Глава 8. Сомнений вязкая тропа.

Поникни удрученной головой!
Поверь лгуну! Не промедляй сомненья!
Не он, а я, я - искуситель твой,
затем, что алчу я возникновенья.
Белла Ахмадулина

Ночью после представления Гермионе не спалось. Впечатления прошедшего вечера были настолько сильны, что она попросту не смогла с ними справиться. Не помогли ни знаменитый мятный чай, который миссис Грейнджер все же заставила ее выпить, ни теплый душ. И даже любимые книги не принесли Гермионе долгожданного успокоения: взятый с полки наугад томик «Новейшей истории маггло-магических партнерских отношений» остался лежать на кровати открытым лишь на первой странице – девушка не осилила и трех вводных абзацев.

Все ее мысли – нет, более того – все ее естество сконцентрировалось на смятом листке и словах, выведенных витиеватым почерком. «Приходи завтра на выступление… Приходи завтра на выступление…» – вертелось в голове на манер заезженной пластики.

Чтобы хоть как-то успокоиться, Гермиона накинула кофту и вышла на улицу, где зябкий ночной воздух приятно холодил ее раскрасневшиеся щеки. «Джастин… Джастин…» – шептал ветер в глубине палисадника. «Джастин… Джастин…» – отзывались шелестом кроны вязов из соседнего переулка. «Джастин…» – тихо проговорила Гермиона и, словно устыдившись своего порыва, прижала ладонь к губам.

Четыре часа. Ровно четыре часа и одиннадцать минут назад они попрощались, и с того момента она не находила себе места. Ее охватило сладостное томящее волнение. Примерно так волшебница себя чувствовала в конце августа девяносто первого накануне поступления в Хогвартс: на душе было неспокойно, но в то же время светло; радостно и одновременно тревожно.

Что бы она ни делала, как бы ни старалась отвлечься, ее мысли ежесекундно возвращались к Джастину Хантеру. Стоило Гермионе закрыть глаза, как перед внутренним взором вставало его лицо: красивое, немного надменное, но невероятно притягательное. Во всем его облике было что-то демоническое, нарочито опасное. То, как он двигался, как смотрел – нет впивался в нее взглядом… Одним словом, Джастин Хантер совершенно не вызывал доверия Гермионы. Но и отвращения он тоже не вызывал. Напротив! Девушку непреодолимо тянуло к нему, как мотылька на пламя.

За несколько часов в ней вдруг проснулась неведомая сила, которая, вероятно, спала все эти годы в ожидании кого-то особенного… Единственного?

Новое чувство, мучительное, но естественное, как сама жизнь, зашевелилось внутри нее, разбудив невидимых бабочек внизу живота. Одно только имя циркача вызывало в ней трепет. Джастин Хантер подарил Гермионе чудесное, почти забытое ею ощущение – он возродил в ней надежду на счастье.

***

Вернувшись в комнату, Гермиона снова развернула заветную записку и тысячный раз пробежала глазами по строчкам. Исполнение сокровенных желаний, похороненных после смерти Рона в самых потаенных глубинах души, стало таким реальным! Казалось – протяни руку, и счастье большим сочным яблоком упадет в ладонь. Но Гермиона не спешила этого делать.
Пережитое во время войны научило ее осторожности. Она уже не могла с легкостью довериться постороннему, а Джастин Хантер был абсолютным чужаком. Гермиона не знала о нем ровным счетом ничего, и этот факт страшно пугал ее. Ни один мужчина не вызывал в ней столько противоречивых эмоций, как этот циркач. Даже настойчивый и недобрый Крам не пугал ее так сильно.

Кроме того, сомнения волшебницы многократно усиливались тяжелым чувством вины, которое неустанно преследовало ее со страшной ночи в Малфой-меноре. Вместе с Роном она похоронила надежду на счастливую жизнь, приговорив себя к вечному раскаянью. Не проходило и дня, чтобы Гермиона не вспоминала о нем и не чувствовала себя виноватой не только в том, что не погибла тогда вместе с ним, но и в том, что дышит, чувствует, живет… Ей казалось, что она не имеет права на радость, не имеет права на любовь…

Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжелых мыслей, Гермиона включила телевизор, но сразу же пожалела об этом – по кабельным каналам в такое позднее время крутили в основном мрачные фильмы ужасов. Бесцельно пощелкав пультом и поймав себя на мысли, что пролистывает программы уже по второму кругу, она выключила телевизор, взяла из шкафа первую попавшуюся книгу и не смогла сдержать улыбку. «Прорицания для новичков» она втайне от всех купила еще на третьем курсе, когда перестала ходить на занятия к Трелони. Повертев учебник в руках, Гермиона вспомнила старое школьное развлечение, которое очень любили гриффиндорские девчонки и не удержалась – загадала страницу и номер строки. «Человеку, магглу ли, волшебнику ли, шанс дается всего один раз. Упустить удачу очень просто…» – прочла она с удивлением.

Гермиона никогда не верила в знаки и предсказания, но на этот раз что-то в ней дрогнуло. Может она слишком долго копалась в себе и устала, а может просто искала предлог и неожиданно нашла его, но спать она легла с твердым убеждением, что Джастину Хантеру стоило дать шанс.

***

Рупа был не в духе. Во время шоу он крайне неудачно подвернул ногу, и теперь каждый шаг отдавал дикой болью чуть выше левой ступни. И хотя он давно привык не обращать внимание на самочувствие – на натруженном жилистом теле не было живого места от шрамов и незаживающих ссадин, – на этот раз ему действительно едва удалось дотянуть до конца выступления.

Но с этим, в принципе, можно было смириться, если бы не еще одна вопиющая несправедливость, настигшая Рупу в лице Джастина Хантера как раз в тот момент, когда вся труппа благополучно отправилась на боковую после ежедневной спевки.

– Рупа, вставай! – раздалось над самым ухом, когда он уж было прикорнул на своем старом топчане около одного из трейлеров.

– Отвали, Хантер! – рявкнул Рупа в ответ как можно недружелюбнее. – Если я сейчас не высплюсь, то завтра тебе придется за меня отыгрывать номер с повозками.

Но Хантер был вовсе не намерен отступать.

– Поднимайся, я кому сказал! Дон Иллиа велел подготовить до завтра новый номер. Нам тут как минимум еще неделю торчать, так что если хочешь есть – придется придумать что-то особенное. Шоу уже видел весь город – старой программой мы вряд ли кого-нибудь заманим!

Имя директора подействовало на Рупу отрезвляюще. Чертыхаясь и в уме матеря Хантера самыми страшными цыганскими ругательствами, он поднялся и поковылял вслед за удаляющейся фигурой Заклинателя. В другой раз он, возможно, плюнул бы на все и ослушался, но шутить с новым любимчиком босса явно не стоило. Чего-чего, а взбучки от Кэндис Рупе хотелось получить меньше всего на свете.

Кроме того, как Рупе не претил этот факт, но Хантер был прав. Цирк застрял в злополучном городишке надолго – на неделю, а то и больше, что по гастрольным меркам было соизмеримо с вечностью. Четырнадцать дней в населенном пункте, где жителей не больше двадцати тысяч, грозили цирку гигантскими убытками. А с учетом того, что все платежеспособные зрители уже посетили их представление, ситуацию можно было прировнять к катастрофе.

Рупа отлично понимал всю серьезность сложившегося положения, поэтому перечить не стал. Пару дней назад единственный в цирке монтажник-верхолаз упал практически с самого купола и теперь лежал в реанимации местной больницы. Замена ему нашлась довольно быстро, но полиция неожиданно начала расследование на предмет халатности директора и отсутствия у рабочего обязательной страховки. Поэтому уехать им не дали. Дон Иллиа рвал и метал – в сезон простой грозил им разорением. В ход пошли связи и взятки. Дальнейшего развития событий Рупа не знал, да и особенно не старался что-нибудь выяснить – он привык жить одним днем, а так как сегодня его уже покормили – волноваться было пока не о чем.

Но даже своим недалеким умом Рупа понимал, что новые номера необходимы. Поэтому поплелся на арену, сетуя на свою невезучесть и желая Хантеру если не свернуть шею, то, как минимум, окриветь на один глаз.

***

Репетиция продолжалась до рассвета. Драко лютовал. К утру не только несчастный Рупа, но и он сам падал с ног от усталости. Номер получался сырой, но отступать было некуда – вечером Грейнджер должна была быть поражена.

Отпустив засыпающего на ходу Рупу и отведя Грома в загон, Драко отправился к себе в трейлер, где еще долго не мог заснуть. Нервное напряжение зашкаливало, и на этот раз не было рядом никого, кто бы смог подстраховать, продумать за него все шаги или на худой конец принять огонь на себя. Раньше этот делали родители, Снейп… Тугой комок подкатил к горлу, но Драко немедленно отогнал скорбные мысли – нужно было тщательно разработать план действий.

После страшной ночи в овраге он понял, что не имеет права на ошибку. Поэтому каждое предстоящее действие анализировал и просчитывал до секунды. Пока все шло гладко: несчастный случай, который он подстроил верхолазу, обеспечил ему как минимум неделю форы. Новый номер должен был стать поводом для встречи. Оставалось надеяться, что Грейнджер его не подведет.

Грейнджер… Драко просто передернуло от отвращения. Лицемерная, аморальная тварь – вот кто она! А он еще считал излишне радикальным отцовский проект о лишении грязнокровок статуса волшебников! Больше он не будет столь толерантным, и гадина Грейнджер пожалеет, что он не растоптал ее еще в Хогвартсе.

Драко снова прокрутил в голове события прошедшего вечера и похвалил себя за выдержку. Находясь рядом с семьей грязнокровки, он и вида не подал, насколько эти людишки были ему ненавистны. Слизерин мог бы гордиться своим учеником – Драко был сама учтивость, и магглы, абсолютно точно, поддались его очарованию.

Мать грязнокровки, кажется, даже пыталась кокетничать с ним, не подозревая, что каждое ее слово, каждое движение поднимало в его душе волну злобы и гадливости. Все в ней – от крашеных пегих волос до дерматиновых туфель было невыносимо пошло. И все, что она говорила и делала, было крайне наиграно и до неприличия вульгарно. Пыталась удивить его стишками, а сама посадила на скатерть пятно! Типичная маргиналка!

Об отце Грейнджер он мог сказать только одно. Это был маггл. Маггл в худшем своем проявлении. Плебейский взгляд из-под бровей, безвкусная невыглаженная рубашка, дешевые часы – и туда же! Смотрел на свой выводок с таким обожанием, что чуть не лопнул от гордости. Пытался впарить ему – первому встречному – свои услуги! Ха! Да самое негодное зелье Крэбба оказалось бы намного эффективнее, чем вся его маггловская клиника с ее варварскими методами!
Поддавшись приступу ярости, Драко со всей силы швырнул подсвечник о стену – плоское медное блюдце согнулось пополам и с грохотом откатилось в угол.

«Ты заплатишь мне за каждую минуту моего унижения», – подумал он и плотоядно улыбнулся самому себе. – «Я сотру с ваших физиономий самодовольные выражения и поставлю всех на колени, а потом окуну по шею в самое дерьмо, где вам, холуям, и место!»

***

За час до начала шоу Гермиона буквально не находила себе места. Тугой ком волнения настойчиво пульсировал где-то под ребрами и с каждой минутой все ощутимее наливался тяжестью, сбивая дыхание и сдавливая легкие. Ее буквально бросало в жар от предвкушения их с Джастином встречи: что он скажет, понравится ли ему ее платье?..

Впервые за долгое время Гермиона целый день провела перед зеркалом. С утра она была в прекрасном настроении, но когда назначенное время стало приближаться – ей стало не по себе. Ее опыт общения с молодыми людьми был крайне мал, да и тогда все было по-другому. Она была другая.В мире волшебников ее уважали, там она завоевала право считаться интересной, значительной личностью. А здесь – среди обычных людей – Гермиона Грейнджер была никем. Просто девушка, причем не очень красивая.

Ко всему прочему, Гермиона очень боялась, что у них с Джастином совсем не будет общих тем для разговоров. Она не смогла бы поддержать ни одной вполне себе естественной для молодых людей бесед – все, чем она жила, осталось там, в другой жизни. Да если бы она даже захотела, рассказать о своем прошлом было невозможно.

Гермиона волновалась и расстраивалась, но искушение оказалось сильнее. Сомнения разбивались вдребезги, стоило ей вспомнить льдистые серые глаза Заклинателя. Крам смотрел на нее с вожделением, Гарри – с заботливой тревогой, Рон – почти что с испугом, и только во взгляде этого удивительного юноши она прочла неподдельный интерес. Она могла поклясться, что циркач видел, что творилось в ее голове! На секунду ей даже показалось, что он узнал все ее тайны: и то, что она волшебница, и то, что трепещет от одного взмаха его ресниц. Сам же Хантер оставался для нее загадкой, тайной, непостижимой головоломкой. А больше всего на свете ей нравилось решать трудные задачки… Джастин Хантер разбудил ее азарт. И поэтому, когда на город опустились теплые карамельные сумерки, она уверенным шагом направилась к цирку.

***

Кэндис чувствовала, что все идет не так. Нутром чувствовала. Кожей. Неясное беспокойство начало нарастать в ее душе уже давно, но она гнала его прочь, сосредоточившись на дрессировке и стараясь не думать о причине своего волнения. Но ничего не получалось: с каждым днем странное чувство только крепло, заставляя ее то тосковать, то порхать от невыносимых приступов запредельного счастья. Кэндис долго прислушивалась к незнакомым ощущениям, пока в один прекрасный момент не осознала природу этих невероятных перемен настроения. На секунду затих весь громыхающий необъятный мир, замерла несущаяся в ледяную космическую дыру вселенная, и дрессировщица поняла, что влюбилась.

От этого открытия ей стало легко и радостно. Все встало на свои места – разрозненные кусочки мозаики из мыслей и мечтаний, как по волшебству, сложились в идиллическую картинку, на которой ее с самодовольной улыбкой собственника обнимал Джастин Хантер.

Девушка не могла назвать саму себя счастливым человеком. Кэндис едва исполнилось два года, когда болезнь забрала у нее мать, но это же скорбное событие подарило ей отца. Дон Иллиа в молодости менял женщин со страшной периодичностью. Для него роман, закрученный на гастролях с посредственной балериной загнивающего провинциального театра, был лишь очередной интрижкой. И не скончайся ее бедная мать от чахотки, вряд ли бы Дон Иллиа проявил к своему внебрачному отпрыску хоть какой-то интерес – сеньор Кампанелле сам вырос сиротой и был абсолютно чужд зову отцовского долга.
Но случилось так, что о его связи с матерью Кэндис было известно многим людям, поэтому, когда встал вопрос о том, где будет жить осиротевшая девочка, законники кинулись искать колесивший по стране цирк.

Дон Иллиа сначала не хотел растить малышку, но оспаривать решение судьи не стал – взял Кэндис к себе, поручив тогдашней своей сожительнице присматривать за ней.

Так Кэндис обрела дом. Цирк стал ее миром, а его актеры заменили ей семью: малютку растили всем коллективом, передавая с рук на руки. Сам же дон Иллиа в скором времени до смерти полюбил дочурку. Он прикипел к ней всем сердцем, изливая нерастраченную за годы нежность, и баловал девочку без меры.

Однако отсутствие матери крайне пагубно сказывалось на характере Кэндис. Вседозволенность сделала ее капризной и своенравной, а постоянные увлечения отца – ревнивой. К семи годам Кэндис превратилась в сущего дьяволенка. Никто уже не мог с ней совладать, и тогда дон Иллиа решился отправить дочь на перевоспитание к своей старой приятельнице в Лондон.
Подруга сеньора Компанелле – женщина деспотичная и властная – внушила Кэндис неподдельное отвращение в первую же минуту знакомства. В результате девчонка сбегала от нее три раза, и после каждого побега ее находили зареванной и обессиленной на проселочных дорогах, по которым бедняжка пыталась вернуться в свой цирк.

Намучившись, дон Иллиа забрал дочь назад, предварительно взяв с нее клятву вести себя прилично.

Но настоящие проблемы начались с Кэндис в подростковом возрасте. Воспитанная среди вольных цирковых нравов и в отсутствии строгого контроля, она рано познала плотскую любовь. Эффектная внешность и полная бесшабашность делали ее идеальной мишенью для проходимцев, поэтому к семнадцати годам она пережила несколько сильных увлечений, каждое из которых закончилось катастрофой и оставило на сердце глубокий незаживающий след. К девятнадцати Кэндис, окончательно потеряв веру в мужчин, пустилась во все тяжкие, сводя дона Иллиа с ума от тревоги. Она исчезала порой на несколько недель, ввязывалась в темные истории и уже сама не надеялась, что этот порочный круг когда-нибудь порвется.

Так было на протяжении многих лет, пока в ее жизнь не вошел Джастин Хантер. Джастин… Вдалеке, в самом конце огромного темного тоннеля, белокурая дрессировщица наконец увидела свет.

***

Зрительный зал был переполнен. Кэндис несколько раз прошлась глазами по трибунам и с трудом отыскала себе место только на галерке. Похоже, известие о новом номере Заклинателя лошадей привлекло зрителей лучше, нежели значительное снижение цен на билеты – в цирк пришли даже те, кто уже видел шоу.

Ровно в восемь заиграли фанфары и под бурные аплодисменты на арену, раскланиваясь и посылая воздушные поцелуи, выпорхнул сияющий Грипфенгох. При виде старика-конферансье Кэндис невольно улыбнулась – знали бы зрители, сколько коньяка он выпил перед своим выходом!

Она вообще не любила смотреть шоу из зала – там ей было крайне неуютно. Ее место было за кулисами, где во время выступления бурлила настоящая актерская жизнь. С первых секунд представления там царил кураж, а воздух просто трещал от адреналина. Именно в это время по ту сторону арены циркачи чувствовали себя невероятно важными, ибо нет в жизни артиста ничего волнительнее и слаще, чем момент, когда перед лицом распахивается занавес и зал взрывается овациями. И Кэндис знала это ощущение, как никто другой. Более того, она была зависима от него. Ее восприятие цирка не суживалось до окружности арены: все вокруг – от шатра до крепежного материла – было для нее живым и понятным, нужным и естественным. Цирк для Кэндис был живым организмом, а она сама была его неотъемлемой частью. Поэтому ей стоило больших усилий дождаться номера Джастина среди обычных зрителей, а не рядом с ним, за кулисами.

В другой раз она бы ни за что не решилась на такой эксперимент, но сегодняшнее выступление обещало стать для нее особенным. Еще утром к ней в трейлер постучался Рупа. Вид у него был разбитый, и она даже не сразу разобралась в его спутанных объяснениях, но, в конце концов, поняла, что за новость ни свет ни заря принес ей этот прохвост. Джастин собирался посвятить ей свой новый номер! Рупа своими глазами видел, как Хантер тренировал Грома поклониться самой красивой девушке в зале!

От радости Кэндис просто потеряла голову. Ухаживания мужчин давно перестали волновать ее, но знак внимания от Хантера дорогого стоил! Дрессировщица решила, что ей следовало видеть лицо Джастина, когда он будет говорить в микрофон заветные слова. Поэтому она заявила отцу, что во время первого акта за кулисами её не будет, и со спокойной душой отправилась в зрительный зал.

Когда Хантер вышел на сцену, сердце ее дрогнуло. Кэндис следила за его трюками со смешанным чувством страха и восторга. Красавец Гром на чудовищной скорости несся вдоль борта арены, а облаченный в красное Джастин в буквальном смысле летал через горящие огненные кольца. Попутно ассистенты кидали в него ножи и щелкали кнутами прямо перед лицом, но наездник ловко уворачивался и умудрялся сохранить равновесие. Несколько раз публика издавала дружный вздох ужаса, но потом резко взрывалась овациями – Джастин Хантер был просто в ударе.

В самом конце выступления после долгих аплодисментов он взял у конферансье микрофон и проговорил:

– Свой номер я посвящаю самой красивой девушке, находящейся в этом зале.

Сердце Кэндис бешено заколотилось, и она невольно поправила сбившиеся волосы, так как знала, что сейчас должно было произойти.

– Я очень рад, что она пришла на выступление, – с улыбкой продолжил он после небольшой паузы. – Для меня это очень важно.

Щеки Кэндис вспыхнули, а глаза засияли от восторга.

– Гром, поклонись нашей дорогой гостье.

Дрессировщица слегка приподняла подбородок, чтобы лицо выгодно выглядело в свете софитов и… замерла, открыв рот от удивления…

…Гром и Джастин подошли к противоположному краю арены и синхронно поклонились какой-то лохматой девице, сидящей на первом ряду.

Никогда еще Кэндис не чувствовала себя столь глупо. Вечер, обещавший так много и суливший стать одним из самых ярких в жизни, в конечном итоге превратился в сплошное разочарование.

Первый акт был окончен. Дрессировщица резко поднялась со своего места и направилась в вольер, где свою хозяйку с нетерпением ожидали две разгорячённые тигрицы, готовые к выступлению.