Страх внутреннего одиночества

 

Насколько это необходимо — умирать каждый день, умирать каждую минуту по отношению ко всему, ко всем прошедшим дням и по отношению к моменту, который только что прошел! Без смерти нет никакого возрождения, без смерти нет никакого творения. Бремя прошлого порождает его собствен­ное продолжение, и тревога дня вчерашнего дает новую жизнь тревоге дня сегодняшнего. «Вчера» увековечивает «сегодня», а «завтра» все еще оста­ется «вчера». Нет никакого освобождения от этой непрерывности, кроме как в смерти. В смерти есть радость. Это новое утро, свежее и ясное, свободно от света и темноты вчерашнего, песню той птицы слышат впервые, а шум тех детей — не такой, как вчера. Мы несем память о вчерашнем дне, и она затемняет наше бытие. Пока ум является механи­ческим устройством памяти, он не знает никакого отдыха, никакого спокойствия, никакой тишины, он вечно истощает себя. И тот, который все еще может повторно возродиться, является бесполезной вещью, которая в постоянной деятельности изнашивает себя. Источник начала находится в окончании, а смерть так же близка, как и жизнь.

Она сказала, что училась долгие годы с одним из известных психологов и он исследовал ее, что заня­ло значительное время. Хотя ее воспитывали как христианку и она также изучала индусскую фило­софию и ее преподавателей, никогда не присоеди­нилась к какой-либо специфической группе и не связала себя с какой-либо системой мышления. Как всегда, ее все еще что-то не удовлетворяло, и она даже отказалась от психоанализа. А теперь ее вов­лекли в некую благотворительную деятельность. Она была замужем и познала все горести, а также радо­сти семейной жизни. Женщина находила убежище различными способами: через престиж в обществе, работу, деньги, трогательное восхищение этой стра­ной у синего моря. Печали умножились, которые она могла еще перенести, но она никогда не была способна выйти за пределы некоторой глубины, и все это оказывалось не очень глубоким.

Почти все имеет поверхностный характер и вско­ре заканчивается, только чтобы начаться снова, с последующей поверхностности. Неистощимое нельзя обнаружить через какую-либо деятельность ума.

«Я перешла от одной деятельности на другую, от одной неудачи к другой, всегда ведомая и всегда преследующая. Теперь, когда я достигла конца од­ного убеждения, и прежде, чем я последую за другим, который будет вести меня в течение множе­ства лет, на меня подействовал более сильный им­пульс, и вот я здесь. Моя жизнь хороша, весела и богата. Я заинтересовалась многими вещами и изу­чала некоторые предметы довольно-таки глубоко. Но, так или иначе, спустя годы я все еще на повер­хности явлений и кажусь неспособной проникнуть за пределы определенной точки. Но я хочу идти глубже, а не могу. Люди хорошо отзываются о том, что я делала, и именно это совершенство связывает меня. Моя зависимость от условия имеет вид благо­творительности: делая добро другим, помогая нуж­дающимся, проявляя внимание, великодушие и так далее. Но это обязывает, подобно любому другому возникшему условию. Моя проблема состоит в том, чтобы освободиться не только от этого условия, но и от всех созданных мною условий, и выйти за их пределы. Это стало необходимой потребностью не только из-за того, что я услышала из разговора, но также из-за моего собственного наблюдения и опы­та. Я в настоящее время отложила свою благотво­рительную деятельность, и вернусь к ней или нет, будет решено позже».

Почему вы раньше спрашивали себя о причине всех этих видов деятельности?

«Мне прежде никогда и в голову не приходило спросить себя, почему я занимаюсь социальной ра­ботой. Я всегда хотела помогать, делать добро, и это не было лишь пустой сентиментальностью. Я обнаружила, что люди, с которыми живу, не реаль­ны — они лишь маски, только нуждающиеся в по мощи являются реальными. Жить с масками бес­смысленно и глупо, а жить с другими — это борьба, боль».

Почему вы занимаетесь благотворительностью или любым другим видом деятельности?

«Считаю, чтобы держаться на плаву. Нужно жить и действовать, и созданным мной условием было дей­ствовать настолько порядочно, насколько возмож­но. Я никогда не спрашивала себя, почему я посту­паю именно так, а теперь хочу выяснить это. Но прежде, чем мы пойдем дальше, позвольте мне при­знаться, что мне нравится уединение, и хотя я встре­чаюсь со многими людьми, я одинока, и мне это нравится. Есть что-то приятно возбуждающее в том, чтобы быть одной».

Быть одной — в наивысшем смысле — является необходимостью, но одиночество ухода в себя прида­ет ощущение власти, силы, неуязвимости. Такое оди­ночество — изоляция, бегство, убежище. Но разве не важно выяснить, почему вы никогда не спрашивали себя о причине всех ваших — возможно и хороших — поступков? Разве вам не нужно расследовать это?

«Да, давайте сделаем это. Я думаю, что именно страх внутреннего одиночества заставил меня де­лать все это».

Почему вы используете слово «страх» по отно­шению к внутреннему одиночеству? Внешне вы не возражаете быть одинокой, но от внутреннего оди­ночества отворачиваетесь. Почему? Страх — это не абстракция, он существует только по отношению к чему-то. Страх не существует отдельно, он существует как слово, но его чувствуют только в кон­такте с чем-то другим. Чего же вы боитесь?

«Внутреннего одиночества».

Страх внутреннего одиночества существует толь­ко относительно чего-то еще. Вы не можете бояться внутреннего одиночества, потому что никогда не всматривались в него, вы измеряете его теми мер­ками, которые уже знаете. Вы знаете вашу ценность, если можно так выразиться, как общественного ра­ботника, как матери, как способного и продуктив­ного человека и так далее. Вы знаете цену вашего внешнего одиночества. Таким образом, именно от­носительно всего этого вы измеряете или имеете подход ко внутреннему одиночеству. Вы знаете то, что было, но вы не знаете то, что есть. Когда изве­стное смотрит на неизвестное, это порождает страх, именно это вызывает в вас опасение.

«Да, совершенно верно. Я сравниваю внутрен­нее одиночество с понятиями, которые знаю из опы­та. Именно данный опыт вызывает опасение чего-то, что я в действительности вообще не испытала».

Так что ваш страх на самом деле не из-за внут­реннего одиночества, но прошлое боится чего-то, что оно не знает или не испытало. Прошлое хочет поглотить новое, сделать из него опыт. Но может ли прошлое, которое и есть вы, пережить новое, неизвестное? Известное может пережить только то, что принадлежит ему, оно никогда не сможет пере­живать новое, неизвестное. Давая неизвестному на­звание, назвав его внутренним одиночеством, вы только опознали его словесно, и слово занимает место переживания, так как слова — это внешнее выражение страха. Понятие «внутреннее одиноче­ство» прикрывает факт того, что есть, и само слово создает страх.

«Но я как-то не способна взглянуть на этот факт».

Давайте сначала поймем, почему мы не способ­ны взглянуть на факт и что мешает нам пассивно наблюдать за ним. Не пытайтесь смотреть на него сейчас, а, пожалуйста, спокойно послушайте то, о чем говорится.

Известное, прошлый опыт, пытается поглотить то, что оно называет внутренним одиночеством. Но оно не может пережить это, поскольку не знает, чем является, оно знает термин, но не то, что скры­вается за термином. Нельзя испытать неизвестное. Вы можете думать или размышлять над неизвест­ным или бояться его, но мысли не дано постичь его, поскольку мысль — это результат известного, опы­та. Поскольку мысль не может познать неизвест­ное, она боится его. Страх останется, пока мысль желает переживать, понять неизвестное.

«Тогда что?..»

Пожалуйста, послушайте. Если вы услышите пра­вильно, истина всего этого будет понятна, и потом истина будет единственным действием. Что бы мысль ни делала по отношению ко внутреннему одиноче­ству, это бегство, уклонение от того, что есть. Ук­лоняясь от того, что есть, мысль создает свои соб­ственные условия, которые предотвращают пережи­вание нового, неизвестного. Страх — это единствен­ный отклик мысли на неизвестное, мысль может называть его различными терминами, но, тем не менее, это — страх. Просто поймите, что мысль не может справиться с неизвестным, с тем, что есть, что скрывается за термином «внутреннее одиноче­ство». Только тогда по-настоящему то, что есть, раскрывает себя, и оно неиссякаемо.

Теперь, если можно, оставьте этот вопрос в по­кое. Вы услышали, и пусть это работает, как смо­жет. Быть спокойным после пахоты и посева озна­чает дать жизнь творению.

 

 

Скука

Дожди прекратились, дороги были чистыми, и с деревьев смыло пыль. Земля была посвежевшей, и в водоеме квакали лягушки. Довольно крупные по раз­меру, глотки лягушек раздувались от удовольствия. Трава искрилась от крошечных капелек воды, а на земле воцарился покой после сильного ливня. Домаш­ние животные насквозь промокли, но во время дождя они никуда не укрылись от него и теперь довольно паслись. Несколько мальчишек играло в небольшом ручье, который образовался у обочины дороги из-за дождя. Они были голыми, и было приятно видеть их блестящие тела и сверкающие глаза. Мальчишки про­водили лучшее время в своей жизни, и как счастливы они были! Ничто другое не имело, казалось, значе­ния, и дети улыбнулись, полные радости, когда кто-то сказал им что-то, хотя они не поняли ни слова. Солнце поднималось, и тени становились сильнее.

Насколько важно для ума очищать себя от вся­ких мыслей, быть постоянно пустым — не заставлять себя быть пустым, а просто быть пустым, уме­реть для всякой мысли, для всех вчерашних воспо­минаний и для грядущего часа! Умереть просто, а продолжать трудно, поскольку продолжение — это усилие быть или не быть. Усилие — это желание, а желание может умереть лишь тогда, когда ум пре­кращает приобретать знания. Как это легко — про­сто жить! Но это не остановка в развитии. Есть ве­ликое счастье в нежелании, в небытии кем-то, в непродвижении куда-нибудь. Когда ум очищает себя от всякой мысли, только тогда наступает тишина творения. Ум не спокоен, пока он путешествует, чтобы прибыть куда-то. Для ума прибыть означает достичь успеха, а успех вечно одинаков, в начале ли он или в конце. Никакого очищения ума не про­исходит, если ум плетет для себя образец своего собственного становления.

Она сказала, что всегда принимала активное уча­стие в той или иной деятельности, касалось ли это ее детей, или общественных дел, или спортивных состязаний. Но за любой деятельностью всегда скры­валась скука, давящая и постоянная. Ей надоели установившееся течение жизни, удовольствия, боль, лесть и все остальное. Скука была подобна облаку, которое висело над ее жизнью так долго, как она могла помнить. Она пробовала убежать от нее, но каждое новое увлечение скоро становилось дальней­шей скукой, смертельной усталостью. Она много читала, имела обычные заботы семейной жизни, но все это насквозь пронизывала утомляющая скука. Она не имела никакого отношения к ее здоровью, так как прекрасно себя чувствовала.

Почему, как вы думаете, вам скучно? Является ли это результатом какого-то расстройства, какого-то сильного желания, исполнению которого поме­шали?

«Вряд ли. Были какие-то незначительные пре­грады, но они никогда не беспокоили меня, а если беспокоили, я справлялась с ними довольно-таки разумно и никогда не оказывалась в тупике из-за них. Я не думаю, что мое беспокойство из-за рас­стройства, поскольку я всегда был способна полу­чить то, что хочу. Я не выла на луну и была разум­на в своих запросах. Но, тем не менее, чувство ску­ки присутствовало во всем по отношению к моей семье и моей работе».

Что вы подразумеваете под скукой? Вы подра­зумеваете неудовлетворенность? Не из-за того ли она, что ничто не дало вам полное удовлетворение?

«Это не совсем так. Я столь же неудовлетворенна как и любой нормальный человек, но я смогла при­мириться с неизбежностью неудовлетворенности».

Что вас интересует? Имеется ли в вашей жизни какая-либо глубокая заинтересованность?

«Вроде бы нет. Если бы у меня была глубокая заинтересованность, я бы не скучала. Я по натуре энтузиаст, и ручаюсь, что при наличии заинтересо­ванности, она бы так просто не исчезла. У меня было много непостоянных интересов, но они все по­крывались в конце концов облаком скуки».

Что вы подразумеваете под интересом? Почему происходит изменение от интереса до скуки? Что означает интерес? Вы заинтересованы в том, что нравится вам, удовлетворяет вас, не так ли? Разве интерес — это не процесс приобретения? Вы бы не были заинтересованы в чем-нибудь, если бы не при­обретали что-то за это, не так ли? Интерес поддер­живается, пока вы что-то приобретаете, приобрете­ние — вот что значит интерес, разве нет? Вы про­бовали получать удовлетворение от всего, с чем вы соприкасались, и когда вы полностью использовали это, естественно, вам это надоедало. Любое приоб­ретение — это вид скуки, утомления. Мы хотим замену игрушек, как только теряем интерес к од­ной, мы беремся за другую, и всегда есть новая иг­рушка, которой можно заняться. Мы беремся за что-то, чтобы приобрести, приобретение присуще удо­вольствию, знанию, известности, власти, эффектив­ности, наличию семьи и так далее. Когда уже нече­го приобретать в одной религии, в одном спасителе, мы теряем интерес и поворачиваемся к другому. Некоторые усыпляются в таких организациях и ни­когда не пробуждаются, а те, кто пробуждается, снова засыпают, присоединяясь к другой организа­ции. Это жадно впитывающее продвижение назы­вают расширением мысли, прогрессом.

«Является ли интерес всегда приобретением?»

Фактически заинтересованы ли вы в чем-то, что не дает вам что-либо, будь то пьеса, будь то игра, беседа, книга или человек? Если живопись не дает вам что-то, вы обходите ее стороной. Если человек не стимулирует или не тревожит вас определенным способом, если нет удовольствия или боли в каких-то взаимоотношениях, вы теряете интерес, вам они надоедают. Разве вы не заметили этого?

«Да, но я никогда прежде не смотрела на ситуа­цию вот так».

Вы не пришли бы сюда, если бы вам не было что-то нужно. Вы хотите освободиться от скуки. Посколь­ку я не смогу дать вам это освобождение, вам снова будет скучно. Но если мы вместе сможем понять ваши желания приобретения, интереса, скуки, тогда, воз­можно, появится освобождение. Освобождение нельзя приобрести. Если вы приобретете его, оно вам вско­ре надоест. Разве приобретение не отупляет ум? При­обретение, активное или пассивное, — это бремя. Как только вы приобретаете, вы теряете интерес. Стремясь обладать, вы настороженны, заинтересо­ваны, но обладание — это скука. Вы можете хотеть обладать большим, но преследование большего — это только продвижение к скуке. Вы пробуете различ­ные виды приобретения, и пока существует усилие приобрести, существует и интерес, но у приобрете­ния всегда есть конец, и поэтому всегда наступает скука. Разве это не то, что происходит?

«Мне кажется, что да, но я не уловила полное значение сказанного».

Сейчас поймете.,

Обладание утомляет ум. Приобретение — зна­ния ли, собственности, достоинства — приводит к нечувствительности. Природа ума — в приобрете­нии, поглощении, разве нет? Или, скорее, образец, который он создал для себя — один из способов аб­сорбирования, и в этой самой деятельности ум гото­вит себе собственную усталость и скуку. Интерес, любопытство являются началом приобретения, ко­торое вскоре превращается в скуку, и побуждение освободиться от скуки — это другая форма облада­ния. Так что ум переходит от скуки к интересу и опять к скуке, пока он совершенно не вымотается. И последовательные колебания от интереса к уста­лости расцениваются как существование.

«Но как же освободиться от приобретения, не приобретая в дальнейшем?»

Только позволив себе пережить суть целостного процесса приобретения, а не пытаясь не приобретать, отделяться. Не приобретать ничего — другая форма приобретения, которая вскоре также утомляет. Труд­ность, если можно употребить данное слово, скрыва­ется не в словесном понимании того, о чем говорится, а в переживании ложного как ложного. Увидеть суть в ложном — вот начало мудрости. Трудность для ума состоит в том, чтобы быть спокойным, поскольку ум всегда тревожится, всегда в поисках чего-то, приоб­ретая или отрицая, ища и находя. Ум никогда не спо­коен, он находится в непрерывном движении. Про­шлое, затемняя настоящее, создает свое собственное будущее. Это движение во времени, и едва ли когда-либо возникают перерывы между мыслями. Одна мысль следует за другой без промедления, ум вечно заостряет свое внимание и таким образом изнашива­ется. Если карандаш все время затачивается, вскоре от него ничего не останется. Точно так же ум посто ян но использует себя и истощается. Ум всегда боится прийти к окончанию. Но проживание — это оконча­ние изо дня в день, это — смерть всему приобретен­ному, воспоминаниям, опытам, прошлому. Как мож­но проживать, если имеется опыт? Опыт — это зна­ние, память, а разве память — это состояние пережи­вания? Есть ли состояние переживания, есть ли вос­поминания у переживающего? Очищение ума — это проживание, творчество. Красота скрыта в пережи­вании, а не болезненном опыте, поскольку опыт веч­но принадлежит прошлому, а прошлое — это не пе­реживание, это не проживание. Очищение ума — вот в чем спокойствие сердца.