Об убийстве князя Тройдена и Довмонта и о смерти литовских князей Гольши и Гедруса в году 1282

Довмонт Ромунтович, князь Псковский и Полоцкий, имея кровную обиду (zakrwawione serce) на младшего брата Тройдена, что обошел его в первородном праве в престолонаследии Великого княжества Литовского, всеми способами старался сжить его со свету. Но поскольку не мог этого добиться явной войной, подослал к нему шестерых холопов, которые, выбрав время, когда великий князь Тройден мылся в бане, стерегли, пока выйдет. И когда вместе с прислугой он выходил из бани после кровопускания (ибо в те времена князья не обращали особого внимания, сколько еще литовцев мылось в той же бане) холопы встали по трое в ряд с обеих сторон дорожки, якобы собираясь подать жалобу о своих обидах, и с поклоном низко били челом. И когда он вошел между ними, спрашивая о причинах их жалобы, тут же все шестеро приложили его дубинами и убили на месте, а сами убежали ¹⁸ . Тройден убит холопами.  В этом они следовали [примеру] тех двух пастухов, которые, как об этом пишет Ливий в книге 1 первой декады , по наущению сыновей Анкуса тем же способом убили римского царя Тарквиния, придумав [устроить] перед ним ссору, но эти негодяи Ливия не читали, а все же добились своего; злодейству учить не надо ¹⁹ .

Тем же способом жалобы также и Клеарх, князь Гераклейский, убит за свое тиранство двумя юношами, Хилоном и Леонидом, мстителями за свободу, о чем Помпей Трог и Юстин (кн. 16) ²⁰ . Также Галеацо Сфорца, князь Миланский, тремя своими приближенными (od komornikow) таким же образом заколот в церкви среди толпы людей и солдат. О чем Павел Иовий (кн. 3) Elogiorum etc. Ливий (кн. 1), Павел Иовий (кн. 3), Юстин (кн. 16) и другие.

 

Умерли Гольша и Гедрус.  В то же самое время первым умер Гольша, князь Гольшанский, оставив править [своих сыновей] Альгимунта и Миндова; после него так же быстро расстался со светом брат Гедрус, первый князь Гедройцкий, оставив на Гедройцком княжении сына Гинвила.

Все это было наруку и способствовало замыслам Довмонта, когда он первым делом убил Тройдена, а два других брата поумирали. Сын же Тройдена Лавр (Lavras), а по-литовски Ромунт, ставший чернецом, жил в русском монастыре. А княжичи Гинвил и Альгимунт, сыновья Гедруса и Гольши и прямые наследники Великого княжества Литовского, из-за малолетства не были способны править и вступить на престол столь великого государства.

 

Довмонт [идет] на Литву с войском. Итак, видя, что нет ему соперника Aemulum imperii (pastore percusso et sublato) , который мог бы воспрепятствовать в овладении отцовским Великим княжеством Литовским, [Довмонт] собрал большое войско из Псковской, Полоцкой и Витебской Руси и с огромными силами двинулся на Литву, намереваясь мечом и натиском овладеть отчими Литовской и Жмудской землями, если добровольно не подчинятся ²¹ . Узнав об этом, чернец Ромунт или Лавр, сын Тройдена и мазовецкой княжны, движимый великой истинной скорбью и праведным гневом, сорвал с себя капюшон или клобук чернеца черноризца и, облачившись в доспехи и взяв в руки саблю, прибыл к литовским панам ²² , которые вместе со всем народом были очень встревожены [появлением] Довмонта и его войска. Но чернец Лавр, законный наследник, из монаха ставший гетманом и князем, своим появлением и краткой достойной речью сразу же ободрил и укрепил их.

И собрав все войско литовское, жмудское и новогрудских русаков, двинулся против своего дядюшки Довмонта, намереваясь отомстить ему за предательское убийство своего отца Тройдена, и свою отчизну Великое княжество Литовское избавить от нежданной тревоги. А когда оба войска сошлись друг с другом над одним озером, построив полки для битвы, и запальчиво столкнулись, причем с равной с обеих сторон смелостью, тогда ни один не хотел уступить другому. И такой великий бой был между ними, что битва эта длилась с самого утра и до вечера, как согласно пишут и сообщают все летописцы.

 

Довмонт убит.  В конце концов Господь Бог помог Лаврышу (Lawroszowi), все войско псковское и полоцкое [он] разгромил наголову и убил своего дядю князя Довмонта ²³ , кровью которого, как и хотел, отомстил за смерть своего отца.

 

Лавр с литовцами взял Полоцк . Ночь прервала погоню за врагом, однако же Лавр, воспользовавшись победой, с литовским, жмудским и новогрудским рыцарством двинулся на Полоцк, которым легко овладел, [так как тамошние] руссаки были напуганы тем поражением и гибелью своего господина Довмонта. Оставив в [полоцком] замке своего наместника с рыцарским [гарнизоном] и возвратив Полоцкое княжество Литовскому государству, сам [Лавр] с победой приехал назад в Кернов.

От того Довмонта Романовича или Ромунтовича, князя Псковского и Полоцкого, изгнанного перед этим из Утены князем Наримунтом, а убитого Лавром, сыном Тройдена, хотели бы выводить свой род князья Свирские (если эта генеалогия не прерывалась), говоря, что князь Довмонт заложил и Свирский замок над озером, следы которого видны и ныне, хотя сам замок за давностью лет разрушился, ибо был деревянным.

А Лавр или Римунт (Rimunt) Тройденович, будучи в Кернове, послал за всеми панами и боярами литовскими и жмудскими, которые приехали с ним с той войны, собрал их и учинил сейм или рокош на Керновском поле. И там, сдавая (zdawajac) отчее панство и отрекаясь от всех наследственных прав в Великом княжестве Литовском, обратился ко всему рыцарству с речью.

 

Речь Лавра к литовцам, когда отказывался от власти. « Господь Бог дал мне отомстить безбожному дяде за кровь и лютую смерть моего отца, и решил мне в том своей дивной и всемогущей милостью помочь, а вражеские войска разгромить, отчего и вы избавлены от суровой неволи и освобождены от тяжкого ярма, которое уже нависло над вашими шеями, и ныне по милости Бога моего уже без опаски живете как свободные люди в свободной отчизне. Этому Богу я уже раз присягнул, и ради его святого закона отрекся от мира и радостей его, пустых и тленных, и принял эту черную ризу и клобук чернеца. Когда в этот час с Божьей помощью отчизна моя оборонена мечом и [остается] вам невредимая, вольная, цветущая, цельная, да еще с прибытком, присоединением Полоцкого княжества, я уступаю вам дедичные и первородные права, а сам возвращаюсь в мой монастырь, жизнь в котором я полюбил. Свободные люди, свободно и по своему разумению выберите себе господина, который был бы одинаково полезен всему вашему государству (rzeczypospolitej); ибо если бы я посоветовал вам избрать на престол кого-нибудь из моих двоюродных братьев, то это Миндов и Альгимунт, сыновья Гольши, и Гинвил, сын князя Гедруса, после меня истинные отчичи и дедичи (наследники) этого княжества; но еще малы, поэтому нет времени ждать, пока дорастут, это негоже при управлении столь великим государством, которое для порядочного управления потребует мужа, а не детей.

 

Литовский герб Погоня.  Мой дядя Наримунт, когда сидел на великом княжении литовском, отказался от своего герба Китаврас, оставив его своим братьям, а себе учинил герб [в виде] мужа в доспехах на коне с обнаженным мечом, вознесенным над головой, гонящего врага. Этот герб означал, что государство, расширенное храбростью и мечом, потребует взрослого правителя и совершенного (zupelnego) мужа, который сумел бы мечом защитить свою отчизну, и чтобы не его гнали, а он бы гнал и бил бегущего неприятеля. Итак, мы видим, что на эту должность подходит Витенес или Витцень, который был маршалком у отца моего, ибо это муж, искусный во всем».

 

Витень или Витенес назначен на великое княжение.  Тут литовские паны, выслушав эту речь князя Лавра или Римунта, своего природного господина, сразу же после победы возвращающегося в монастырь, с плачем просили его, чтобы лучше [он] сам, как наследник, изволил господствовать над ними. Однако когда он никоим образом на это не хотел согласиться, послушались его доброго совета и тут же при нем в Кернове единогласно избрали на великое княжение литовское, жмудское и новогрудское Витеня, прежнего маршалка Тройдена, мужа признанной отваги, родом из Эйраголы и, как свидетельствуют некоторые летописцы, из древнего рода римских князей герба Колюмнов, занесенных в те полночные жмудские края по морю на кораблях вместе с Палемоном, как об этом пространнее и подробнее рассказано выше.

Ибо Тройден, еще не будучи князем, а только гетманом у [своего] отца Ромунта, едучи с прусской войны через Эйраголу (местечко в Жмуди над рекой Дубиссой), увидел этого Витеня, играющего с детьми на песке, а тот был статным и красивым пахолком ²⁴ , украшенным стройностью членов, и взял его к себе. А когда подрос, был старшим коморником при дворе великого князя Тройдена, в ложнице и в коморе, и всякую княжескую вещь честно и бережно хранил и соблюдал, а со временем за свои способности был потом верховным маршалком до тех самых пор, когда счастье вознесло его на [престол] Великого княжества Литовского.

 

Князь Лавр окончил жизнь в монастыре.  Лавр же или Ромунт, сын Тройденов, счастливо (szczesliwie) скончался, будучи чернецом в заложенном им Лаврышевом монастыре над Неманом в Новогрудской земле. А сестра его, дочь Тройдена, как упоминают Длугош, Меховский и Кромер (кн. 10), была выдана замуж за князя Болеслава Мазовецкого (сына того князя Земовита, которого зарубил русский князь Шварн); а потом было и несколько мазовецких князей Тройденов, названных именем литовского князя Тройдена ²⁵ . Ибо мазуры в те времена часто с помощью женитьбы роднились с литовцами, чтобы избавиться от их пограничных набегов.

И тут закончился род литовских князей герба Китавраса и остался [тот герб] только у удельных князей Гинвила Гедройцкого и у братьев Альгимунта и Миндова, наследников Гольшанских. Началась новая генеалогия и род великих князей литовских и жмудских от герба Колюмнов и от Погони, вооруженного мужа на коне с мечом, доставшихся от Наримунта и от короля Мендога. Витень и его потомки пользовались [этими гербами] вплоть до Казимировичей: Александра и Сигизмунда Первого, внуков Ягеллы; и ныне короли польские и великие князья литовские [используют их] наряду с коронным Орлом.

 

Комментарии

1 . Литовский магнат Павел Пац (ок. 1530-1595), сын воеводы Подольского Миколая Паца и Александры Гольшанской, князь герба Гоздава, был воеводой мстиславским в 1578-1593 гг. Пацы владели имениями в Городенском (Гродненском) и Лидском повятах. В последнем было и имение Рожанка, по которому одна из ветвей рода Пацев титуловалась «графами на Рожанке».

2 . В этой главе речь идет как бы о другом Довмонте, не о том, который убил Миндовга. Но и в этом рассказе некоторые моменты соответствуют фактам биографии исторического Довмонта: например, тот действительно был князем Утенским и, прежде чем бежать в Псков, именно в Утене упорно отбивался от отрядов Войшелка и Герденя.

История «двух Довмонтов» имеет некторую историческую подоплеку. В Лаврентьевской летописи под 1285 годом (ПСРЛ, т.1, вып.2, Л.,1927, стр. 483) содержится известие о гибели литовского князя Довмонта (Доманта) во время литовского набега на русские княжества. И хотя большинство историков считает, что это был какой-то «другой Довмонт», однако в биографии Довмонта Псковского существуют большие пробелы, и хронологически в ней есть место и для подобного эпизода. К тому же в некоторых летописях говорится, что в этом сражении Довмонт не был убит, а лишь ранен. Обоснованным кажется предположение, что после смерти Тройдена (1282) Довмонт мог принять активное участие в борьбе за власть над Литвой, в которой в итоге победили Пукувер и Будивид — отец и дядя Гедимина. Довмонт же вернулся в Псков, где был снова принят на княжение.

3 . Павел Александрович Гольшанский был виленским епископом с 1536 года и умер в 1555 году. После смерти последнего в роду князя Семена Юрьевича (1556) владения Гольшанских перешли к шестерым сестрам Семена и в качестве их приданого разошлись между княжескими родами Сапег, Заславских, Полубенских, Кирдеев, Соломерецких и Вишневецких. В компании наследников Гольшанских оказался и Андрей Курбский, в 1571 году женившийцся на богатой вдове Козинской, урожденной Марии Юрьевне Гольшанской. Правда, уже в 1578 году супруги развелись.

4 . По-литовски слово giedras означает ясный, светлый .

5 . Довмонт, князь Гедройцкий — это уже третий Довмонт, упоминаемый Стрыйковским.

6 . Цесарка — левый приток реки Швенты.

7 . Происхождение названия kaulis  не столь очевидно. По-литовски битва —  это kautynes или musis ; слово kautis означает биться, сражаться ; слово kaulas  означает кость .

8 . Тройден, правивший в Литве в 1270-1282 гг., действительно, имел четырех братьев, однако волынский летописец называет совершенно другие имена: Борза, Серпутий, Лесий и Свелкений (ПСРЛ, т.2, СПб,1908, стр.869).

9 . Болеслав Стыдливый умер 7 декабря 1279 года.

10 . «Добрый умысел» в данном случае означает «хорошо задуманное» дело, т.е. убийство Войшелка было заранее обдумано и тщательно подготовлено.

11 . В 1280 году 3 февраля приходилось на субботу, так что либо сражение было не в пятницу, либо оно состоялось 2 февраля. Пятница 3 февраля была в 1279 году, еще при жизни Болеслава Стыдливого.

12 . Словом «Летописец» (Latopisiec) Стрыйковский обычно называет не человека (автора или составителя летописи), а саму летопись, то есть книгу.

13 . Ливонского магистра с таким или похожим именем никогда не было, это вымышленное имя попросту произведено от слова «Лифляндия». Комментарий Стрыйковского по поводу того, откуда взялись дети у орденского рыцаря, давшего обет безбрачия — характерный пример его стремления давать летописным несуразицам убедительные объяснения.

14 . Вся эта вымышленная история — классический пример хорошо известного фольклористам удвоения сюжета. Почти дословно повторяется уже знакомый нам рассказ о женах Миндовга и Довмонта, причем как бы в перевернутом виде: Довмонт номер два на сей раз выступает в роли Миндовга, а роль Довмонта номер один отведена Наримунту. Разница лишь в том, что Миндовг и Довмонт не были родными братьями. Очередной раз напоминаем, что автором этих басен был не Стрыйковский, пересказавший их как летописные, и, следовательно, заслуживающие доверия известия. Зато известие о строительстве Довмонтом городских стен Пскова (кстати, полностью соответствующее историческим фактам) принадлежит самому Стрыйковскому, а в белорусско-литовских летописях отсутствует.

15 . Антифранцузское восстание на Сицилии, получившее название «Сицилийская вечерня», началось 30 марта 1282 года.

16 . Битва произошла 13 октября 1282 года на территории ятвягов (волость Силия) где-то между Тыкоцином и Гродно.

17 . Упоминание о собаках, уведенных «в плен» вместе с их хозяевами — известие редчайшее и едва ли ни единственное в своем роде.

18 . Здесь мы опять сталкиваемся с удвоением сюжета или повторением уже известной нам истории с другими действующими лицами. В сцене убийстве Тройдена легко узнается убийство Тройната, о котором мы уже читали в четвертой главе восьмой книги. Некоторые живописные подробности, возможно, и не вымышлены, но, повторяем, их следует относить к убийству не Тройдена, а Тройната (1264). Смерть же самого Тройдена (1282) не была насильственной, о чем известно из заслуживающего доверия источника. См.: Памятники литературы Древней Руси. Век XIII. М., 1981, стр. 367.

19 . См.: Тит Ливий. История Рима от основания города, т. 1. М., 1989, стр. 46.

20 . См.: Юстин. Эпитома сочинения Помпея Трога «История Филиппа», кн. XVI, гл. 5 (15). СПб, 2005.

21 . Попытка Довмонта Псковского после смерти Тройдена занять великокняжеский престол Литвы и в самом деле представляется вполне вероятной, о чем уже говорилось в примечании 2 к девятой книге.

22 . История Лавра (в русских летописях его зовут Лаврыш) — очередное и уже поднадоевшее удвоение сюжета. Легендарная биография Лавра повторяет хорошо нам известную историю Войшелка. При этом отметим, что монастырь на Немане, в котором в XIII веке жил Войшелк, в документах начала XVI века именовался Лавришевской обителью.

23 . Напомним, что Лаврентьевская летопись сообщает о гибели Довмонта в бою в 1285 году (см. примечание 2).

24 . Пахолок — то же, что и украинский парубок , т.е. юноша, парень. Но подмечено и созвучие этого слова со словом холоп  и, действительно, как в данном случае, так и в большинстве других текстов пахолок — человек подневольный.

25 . Это имя, в честь своего деда, получил Тройден (1285-1341), сын Болеслава Мазовецкого, князь черский, сохачевский и варшавский. Кстати, это первый князь варшавский , упомянутый в источниках (1313).

Текст переведен по изданию: Kronika polska, litewska, zmodzka i wszystkiej Rusi Macieja Stryjkowskiego. Wydanie nowe, sedace dokladnem powtorzeniem wydania pierwotnego krolewskiego z roku 1582, poprzedzone wiadomoscia o zyciu i pismach Stryjkowskiego przez Mikolaja Malinowskiego, oraz rozprawa o latopiscach ruskich przez Danilowicza. Warszawa. 1846

© сетевая версия - Тhietmar. 2013

 

© перевод с польск., комментарии - Игнатьев А. 2013

 

© дизайн - Войтехович А. 2001

 

КНИГА ДЕСЯТАЯ

 

 

Глава 1 . Витенес или Вицень из Эйраголы с общего согласия избран и возведен на великое княжение Литовское, Жмудское, Русское, Ятвяжское и Подляшское.

Глава 2 . О взятии литовцами Гостынина, Сохачева, Плоцка и Добжиня и как литвин Пелюша с орденскими рыцарями погромил литовских панов на свадьбе.

Глава 3 . О частых вторжениях и пограничных войнах литовских и жмудских с прусскими крестоносцами.

Глава 4 . О разорении литовцами Добжиньской земли и поражении руссаков под Люблином.

Глава 5 . О разорении литовцами Калишской земли и частых наездах между ними и крестоносцами.

Глава 6 . О разорении Прусской земли литовским князем Витенем и о поражении его за кощунство над святыней Тела Господня в 1311 году.

 

Вельможному пану

 

пану Юрию Зеновичу  ¹ ,  

 

каштеляну смоленскому и прочее

 

Глава первая

Витенес или Вицень, эйраголец, согласно избран и возведен на великое княжение литовское, жмудское, русское, ятвяжское и подляшское  

 

Витенес, которого в то время возвели на великое княжение Литовское.  Всеобщим волеизъявлением и единодушным голосованием всех сословий литовских и жмудских в Кернове был избран и возведен на великое княжение Литовское, Жмудское и Русское Витенес или Вицень родом из Эйраголы, герба Колюмнов. А законный наследник литовского государства, чернец Лаврыш Тройденович, подтвердил все его права, которые добровольно уступил ему в году от рождения спасителя Господа Христа 1283, [году] правления императора Рудольфа 27 и папы Иоанна 21, при монаршестве Лешека Черного в Польше и Льва Даниловича на Руси и при девятом прусском магистре Бурхарде Швандене ² .

А будучи на новом панстве, Витенес задумал сразу же делом подтвердить мнение о своей удали, для чего собрал большое войско из литовцев и жмудинов и отправил с ним своего гетмана разорять польскую землю, желая отомстить за то поражение, когда Лешко поразил их наголову между Наревом и Неманом.

 

Литва повоевала Польшу.  В году господнем 1283, четвертого октября, еще большими полками, чем в прошлом году, [литовцы] через Луковский повят внезапно вторглись в Сандомирскую землю и, не встретив сопротивления, огнем и мечом жестоко разорили деревни, местечки, дворы и церкви, грабя, поджигая и убивая всех, кто подвернется, рубили стариков и малых детей. А шесть тысяч поляков захватили в плен и, набрав добычи и скота с различным добром, двинулись назад в Литву, не встречая никакого отпора, ибо шляхта разбежалась по ближайшим замкам.

 

Чуткость и быстрота Лешека. Лешко же в это время проводил в Кракове сеймики либо вече, но, как только узнал о литовском вторжении, сразу ринулся к оружию и днем и ночью гнался за неприятелем с панами и шляхтой, которые в тот момент были при нем; к другим же он разослал гонцов, приказав им скакать за собой. Сандомирскую шляхту он тоже обослал [гонцами], чтобы те крестьян поднимали и все вместе спешили к нему, как на пожар (jako na gwalt) ³ .

 

Речь Лешека против литовцев, [обращенная] к рыцарству.  Итак, когда шляхта и крестьянство со всех сторон стеклись (sie sypali) к своему верховному главе и царствующей особе и все собрались на одно поле, а от неприятеля были уже недалеко, Лешко, собрав их всех вместе, произнес уважительную для всего рыцарства красочную (ozdobna) речь. [Он призывал], чтобы все показали себя удалыми мужами, горячо любимыми женами и детками, друзьями, близкими и подданными, чтобы помогли также и кметам своим, которых литовцы ведут в позорную неволю, и дали пленникам вожделенное спасение. И чтобы отомстили за убитых стариков, замученных деток, разоренные земли, сожженные деревни, разграбленные фольварки и местечки, оскверненные церкви и святые таинства. [Лешко] убеждал, что отдать свою жизнь во славу Бога и за свои собственные идеалы (grunty) это наивысшая честь, и что добрая слава мужа продолжительнее добродетельной и здоровой жизни, которой можно было бы пожелать. Великая и прочная слава, в которой истинная жизнь, длится вечно, [но она] не приходит без великих трудностей и опасностей, [и чтобы] мужеством и превосходством достичь славы, нужно скрепить ее честной кровью. Поэтому чтобы выступали и охотнее шли, а побивши врагов, их кровью воздали бы за своих милых друзей и чтобы освободили пленников, жалобными слезами взывающими к их помощи о спасении, и так далее. Так описывают речь Лешека Длугош и Кромер. А чтобы с тем большей верой и надеждой на Божью помощь одолеть неприятелей, Богом пренебрегающих, Лешко велел всему рыцарству очиститься от своих грехов и принять святое причастие Господне, укрепив тело и душу, и сам князь первым перед ними это набожно учинил.

Литовцы же из-за [возникших] военных трудностей не хотели бросать своего рыцарского снаряжения и высматривать какого-нибудь безопасного укрытия, а надеялись только на мужество и на оборону, поэтому задумали и постановили попробовать сразиться и смелой встречей возместить первую неудачу.

 

Ровное поле.  Итак, оставив в лесу с малой стражей молодых и хворых, сложив в кучу свои вьюки с награбленным в Польше добром и еще крепче, чем прежде, связав пленников, опасаясь, чтобы [те] как-нибудь не потревожили их с тыла, [литовцы] с громкими разноголосыми криками быстрым шагом двинулись против поляков, которые в готовности стояли на поле, называемом Ровное (Rowne)  ⁴ . Увидев их, поляки сперва немного встревожились, особенно когда получше разглядели, как смело идут на них те, которые, по их мнению, должны были бы бежать. Однако когда сам Лешко одернул (napominal) их и как следует выстроил полки, снова быстро осмелели.

 

Огромная битва поляков с литовцами.  Сначала Лешко выставил против литовцев два наиболее исправных полка, над одним воеводой был поставлен Зегота Краковский, а над другим Януш Сандомирский. Предусмотрительность Лешека. Сам же заботливо поглядывал во все стороны, как следует примечая, что с какой стороны делается и там и сям, и если бы где увидел, что свои уступают и ослабевают, тут же послал бы им помощь. Но первый литовский напор длился недолго, ибо был немедленно отражен мощью стеной стоявших поляков. Первые [литовцы], которые начали битву с краковским воеводой и с придворными рыцарями Лешека, начали отступать, думая о бегстве; другие, увидев это, сразу же показали спины (tyl podawszy) и [укрылись] в лесу, а потом и там и сям отпускали конские поводья и разбегались. На поле боя их полегло несколько тысяч, а поляки захватили сложенную в лесу добычу и освободили пленников.

Так два поражения литовцев от Лешека Черного, одно за другим, описывают Длугош, Меховский (кн. 3, гл. 58, стр. 175 и 176), Ваповский, Кромер (кн. 10) и другие. Однако все-таки Польша была повоевана литовцами, а двум землям, Луковской и Люблинской, а третьей Сандомирской, ими был нанесен большой ущерб.

 

Подлости (lotrostwa) Павла, епископа Краковского.  А Лешко Черный всю вину за разорения и ущерб, понесенный от литовцев, возложил на краковского епископа Павла ⁵ , который умножал подлости, забыв о своем духовном сане и принадлежности к курии. Монашек из женского монастыря Скала ⁶ он силой взял для развратного общения (ku nierzadnemu obcowaniu); собственноручно убил копьем охотника-ловчего за то, что на охоте зверь незаметно [проскочил] мимо него и убежал; вместо того, чтобы дружбой и повиновением смелее поддержать своего господина, добродетельного монарха Лешека, был заодно с литовцами и бунтовал против Лешека Сандомирскую, а также и Краковскую земли. Из-за этих конфликтов [Павел] потом был схвачен и в качестве узника заключен в Серадзском замке, но Лешко был вынужден с большой неохотой (z znaczna nawiazka) помириться [с епископом] (ибо в то время князья были очень набожными) и отпустить его ⁷ .

 

Жестокость Пшемыслава по отношению к жене.  В том же году Лукардия (Lukardis), жена великопольского князя Пшемыслава ⁸ , была удавлена своими служанками с подозрением, что по наущению самого Пшемыслава, ибо злодеек он оставил без кары и мести. Однако потом в Польше в народе распевали песню (вплоть до времен Длугоша и Меховского, как [они] сами вспоминают) в манере жалостной мольбы этой княгини, которая умоляла и просила, чтобы [муж] не позволил ее жестоко убить, но чтобы отпустил домой в одной лишь сорочке. Однако же и сам [Пшемыслав], ставший потом польским королем, был убит бранденбургскими маркграфами.

 

Польские разборки. Лешко бежит из Польши от своих.  Году же в 1285 по наущению краковского епископа Павла все паны и шляхта Малой Польши призвали мазовецкого князя Конрада Черского (Cyrnenskiego) ⁹ царствовать в Польше вместо своего господина Лешека, которого считали негодным. А когда [Конрад] с войском подошел к Сандомиру, к нему выехали [краковский] каштелян Варш (Warsius) и краковский воевода Зегота, сандомирский воевода Ян и [сандомирский] каштелян Кристин с епископом Павлом, там же ему и присягнули, и [передали ему] все замки и города за исключением одного лишь Краковского замка, где заперся Лешко с женой ¹⁰ . Но потом, видя, что все свои от него отступились, а Конрад, князь Мазовецкий, стянул к Кракову огромные силы, злополучный Лешко бежал с женой в Венгрию.

 

Доблесть немцев, краковских горожан.  Оборону города и Краковского замка [Лешек] поручил немцам, горожанам, которые сохранили верность своему господину и ни деньгами, ни просьбами, ни мощью Конрада не дали склонить себя к сдаче вверенного им замка. И долго оборонялись от мощи всех польских панов и Конрада вплоть до до тех пор, пока Лешко не пришел им на помощь с войском от венгерского короля Владислава ¹¹ . Мазовецкий князь Конрад встретился с этим войском и вступил с ним в бой у Богучи (Boguczicz) над рекой Раба, но потерпел поражение и едва успел бежать в Мазовию. И вот так Господь Бог исходом этой битвы показал тогда, кто из них справедливо поднял оружие против другого.

 

Милость Лешека к изменникам.  Лешко, воспользовавшись победой для мира, все вины, [случившиеся] по неразумию, панам простил, а сам, приехав в Краков, всю оборону города и Краковского замка и впредь поручил немцам, а венгров, достойно одарив, отправил [по домам].

 

Мазовецкая война с Русью.  В том же году мазовецкий князь Болеслав Плоцкий с мазурами повоевал русские земли, но руссаки ему тут же воздали око за око, когда так же разорили Мазовию, мстя за свои обиды.

 

Дивное бедствие от ядовитых гадин.  В том же 1285 году, на исходе июня, в Пруссии, в Курляндии и в Жмуди во множестве размножились ядовитые твари или гадины с клешнями как у раков. И кого такая тварь (chrobak) укусит, тот на второй или третий день должен умереть, и никакое лекарство пострадавшему не поможет.

 

Татары воюют Венгрию и Грецию. В том же году татары огнем и саблей вплоть до Пешта повоевали венгерскую землю, в которой жили, как у себя дома, начиная от праздника Трех Королей и вплоть до Пасхи ¹² . А потом татары наехали на Константинопольское царство и, учинив великое пролитие крови христианской, захватили много греческих городов.

 

Глава вторая

 

О взятии литовцами Гостынина, Сохачова, Плоцка и Добжиня, и как литвин Пелюша [вместе] с крестоносцами погромил литовских панов на свадьбе

 

Конрад, князь Черский и Мазовецкий, задумав отобрать у куявского князя Владислава Локетка Гостынинский (Gostinski) замок и [прилегающие] земли, призвал на помощь литовцев и русаков, а в замок направил нанятых предателей, которые, как только литовцы осадили замок и пошли на штурм частокола (na blanki), [изнутри] открыли заграждения (brone). В то время литовцы перешли к захватам замков, как ныне мы [по отношению] к венграм.  Ворвавшись в замок, литовцы из шестисот человек часть зарубили, часть увели в Литву в неволю, а пустой замок, обобранный и разграбленный, отдали князю Конраду Мазовецкому в году 1285.

 

Несогласия польских князей.  Владислав же Локетек, мстя за эти кривды, перебив ночью стражу, захватил Плоцкий замок и не отдавал его вплоть до окончательного соглашения: Конрад возмещает ущерб, нанесенный литовцами, и отдает ему Гостынинский замок.

Литовцы воюют Мазовию и захватывают Сохачов и Плоцк. Потом литовцы и русаки, которых до этого Конрад призывал к себе на помощь, вторглись в Мазовию, захватили и сожгли Сохачовский и Плоцкий замки, разоряя фольварки и местечки, нанесли огромный ущерб, множество людей обоего пола перебили, а других увели в неволю.

 

Литвин Пелюша своих побил. А в 1286 году некий Пелюша из рода литовских князей, которого Длугош, Петр Дусбург и Меховский пишут Ducem Litvaniae (литовским герцогом) ¹³ , будучи обижен (ukrzywdzony) в литовском княжестве то ли Витенем, то ли литовскими панами, и желая отомстить за свои неправды, переметнулся к прусским крестоносцам. Приехав в Кенигсберг, он попросил там кенигсбергского комтура Альбрехта Мейсенского, чтобы дал ему в помощь двадцать всадников (rejterow). Комтур послал тогда с ним двадцать конных немцев, старшими над которыми были Мартин Голин и Конрад Дьявол (Tuwil) ¹⁴ . Соединившись [с ними], Пелюша вместе со слугами и со своими помощниками приехал на одно место, где литовские князья и паны готовились отпраздновать свадьбу, и ночью ударил на спящих и пьяных. [Он] перебил там семьдесят князьков или виднейших [литовских] панов и великое множество прочего народа обоего пола, а жениха с невестой, с женщинами и девушками, с награбленным [добром] и драгоценными трофеями увел в Кенигсберг.

Году же в 1287 литовцы, жмудины и прусские язычники с большим войском казацкими дорогами вторглись в Добжиньскую землю и в воскресный день, когда горожане были в церквях, славя Бога, наскочили и взяли главный город Добжинь. Перебили стариков и детей, изнасиловали молодок (mlode), других, пойманных в городе и деревнях, увели в жалкую неволю, а город сожгли. Убитых людей обоего пола насчитали три тысячи, а в неволю беспрепятственно увели 9 000 пленников.

 

Крестоносцы [идут] на Литву.  На следующий 1288 год польский монарх Лешко Черный, выправив у папы грамоту на сбор добровольцев для крестового похода против языческой Литвы, собрал, как из своих княжеств, так и из чужих краев, большое войско [из крестоносцев], которые по папской грамоте со всех сторон собрались на Литву. С этими людьми Лешко, пустив весть, что идет в литовские земли, чтобы отомстить им за недавнее добжиньское разорение, повернул это войско в Черскую Мазовию, которая была под управлением князя Конрада. Итак, оставив в покое Литву, [Лешек] распустил загоны по трем [направлениям] и огнем и мечом повоевал всю Мазовецкую землю. За что Господь Бог Лешека сразу же и покарал, ведь он обратил крестоносное войско не на Литву, на которую принял от папы крест, а на своих. Ибо той же осенью, 13 декабря, в великом множестве, как саранча, [в Польшу] вторглись татары с царьками Ногаем (Nagaj) и Телебугой (Telubuga) ¹⁵ .

 

Татары жестоко воюют Польшу и Мазовию.  Сначала через русские края [они вторглись] в Люблинскую и Мазовецкую земли, потом распустили загоны до Сандомирской, Серадзской и Краковской земель, где попалили и разрушили без числа местечек, замков, монастырей, фольварков и деревень; и только от монастыря Креста на Лысой горе, по просьбе [za porada] руссаков ¹⁶ , отвели хищную руку.

 

Лешко второй раз бежит из Польши.  А Лешко Черный, усомнившись в силе своего рыцарства, бежал в Венгрию со своей женой Грифиной ¹⁷ , из-за чего татары без помех своевольно разоряли, грабили и жгли польскую землю вплоть до самых Венгерских Татр. 21 000 паненок, захваченных в Польше.  И такое огромное число людей вывели тогда из Польши, что, когда их под Владимиром на Волыни сортировали и делили, только девушек и незамужних паненок насчитали двадцать и одну тысячу.

 

Чародейства и отравы татарские.  Но и руссаки, хотя и были товарищами и данниками татарскими, не избежали от них беды. Ибо татары, выходя из Руси в Орду, мерзостно вынимали сердца у убитых поляков и, смочив их в ядовитой отраве, втыкали на вертелы, заколдовывая их при этом чернокнижной наукой. И ставили в реки и в озера, с чего потом очень много людей, использовавших и пивших ядовитую заговоренную воду, заболевали неизлечимыми болезнями и в муках умирали, если только руссаки быстро и не слишком поздно не замечали эту отраву и эти мерзости языческие. О чем Длугош, Меховский (кн. 3, гл. 60), Кромер (кн. 9) и другие.

 

Глава третья