и не повышать налоги, тогда восторжествовал[125].

Поскольку этот эпизод не вписывается в Официальную Версию Истории^ТМ, согласно которой правительственная политика «стабилизации» является необходимой для вывода экономики из депрессивного состояния, его обычно тихонечко пропускают.

 

Почва для Великой Депрессии

 

Эта краткая история подъёмов и спадов подводит нас к Великой Депрессии. Никогда для Амеиканцев не было столь важно понять, в чём основа Великой Депрессии, и какие действия правительства сделали её столь продолжительной. Вопреки утверждениям председателя Фед. Резерва Бена Бернанке, Великая Депрессия случилась потому что Фед. Резерв не выпустил в обращение достаточно денег. Ах, если бы в экономике всё было так просто и процветание можно было восстановить при помощи финансовой волшебной палочки[126].

1920-е годы всегда считались временем низкой и даже нулевой инфляции, потому что цены на товары широкого потребления были стабильными. Но на самом деле в 1920-е годы Фед. Резерв проводил политику инфляции. Статистика производства за период с 1922 по 1927 г. демонстрирует заметный рост производства в основных секторах экономики. Производство автомобилей росло на 4,2% в год, производство нефти — на 12,6% в год, производство промышленных товаров — на 4% в год, производство сырья — на 2.5% в год[127]. При таком росте предложения следует ожидать снижения цен. Они не снизились. Почему?

Даже для стабилизации цен потребовалась значительная инфляция. А инфляция, стабилизирующая цены, также разрушительна для экономики как инфляция, повышающая цены[128]. За период между июлем 1921 г. и июлем 1929 г. объём денег увеличился на 55%, то есть на 7,3% в год[129]. Это увеличение не привело к росту количества денег в обращении (которое оставалось постоянным в течении 1920-ых). Большая часть этих денег приняла форму дополнительных займов для бизнеса, что и является способом попадания дополнительных денег в экономику и ведёт к запуску цикла подъёма и спада в соответствии с Австрийской теорией делового цикла[130].

Фондовый рынок был особенно оживлённым в течении 1929-ых, что в свете Австрийской теории имеет смысл. Эта теория утверждает, что инфляционный бум создаёт искусственные стимулы для отраслей производства средств производства. Поскольку цена акций компании представляет цену капитала компании, пузырь на фондовом рынке — вполне естественное следствие. А также стимулы для рынка недвижимости — ещё одного рынка капитала[131].

В 1920-е годы экономисты самонадеянно уверили Американский народ в том, что настало время вечного процветания и что деловой цикл укрощён навсегда — также как Великая Война завершила все войны. Экономисты Австрийской школы заработали солидную репутацию, предсказав Великую Депрессию, в то время как большинство считало, что бум 20-ых будет длиться вечно. Именно тогда Ирвин Фишер (Irving Fisher), один из самых известных экономистов ХХ века и один из архитекторов современного экономического меинстрима, посмотрел на стабильный уровень цен и провозгласил, что экономика находилась в отличной форме.

Упс!

В начале сентября 1929 г., за два месяца до краха фондового рынка, Фишер сказал: «Возможно снижение курса акций, но ничего подобного краху. Дивиденды по акциям растут. И это не из-за снижения цен на акции, и не будет ускорено никаким ожидаемым крахом, вероятности которого я не вижу»[132].

В следующем месяце прогнозы приводят в замешательство. В середине октября Фишер заявляет что цены фондового рынка достигли «перманентного высокого плато» и что он ожидает что фондовый рынок «достигнет новых высот через несколько месяцев», и что он не чувствует что «скоро будет, если вообще будет, понижение на пятьдесят или шестьдесят пунктов ниже нынешнего уровня». В течение месяца прогнозы становились всё дальше от реальности[133].

Австрийский экономист Людвиг фон Мизес, напротив, понимал, что инфляционный бум был изначально нестабилен и должен был закончиться. Вечное процветание, о котором говорили экономисты, было фантазией, или даже мошенничеством. «Совершенно ясно», писал Мизес, «что рано или поздно кризис начнётся. Также ясно и то, что толчком к его началу будет изменение в поведении банков. Если мы говорим об ошибках в поведении банков, нам следует указать на ошибочность стимулирования подъёма. Ошибка не в повышении процентной ставки, а в том, что её повысили слишком поздно»[134]. Возможность избежать деловой цикл действительно была, писал он, но не с помощью якобы научного управления уровнем процентной ставки и количеством денег в обращении через центральный банк вроде Фед. Резерва. Подобные манипуляции и, как следствие, дискоординация производства только закладывают основы будущего делового цикла. Централизованное планирование не было решением проблемы. «Единственный способ положить конец или облегчить периодическое повторение торгового цикла — с его развязкой, кризисом — отбросить заблуждение, что процветание может быть создано банковскими манипуляциями по удешевлению кредита»[135].

В конце концов, произошла неизбежная коррекция. Крушение фондового рынка в октябре 1929 г. было шокирующим, но состояние экономики стало особенно ужасающим к 1931 г., который стал, по словам экономиста Бенджамина Андерсена, «трагическим годом». Резкое сокращение производства и занятости произошло по всей стране.