Олег Владимирцев.Центральное переживание «Я» как доопытная структура. Попытка редукции причинности в кабинете.

Редукция нозологической и патологической установки.

Это означает, что феноменологически ориентированный исследователь опыта душевнобольного и его сознания исключает из своего мышления все знания медицины, психиатрии, психологии, которые могут «сочиться» из «личного дела» или «медицинской карты» пациента. Это означает, что мы не должны мыслить этого человека, ни как нарцисса, ни как шизофреника, ни как психически нездоровую личность. Если идти дальше, то мы должны также, в некотором роде, выключить «помогающую установку» и перестать рассматривать нашего пациента, как человека исключительно страдающего.

Л. Бинсвангер описывал модус существования душевнобольного как дефектный модус, сделав тем самым, снижение, возвращение на онтический уровень. Мы же хотим избавиться также и от этой установки и представить человека с психической болезнью вне модуса дефектности, помыслить клинический случай как один из вариантов человеческого существования, ведь модус дефектности сразу заставляет нас думать о душевнобольном, как человеке, имеющем какие-либо количественные или качественные отличия от «нормального» представителя рода HomoSapiens. Позволим себе роскошь на некоторое время не воспринимать подобным образом сидящего перед нами в кресле или лежащего на кушетке. Хотелось бы успокоить поражённого читателя, который задумается о том, не опасно ли подобное рассуждение, не идёт ли оно против этики профессии или требований продуктивности производимых в кабинете процедур? Спешим успокоить такого читателя: мы вовсе не выкидываем патологическую и нозологическую установку, а делаем её на некоторое время «неактуальной», заключаем в скобки, с темчтобы в дальнейшем, вернуться к ней, но уже в той части, которая не касается непосредственно феноменологического исследования, а связана с прогнозом лечения, исследования «опасных тенденций» и других немаловажных вещей.

 

Редукция дискретности/измеримости психических процессов.

При работе с сознанием и психикой воспринимающего, мы должны избегать любых физикалистких метафор, психофизических теорий, просто потому, что феноменология обретается в другом регионе. Мы не преуменьшаем значимости экспериментов Фехнера, Вебера и других, пытавшихся изучать психическую жизнь физически, математически или статистически, однако для целей нашего исследователя мы снимаем эту установку, как не имеющую отношенияк делу. Примерно таким же образом, мы не станем использовать, например, квантовую физику при расчётах в баллистике.

Какими установками этого рода может быть наполнено сознание психолога? Например, требование того или иного количества признаков болезни, симптомов, необходимых для установления диагноза или дифференциальной диагностики – подход, используемый в международной классификации болезней в том числе и для психического регистра. Мы не мыслим границу между нормой и патологией, как некоторую тонкую линию, критическое количество признаков, по достижении которого психическое здоровье или способ сознания кардинально меняются. Скорее мы представляем эту границу как широкую полосу, континуум. Мы не раскладываем покоробочкам психические процессы, классифицируя их, то как «чувство», то как «мысль», то как «намерение» и «волевой акт». Мы рассматриваем все эти процессы как переживания сознания, и за этим термином «переживание» мы, по гуссерлевской привычке, закрепим основное значение, описывающее всё многообразие содержания сознания.

Железный шар.

       Пациент обратился в терапию с жалобами на постоянную тревогу по поводу реальныхобстоятельств своей жизни и предполагаемых несчастий. В ходе работы с пациентом выяснилось, что в основном его тревоги связаны со страхом нападения на него, разоблачения его, общественного позора, остракизма и смерти в изгнании. Немаловажно было то, что пациент происходил из семьи, члены которой ранее подвергались гонениям (были раскулачены). В ходе тщательной работы, в которой медленно исследовались и снимались мантии (или фасции) профессиональной идентификации, семейной идентификации, национальной идентификации, идентификации со значимыми фигурами пара пациент/терапевт подобралась к некоторым сущностным моментам. Надо отметить, что терапевт также был вынужден бороться внутри себя с гравитацией профессионального мышления и редуцировать восприятие пациента как пограничного или параноидного, или, например, его истории как травматичной в третьем поколении. Важной вехой психотерапевтической работы явился сон пациента, в котором ему приснился железный кованый шар, верху которого была трещина – периодически эта трещина закрывалась, а иногда раскрывалась снова. Пациент испытал глубокие чувства в самом сне и при работе со сном в сеансе. Пациенту было предложено досмотреть этот сон и совместно с терапевтом поразмышлять о его значении. Пациент отметил, что железный шар – это он, и именно так он переживает свою жизнь. Когда шар запаян, то в него ничего не может попасть. Пациент находится в безопасности, и, несмотря на все бури и события мира, внутри себя он чувствует абсолютный покой, но спустя некоторое время пребывания в состоянии«запаянности» он перестаёт что-либо чувствовать. Внутри шара воцаряется тишина и «затхлость», внутренняя пустота начинает тяготить шар, вакуум становится настолько гнетущ, что стягивает стенки шара вовнутрь. Затем какое-либо событие (внешнее либо внутреннее) раскалывает шар. Внешнее со свистом врывается внутрь шара и сметает всё то, что было внутри – вместе с раскрытием-Миру, появляется и опасность. Важно отметить, что трещина – это не шлюз, не врата, не ротовое отверстие, это разлом, который невозможно устранить с помощью мышц или механизмов, это поломка целостности. Мир врывается весь, полностью замещая собой внутреннее пространство, затапливая имеющийся внутри ландшафт. Шар, находящийся в ужасе, через какое-то время запаивается обратно. Внутри остаётся пейзаж, напоминающий пляж после шторма – всё размётано и одновременно пусто, то есть непригодно для жизни. Периоды замкнутости и бесчувственности (различимые в «нефеноменологических» терминах как депрессия) сменяются периодами активности, страха и столкновения с Миром и его обитателями (близкие скорее к описаниям параноидного опыта). Смена указанных периодов формирует ритм жизни или экзистенции пациента. Также мы могли бы сосредоточиться не только на метафоре физической вещи «Расколотый железный шар», но и на процессах, событиях, происходящих с железным шаром – открытие и раскрытие, опустошение и заполнение – и в таком изложении описываемое нами скорее бы тяготело к понятию «ключ к миропроекту» Л.Бинсвангера. В дальнейшем пациент припомнил, что в детстве он болел экземой и периодически на его руках появлялись глубокие трещины, так что он мог видеть очень глубокие слои собственного тела. Данная ассоциация усилила и без того благоговейное отношение к добытой в ходе психотерапии метафоре «железного шара».

       2. Лёгкая вещь.

Пациентка имеет жалобы на постоянно меняющееся настроение, периоды недовольства собой, раздражения на коллег и близких, она не чувствует свою значимость дома, уверена, что её не ценят на работе. Также она отмечает, что ей неприятно находиться на улице, потому что ей дискомфортно выдерживать «взгляды окружающих», особенно мужчин. В психотерапевтической работе она постоянно колеблется между надеждами на высокую квалификацию терапевта и обесцениванием терапевта, когда он видится ей нечувствительным, эгоистичным, непрофессиональным. При первом рассмотрении у терапевта появляется гипотеза о нарциссической организации пациентки, а также о сильных пограничных чертах. Однако впоследствии, при редуцировании этих категорий, терапевт и пациент снова выходят к вопросу, как же она к себе относится и какова её самооценка. Оказывается, что устойчивой характеристикой её самооценки является положительное самоотношение. Вообще-то в различных ситуациях она винит не себя, испытывает стыд не за себя, а скорее ожидает обвинения и нападения со стороны окружающих, тогда как чувство вины и стыда у неё появляется крайне редко, по крайней мере, она с достаточным трудом может их идентифицировать и присвоить. В ходе анализа многочисленных проявлений пациентки, её взаимодействий с коллегами и близкими, её самочувствия в тех или иных пространствах (пространстве улицы, пространстве офиса, пространстве квартиры, в которой она жила в детстве), анализа взаимодействий между её внутренними частями, терапевт пришёл к выводу, что объединяющим звеном самоощущений пациентки является такая характеристика как «лёгкость». Пациентка имеет мало «веса» на работе (социальный вес), её могут легко пересадить с одного рабочего стола на другой, потому что она вряд ли открыто возразит («не сможет продемонстрировать свойтяжёлый характер»), взгляды мужчин на улице легко могут «сдуть» её, мнение пациентки не ценят дома, потому что оно мало весит. Центральное переживание Я пациентки было метафорировано терапевтом как «Лёгкая вещь», что вызвало чуть ли не первое настоящее и глубокое согласие с интерпретациями терапевта. Примечательным элементом работы с ней была её фантазия, в которой она с матерью стоит перед океаном и на них надвигается огромная волна; они отворачиваются от волны, пытаются забыть про неё, закрыв глаза, но волна подходит всё ближе и ближе (это огромное цунами далее ассоциировалось пациенткой с неконтролируемой физической яростью отца, которой приходилось противостоятьей и её матери). Терапевт изумляется тому, что оказывается, это не пациентка так легка, но мощность природных сил в фантазии такова, что Лёгкое Я оказывается совершенно ничтожно перед нечеловеческой яростной стихией. Мы здесь сталкиваемся с достаточно непростым вопросом: является ли центральное переживание Я структурой изменяемой, и можем ли пытаться корректировать его в терапевтических целях? Отвечая на этот вопрос онтологически, мы должны ответить Нет. Потому чтоцентральное переживания Я, как и любой другой «бытийный» предмет неизменен, вечен, почти не познаваем. Отвечая на этот же вопрос онтически, мы должны ответить Да. Потому что этого требует жизнь пациента. В дальнейшем терапевтическая работа была построена на возвращении веса пациентки в собственной жизни и ответах на следующие вопросы:. Могу ли я занимать на работе или в доме своё место в пространстве? Имею ли я достижения и успехи на работе, замечают ли их коллеги? Могу ли я испытывать воздействие от других людей, которое меня не «сдувает»? Различается ли социальное и физическое влияние, идущее от людей по степени стихийности (непредсказуемости) и силе давления?Можно ли сказать то же самое о «слепых силах судьбы»? Ощущаю ли я достаточно сил и веса в себе, чтобы выжить при природных или социальных катаклизмах? Защитят ли меня от Огромного вещи, бОльшие, чем Я – моя профессия, моя национальность, моя семья, мой дом? Нюансировка различных социальных ситуаций и эмоциональных состояний клиентки, расположение их на осях «легкое-тяжелое», «сильно воздействующее-слабо воздействующее», «ничтожное-огромное», привели к обретению устойчивости в социальной и телесной жизни. Теперь пациентка чувствовала себя «лёгкой вещью» лишь при взаимодействии с родственниками и в своих воспоминаниях о тяжёлой поре детства и юности, когда был жив отец. Но и этого изменения было достаточно для того, чтобы значительно облегчить её состояние.

Заключение.Данной работой мы приглашаем к дискуссии и дальнейшему исследованию  заинтересованных специалистов, которые разделяют феноменологический способ мышления. Возможно, читателя привлекут концепты, описываемые в работе, как с точки зрения их верификации, так и с точки зрения опровержения. В статье ставится вопрос об индивидуальности субъекта, не определяющейся его историей, а задающей эту историю. В своих размышлениях мы следовали хайдеггеровскому движению - поиску первоначал, первооснов, которые определяют предметное поле психотерапии. Автор нарочно избегал религиозной проблематики и терминологии, хотя темы, обсуждаемые в работе, тяготеют к вопросам веры. Просим учесть, что автор скорее стремился артикулироватьсобственное отношение к предельным вопросам, нежели проповедовать, доказывать существование души или делать что-нибудь подобное. Тем ценнее для личной истории оказывается проделанная работа.

[1]Ветхий завет. Книга Царств 3. 19:12.

 

[2]С.Н. Мареев, Е.В. Мареева «История философии». - М.: «Академический проект», 2004 г., стр. 259.

 

[3] О.В. Власова «Феноменологическая психиатрия и экзистенциальный анализ. История, проблемы, мыслители». М.: «Издательский дом «Территория будущего», 2010.

[4] Л. Бинсвангер «Бытие в мире, введение в экзистенциальную психиатрию». - М.: КСП+, 1999.

[5] З.Фрейд «Я и Оно». - М.: «Азбука», 2014.

[6]Ф.Перлз, П.ГУдман «Теория гештальт-терапии». - М.: Институт общегуманитарных исследований, 2004 .

[7] А.Маслоу «Мотивация и личность». - Спб.: Питер, 2019.

[8]. Э.Гуссерль «Идеи к чистой феноменологии и феноменологической философии. Книга первая. Общее введение в чистую феноменологию». - М.: Академический проект, 2019.

[9]https://m.vk.com/wall-102762897_1608

[10] М.Хайдеггер «Бытие и время» - Спб.: «Наука», 2006.

[11] А.Маслоу, Р.Мэй, Г. Олпорт, К. Роджерс «Экзистенциальная психология». - М.: «Инициатива», 2005.

[12] М.К. Мамардашвили «Очерк современной европейской философии». - М.: «Азбука», 2018.

[13]Н.В,Мотрошилова «ИдеиI» Эдмунда Гуссерля как введение в феноменологию». - М.: Феноменология-Герменевтика, 2003.

Олег Владимирцев.Центральное переживание «Я» как доопытная структура. Попытка редукции причинности в кабинете.

       Клинико-философское эссе, в которомвниманию читателя предлагаютсяпопытки автора мыслить феноменологически в ситуации психотерапевтического взаимодействия. В данном эссе приводится классификация феноменологических редукций (по содержанию), которые могут производиться психотерапевтом в целях приближения к «феноменологическому слою» душевной жизни, при этом особое внимание уделяется редукции принципа причинности.Также в работе анализируется преемственность понятий Эдмунда Гуссерля «Трансцедентальное Я» и Людвига Бинсвангера «Ключ к миропроекту»; предлагается новый термин «Центральное переживание Я», с помощью которого автор пытается связать понятия «Трансцедентальное Я» и «Ключ к миропроекту» между собой, раскрытьпотенции и преодолеть ограниченияданных понятийв приложении к психотерапевтической практике.

Сказал: выйди и стань на горе пред лицем Господним, и вот, Господь пройдет, и большой и сильный ветер, раздирающий горы и сокрушающий скалы пред Господом, но не в ветре Господь; после ветра землетрясение, но не в землетрясении Господь; после землетрясения огонь, но не в огне Господь; после огня веяние тихого ветра, [и там Господь] [1]

«Душевная жизнь человека вовсе не есть поток впечатлений и реакций, а содержит в себе некую субстанцию, некую константу, которая не только не поддаётся влиянию внешних впечатлений, а, наоборот, изнутри их определяет, придавая им такое значение, которое совершенно необъяснимо ни из настоящего, ни из прошлого опыта».[2]

Данная работа является феноменологическим эссе, вдохновлённым психотерапевтической практикой, либо отчётом о ментальном эксперименте, проведённом в психотерапевтическом кабинете, в основу которого легли некоторые из идей Эдмунда Гуссерля. Одно очевидно, что в соответствии с темой работы, выяснять вопрос о том, что же было первичным – феноменология или психотерапия, философская теория или праксис человеческого взаимодействия в формате психотерапии – представляется излишним. Также снимается вопрос о том, каково происхождение описываемых феноменов – являются ли они производными от концептуальных фантазий психотерапевта, отражают ли они ткань жизненного переживания пациента, пришли ли они к нам с горних вершин Бытия и представляют из себя априорный скелет человеческого существования – в отсутствие различения причинности, верно и то и другое и третье, и всё существует равноположенно и одновременно. Ведь причинность, похоже, определяет также «время» возникновения и существования феноменов, их иерархизацию, соотношение друг относительно друга, когда более раннее сразу начинает тяготеть к базису (причине), а более позднее - к надстройке (следствию). Мы попытаемся бороться с данной гравитацией житейского мышления.

Также в данной работе мы попытаемся с помощью традиционного гуссерлевскогохода редукции рассмотреть по-новому некоторые концепты последователей Гуссерля, через которых сам Гуссерль и становится нам более доступен и понятен. В данной работе осуществляется попытка (явно очередная) применить некоторые аспекты трансцедентальной редукции к практике психотерапевтической помощи, и в очередной раз пригласить эту personanongrataв строй размышления, касающегося клинических вопросов. Вероятно, на нашем пути нас ожидает множество ошибок и заблуждений, эквивокаций и изобретений велосипеда; остаётся лишь надеяться, что ошибки эти будут по-бинсвангеровски«продуктивны», а блуждания по тропинкам школ и мировоззрений, в которых совершенно необходимы возвраты, замедления и повторения одних и тех же путей (чтобы начать снова с правильной точки) – будут небесполезны.

Каковы основные методы феноменологии? Вероятно, сразу, без дополнительных уточнений, мы можем указать на два метода:1. Метод феноменологической редукции 2. Метод усмотрения сущностей (идеация).

1. Феноменологическая редукция – это метод, с помощью которогомы пытаемсяне мыслить привычными категориями, не пользоваться обычным аппаратом (научного, прикладного) мышления, отключить вредные или полезные привычки мышления. Проводя феноменологическую редукцию, мы можем держать в голове два вопроса: 1. Как редуцировать? – это вопрос уровней редукции (феноменолого-психологическая, эйдетическая, трансцедентальная). 2. Что редуцировать? – это вопрос содержания редукции, точнее вопрос о том, какие установки мышления отключать.Используя феноменологическую редукцию мы, по мысли Гуссерля, способны приблизиться к очевидности рассматриваемого феномена, но сложность в том, что основным феноменом, с которым феноменологамприходится работать – это сознание самого исследователя.

 2. Метод усмотрения сущностей (идеация) – основывается на той предпосылке, что сознание, очищенное от некоторых мыслительных «болезней века», очищенное от фактичности изучаемых предметов, способно усмотреть или сложить сущность изучаемого явления, феномена. Но это возможно лишь в том случае, когда сознание исследователя основывается на абсолютном, чистом Я. Чистое Я – родом из вечности, и поэтому, по сродству с усматриваемыми сущностями, способно узнавать их, и каким-либо образом переводить истину в мир знания. Безусловно, чистое Я должно быть бесполо, безнационально, внеисторично или сверхъисторично, в общем, безсубъектно. Способно ли исследование сознания выйти на такой уровень? Теория трансцедентальной редукции Гуссерля утверждает, что скорее да. Останется ли на этом уровне субъект, человек? Скорее нет. Феноменология, отошедшая от функции исключительно дескриптивной психологии, на средних и поздних этапах своего становления, приблизилась к пространствам априорным и даже метафизическим, что вызвало большой скепсис сторонников «практической феноменологии», которые чаяли с помощью феноменологического метода совершить прорывы в своих «регионах» познания (в числе таких регионов оказалась и феноменологическая психиатрия. По иронии судьбы, наиболее крупные её деятели, например К.Ясперс, оказались скорее равнодушны к поздним исканиям Э.Гуссерля[3]). Но какое это всё-таки великолепное искушение – очистить сознание от привычного, сущего, чтобы смочь увидеть мир сущностей! Стать мудрецом технически, применив правильный метод! Об этой антиномии – между конкретным и абстрактным, индивидуальным и всеобщим, далее и пойдёт речь. Ареной для разыгрывания этой драмы становится профессионально организованное пространство взаимодействия между врачом/пациентом/страданием пациента, психотерапевтом/клиентом/экзистенцией клиента, в общем – психотерапевтический кабинет.

 

Нужно сказать, что автора к теме феноменологии подтолкнули долгие часы работы с пациентами, находящимися в психозе и после него. В мире психотика редукция уже осуществилась, реальность общественного договора отодвинута в связи с болезнью и благодаря ей. Обычные человеческие средства коммуникации, както: речь, жест, пантомимика, противоречивы или, наоборот, полны неизвестного смысла. Сознание психотика представляет из себя определённый конгломерат психических феноменов, зачастую не связанных одним центром переживания, не упакованных в единую личность. Словом, вся та работа, которую вынужден осуществлять исследователь со своим сознанием для достижения «феноменологических» результатов, пациентом уже проделана. Разборка произведена, но кто будет осуществлять сборку? Функцию «Я», собирающего личность пациента заново, выполняет теперь «Я» терапевта – прислушиваясь к речи больного, складывая из разнообразных проявлений единую тенденцию, а иногда и пытаясь найти место в биографии, локус, в котором эта личность разлетелась. Чтобы осуществить повторную сборку, терапевт должен добраться до основы личности, или экзистенции данного индивида, откинув всё второстепенное и малозначительное, понять основной лейтмотив этого разрозненного хора голосов, если говорить музыкально – услышать в симфонии Шенберга гармоническую основу. Л. Бинсвангер[4] называл эту основу «ключ к миропроекту», однако он не оставил никаких технических указаний ни на то, что мы будем считать «ключом к миропроекту», ни мнений о терапевтическом потенциале подобной находки, ни предположений о происхождении данного явления, в общем он проявил себя как классический дескриптивный психолог, лишь описав явление (во многом явление интерсубъективное, возникающее в пространстве между психиатром и пациентом), но не объяснив его. Однако само по себе введение этого понятия характеризует его как исследователя, неравнодушного к вопросам онтологическим. В данной работе нам хотелось бы немного поразмышлять на эту тему. Выдвигается следующее положение: понятие «ключ к миропроекту» является результатом попытки применения Л. Бинсвангером теории трансцедентальной редукции к практике психотерапевтической помощи и исследования опыта душевнобольных.

       Далее хотелось бы остановиться подробнее на феноменологической редукции и тех содержаниях, которые должен отключать феноменологически ориентированный психолог (психиатр, психотерапевт), чтобы попытаться приблизиться к сущности «вот этого» человека, или, если говорить по-платоновски – «идее» этого человека. Акцентируем внимание читателя на том, что мы сосредоточены на вопросе «Что редуцировать?».